глава2 ИВС
Кто не был – побудет Кто был – не забудет…
Герой повествования - Виктор Зубатов, по кличке Зуб. Такое прозвище ему дали за умение сильно бить кулаком в лицо противника – постоянно выбивал зубы. Виктор, младший семье, родился в Минске в 1959 году. Отец его работал во втором автопарке – возил продукты; мать, домохозяйка, торговала на Комаровском рынке овощами. Два старших брата были грозой Комаровки. Кое-как окончил школу рабочей молодежи, отслужил в армии и пошел работать автослесарем в престижный автоцентр по ремонту автомобилей «Жигули». На работе платили мало, детали к «Жигулям» были в большом дефиците, и Зуб сколотил группу по краже запасных частей. Преступный бизнес процветал, но, сколько веревочке не виться – конец всегда будет…
* * *
На совещании в уголовном розыске Советского района. Докладывал сам начальник.
- В нашем районе участились случаи краж лобовых стекол. Засады результата не приносят, - Майор Чернинин был раздражен.
- Открывают машины довольно профессионально. Надо к специалистам автосервиса присмотреться, - добавил заместитель капитан Голова.
- Судя по месту преступлений, злоумышлиники живут в поселка, - стал рассуждать, стоя у карты района, майор Чернинин.
- Есть там два аса по «Жигулям»: Гольдин и Зубатов, - робко подал голос молодой сотрудник.
- У тебя старая информация, - встрял участковый лейтенант Каменский. - Гольдин погиб в автомобильной катастрофе. А вот Зубатов Виктор остался.
- Будем брать на живца, - сделал резюме майор Чернинин. – Всю кодлу.
Чтобы собрать досье, потребовалось не больше двух недель. На то и подсадная утка.
* * *
- Вставай сынок. На работу опоздаешь. Завтрак готов, - мать трясла Виктора за плечо. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Домой он пришел в четыре утра – снимал лобовые стекала с новеньких автомобилей «Жигули». Как известно, самое воровское время это три ночи. Народ спит, как жито продавши. Кому не спится в ночь глухую? Вору и фую… Зубатову Виктору – слесарю престижного автосервиса - не спалось частенько – он «делал деньги»… От сельхозпоселка, где жил Виктор, ехать на работу приходилось с двумя пересадками через весь город. На проходной надо быть в восемь утра… иначе за опоздание выговор и торба с лишениями: премиальных, тринадцатой зарплаты, очереди на право покупки ковра, и других прочих стимулов социалистического трудового энтузиазма. Виктор на всю жизнь запомнил как погиб сосед Петр, который работал на заводе. Имел семью: жену и двух детей школьников. Жил во времянке размером четыре на три: печь, две кровати и стол. Шестнадцать лет Петр стоял на учете на получение квартиры от завода. Несколько раз опоздал на проходную, пару раз пришел с запашком и блестящими глазами. Мало того – как то соблазнился горстью гаек, оттопыривших карман, и очередь Петра на получение заводского жилья вроде как попятилась. Наконец, после шестнадцати лет вдыхания миазма огненных печей, Петр стал первым марафонцем. До бесплатной железобетонной коробки - трехкомнатной квартиры в образцово – показательном районе новостроек оставалось рукой подать. В день получки он на радостях отметил это событие с работягами. Милиция, прекрасно зная заводской распорядок, задержала всю бригаду – у ментов свой план, который надо выполнять и перевыполнять. Составили протоколы. Все бы ничего, если бы не укусила Петра злая муха собственного достоинства. Он стал сопротивляться. На него скоренько завели уголовное дело… Пришел бедолага домой, взял веревку да и повесился. Вдова квартиру, конечно, не получила… Жалко, только это еще цветочки по сравнению с тридцатыми годами. При Иосифе Виссарионовиче не пришлось бы волокиту с квартирой устраивать. Опоздал на работу - тюрьма. Брежнев тоже не подкачал. При нем столько тунеядцев расплодилось, достойных насильственных сельхозработ (проституток, фарцовщиков и прочих разных деловых). Виктор же относился к категории «деловых», ему катастрофически не хватало времени и денег для полноценного отдыха.
- Сейчас встану, - пробормотал он, пробуя оторвать голову от подушки.
Во всем теле слабость, в голове туман.
«Завтракать не буду, - подумал он. Через пятнадцать минут глянул на часы. – И побриться тоже не успею». Он выкраивал дополнительные минуты, чтобы полежать в постели. В конце концов привычка к спортивным тренировкам сделала свое дело. Виктор был кандидат в мастера по боксу. Он за пять минут оделся и торопливо вышел из дома. К проходной, несмотря на забитый людьми транспорт и две пересадки, прибежал запыхавшись, но вовремя, без одной минуты восемь. Следующая неприятная процедура – это переодевание. Несмотря на то, что спецодежду стирали каждую неделю, через два дня работы в смотровой яме одежда насквозь пропитывалась отработанным маслом, тормозной жидкостью и грязью. Брезгливо одел фирменную промасленную спецовку, спрятал недопитую бутылку (в раздевалке в шкафчиках под грязной одеждой слесаря прятали спиртное) и спустился в цех.
- Заменишь на бежевой шестерке вкладыши и разбитый поддон картера, - сказал начальник Виктору. – Сделаешь к четырем, получишь на бутылку.
«Что – то шеф расщедрился. Не иначе неслабо взял с клиента. Отсоединю подушки крепления, вывешу двигатель до «жопы» и, откручу поддон. С вкладышами придется повозится. Часов за пять управлюсь» - рассуждал Виктор. Он стол в смотровой яме, разглядывая низ автомобиля ожидая, когда после обязательной мойки с днища стекут последние капли воды и моторного масла.
«Бутылка «Коленвала» стоит три рубля шестьдесят две копейки, а мы ночью лобовое стекло скоммуниздим и триста рублей в кармане. Если бы не клиентура, которой постоянно нужны стекла, давно бы бросил это занятие. Руки в ресторане стыдно на стол положить – черные как у негра, - накачивал себя Виктор раздражением. (При «развитом» социализме генсека Ьрежнева водка в магазине была исключительно двух сортов – «Московская» за три рубля шестьдесят две копейки, на этикетке - прыгающие буквы похожие на коленчатый вал, за три рубля шестьдесят две копейки. Ее покупали работяги. «Экстра» за четыре двенадцать, ее употребляла «вшивая» интеллигенция. Для правящей элиты выбор горячительных напитков был в более широком ассортименте: водка Посольская, Беловежская, коньяк армянский и, в фирменных глиняных бутылках рижский бальзам. Грешно забыть и ликер «Старый Таллин». Стеклянные реки Советского шампанского – обязательно. Союзные республики и страны социалистического лагеря наперебой предлагали свое: венгерское «Токайское», болгарская «Варна», югославские вермуты, грузинские вина. Хоть залейся высококачественным копеечным винным изобилием. Про закуски на голодный желудок разговор не получится… Дешевая селедка таяла во рту, да и колбасы не застревали, как нынче, в горле. Жалко наших детей, поздно родились, не узнать им, пожалуй, вкуса настоящего шоколада и конфет… Куда все делось?…
Пасть военно-промышленного комплекса СССР требовала новых финансовых вливаний.
Народ жил гадая, что может подорожать. Постепенно прилавки пустели, цены взвинчивались. Сначала - на ювелирные изделия, меха, мебель, деликатесы. Люди шутили: золото подорожало, но на жизненном уровне трудящихся это не отразилось. О «ветчине и прочей антисоветчине» писали поэты, возвратившись из-за бугра.
После прихода к власти Андропова водка подешевела, и благодарный народ прозвал ее «андроповкой». Уж как, бедный, радовался. Даже в кино повалил во время рабочего дня. Хоть на выходе из кинотеатра его с нетерпением ждали спецавтобусы, примерно такие, на которых возят на кладбище. Прогульщиков и либеральных начальников нещадно наказывали. И поделом! Жалко - быстро умер генсек. От гранита коррупции в партийно – бюрократической номенклатуре и продажной милиции отбил только маленький кусочек. Зубило взял другой, помоложе, и «процесс пошел». Наступило время «нового мышления». Он это слово произносил с ударением на первом слоге.)
- Что ты там копаешься? – нетерпеливо спросил шеф.
- Все будет абдельмах*, - ответил Виктор, открывая металлический ящик с ключами. За это слово-паразит коллеги прозвали его «Абдельмах». (Попроси ключ на тринадцать у Абдельмаха). Но прямо к Виктору так никогда не обращались – боялись увесистого кулака. Зубов-то во рту только три – будет два! Потом к нему приклеилось кличка «Зуб».
- Дай накидной на семнадцать, - попросил Виктора одноглазый автоэлектрик Гриша.
*Абдельмах – Правильно абгемахт, все в порядке /искаж. немецкий/
- Слушай, у японцев вместо автослесарей стали роботы работать. И вот работ в смотровой яме канючит: где ключ на семнадцать… где ключ на
семнадцать? А другой робот сверху отвечает: - Где… где? В манде! - рассказал анекдот Виктор, протягивая ключ Грише…
«А если вкладыши нормальные, то менять их не буду. Ехать без масла с пробитым поддоном – это надо быть в стельку пьяным или круглым дураком. Владельцы «шестерок» не из этой категории. Приемщик постоянно
оформляет ненужные работы – страхуется …»
- Помоги машину откатить, - позвал сиплым голосом бригадир по кличке «Гидролиз». Бригадир был почтенного возраста и имел солидный стаж работы в таксомоторном парке. Как –то молодые коллеги решили подшутить над ним.
- Зайди в наш «кабинет», - позвали его в смотровую яму и поднесли стакан «шпаги» – спирт из антиобледенительной системы. Летчики из аэропорта привозили на автосервис этот спирт канистрами. Бригадир взял стакан, залпом выпил, занюхал рукавом и спросил:
- Гидролиз, что – ли?
Все рассмеялись. А «малек» - так называли новичков, рассказал подходящий анекдот: «Полетел самолет через Северный полюс в Америку и пропал. Объявили всесоюзный розыск. Армянское радио не отреагировало, а белорусское нашлось: «Самолет а****зиуся»…
Не остался в стороне от темы одноглазый автоэлектрик Гриша.
- Вчера Миколаич лаялся, сказал он. - Клиент в «бардачок» положил бутыку. Забирает с ремонта свою тачку – водка лежит, а туалетной воды «Спартакус», похожей на коньяк, триста граммов, 96 градусов - нет: выпили. Сирийццы нам поставляют…
Глаз он потерял выполняя интернациональный долг в «братской Чехии». В 1968 году в Праге он неосторожно выглянул из бронетранспортера и камень, брошенный из толпы, попал прямо в глаз. Когда автослесаря злились на Гришу, то называли его оккупантом.
С приходом на СТО нового начальника цеха Михаила Николаевича, жизнь слесарей изменилась. Миколаич мертвой хваткой взял все в свои руки, халтуры на работе прекратились, чаевые стали перепадали редко. При бывшем начальнике механикам была вольница – тот редко находился на производстве, а если и присутствовал, то большую часть времени - в подсобке с очередным благодарным клиентом. Когда оттуда начинал слышаться пьяный гогот, специалисты автосервиса спокойно работали на свой карман…
К смотровой яме подошел начальник цеха.
- Зубатов, - позвал он. – Выйди на минутку, - в коридоре его ждали двое
молодых мужчин.
- Зубатов Виктор Анатольевич? – спросили они.
- Да.
- Уголовный розыск. Надо поговорить. Пройдем в машину, - в милицейском «уазике» ему надели наручники…
Виктор все отрицал. Его привезли в райотдел и завели в кабинет на втором этаже. За столом сидел капитан, напротив парень в штатском.
- Даю шанс написать явку с повинной. Твои подельники уже раскололись. Признаешься – получишь условно, - следователь смотрел прямо в глаза Виктора.
- Вы что, судья? – с сарказмом спросил Виктор. Капитан отвел взгляд и
стал поправлять микрофон магнитофона, стоявшего на столе.
«Магнитофон не работает… На понт берет» – понял Виктор.
- Тебе пальцы дверями сразу прижать или потом? Сколько ты колес снял с машин? - спросил опер, похожий на спортсмена. У Виктора наступило секундное замешательство. Ему стало не по себе.
«Колеса я не воровал… только стекла», - промелькнула у него мысль. Он успокоился.
- На работе… бесчисленное множество, - ехидно проговорил Виктор. И серьезно добавил: - Что мне светит?
Моложавый капитан открыл уголовный кодекс и ткнул пальцем в статью.
«От двух до пяти лет», - прочитал Виктор.
- Полтора-два года я тебе гарантирую. Будешь примерно себя вести – через год отправишься домой, - убедительно говорил капитан. - Начнешь упираться – получишь на всю катушку. Судьи не любят лжецов и воров.
Пиши повинную… На душе сразу легче станет…
Виктор задумался. Он понимал, что прямых доказательств нет.
«Что делать?»
- У меня голова сильно болит. Отведите меня в «обезьянник»...
Вечером его опять вызвали на допрос. В кабинете сидел его хороший знакомый лейтенант Каменский. Лейтенант жил недалеко от Виктора и он оказывал участковому различные услуги. Высокий лейтенант, улыбаясь, подошел к Виктору, снял наручники и поздоровался за руку. У Виктора отлегло от сердца.
« Он свой… Коля мне поможет. Надо с ним посоветоваться» – решился Виктор и стал рассказывать как он стал на преступный путь.
- Судью я возьму на себя, - сказал участковый. – Получишь условно, - положил лист бумаги и продиктовал Виктору текст явки с повинной. Они вышли из кабинета. В кабинете у начальника уголовного розыска Чернинина их уже ждали: майор и капитан Голова.
- Езжайте на обыск. А тебе, Виктор, советую ворованные детали выдать добровольно… - сказал Чернинин.
Они сели в горбатый запорожец лейтенанта и поехали домой к Виктору. Он зашел в свою времянку и вынес ментам ворованное лобовое стекло.
- Мама, не волнуйся, меня скоро выпустят, - растерянно, не своим голосом произнес Виктор.
- Что он натворил?… Это все твои ночные походы… - запричитала,
пожилая женщина, вытирая слезы уголком платка.
- Дайте ему одежду попроще и телогрейку. Можно сапоги или кеды, -
хмуро проговорил статный капитан Голова. – Из еды: сало, масло, сахар…
«Хорошо, что отец на работе», - пульсировала у Виктора мысль. Он
достал «заначку». – Сколько денег взять? – спросил он.
- Можно побольше. Деньги и в Африке деньги, - ответил лейтенант…
Лейтенант снял переднее сиденье пассажира и закрепил его на крыше багажника. Кое-как Виктор с капитаном стиснулись на заднее сиденье, держа в руках лобовое стекло. По дороге заехали в «Шашлычную». Им быстренько накрыли стол в банкетном зале, подальше от любопытных глаз. Виктор заказал бутылку водки и три порции фирменного блюда – шашлык по-грузински. Выпили не чокаясь. Виктора потянуло на разговор, но он вспомнил, что где-то читал, как следователи НКВД специально угощали подследственных водкой, чтобы развязать ему язык. Прощальный ужин на воле Виктор Зубатов провел молча…
Его привлекли к уголовной ответственности по статье 141 часть 2 УК СССР – кража, совершенная повторно либо группой лиц.
Виктора поместили в изолятор временного содержания. Он представлял собой маленькую камеру на четверых размерам два на четыре.
Деревянные нары, на местном языке «сцена», никогда не ведали постельного белья. В углу мрачнела параша. Торжественная массивная дверь была обита железом. Ее значение как бы обесценивалось квадратным
окошечком для передачи пищи – кормушкой. Глазок для наблюдения извне никогда не скучал. Камеру постоянно освещала тусклая электрическая лампочка, вмурованная над дверью и закрытая решеткой – «луна». Свет не давал спать и жилец закрывал глаза снятой майкой. Тесное, душное помещение вызывало клаустрофобию.
«Зверей, пожалуй, содержат лучше», - уныло подумал Виктор, увидев это убожество впервые.
В камере его затошнило. Мышцы болезненно ныли и судороги сводили тело. Ныли кости… Голова отказывалась думать о чем-либо. Мозги как будто раскалывались… Он не находил места. Стал стучать в двери. Открылась кормушка. Молодой надзиратель посмотрел на Виктора.
- Мне плохо! Выпустите меня… Я умираю…- еле проговорил Виктор.
Через пять минут пришел фельдшер и дал две маленькие белые таблетки. Виктор забылся коротким тревожным сном…
На третьи сутки клацнул дверной запор. На пороге - пьяная, небритая личность.
- Привет, - коротко поздоровался он. Виктор поприветствовал его. Он был рад любому человеку.
- Ничего… Откинусь. Я этой биксе еще покажу… - пробормотал, дыша перегаром, мужик в ватнике.
- Какой биксе? – не понял Виктор.
- Баба моя. Сдала, сука, ментам. Я ей в ухо врезал, чтобы много не
пиликала, - дыша перегаром стал объяснять мужик.
- Давай знакомиться. Меня Виктором зовут, - и протянул ему руку.
- Николай, погоняло Микола, - пошутил вошедший, но за руку не поздоровался. – Ты первый раз? – спросил он.
- Да, попал по глупости.
- На тюрьме за руку не здороваются, ответил он в ответ на удивленный взгляд Виктора. - Пожмешь руку козлу и сам козленочком станешь. На тюрьме много чего нельзя: матом посылать, обзывать. Все надо обосновывать… Отвечать за свои слова. В «семье» можно здороваться за руку…
- Дома и так все здороваются, - Виктор недоумевал.
- Я имею в виду зону, - улыбнулся Микола, - семья на зоне – это когда объединяются и помогают друг другу. Близкие по духу люди. Тебя учить и учить.
- Да я наслышан, - уныло протянул Виктор. – Он встал и стал нервно ходить по два три шага туда – сюда. - Да и одет ты, как рабочий, а ведешь себя как интеллигент, - заметил Виктор.
- Вор я. По жизни вор… а тюрьма – мой университет. Пять ходок у меня. Я старый каторжанин, как в старой песне, - и пропел, - бродяга я, а… а… а… Помолчал немного. - Как приду к биксе пьяный… Она сдает меня… Ничего. У ментов на меня ничего нет. Скоро выпустят… - и криво улыбнулся.
У Виктора промелькнула мысль, что с ним неплохо передать на волю записку.
«А что передать? Подельники сидят. Знакомые вопросы не решат… опасно. К родителям его не пошлешь. Обворует»…
- Это хорошо, что ты вор. Я тоже за кражу попался. Правда, первый раз…
- Вор в тюрьме профессия почетная… Будешь спать на нижних нарах. В тюрьме главное: не верь, не бойся, не проси, - стал учить Виктора опытный зэк.
- Я по глупости попался, - опять сказал Виктор. - Подельник лобовое стекло с «Жигулей» менту продал, - и Виктор подробно рассказал Миколе свою историю.
- Все по глупости попадаются. Никто по умному в тюрьме не сидит… Ты, наверное, на воле много дел нафуевертил? – Николай трезвыми глазами
пристально смотрел на его.
Виктора осенило:
«Он спецом выпытывает меня»
- Да так… по мелочевке, - уклончиво ответил он. Наступила тягостная пауза. – Я в повинной все написал, - не выдержав, сказал Виктор.
- Я тебе, братишка, если что могу помочь… Ну, а заначка у тебя есть? –
настойчиво спросил Николай. Он нетерпеливо постукивал холеными
пальцами по нарам.
- Все на кабаки уходило. На работе копейки платили. Поэтому и начал воровать… - Виктор отвел глаза.
- А где ты работал? – опять спросил М икола.
- В автосервисе. «Жигули» ремонтировал.
- А покойного Бороду знал?
- Это мой друг, - Виктор перестал ходить. – А ты его откуда знаешь?
- Да так, знакомым машину ремонтировал, - уклончиво ответил Микола.
«****ит, - подумал Виктор. – Мы все халтуры вместе делали», - и это укрепило его в решении не говорить лишнего.
Открылась дыра в металлической двери размером пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Служака поставил алюминиевые миски с супом и кашей, металлические кружки с чаем и два ломтя хлеба. В каше лежало по рыбной котлете.
- Как в больнице, - заметил Виктор. - Я есть не хочу. Можешь мое взять.
- Здесь ты задержанный. Кушать надо, что дают. Другого не будет. В тюрьме пайка гораздо хуже - с аппетитом уплетая вторую миску, сказал Микола. – Нам, повезло, парень. Мы не в мраморной камере. Там полежишь сутки на мраморной кровати: почкам и печени можешь сказать до свидания.
- На, вот, еще сало мать положила, - протянул ломоть Виктор сокамернику.
- Знатная «бацилла». Можно на хлеб вместо масла мазать, - похвалила «наседка» сало.
- Отец делает по своему рецепту. Покупает на рынке свежину и три дня вымачивает в специальном рассоле: соль, сахар, чеснок и специи разные. Потом пересыпает солью и держит в деревянном ящике.
Утром открылась дверь.
- Николай Иванов?
- Я.
- С вещами на выход…
Виктор его больше не увидел. Через день его самого перевели в следственный изолятор на улицу Володарского.