Зима 1998 года встретила Дмитрия на свободе крепким морозом и хмурыми озабоченными лицами прохожих. Он освободился после пятилетнего заключения, это было второе освобождение из мест лишения свободы за его почти тридцатилетнюю жизнь. Прислушиваясь к своим чувствам, Дима заметил, что у него нет той радости и ликования, что сопровождали первое освобождение, несмотря на то, что первый срок был в два раза короче.
Настроение ухудшало то, что его никто не встречал. Тщетно он оглядывался по сторонам, переступив порог последней двери пропускного пункта, в надежде увидеть лица встречающих. Хотя на самом деле в этом не было ничего удивительного, его никто и не должен был встречать. Но всё равно в глубине души теплилась слабая надежда, что кто-нибудь придёт…
Он не имел права никого винить и обижаться. Попав в зону второй раз, он сильно испортил отношения с родственниками и женой Еленой. Она всё не могла простить ему того, что своим безрассудством и легкомыслием он довёл себя до тюрьмы и оставил их с сыном одних на пять лет. Пока отбывал срок, отношения ухудшились. Они были на грани развода, и последние два года Дима не общался с женой.
В колонии за три месяца до освобождения оформляли документы и в отделе спецчасти интересовались, где он будет проживать после освобождения. Он назвал адрес матери. У него была мысль не возвращаться к жене и остаться свободным от всяких уз, в том числе и семейных. Но всё-таки, после некоторых колебаний он поехал к жене – во многом из-за сына, которому исполнилось уже восемь лет.
В кармане лежали несколько рублей, которые ему дали на дорогу. Он подошёл к киоску на автобусной остановке, намереваясь купить пачку хороших дорогих сигарет -в зоне в последнее время было очень плохо с куревом, порой рады были и махорке, и самосаду, - но увидев цены на импортные сигареты, купил пачку «Луча».
Прошел всего месяц после того как страну потряс дефолт в «чёрный вторник», и его последствия сильно ощущались в колонии. Заметен был кризис и на свободе.
За проезд он платить не стал, показав кондуктору справку об освобождении.
Жена, обрадованная его возвращением, в большом смущении хлопотала, накрывая на стол. Она, оказывается, не знала, что он освобождается именно сегодня – ошиблась в подсчётах, что было вполне вероятно, так как ему скинули один день со срока, как и всем заключенным, по указу президента. Должен был освобождаться в понедельник, день скинули, а в выходные не освобождают, получилось освобождение в пятницу.
Как Дима и предполагал, Елена пристрастилась к водке, не выдержав одиночества и жизненных трудностей. В последнее время она не писала и не приезжала на свидания, решив, что Дмитрий после освобождения все равно к ней больше не вернется. Сын жил и учился у бабушки.
После нескольких дней празднования наступили повседневные будни. Радость освобождения постепенно погасла, растворившись в суровости бытовой реальности. Елена совсем недавно устроилась на работу после долгой вынужденной безработицы и должна была много денег людям, дававшим ей взаймы в разное время. За комнату в общежитии, где они жили, не выплачивалось уже два года, что грозило выселением.
Он начал искать работу, но кругом была массовая безработица, и никакой особо востребованной специальности у него не было. Несколько дней пришлось отбиваться от настойчивых предложений выпить и погулять со стороны старых друзей и знакомых. Куда ни придёшь – везде шла гулянка, дешёвый спирт всех разновидностей продавался на каждом углу. Массовая пьянка народа удручала своей безысходностью и фатализмом и горьким юмором искусственного веселья.
Запретив жене встречаться с пьющими подругами и прекратив сборища гуляк в своей комнате, Дима нажил себе недругов, но был непреклонен. Не находя работы, он сидел дома, томясь от скуки. По утрам после завтрака, отмывая посуду за себя и жену, которая рано уезжала на работу, он с раздражением думал, что должно быть наоборот: ему – уезжать на работу, а ей – мыть посуду.
Живя за счёт супруги, он постоянно ломал голову над тем, где раздобыть денег и как найти постоянный источник дохода. Иногда в доме совсем не было ни денег, ни продуктов, и он ездил и ходил к знакомым и родственникам, чтобы хотя бы поесть. Некоторые родственники, к которым он обращался с просьбой о помощи, несмотря на то, что были довольно обеспеченными людьми, не давали денег даже взаймы, сетуя на безденежье и жалуясь на кризис и правительство.
Слоняясь по городу в поисках работы и пропитания, Дима узнал про отдел государственной социальной помощи, где оказывают материальную поддержку недавно освободившимся нуждающимся гражданам. Из разговоров он понял, что обращаются туда мало: помощь мизерная, а унижения хватает. Ему тоже было неловко идти туда и выступать в роли просителя, но он подавил это чувство, рассудив, что нужно стыдиться воровать, а не просить, тем более просить то, что положено по закону.
Приехав по адресу социальной помощи, в коридоре у кабинета он увидел группу женщин и стариков и ощутил дискомфорт, поняв, что выделяется своей молодостью и современной одеждой. Туда, куда нужно было ему, не было никакой очереди. Вежливая женщина, работница социального отдела, проверила документы, выслушала его краткую речь о своей нужде и выдала талоны на продукты. Эти талоны можно было отоварить в специализированном магазине. Дима пошёл в магазин и набрал продуктов, высчитывая каждую копейку. Его разочаровала слишком маленькая сумма, к тому же продукты в этом магазине были по цене гораздо выше, чем в других.
Этих продуктов не хватило и на два дня, но снова он поехал в соцотдел только недели через две, оказавшись в крайней нужде. В этот раз ему дали лишь талоны, на которые можно было покушать в специализированной столовой. Работницы соцотдела, хоть и не показывали вида, но Дима почувствовала, что они видят в нём тунеядца и бездельника. Дальнейшую помощь, сказали ему, будут оказывать только тогда, когда он принесёт справку из бюро по трудоустройству о том, что стоит на учёте как безработный.
Талонов хватило только на один обед. Сидя в столовой, Дима решил больше не обращаться туда за помощью.