Баня

               

    — Поддай, поддай! — кричал маленький толстый мужичёк с верхнего полка, не переставая хлестать себя веником.
— Не по полной лей, по половинке, — вторил ему рядом сидящий, — сырой будет. Там мята и эвкалипт в пузырьках, капни несколько капель в черпачок.
   Внизу, худой с выступающими рёбрами на боках, лет пятидесяти,  мужик плескал воду на камни черпачком похожим на половник  с длинной деревянной ручкой. Запах мяты  разнёсся по парилке. Вскоре  наверху было не усидеть. Казалось, что от жары скручивались кончики ушей, и стало жечь губы. Я вначале прикрыл ладонью рот, а затем опустился на полок ниже.
— Что вы делаете, бандиты, — ворчал старик и последовал моему примеру. — Два мазохиста залезли наверх и всех согнали!..
   Худой перестал плескать на камни воду и закрыл дверку печки. В парилке стало тихо, и даже тот, который больше всех кричал, перестал хлестать себя веником, наклонил голову и лишь слегка покрякивал. После парилки, все разогретые и красные как раскалённое железо, подставляя своё тело тонким струйкам душа и смыв с себя прилипшие берёзовые листья, спешили в бассейн. С шумом бросались в него, разбрызгивая   прохладную воду. В бассейне стоял шум и гам, голоса отцов, вытаскивающих из воды непослушных мальчишек. Окунувшись в прохладном бассейне, я отправился в зал. За длинным столом, вдоль которого стояли такие же длинные скамейки, напоминающие деревенский стиль, сидело несколько мужчин  пожилого возраста. Они поставили на стол свои термоса с чаем, баночки с мёдом. В другом конце стола сидели молодые ребята лет двадцати пяти — баловались пивом и вяленой рыбой. Накрывшись простынёй, я сел  рядом с пожилыми, открыл термос и стал наслаждаться горячим чаем. Нет ничего прекрасней русской бани: после горячего пара и прохладной воды, взбодрённым посидеть  за чашкой чая, отречься от всех мыслей и земных забот; послушать разговор простых людей,  их простую мудрость, которая рождается, наверное, только в бане, когда из тела вышли все шлаки и клетки мозга  работают совсем по иному.
— Ты, Сеня, моего напитка попробуй, — предлагал свой чай лысоватый старичок.
— Давай, Федя, попробую. Я помню, ты как-то угощал меня, а рецепта так и не рассказал.
— Я, Семён Николаевич, и сам  его не знаю — это жена моя колдует.
   Семён пригубил  налитый ему напиток: — Хорош и вкус такой  кисло-сладкий, немного тёрпкий! Ты куда, Фёдор Иванович, пропал, давно тебя в бане не видел?
— Прихворнул малость, сердце последнее время стало пошаливать, давление скачет как в той частушке: « раньше были времена, а сейчас мгновения, раньше подымался он, а сейчас давление»
— А ты поменьше в экран пялься, — сказал сидящий рядом с Семёном старик, — оно и не будет подниматься. Такое творится, что без валидола телевизор смотреть нельзя. Сколько людей в метро подонки погубили. Молодцы чекисты, быстро нашли.
— Я, Кузьма Петрович, что-то сомневаюсь, — сказал Семён Николаевич. — Когда  надо, они молодцы, а столько людей бесследно исчезло, больше десяти лет прошло  и никаких результатов.
— На этот раз  уж точно нашли, — сказал Кузьма Петрович, — сам президент говорил, что бомбу сделал какой-то  самородок-химик, и его отпечатки пальцев на бомбе нашли. Говорят, электрик, Дмитрий Коновалов из Витебска.
— А ты что отпечатки сам видел, сличал? — возмутился Семён Николаевич, — Язык без костей, сказать можно что угодно, и плохо то, что об этом сам президент говорит.
— Ты, Семён, как Фома неверующий, пока не сунешь пальцы в рану Христу, не поверишь. А я верю, сейчас техника шагнула  насколько вперёд. Их бы этих подонков посадить на кол на площади, чтоб другим не повадно было.
— С колом, Кузьма Петрович,   будь поаккуратней. Ты не задумывался, что на этом колу может невинная задница оказаться, а настоящий подонок будет гулять на свободе.
Может кому-то не хочется должности лишиться  или звезду на погоны захотелось. В жизни всякое бывает. Я понимаю так, что до суда никто не вправе делать никаких комментарий, а тем более президент. Если глава государства указал на неопровержимые улики, что вот этот человек преступник,  скажи, Петрович,  найдётся ли смелый судья, который  вынесет оправдательный вердикт, если у него появятся сомнения? Это и есть давление на суд. Никакой чиновник, никакие СМИ, не имеют права комментировать и настраивать до суда народ. Я не за преступника, я за то, чтобы он не гулял на свободе и получил своё по заслугам и, чтобы вместо него не сидел другой. Иначе этот взрыв может снова повториться.  Мы с тобой уже не первый год живём и помним, как  коммунистические суды, управляемые сверху в угоду корыстным целям, приговаривали невинных людей к смертной казни. Демократия не заключается в болтовне, где попало и что попало. Демократия — это обязанность каждого перед обществом, уважение и терпимость друг к  другу и  гарантия прав и свобод каждого. А нынешняя молодёжь понимает под демократией совсем другое:   орать на площади, бить витрины магазинов, поджечь пару машин и оскорбить достойных людей, и непременно матом.
—С чего ты вдруг, Семён Николаевич, о демократии запел, как будто она где-то есть, а жить, небось, в Лондоне хочется, где конституционная монархия.
— Хотел бы, но там только олигархов  принимают, нищим туда дорога закрыта.
— Вот видишь, неважно какая форма правления, главное, чтоб народу хорошо жилось. 
— Сравни, Семён Николаевич, как живёт офицер в отставке в Британии и ты. Молодёжь потому и бурлит, что не хочет жить, как мы с тобой, ей надо реализоваться, а она сидит без работы, — вмешался в разговор Фёдор Иванович, —  поэтому у наших соседей взрывы  часто повторяются?
— У них же гражданская война была, — сказал Кузьма, — а у кавказцев кровная месть.
— От части это тоже, — согласился Семён Николаевич, —   не секрет, что на Кавказе всё поголовно коррумпировано. Менты палками выбивают показания. Если в семье оказался террорист, преследуют всю семью. Не успеет у следователей возникнуть подозрение, уже во всех СМИ  подозреваемого называют преступником. Это озлобляет народ и на место арестованного  становится десятки.  Уже доходит до того, что малолетние сёстры идут мстить за брата, и надевают пояс шахида. Не могут быть все психами! Тут причина другая — скорее социальная. В начале человек недоволен  окружающими его жадными, вороватыми чиновниками, потом смотрит, что им потакает и за одно с ними, власть на верху, а затем озлобляется на весь народ, что эту власть избрал, не понимая одного, что люди такие же как и он, и власть эту не избирали. Она им навязана силой. Когда в стране  у власти сидят одни и те же люди, всегда получается Куба с допотопными машинами на улицах и талонами на продукты питания. Боясь потерять власть, эти люди душат всякую инициативу и свободу действий. Они пытаются законсервировать то время, которое привело их к власти.
— А я тоже верю, что чекисты так быстро нашли, — сказал Фёдор Иванович, — там же администрация президента рядом, камерами всё утыкано, вот они и попали  в объектив.
— Это возможно, — сказал Семён Николаевич, —  они бы о нашей безопасности так заботились!
— Да, —многозначительно сказал Фёдор Иванович, — от психопатов ни одно общество не застраховано. В России они были всегда, вспомните историю: революционеры  Степан Халтурин, взорвавший караульное помещение, и Софья Перовская  с компанией, подорвавшие поезд. И всё это воспитывалось большевиками как  героизм и благое дело. Им ставили памятники, их именами называли улицы и площади. Вот и пожинаем сейчас плоды  семидесятилетнего воспитания. Внутренний враг гораздо опасней внешнего. Против внешнего есть у нас армия с самолётами и танками, а против внутреннего ничего. Он ходит рядом с нами. Один такой взрыв по потерям равен сражению целого пока. В этом и есть сущность третьей мировой войны. Никто, я думаю, не решится напасть на государство, имеющее в своём арсенале  ядерное оружие, а вот подкармливать таких психов будут.
— Миропорядок, Федя, изменился, — сказал Семён Николаевич,— мощные вооружённые силы ничего не значат. Даже, если  страна маленькая и у неё слабая армия,  оккупировать её — головная боль. Ирак  и Афганистан тому наглядный пример. Американцы вошли,  а что изменилось? Налогоплательщики США содержат всю администрацию этих государств, а порядка нет. В Ираке выборы американцы сами организовали, сами считали,  и проиграли. Советский Союз в Афганистане десять лет барахтался и проиграл войну. Сейчас НАТО пытается в Ливии Кадафи образумить. То же самое будет продолжаться  многие годы.
    — Спецслужбы и при коммунистах хорошо работали, если это касалось безопасности вождей, — сказал Фёдор Иванович. — Я вам расскажу одну историю, которая со мной приключилась.
   Федор Иванович отхлебнул чай и, усевшись поудобнее, повёл свой рассказ.
— Было это в 1969 году в начале лета. Я был в ту пору ещё старшим лейтенантом, но уже вот-вот должен был получить капитана. Вызывает меня командир части и приказывает мне отвезти на завод секретный блок от аппаратуры. Блок небольшой, в чемодан вмещается. Оно можно было и секретной почтой отправить, но эта канитель долго протянется, аппаратура стояла неисправная.  Одним словом, время поджимало. По инструкции для таких перевозок выделяется охрана и отдельное купе, но людей всегда лишних нет, как раз готовились к большим учениям. «Ты, Федя,— говорит командир,— сам отвезёшь? — Конечно, отвезу, — ответил я».  Выдали мне пистолет и секретный формуляр на этот блок. Купил я билет, до места назначения добрался без происшествия. Сдал блок в ремонт, а мне там отвечают, что быстро не получится: ждать нужно две недели, у них каких-то деталей не оказалось, ждут поставку. Я конечно пол месяца ждать не мог, командировочный лист заканчивался через три дня  и денег мало с собой взял. Вынужден был ехать назад без блока. Решил, что через две недели приеду снова. Электричкой добрался до Москвы. Время было летнее, сезон отпусков — у касс народу не протолкнуться. В воинской кассе немного поменьше. Простоял я в очереди часа три, чтобы услышать от милой девушки фразу «билетов нет». Пошёл к коменданту, он тоже разводит руками, говорит —« приходи утром может что-то и будет». Сдал я вещи в камеру хранения. Пистолет положил в нагрудный карман кителя и пошёл гулять по Москве. Раньше я бывал в столице проездом, но чтоб вот так погулять, посмотреть — никогда. Слышал про «царь-колокол» и « царь- пушку», думаю надо глянуть, что это такое. Доехал на метро до Арбата, там перекусил и отправился в Кремль. А это было как раз после покушения на Брежнева. Ты помнишь, Сеня, этот случай?
— Нет, я об этом совсем не знаю.
— Да ты что?  Это же по телевизору транслировали, был приём в Кремле космонавтов. Ехал кортеж через Боровицкие ворота, и вдруг трансляция прервалась. Потом объявили, что младший лейтенант Ильин покушался на космонавтов.
— Я тогда в такой глуши служил, —ответил Семён Николаевич, — там не только телевизора, электричество не всегда было. То дизель накроется, то солярки нет.
— Тогда расскажу. Это было в январе 1969 года, будучи на дежурстве младший лейтенант Виктор Ильин, прихватив два пистолета, сбежал из части и направился в Москву. Приехал в гости к своему дяде, объяснив ему, что хочет посмотреть встречу космонавтов «Союза 4» и  «Союза 5» . Взял у него плащ  с погонами сержанта милиции (дядя у него был милиционер) и отправился в Кремль.   У Боровицких  уже стояло оцепление. Он встал в оцепление — его  приняли за своего. Эскорт с Брежневым и космонавтами Леоновым, Николаевым, Терешковой и Береговым проезжал мимо. Ильин знал, что Брежнев всегда едет во второй машине. Космонавт Береговой рядом сидел с водителем и немного был похож на Брежнева — Ильин принял его за генсека. Когда вторая машина поравнялась с ним, он открыл огонь из двух пистолетов. Убил водителя, ранил космонавта Николаева и мотоциклиста, который сбил Ильина.  Младшего лейтенанта арестовали и посадили в психушку. Чекистам, говорят, дошла информация о сбежавшем из части с оружием офицере,  и что он  находится в Москве. Они Брежнева повезли через Спасские ворота, а водитель погиб и космонавтов подвергали опасности.
— Видишь, какая она подлая власть, — сказал Семён Николаевич, — нет, чтоб всех через Спасские ворота повезти. Сам поехал, а людей  как приманку террористу кинул.
—Тогда ещё о твоём тёзке анекдот ходил, — пошутил Фёдор Иванович.
— О каком тёзке? — спросил Семён Николаевич.
—  Когда Семёну Михайловичу Будённому рассказали о покушении на Брежнева, тот 
 с огорчением ответил: «Вот они «ворошиловские стрелки» —  шашкой надо было, оно надёжнее!»
   Все за столом  захохотали.
—Пошел, значит,  я через ворота Кремля, —продолжил Фёдор Иванович,—оглянулся, за мной идут два мужичка в штатском. Я подумал, что тоже туристы. Не дошел я до «царь- пушки» как меня скрутили и мордой в асфальт положили. Завели  в какую-то комнату, изъяли пистолет и стали разбираться. Выяснили, что я не террорист, а законопослушный старший лейтенант. Через три часа меня отвезли на вокзал. Этот же  сучий сын —  комендант мне билет дал, и я уже через два часа ехал в поезде Москва –Мурманск. Приехал в часть — там  все на ушах стоят. Командир выговор получил, за то, что меня с нарушением инструкции отправил, а мне на год задержали звание капитана. Я иногда думаю, как они вычислили,  что у  меня в кармане пистолет? Так это когда было, а сейчас  техника шагнула вперёд. Кругом камеры наблюдения.
   Федор Иванович замолчал, и стал пить  из  чашки чай.
— Ты, Сеня, ещё работаешь? — спросил он.
— Да, работаю. Как начался этот бардак с развалом армии, ушел на пенсию устроился в охрану,  по сей день и работаю. Сутки отдежурю, двое дома.
— Так «псом» и трудишься, — засмеялся Федор Иванович, — добро им охраняешь.
— Тяжело, а куда денешься, детям надо помогать. Сноха третьим беременна.
— Как же это получается, — вмешался Кузьма Петрович, — детей клепают, а батя помогай.
— Вот такова она жизнь, Кузьма Петрович, — Семён Николаевич тяжело вздохнул. — Говорят, что квартиру им дадут, как третьего родит. А в моей трёхкомнатной житья нет: шесть человек жильцов, а ещё когда дочка со своим семейством в гости придёт, шагнуть некуда — кругом люди. Я утром раньше всех поднимаюсь, чтобы лицо сухим полотенцем вытереть и в туалет в очереди не стоять. А ты, Федя, работаешь?
— Работал, но ушёл. Работа у меня была доходная.
— А зачем же ушёл, или попросили?
— Нет, сам ушёл, сейчас расскажу.
   Любитель рассказывать, Фёдор Иванович распрямил плечи, вытер кончиком простыни росинки со лба, и  медленно отхлебнув чай, и начал свой новый рассказ.
— Уволился я,  стало быть, и устроился, как ты «псом», охранять и ворота открывать. А тут как раз созрел мой сынок и захотел жениться. Сыграли мы свадьбу. Мой сват оказался большим начальником в  строительной организации. Как-то раз сидим мы за столом, он мне и говорит: «Чего ты, Федя, за какие-то копейки ворота открываешь? Приходи ко мне, я тебя начальником карьера поставлю. Оклад хороший и помимо оклада можно кое-что иметь». Сказано, сделано — пошёл я в начальники. На прежней работе меня как шавку пинали кому не лень. А тут я сам хозяин, в подчинении помощник, учетчица, экскаваторщик и четверо рабочих на мойке песка. Я человек военный, что сверху начальство прикажет, то и делаю. Песок отпускаю по наряду, иногда по записочкам сверху. Помощник мой уже давно в карьере работает; гляжу, он какие-то махинации вытворяет, без выписки песочек отпускает. Вызвал я его к себе и давай его совестить.
А он мне отвечает: «До вас так работали, Фёдор Иванович, так я думаю, и впредь будем.
Вам, как начальнику — сорок процентов, а нам троим — по двадцать». Я дал согласие. Водители  мимо наряда по частным стройкам песок возят, и деньги в карман сами потекли. Бывало и по сто долларов в день выходило. Купил себе резиновое кольцо, мои подчинённые дела творят, а я хожу в кулаке резину жму, нервы успокаиваю. Иду на работу, а в душе бес говорит: «Сегодня, Федор, надо больше взять!» — а другой ему человек отвечает: «Тебя посадят, Федя». Вот так и жил. Захожу в автобус, а мне кажется, все на меня смотрят и думают: «вор ты, Федька». Но материально поднялся хорошо: машину купил, квартиру отремонтировал, всю мебель сменил. Я,  служа подполковником  в армии, таких денег не имел.  Однажды сломалась моя машина, и я поехал автобусом, так  как-то и неуютно стало. Быстро человек к комфорту привыкает. Заходит в автобус старушка с палочкой, изогнутая в полумесяц. Я ей место уступаю. А она мне говорит: «Сиди, сиди, тебе давно уже положено сидеть». Она, может быть, имела ввиду, что я уже не молодой, а я подумал совсем по-другому. Думаю, откуда старуха узнала про мои дела, и намекает мне на тюрьму. Поехал я к свату и стал просить его перевести меня на другую работу. Он смотрит на меня как на сумасшедшего. Перевёл он меня в цех . Там оклад, и с пьяницами надо было постоянно скандалить.  А тут сердце начало шалить, оставил и эту работу. А помощник мой стал начальником карьера, там до сих пор и работает.
    В другом конце стола сидели молодые ребята, пили пиво и внимательно слушали рассказ Фёдора Ивановича. По окончанию рассказа один из них засмеялся.
— Чего смеёшься? — спросил Федор Иванович.
— Так быть не может, была лафа, и от неё отказался, — сказал парень.
— Ты думаешь, я вру? Кроме всех наших желаний есть ещё Бог, который руководит нами.
— Бога нет,— возразил молодой парень.
— Я тоже так думал, когда был молодой. Служил в армии и солдатам это вдалбливал на политзанятиях. А вот, когда уходил от жены, понял, что Бог есть и в церковь стал ходить.
— А ты что, Федя, с Риммой развёлся? — спросил Семён Николаевич
— Я же не сказал, что развёлся, а сказал, что уходил — на время, на целых два года.
   Федор Иванович  допил чай, вытер простынёй лицо и, немного помолчав, продолжил.
—Было это в ту пору, когда я с бесом связался. Еду я на машине, смотрю, у дороги стоит красивая женщина и взмахом руки просит  подвезти. Фигурка точённая, ножки, лицо, всё при ней. Остановил машину и спрашиваю: «куда тебе, красавица?» «В Новосёлки подвезите,  если вам по пути». Мне, конечно, было в другую сторону, но как говорят «седина в бороду, бес в ребро», повёз я её в Новосёлки. Разговорились — её Зиной зовут, не замужем, одна воспитывает дочь, а сейчас едет к матери огород полоть. Подъехали мы к дому, старуха нас у калитки встречает. Завела нас в дом, молча без допросов, без знакомства, и тут же  полезла в погреб и стала выставлять на стол деревенские разносолы. Тут же  появилась и бульба со шкварками. Потом старуха пошла в другую комнату, достала из шкафчика графинчик, и слышу что-то шепчет, шепчет.
— Наверное, приворот шептала, — пошутил Кузьма Петрович.
— Может быть, — подтвердил Федор Иванович. Ставит, значит, она на стол графинчик и говорит: « попробуй, сынок, моей настойки». Я стал отказываться, мол, за рулём. А Зина и говорит: « Куда ты собираешься ехать, или жены боишься». И тут меня словно дурь в голову ударила. Я хозяин этой жизни, кого я должен бояться, что хочу то и делаю. Словом, выпил  рюмку, потом вторую и там же остался ночевать. Мать нам с Зиной в доме постелила, а сама в летнюю кухню пошла спать. С этого момента и попал я в рабство. Домой не поехал, а стал жить с Зиной в её квартире. У неё дочь в пятый класс ходила, ровесница моей. У сына уже своя семья, а эту надо ещё на ноги поставить. Вот я зарплату на три части и делил. Одну часть Зине отдавал, другую себе, а третью вложу в конверт, подкараулю, когда дочь со школы идет домой и передам с ней Римме. Вот так и жил:  в будние дни на работе, а по выходным на огороде в Новосёлках ишачил. В такую кабалу попал! Думал вернуться домой, да только как? Погонит меня Римма поганой метлой и правильно сделает. Я бы на её месте тоже так сделал. А Зинкины сорок соток —  вот уже где стали, —Фёдор Иванович провёл рукой по горлу.
— Я ей говорю: «Зина,  зачем это нам, картошки на рынке купим, деньги есть». А она мне отвечает: « А два поросёнка, а корова, а телёнок, чем кормить будем?» Вижу, её не переделаешь — у неё деревенская жилка с присущей ей жадностью. Для неё это кажется высшим пределом достатка, а то, что ноги все выходные по колено в навозе, ей наплевать. Потом всю неделю отмываешься. И баба в постели поросячьим говном пахнет.
—А когда первый раз лез, тогда не пахла?— пошутил Кузьма Петрович.
— Само собой, разумеется, — ответил на шутку Федор Иванович, — тогда не принюхивался. Вот так жил и мучился. И вот однажды сплю  и под утро вижу сон. Иду я по широкому коридору и захожу в большой зал, а там Бог сидит. Лица его не вижу, голову  наклонил, посмотреть в лицо ему боюсь. Стал перед ним на колени и говорю: « Господи, грешен я, не суди меня очень строго». А он мне отвечает: « рано тебя  ещё судить, зайди в ту комнату». Захожу  в другую комнату, а там большая кровать, на ней лежат мои покойные отец и мать. Мать молчит, а отец спрашивает: «ну что скажешь, сынок?» «Трудно мне отец,— отвечаю ему, — выхода не вижу». «Есть выход, — говорит он мне, — иди этим коридором и не смотри вокруг. Как только увидишь свет и дверь, иди в эту дверь и больше не возвращайся». И тут я проснулся; и первое, что  увидел  перед собой — это дверь, тут же оделся и вышел из квартиры. Слышу, Зина заходит в подъезд —она собаку выводила гулять. Я на этаж выше поднялся, и как только она зашла в квартиру,  выбежал на улицу. Машина стояла у дома, вскочил в неё и дал газу. Приезжаю к Римме,  (ключи  у меня от квартиры остались) открыл дверь, слышу, Римма на кухне посудой гремит. Зашёл, душа трепещет, думаю, скажет сейчас « пошёл вон отсюда». А она молчит. «Здравствуй, — говорю  ей». Она отвечает: «здравствуй,  я не знала, что ты приедешь, и завтрак ещё не готов», и оправдывается передо мной, как будто я и не уходил, и этих двух лет в нашей жизни не было. Я подумал, какие всё-таки бывают женщины. Это же надо обладать такой выдержкой и таким характером. После этого я полюбил её ещё больше, и верите, больше ни на одну женщину не могу посмотреть. А он говорит Бога нет! Есть Бог и он не на небе, а в душе у каждого из нас.
— Где же Бог у тех,  кто в метро людей убивает?! — сказал Кузьма Петрович.
— В их душе, наверное, бес  сидит, — ответил Семён Николаевич. — Когда я ещё в армии служил, еду однажды на служебном УАЗе — у дороги старичок с клюкой стоит, решил его подвезти. Это было, когда Горбачёв только к власти пришёл. «В армии тоже перестройка?» — спросил старик. «Да, — говорю, — перестраиваемся. И  добавил,— языком». Засмеялся дед и говорит: « Перестройка, а потом будет перестрелка,   затем пойдут по этапу враги народа и снова начнём восстанавливать народное хозяйство. Всё в жизни, сынок, по кругу ходит». Я вот сижу и думаю: прав был дед. Перестройка закончилась, сейчас началась перестрелка, скоро «враги народа пойдут».
— В России уже пошли первые ласточки, — пошутил Фёдор Иванович, — Ходарковский и компания.
— То ли ещё будет, — отозвался, молчавший до этого, с белой головой и такой же бородой, старик. В Святом писании так описан апокалипсис: « и станут воды земли горькими от полыни», а чернобыльник и есть полынь. В начале  Чернобыль, теперь — в Японии. Бог отвернулся от людей. Он дал им прекрасную планету, а они разделили её на клетки, как в зверинце и дерутся за эти клетки. А некоторые чемоданчик с кнопкой носят, чтобы поскорее эту прекрасную планету взорвать. А планета-то живая. Почему человек думает,  что только он живой и мыслящий, хотя вышел из земли, как и всё вокруг, в неё и уйдёт. Почему он возомнил себе,  что он самый умный?! Мы словно вирусы на теле планеты. Пока ей вреда не причиняли, она терпела, а сейчас лечиться от нас стала: вулканами, землетрясениями, наводнениями и торнадо, одним словом, водой смывает и огнём выжигает. Как затрясётся, всем конец придет, и атомные станции  испортят всю воду. Вот вам и Чернобыль,  вот вам и полынь. Вода станет дороже нефти.
— Вот и хорошо, — сказал кто-то из молодых ребят, — и нам будет, чем торговать.
— Чего же тут хорошего, бестолковый, — возмутился старик, — засуха пойдёт, голод начнётся. Торговать надо тем, сынок, что сделал своими руками и умом, а не тем, что у матушки природы из кладовки украл.
— Не  Бог посылает нам эти беды, Егор Лукич, это всё от кризиса — сказал Кузьма Петрович.
— А кризис кто послал, если не Бог, — Егор Лукич старался одним аргументом сразить сомнения Кузьмы, но тот упорно не сдавался, пытаясь убедить старика в обратном.
 —Кризис, Лукич, приходит из космоса и притом каждые двенадцать лет.
— Это твоя какая-то новая теория, — засмеялся  Семён Николаевич.
— Ты, Сеня, не смейся, вот возьмём Россию: все кризисные периоды проходили через двенадцать лет. Первая революция  была в девятьсот пятом. Прибавляй двенадцать,  получается  в семнадцатом — это вторая революция; в двадцать девятом — кризис во всём мире, а в сорок первом война. Можешь продолжать и дальше считать, и выйдешь на нынешний кризис.
— В этом что-то есть, — поддержал Фёдор Иванович.
— Да не что-то, а космическая закономерность. Мы же не виним Бога за то, что на Земле шесть месяцев относительно холодно, а шесть месяцев тепло, и в определённые месяцы пик холода и пик жары. Все понимают, что всё зависит от того, каким полюсом повернётся к солнцу Земля. Солнечная система в галактике делает полный круг за двенадцать лет, вернее, за одиннадцать лет и восемь месяцев. В тот момент, когда она находится ближе к центру,  на неё действуют силы огромной звезды. Из недр Солнца  периодически выделяются огромные массы плазмы,  как на Земле происходят приливы и отливы. Это, примерно, то же самое, когда мы палкой    ворошим угли костра, и над ним вспыхивает пламя.  Так и на солнце вспыхивают протуберанцы. Притом наибольшая интенсивность их происходит через одиннадцать лет и восемь месяцев. От вспышек образуются корпускулы, которые летят к центру галактики, они искривляют магнитное поле Земли, и воздействуют на мозг всего живого на Земле. Люди начинают  мыслить и действовать по-другому. За примером далеко ходить не надо — арабы уже бурлят.  Так и  на Земле магма вырывает из глубин, просыпаются вулканы, приходит в движение сама земная кора. А дальше: изменение климата,  техногенные катастрофы; рушится то, что натворил сам человек. Где-то землетрясением разрушен завод, каким то фермерам затопило поля. Люди не могут возвратить взятые кредиты. Наносится огромный ущерб в начале финансовой системе, а  затем всей экономике. Обезумевшие люди выходят на улицу и во всём винят власть, ещё больше усугубляя ситуацию. Но самые сильные кризисы  происходят после трёхкратного и шестикратного обращения солнечной системы, то есть через тридцать и семьдесят лет. Это, наверное, потому, что другие звёзды, приближаются к солнцу на определённое расстояние и воздействуют на него. Кризис закончится в октябре двенадцатого года. Ещё почти два года пояски придётся затягивать, средняя зарплата в пятьсот долларов останется мечтой президента.
— Зато как телевизор включишь, одни успехи в экономике, только и слышишь одну фразу — «аналогов в мире нет» — пошутил Федор Иванович
— Поэтому и приходится жить в «анальной» системе, — сказал Семён Николаевич, — с Россией придётся объединяться,   оно к тому идёт.
— А куда ему деваться, — сказал Федор Иванович, — Европа не нём жирный крест поставила. Только  к России дорога.
— Он же говорит, что не хочет стать российским губернатором, —возразил Кузьма Петрович.
— Мало, что не хочет, —ответил Семён Николаевич,— деваться некуда, хотя у самих россиян  жизнь не мёд. Там в глубинках живут ещё хуже, чем мы.
— Да! Другого пути нет, — сказал Фёдор Иванович, —  у людей паника: в очередях за валютой толкаются, кредитов никто не даёт. Два пути — или Китай, или Россия.
— Не дай Бог, сюда китайцы придут, их много. Тогда уж точно нам придет конец: желтая раса и так потихоньку выжимает белую — сказал Кузьма Петрович. — Почему  мы должны кого-то приглашать, с кем-то объединяться? Много в Европе государств, где тоже нет ни газа, ни нефти, люди научились зарабатывать, и живут прекрасно. И там ни одному президенту в голову не приходит мысль: « если я уйду, придут отморозки и всё погибнет». Упустил он своё время. Вот, когда с Ельциным дружбу водил, тогда надо было входить в состав России: был на пике славы и у нас, и у россиян. А сейчас со всеми рассорился, никто его в Кремль не пустит — там все места заняты. Кстати, с одиннадцатого года у него пойдёт сплошная полоса неудач, четырнадцатый год для него самый  критический.
—Тут, Петрович, и без твоего астрологического прогноза всё ясно, — ответил Семён Николаевич, — дело пошло на закат. Выходит, что Александру четвёртому не быть на троне российском. В России после Александров Николаи шли, так вот с Николаем третьим всё обстоит сложней. Как только отец потеряет власть, подхалимы первыми начнут клевать. Это характер нашего чиновника — в начале мослы лизать, а потом ногой  пнуть. Жаль мне этого мальчика, которого отец используют для дешёвого популизма.
— Одно не пойму, — сказал Фёдор Иванович, — зачем он этого пацана сразу же на место взрыва повёл, а если бы там вторая бомба была заложена? Ради  каких целей  травмировать психику ребёнка?  С ролью любящего отца явный перебор.
— Пойдём, Федя, париться, — сказал Семён Николаевич, — Что-то спина стала остывать. Лови пар пока не подняли цены. Газ дорожает, скоро и в баньку сходить будет не за что.
— Наверное, клетки кожи тоже вот так решают глобальную проблему — почему-то раз в неделю им  хочется  интенсивно пропотеть, — засмеялся Фёдор Иванович.
   Старики потянулись в парилку, обговорив все свои проблемы от глобально космических до банально бытовых, а основной темой, конечно же, была политика, которая непосредственно влияет на их жизнь. Я продолжал пить чай и думал, что не только «интернетная» молодёжь бурлит, вот уже и старички забродили. Грядёт, как говорят легенды, непредсказуемый, переломный двенадцатый год. Выстоять бы! Не дай Бог, повторить судьбу Ливии.