Карусель заразной усталости

Слишком много времени уходит не пойми на что, люди занимаются не пойми чем, не пойми с кем и тратят на это не пойми сколько времени. Чтобы не тратить большую часть жизни не пойми на что, я устроился работать распространителем интернет-услуг в маленькую компанию, не так давно обосновавшуюся в нашем неблагополучном районе. Мои обязанности ограничиваются тем, что я в удобное для себя время хожу по квартирам и предлагаю услуги трудоустроившей меня компании. Всё. Остальное делают другие, занимающие в компании более высокие должности и тратящие больше времени на никчемную работу люди. Я работаю чаще вечерами, когда жители многоэтажек уже вернулись с работы, потратив там львиную долю своего бесценного дня. Кто-то скажет, что это не лучшее трудоустройство для тридцатидевятилетнего здорового мужчины, но на это я могу ответить избитой фразой, которую можно всегда вставить в любой контекст, и всегда окажешься прав: 'Каждому, ребята, своё'. Каждый вечер я возвращаюсь домой затемно, дома меня никто не ждет, если не считать то ли домового, то ли лешего, который время от времени мерещится мне в темноте. К слову сказать, я был дважды женат. Кто-то называет сумасшедшим человека, который женится второй раз. Подписываюсь под этим ярким красным фломастером, соглашаюсь целиком и полностью. Каждый вечер, возвращаясь домой, я беру отцовский военный бинокль и рассматриваю окна квартир дома напротив — огромной тридцатичетырехэтажной свечки. Я не помню, когда впервые во мне зародилось желание убивать. В жизни так не бывает, что сегодня ты ложишься спать с желанием иметь крепкую семью и четверых детей, а завтра просыпаешься внезапно созревшим к своему первому убийству. Между этими двумя «я» должен пройти достаточно длительный, насыщенный событиями, переживаниями и самыми разнообразными мыслями период времени. Говорят, что так же нельзя за одну ночь сменить сексуальную ориентацию, но это уже не ко мне. Могу сказать, что на сегодняшний день у меня было только одно убийство, и с тех пор мне кажется, что прошла целая резиновая жизнь — однообразная, да еще и переполненная банальной тревогой. Примерно с начала весны в доме напротив я регулярно вижу полуобнаженную темноволосую женщину, как мне кажется, лет тридцати. Я вполне отдаю себе отчет, что следующая мысль может быть моей фантазией, но мне кажется, что она раздевается и подходит к окну именно ради меня. Я даже думаю, или хочу думать, что она ждет меня не меньше, чем я ее. Эти вещи понимаешь на том уровне, на котором в детстве понимаешь, нравишься ты девочке из соседнего двора или нет.  Говорят, что каждая женщина мечтает быть хотя бы один раз в жизни изнасилованной. Я не испытываю сильных эмоций перед изнасилованием — я не насильник, я убийца. Помню давний разговор с одним другом детства, он никак не мог понять сам принцип и цель - как тебе может хотеться кричащую, плачущую и вырывающуюся женщину. Понять он не мог именно того, что такую женщину тебе хочется в разы сильнее - это понимается, когда переходишь на другой жизненный уровень, а выходишь на него опять же не за одну ночь. То же самое с убийством. Как бы то ни было, я желаю, чтобы женщина в окне напротив пригласила меня к себе. Не знаю как - жестом, знаком. Худая брюнетка - в самых ярких красках я представляю ее висящую посреди комнаты на семнадцатом этаже этой треклятой желтой свечки. Вчера в метро я сидел напротив девушки, чем-то на нее похожей. Тоже приблизительно тридцати лет, с родинкой на аристократично-загорелой щеке. В глаза бросилось обручальное кольцо и усталый, замученный, как после ночного дежурства, взгляд. В последнее время я много думала о чувствах, причем с совершенно новой, даже чуждой, как казалось, для меня стороны. Да, чувства проходят, остывают, но в нашем случае события сменили вектор совсем уж кардинально, по крайней мере, для меня. Муж, как и все, как и я сама, большую часть времени проводит на работе. Как каждая жена, по прошествии розового периода совместной жизни, я стала подозревать его в интригах на работе. Сначала понимала, что скорее подозреваю, чем догадываюсь. Кризис случился, когда я стала больше догадываться, чем подозревать. Через это проходят все семьи, но большим откровением для меня стал третий этап развития событий, на котором я перестала подозревать и догадываться, а стала этого желать. Случилось это, с одной стороны, не внезапно, - за одну ночь ты не можешь стать другим человеком, между двумя «я» должен пройти достаточно длительный, насыщенный событиями, период времени, но с другой — я все равно не была к этому готова. Или неосознанно блокировала эти мысли, но как бы то ни было где-то с начала весны я стала представлять его с другими женщинами — с работы, с нашими общими знакомыми, с одной из моих подруг. Даже бросаемые им взгляды на идущих по улице женщин, так раздражавшие меня вначале, сегодня меня заводят. Готова ли я делиться им в реальности — да, готова. При этом стала ли я его меньше любить — думаю, нет; меньше уважать — тоже нет. Зато с уверенностью могу сказать, что я стала его больше хотеть. Хотя это желание приходит не от него самого, а от мыслей о нем с другими женщинами. Пока все эти «другие женщины» в постели с мужьями представляют себе «других мужчин», я представляю себе своего мужа с другими женщинами. Я определенно хочу его, но хочу его через них. Сегодня на ночном дежурстве я впервые изменила ему сама. Интерес взял верх над моралью, я изменила ему с негром. Могу сказать, что белые женщины вообще испытывают известного рода интерес к чернокожим. Мне вспоминается, как в не самый лучший период моей жизни я работал распространителем рекламных открыток возле метро, приглашал прохожих в новую стоматологическую клинику. На мне был смешной костюм коня с широко открытой пастью и двумя рядами больших снежно-белых зубов. В середине пасти была видна моя черная физиономия. Дело было летом, стоять несколько часов в плотном закрытом костюме было нелегко, оплачивалась такая работа скромно, и единственным плюсом было то, что она не отнимала большую часть времени. Часто бывает, что встречая каждый день незнакомого вам человека, вы начинаете улыбаться ему и здороваться. Такое черное пятно в белой массе, как я, казалось, должно было приглядеться изо дня в день многим прохожим — однако, улыбаться мне и здороваться стала только продавщица цветов у метро и старик-аккордеонист, игравший возле автобусной остановки. А также молодая женщина, примерно лет тридцати, входившая каждое утро примерно в одиннадцать часов в метро и, видимо, выходившая вечером, когда меня уже не было. В один из дней у нас как будто случайно завязался разговор. Она заметно волновалась, поправляла черные кудри, осматривалась по сторонам, задавала плохо связанные вопросы и не совсем логично отвечала на мои. Причину ее легкого волнения я смог объяснить чуть позже, когда эта молодая, красивая, при этом замужняя, как выяснилось, женщина, пригласила меня к себе. Интерес к черному мужчине взял верх над очевидным воспитанием, этикой и прочей моралью. Признаться, в первую секунду я как будто почуял подвох — кто угодно мог ждать меня на квартире, начиная с представителей оголтелых экстремистских группировок и заканчивая тем же мужем. Но и в моем случае интерес взял верх над предрассудками и страхом. Хотя впоследствии я узнал, что мои опасения в принципе имели верное направление — муж моей случайной партнерши был ярым националистом. Я видел их совместную фотографию в спальне — высокий худощавый мужчина с поникшим взглядом. Он работал администратором в каком-то кафе, и большую часть времени проводил на работе. В  кафе приходят разные люди всех возрастов, профессий и национальностей. На сегодняшний день я немного отошел от крайних течений, но по-прежнему считаю себя расистом - более того, я считаю расистом абсолютно каждого человека. Разговоры о том, что цвет кожи не имеет для кого-то значения, лишены всякого смысла. Цвет кожи, как и инвалидность, не имеет значения только тогда, когда это не касается конкретно тебя и твоей семьи. Если твоя дочь приведет к тебе на знакомство негра, при этом не такого, каких ты видишь в кино и на боксерских рингах, а настоящего дохлого долговязого негра с носом в половину физиономии и с торчащим из него кольцом, ты моментально поймешь, что в душе был расистом всегда. Между этими двумя «я» - очень короткий промежуток времени. Человеку свойственно закрывать глаза на то, что скрыто в его душе, особенно если оно идет вразрез с общепринятыми нормами. А скрытое всегда идет вразрез. Когда я сплю с женщиной, я чувствую над ней власть; когда я сплю с черной женщиной, я чувствую над ней двойную власть; когда я снимаю черную проститутку, я чувствую над ней абсолютную, безоговорочную власть. Вспоминаю ссору, разразившуюся в кафе между двумя посетителями - мужем и женой. Ей было лет тридцать, темные волосы, спускающиеся фонтаном вниз, в темном офисном костюме. Почему-то первое, что хочется сделать в таких ситуациях, это выплеснуть стакан воды ему в лицо. Видимо, мы дошли до той стадии отношений, когда по-другому почему-то не получается, и каждый порыв, как то — выйти вечером в кафе или ресторан - непременно заканчивается скандалом. Раньше ссоры по крайней мере сменялись бурной страстью, сегодня они заканчиваются ночами в разных комнатах. Между первым и вторым проходит достаточно длительный и насыщенный определенными событиями период. В начале весны недалеко от нашего дома ко мне подошел человек и спросил, где находится какой-то дом. Адрес был написан у него на свернутой бумажке. Он объяснил, что в этот дом, действительно находящийся в нашем районе, переехал его друг детства; переехал по той причине, что сюда же переехал офис его компании, а поскольку на работе он проводит большую часть времени, то было удобнее снять квартиру неподалеку. Я не знаю, что двигало мной в ту минуту, но скорее всего, это была злоба и беспощадная, первобытная женская обида. Какой-то очередной закомплексованный психолог сказал, что каждая женщина мечтает хотя бы раз в жизни быть изнасилованной. Возможно, мечтает, но если такая женщина не окончательно растеряла рассудок, то мечтает она об этом ровно до тех пор, пока эта мечта не запахнет реальностью. В ту минуту я знала, что пойду вместе с ним, что покажу ему дорогу к дому, куда переехал его друг, и что войду с ним в подъезд, где находится эта пока что мифическая квартира. Я знала, что их будет двое, что я не буду отвечать на телефонные звонки и что вернусь домой с наглыми глазами мелкой приземленной победительницы. На прошлой неделе шел ливень, непроглядная серая стена. На подъезде к дому я увидела девушку под зонтом, объяснявшую дорогу молодому человеку, мало того что заблудившемуся в нашем неблагополучном районе, так еще и промокшему насквозь. Я не была уверена в своих действиях на следующую минуту, но я остановилась в странной надежде, что девушка не сможет показать ему дорогу. Однако, девушка махнула намокшей ручкой куда-то вправо, и молодой человек побежал в сторону едва различимого в сером ливне светофора. Первое что я подумала — будь я на ее месте, я предложила бы ему зонт. Дошла бы с ним до нужного ему адреса, а дальше действовала бы согласно обстоятельствам. Но девушка развернулась и прошла мимо меня, а с ее черного зонта струями лилась вода. Под зонтом я успела заметить длинные черные волосы и даже различила типичный тридцатилетний незамужний взгляд. Дождь промочил меня насквозь, и когда я добежал до нужного мне адреса, на мне не осталось ни одной сухой нитки. На такие случаи курьерам дают непромокаемые пакеты, один из которых я и нес за пазухой. На тот вечер это был мой последний адрес, и я думал, как оттуда лучше добраться до вокзала. Дверь мне открыла женщина лет тридцати, брюнетка, очень симпатичная на лицо. Она пригласила меня в квартиру, взяла пакет и расписалась в накладной, после чего, спросив, не замерз ли я, неожиданно предложила чай. Это был вечер, за который я, видимо, буду корить себя всю жизнь. Сначала я подумал, что мне это только кажется, но чуть позже я готов был биться об заклад с самим собой, что она хочет затащить меня в кровать. Она жила в однокомнатной квартире на семнадцатом этаже высокого дома-свечки, явно съемной, так как по интерьеру  квартира была совершенно не похожа на ту, в которой может жить одинокая, еще молодая женщина. Я много раз корил себя за свою врожденную скромность, но после того вечера мое моральное самобичевание достигло своего пика, а несбывшееся продолжение вечера превратилось в сюжет всех моих эротических фантазий. Объяснение моему отказу, наверно, сможет найти только профессиональный врач, но как бы то ни было, допив чай и сделав вид, что я то ли не понимаю ее намеков, то ли действительно отвечаю на них отрицательно, я вышел обратно под ливень спрашивать у первых встречных дорогу к вокзалу. Самоистязание началось сразу, и в какой-то из выходных дней я приехал к этому дому, с утра до темного вечера простоял у единственного подъезда, ожидая, что она выйдет или вернется откуда-то домой. Домофон не отвечал, не отвечал и указанный в накладной телефон, тем временем я понимал, что мой внутренний проектируемый скромностью страх берет верх над желанием. Я боялся, что она ответит, равно как боялся, что она появится. Всю свою недолгую сознательную жизнь я обязательно чего-то боюсь. Я даже спать боюсь одна, сплю со светом. Чего боюсь — не знаю; не привидений, не домовых, не леших; грабителей не боюсь, насильников не боюсь — в конце концов, возможно, прав тот, кто сказал, что каждая женщина хочет хотя бы раз в жизни быть изнасилованной. Мыслей боюсь, которые приходят в голову перед сном, и бороться с этими мыслями я не могу. Много написано о том, как прогонять мысли из головы, но в моем случае ни один из многочисленных методов пока что не возымел эффекта. Возможно, между гонящим и прогнавшим мысли «я» должен пройти достаточно длительный период времени. Мысли, крутящиеся в моей голове в светлое время суток, в последнее время приняли достаточно неожиданный для меня оборот. Сегодня я готова была отдаться мальчику-курьеру, который через весь промокший город вез мне заказанный через интернет подарок для начальницы. По-моему, он испугался — счел меня стареющей нимфоманкой. А жаль. Говорят, что мысли, приходящие в голову на заключительной фазе между бодрствованием и сном, имеют свойство материализовываться гораздо быстрее, чем все другие. Не знаю, о чем таком я думала ложась спать этой зимой, но в начале весны в шестнадцатиэтажке напротив в одном из окон каждый вечер стал появляться человек с биноклем. И каждый вечер с начала весны я отдаю себе отчет в том, что проходясь по квартире в прозрачной ночной рубашке, я делаю это для него; каждый раз, подходя к окну, я знаю, что он смотрит на меня, и я жду от него сигнала, знака - не знаю какого, но с начала весны все мои фантазии начинаются с того, что он зовет меня к себе. Но он не зовет. Сегодня, ложась спать, я не буду желать, чтобы он позвал меня. Сегодня к себе позову его я.