глава 3. СИОНИСТ
Я вернулся в Москву, имея на руках необходимые документы: свидетельство о рождении отца и свидетельства о смерти деда и бабушки. И попал на прием к тому же посольскому. В мой первый визит он мне сам предложил обращаться именно к нему, чтобы не начинать мою историю каждый раз заново. Свидетельства ему понравились. Но всплыла другая проблема. Оказалось, что в ОВиРе не вклеили мое фото в полувизу. Хотя рамочка под фото на бланке полувизы имелась. Если б было так просто, то я бы и сам вклеил, но фото скреплялось печатью.
Так что ж ты мне в первый визит об этом не сказал! Откуда мне было знать, надо вклеивать, не надо вклеивать, а если надо, то до или после? Что мы, совки убогие, знали тогда о визах, посольствах, ОВиРах. А если не вклеили, то значит так надо, и пока для меня начальник, и царь, и Бог — ОВиР. Сейчас ты мне советуешь снова обратиться в ОВиР! Что, права там качать?! Мне уже «дали» визу, в тралфлоте. А я-то думал, что мне здесь помогут!
Вечерним рейсом я вернулся в Архангельск.
Утро следующего дня. ОВиР. Мрачные стены. Мрачные люди. В кабинете одного держиморды пытался объяснить мою проблему и, сдуру, сослался на посольского. Так тот вскипел: «Нам ваши сионисты — не указ!», — вот так прямо, мудак, и сказал! Пришлось уйти.
Я уже — сионист! Охуительно! Поздравляю тебя, приятель! Меня уже называли на официальном уровне — «несоветским человеком», но так еще никогда!
В это время как никогда пригодился иришин блат в авиаотряде. В Москву я летал вообще без билета. В VIP салоне — переднем грузовом отсеке ТУ-134. И всегда вызывал уважение у VIP пассажиров — спекулянтов и разного торгового люда. Они всегда сидели тихо в отсеке, а я свободно разгуливал и пил кофе с иришиными коллегами.
На следующий день. Взлет. Посадка. Шереметьево-1. Станция метро «Добрынинская». Улица Большая Ордынка. Очередь. Кабинет. Посольский смотрит на меня с деланным сочувствием и говорит, что не может нарушить какие-то там международные конвенции, что в переводе с «дипломатического» означало: не будет вклеено фото — больше не приходи.
Я в расстроенных чувствах вышел из посольства.
Меня уже и «сионистом» обозвали, а моя новая родина, после каждого трудного к ней шага, удалялась от меня все дальше и дальше, словно мираж. Я уже было начал сомневаться в своей затее.
Очередные смотрели на меня, как мне тогда показалось, с завистью, мол, счастливый, небось и билет в кармане, а нам еще...
Полная фрустрация.
Что делать?
Что, совершить акт самосожжения на Красной площади? Сейчас это становится модным, как и захваты пассажирских самолетов.
А вот ***ньки! Я сам кого хошь сожгу или взорву!
И тут меня осенило!
Я решил использовать тактику Одессита. Я стал двигаться вдоль очереди и спрашивать: «Господа! Товарищи! Мне ОВиР фото в полувизу не вклеивает! Может, кто сталкивался с подобной проблемой? Может, кто подскажет?». Люди отводили от меня взгляды, и даже отворачивались: что за придурок здесь ошивается? что за идиотские вопросы задает? может, провокатор какой?
Все впустую.
Пройдя вдоль очереди с головы до хвоста, я отошел в сторону, закурил.
Очередь потеряла ко мне всякий интерес.
Вдруг чувствую, как кто-то тянет меня тихонько за рукав. Оборачиваюсь, и вижу перед собой невысокого роста мужика, лет сорока, чернявого, с усами, на плече висит спортивная сумка. Мужик извиняется, просит прикурить. Я сую ему сигарету, «от притычки», хотя обычно так не делаю, всегда предлагаю зажигалку, но в тот момент мне было не до политеса. Прикуривая, мужик шепчет мне, по-шпионски: «Могу дать совет!». Интересно. Мы отошли подальше от чужих ушей. Мужик попросил секундочку подождать и кому-то махнул, и к нам подошел еще один. Познакомились. Они оказались моими земляками с Алтая! Два друга детства. Тот, который просил прикурить — Борис, также как и я оформляется на ПМЖ в Израиль. Второй — Франц, немец, высокого роста, худой, с грубым многоугольным лицом и торчащим острым кадыком, блондин, тевтонец. Выяснилось, что Франц приехал в Москву с абсолютно безумной, даже на мой взгляд, идеей. Его младший брат около года назад уехал по гостевому приглашению в ФРГ, да там и остался. Франц называл его — dumkopf. То, что dumkopf означает — дурак, я знал не со школьного курса, на Алтае живет много немцев, и среди моих друзей их тоже немало «Trinken schnaps und singen Volga, Volga!» Так вот, местный ОВиР всячески препятствует Францу, как брату невозвращенца, выехать на ПМЖ на его историческую родину. И Франц собирается обратиться в МИД РСФСР (я даже не предполагал, что существует такое министерство, отдельно от МИД СССР) с жалобой на родной ОВиР! Тут я начал догадываться, почему Борис вступил со мной в контакт. Он, очевидно, увидел меня-шлимазл с моим «господа-товарищи» и, оценив мою ненормальность, решил, что я смогу составить компанию Францу, к затее которого он относился без энтузиазма.
Я не был уверен, нужно ли мне идти именно в МИД РСФСР, но мой новый друг убедил меня якобы схожестью наших проблем, да и адрес у него имелся. С другой стороны, выбора у меня не было, да и вообще я не представлял, что мне дальше делать. Я, интереса ради, спросил Франца, кто надоумил его обратиться в этот МИД. Франц сослался на одного своего знакомого, из Славгорода. Ну, все ясно! Был я там, в этом чудном городке, проездом — степь, солончаки, дыра-дырой. Ну и чудак же там живут, в этом Славгороде, подумал я! Этот его знакомый хоть в Барнауле-то бывал?!
«Тебе добрые люди совет дают, а ты выебываешься. Нехорошо»
Веди меня, Франц, хоть к черту на рога!
И мы с Францем бодро зашагали к станции метро.
Подходим к зданию МИДа. И тут я замечаю, что оптимизм и азарт Франца куда-то улетучились. Да и сам я как-то скис.
Русские, с самого рождения, с молоком матери, что ли они это всасывают, наделены гипертрофированным чувством чинопочитания. В России со своими званиями, должностями и прочими регалиями — жрут, пьют, срут и ходят в баню. С определенного момента обращаться: «барин» стало попросту невозможно, а со временем и революционное «товарищ» ушло на второй план. Но без четкой иерархии, без «табели о рангах», русские, как я убеждаюсь, существовать не могут. Вот тогда на сцену и вышло «имя-отчество» во всей своей красе. Некоторые даже лежа в гробу, не желают отказываться от своих привычек, их непременно на Ваганьковское или Новодевичье, или к стенке, к кремлевской. Ну, а остальные — сашки, машки, глашки. Например. Нахуя обращаться к чиновнику по имени-отчеству? Он что, твой дедушка(большинство подчеркивает именем-отчеством еще и старшинство по возрасту)?! Да и кто к своему родному дедушке обращается по имени-отчеству?! Это все отголоски крепостного права. Вот французы - молодцы! После революции убрали эту хрень. Если близкое знакомство, то зовут по имени, а во всех остальных случаях – Мадам и Мсьё. И голову ломать не надо, и имена-отчества запоминать. У русских же, барство и холопство по сей день прочно сидят в головах, за редким исключением. И в наши дни, приходя в «высокие инстанции» простолюдины ломят шапки.
В тот день я был без шапки, но рука потянулась.
Оставалось менее часа до окончания рабочего дня.
Глубоко вздохнув, мы отворили массивную министерскую дверь и вошли в здание. И остановились перед столом каменноликой секретарши. Мы подобострастно с ней поздоровались. Безответно. «По какому вопросу?» — всеобъемлющая фраза. Объяснили ей суть дела. Секретарша принялась звонить «наверх».
После звонка «наверх» прошло четверть часа. Все это время мы с Францем просидели, не дыша, на стульях в приемной.
Раздалась трель телефонного звонка на столе секретарши, и она указала мне на энную по счету дверь в длинном коридоре. Не знаю, почему так вышло, но первым вызвали меня, хотя первым секретарше представлялся Франц, и его же она первым и записала на прием.
Я шел к двери, осторожно ступая, словно боялся испачкать мягкую ковровую дорожку. Остановился напротив. Сделал длинный выдох, задержал дыхание, как при стрельбе, и робко постучал, боясь нарушить покой обитателя кабинета.
Где-то далеко за дверью раздался ровный, привыкший отдавать приказы голос: «Войдите»
Открываю дверь. Вхожу. Закрываю за собой дверь, аккуратно, чтоб не хлопнула. Осматриваюсь. Просторное помещение, дубовые панели, большой стол. За столом сидит стройный, ухоженный мужчина лет тридцатипяти. Я здороваюсь и продолжаю стоять, как вкопанный. Как себя вести не знаю. Хозяин кабинета кивнул в ответ на приветствие и жестом предложил сесть на стул с противоположной от него стороны стола.
«Что это? Что не так? В чем подвох? А вот в чем: на лице хозяина кабинета промелькнуло, двадцать пятым кадром, подобие улыбки. Ага, понятно, этот — «хороший» следователь»
— Что у Вас?
Я изложил ему суть проблемы и положил на стол паспорт и полувизу.
Бюрократ внимательно их изучил, и так по-доброму на меня посмотрел:
— Не волнуйтесь! Кстати, у вас есть, где остановиться в Москве?
«О чем это он? Нахрена я сюда приперся, идиот?»
— Нет, — отвечаю — я вылетаю последним рейсом в Архангельск.
«Куда он клонит?»
— Вот и хорошо! Завтра утром приходите в ОВиР, к самому открытию, Вас сразу же
примут и сделают все необходимое!
Я стал мокрым от пота, но все же полез с идиотским вопросом:
— А как же Вы с ними свяжитесь, ведь рабочий день уже закончился?
— Не волнуйтесь, у нас имеются средства! Всего доброго! До свидания!
Я поблагодарил министерского и вышел из кабинета. И очень мягко закрыл за собой дверь.
Иду по коридору к выходу и не знаю, что обо всем этом думать. Прохожу мимо секретарши: «До свидания!» — ноль эмоций. Надо было предложить министерскому, чтоб секретаршу сменил!
А где мой друг Франц? Его нет в приемной. Может, передумал и ушел? Но как бы то ни было – спасибо тебе, друг, и удачи!
Открывая входную дверь, еще в щель, я увидел довольную физиономию Франца! Он стоял на крыльце и очень по-дружески меня дожидался, сам того не зная, увидит ли он меня еще когда-нибудь!
«Извини Франц! Беру свои слова обратно!»
Франца пригласили сразу же после меня. И разобрались быстрее, чем со мной! Франц был тоже удивлен вежливостью чиновника, и готовностью помочь.
После распада СССР я понял, что это были ростки зарождавшейся новой российской власти. Я — брежневский птенец, даже во сне не мог представить, что когда-нибудь развалится Союз. А тем, кто задним числом говорят, что предвидели это — не верю, лгут. Что бы делать такие прогнозы, 50 на 50, особых знаний и умения иметь было не обязательно. Ставка один к одному — самая низкая. Так играют в казино те, кто пришел проиграть несколько мелких купюр, а потом рассказывать, мол, был, играл. Даже советские диссиденты, делавшие из-за бугра свои прогнозы, свободно говорить, конечно, могли, но подозреваю, что не особо-то они и верили своим прогнозам, вспоминая психушки и лагеря. Через два года, когда я в первый раз посети Россию будучи уже иностранным туристом, я обратил внимание, что с чиновниками любого ранга стало попросту невозможно разговаривать.
Франц, прямо на крыльце, расстегнул «молнию» своей сумки, и оттуда блеснула пробка водочной бутылки! И мы весело зашагали к ближайшей забегаловке.
По дороге сошлись во мнении, что если не верить министерскому чиновнику, то можно потерять веру в человечество!
В пельменной я вкупился закуской. Водки оказалось две бутылки, и одна шампанского. Все это Франц привез с Алтая. Видать, по провинциальной наивности, думал сунуть эту водку с шампанским «кому надо» Мне было хорошо и абсолютно наплевать, зачем он их сюда притащил! Франц был хорошим парнем, и я его об этом не спросил.
Сцену прощания с моим другом Францем, дорогу в Шереметьево, и посадку в самолет помню смутно.
Очнулся я уже в воздухе. Знакомая стюардесса принесла бутылку лимонада.
Приземлились.
Такси.
Нервный пьяный сон.
Проснулся утром от надоедливого дзиньканья телефона:
— Да, слушаю.
— Это тов...(женский голос споткнулся) ФИО?
— Да.
— Это из ОВиРа беспокоят! Почему Вы к нам не приходите?! Ведь мы Вас ждем!
Голова туго соображает:
— Зачем?
— Ну, как же! Что бы прямо сейчас оформить Вам документы на ПМЖ!
— Иду!
Хотя мне хотелось крикнуть: «Бегу! мчусь на всех парусах!
Наспех одевшись, бегу, именно бегу! в ОВиР, пока не передумали!
Молодец министерский! Хотя верилось с трудом.
В ОВиРе чудеса! Все такие доброжелательные! Начальник передо мной извинился за нерадивых подчиненных! Может, думают что я — разведчик, маскирующийся под репатрианта?! А черт его знает, аж из самой Москвы указание дали!
Велика ты сила «телефонного права»!
В тот момент я ощущал себя заключенным, которому все равно каким образом он оказался на свободе, по УДО ли, по амнистии, или сбежал, в таких случаях ни о какой сознательности и справедливости речи быть не может.
Вот оно - еврейское счастье!
Через полчаса я вышел из родного ОВиРа, держа в руках оформленную по всем правилам полувизу и весело подмигнул близнецу на фото!
На следующий день утренним рейсом летим с Иришей в Москву, чтобы, наконец, получить заветную въездную визу.
Мы расположились на кухне на откидных стульях. Болтаем с бортпроводниками и пьем кофе. Перед раздачей свежих утренних газет пассажирам я выбрал для себя «Правду Севера». Сижу, читаю. Муть разная. Хотел было забросить газету, но тут на последней полосе в рубрике: «Вопросы и ответы»(местный «прожектор Перестройки», где чиновники в духе гласности отвечали на безобидные вопросы любопытных сограждан) наткнулся на интересный вопрос. Один любопытный гражданин спрашивал начальника ОВиРа: сколько человек выезжают на ПМЖ из Архангельска и области, и в какие страны? Ответ начальника ОВиРа состоял из списка в полдюжины стран, среди которых значился и Израиль — 1 человек. Это я! Опять засветился в прессе, хотя и анонимно!
Шереметьево-1. Станция метро «Добрынинская». Знаменитое граффити: «Мы строим
коммунизм». Улица Большая Ордынка. Очередь у посольства.
В этот раз мне стоялось легко и весело.
Посольский, ставший уже родным(«стокгольмский синдром»!) поставил таки въездную визу! На прощание он не удержался, и насколько позволяла профессиональная сдержанность, сказал, что подпись на иврите в советском паспорте смотрится очень оригинально, и что он подобного еще не встречал!
С легким сердцем покинул я островок моей новой родины.
На радостях мы с Иришей отстояли, наверно, самую длинную в СССР очередь и отобедали в открывшемся недавно первом «McDonald’s».