Мои воспоминания о моих первых 9 годах жизни

   Мои воспоминания о моих первых 9 годах жизни
               
 Мои (Крыленко Владимира Ивановича) воспоминания ранних лет жизни
приведены, по возможности, в хронологической последовательности,
в том виде и стиле, как они мне запомнились.

   Прошу прощения за опечатки - я не вижу букв на клавишах и еле
различаю буквы на тёмно-синем фоне дисплея сквозь мои абсолютно
чёрные очки с одной микро-дырочкой для правого зрачка (я инвалид
I группы по зрению и мне идёт 74-й годок от роду).

   В 18ч 10 января 1936г. умер мой братик Крыленко Владимир Иванович, родившийся
10 апреля 1935. Его болезнь, смерть, похороны и поминки (12 янв 1936г.) не могли
не повлиять на состояние его родителей. Тем не менее, судя по всему, они сразу
после всех этих событий зачали меня (282 суток до 29 окт 1936) со всеми вытекаю-
щими (для меня) последствиями "пьяного зачатия". Как мне сказала моя Мама, пер-
вые 3 года жизни я провёл в больнице: первый год - вместе с Мамой (она кормила
меня)  и 2 года - сам. Я ничего не помню о пребывании в больнице, хотя, безус-
ловно, оно не могло не повлиять на моё последующее состояние и поведение. Были,
конечно, и "антракты", когда я бывал дома и в яслях. И кое-что сохранилось в моей памяти,
несмотря на катастрофу моей памяти и личности от воздействия 3 гестаповцев в но-
ябре 1942.
   Так получилось, что моей Маме пришлось одновременнно со мной кормить ещё и
двух моих двоюродных племянниц: 1) Любовь Фёдоровну Калинченко-Супрун (родилась
14 янв 1937 - у Её Мамы - Ксении Трифановны исчезло молоко) и 2) Эмму Сергеевну
Калинченко-Кенареву (родилась 20 марта 1937; у Её Мамы - Марии Ивановны Канар
исчезло молоко после событий мая-июня 1937г. - поджог Сергеем (Отцом Эммы) своей
Хаты, его арест, суд, об-винение в поджоге Кадиевского коксохимзавода.

   1. Пожар Кадиевского коксохимзавода (КХЗ) в "мае 1937. Вечер, Мама несёт меня
на руках по улице Луганской (Паши Ангелиной) на участке у переулка в Вильхи;
темно, но на севере пол-неба охвачено пламенем, вокруг нас (в "2 км от КХЗ) всё
освещено призрачным красным светом от пожара. По дороге и на обочинах много
людей, но я их не вижу, а чувствую по говору и плачу (и взрослых, и детей).
Кто-то говорит, что это беженцы плачут о сгоревших (в тот вечер сгорели более
300 человек -  жителей посёлков, прилегающих к Заводу, от которого к речке Камы-
шевахе текли огненные реки - потоки горящих смолы, бензола, ксилола, толуола и
др. веществ из взорвавшихся от жара огромных баков-ёмкостей). А мой Ота (Ата,
Отец) участвовал в тушении, поливая водой окрестные строения, которые вспыхивали
от излучения пламени.
 
   2. Раннее утро начала весны "1938г. Мой Ота несёт меня на руках из дома в
ясли (на пос.Семёновка) по улице Паши Ангелиной (с 1956г. - Луганской), обходит
слева Большую Лужу (на месте бывшего русла ручья от Источника Отца на поселке
шахты 7 и 8) между Хатой Бабы Варьки (на востоке) и Домом Дида Тымохы (на запа-
де). И тут мы увидели пожар - горит крыша строящейся хаты Сидора Никитича Крылен-
ко и его жены Анастасии Мамонтовны! Пожар выглядит не страшно - на фоне лимонно-
желтого неба (солнце еще не взошло) большие, совсем бездымные языки пламени,
охватившие все деревянные стропила (кровлю еще не успели настелить), почти не
видны и бесшумны. И ни единого живого существа вокруг, кроме нас двоих!

   3. Вечер, мы возле переулка на поселке Семь-и-Восемь; Мама держит меня на
руках. Темно, я ничего не вижу, а Мама говорит мне: "А ось твий Батько идэ!"; я
слышу его голос перед нами: "А вот лампочка!" (наверно, это он её мне показывал),
но я ничего не вижу: ни Мамы, ни Папы, ни лампочки.

   4. Мы в нашей Хате (так называли у нас большую комнату с печкой-голландкой,
обеденным столом (у северного окна напротив духовки) и кроватью (в северо-запад-
ном углу возле западного окна)). Отец стоит у кровати и держит меня на руках, а
Мама стоит в корыте (на полу) и моется, а я уставился на тёмный треугольник Её
Пипы. А потом Мама держит меня на руках, а Ата стоит в корыте и моется, а я
уставился на тёмный треугольник волос вокруг Его Пипинчика.

   5. Весна (снега и зелени нет) "1938; Мама несёт меня на руках из города Сер-
го (Кадиевка); мне интересно видеть бело-пенные каскады водослива шахты им. Ильи-
ча (тропа между досчатым забором и крутым обрывом к потоку высотой более 10м),
потом - на речушку Разбойную - приток Камышевахи: А потом мне было очень нудно
ожидание открытия магазина пос.Борисовки, хотя я сижу у Мамы на руках и она пока-
зывает мне картинки в журнале; женщины, стоявшие с нами, заговаривали со мной,
но я ничего не понимал и не отвечал им и мне было от этого очень стыдно и проти-
вно (так, что ощущение этого сохранилось до сих пор)...

   6. Начало лета (зелень очень яркая и свежая) "1938г. Меня привели в сеередину
нашего Сада - между Липой, яблоньками Пепинкой и Ренетом-Лягушей. А я смотрю не
вверх на деревья, а на невысокую, но густую траву (там оставили нетронутым, не
перекопаным участок "2х2м) и особенно запомнилась пахучая травка с "круглыми
"3см листьями. Такую я встречал иногда в лесах Руси много десятилетий спустя.

   7. Утро "1939-40г. - яркий свет из окна с востока; меня посадили в глубокий
сундук, стоящий в спальне. Всё дно сундука покрыто листами-обрывками журналов
(наверное, моя "работа") и я копаюсь в них...

   8. "1939-40 год, ночь. У меня сильно болят зубы, я не могу уснуть, хнычу, а
Отец носит меня по Хате при ослепительно ярком освещении от электролампы.

   9. День "1940. Я сижу в Хате (у входной двери) на скамеечке перед табуреткой,
на ней лежит лист-азбука с красочными картинками; Гриша и Нюся, между делом,
показывают и называют мне буквы, но мне до букв дела нет - меня привлекают только
картинки - гусь, лев, слон и др. Тут мне сказали: "К тебе приехал доктор Кумбуру-
ля!" (так у нас называли детского врача-итальянца Кумборелли); он вошел в Хату
(я сидел к нему спиной, но мельком заметил, что Он большой и высокий), громко-
басовито заговорил со мной, но я ничего не понял и не отвечал ему и мне было это
совсем безразлично - зачем это мне, если у меня такие интересные картинки...

  10. Весна (снега и зелени нет, но не холодно) "1938-39г. Мы на прогулке; Мама
несёт меня на руках вдоль свежевыкопанного (крутые глинисто-грунтовые откосы)
водосбросного канала из Ставка (пруда на речушке Камышевахе) в русло его правого
притока; Отец нашел и дал мне небольшую железную головку (с отбитым уголком)
молотка, а я сразу бросил её вниз с откоса; Отец сразу прыгнул вниз , поднял
эту железку и она была у нас до 1959г. (до моего отъезда в Среднюю Азию).
 
  11. Май или июнь (солнечно и тепло) "1939-40г.; Гриша и Нюся водили меня на
прогулку на Ставок (пруда на речушке Камышевахе); мне запомнился вид из-под сви-
сающей веточки вербы (с длинными узкими листиками на фоне ослепительно-белой
глади очень широкой Воды). Домой меня принесли разомлевшего от жары и уложили
спать в тёмной спальне, а когда я проснулся, оказалось, что я вырвал (так подей-
ствовала прогулка).

  12. Конец мая или июнь (зелено, а в начале мая зелени еще не было) 1941г.;
Гриша и Нюся водили меня на прогулку на Ставок; мне запомнился сильный дождь по
пути домой; Гриша подкатил свои штанины до колен, посадил меня себе на плечи и
под проливным дождем переходил заболоченный луг (на ручье Минеральном) к усадьбе
дяди Данила Александровича Калинченко. Дождь льёт, болото чавкает, из-под ног
Гриши вверх выбрызгивают струи болотной жижи-воды, а мне весело и я хохочу, сидя
на Грише. Через усадьбу дяди Дани мы вышли на нашу улицу Луганскую. А у нас дома
в коридорчике сидит и беседует с нашей Мамой наш брат и сосед Женя Крыленко. А
Гриша и Нюся почему-то с ним в ссоре и они демонстративно (так я это понял тогда)
ушли в Хату, не став говорить даже с Мамой. А на Жене одет темный скользко-блес-
тящий мокрый плащ (Женя забежал к нам переждать ливень).

  13. Пасмурное утро "июля или августа "1938г. Отец несёт меня на руках из дома
в ясли (на посёлок Семёновка) по улице Почтовой. В одном месте Отец говорит мне:
"А это во дворе хлеб растёт!" А я с удивлением смотрю в тот двор, куда показыва-
ет Отец и не вижу никакого хлеба (в смысле - буханок). Отец поясняет мне, что
хлеб - это участок (размером "5х5 м) чего-то (я так и не разглядел с другой
стороны улицы) светло-желтого.

  14. Утро в сентябре "1940г.; сумрачно, отчего мне еще более неуютно. Мама под-
вела меня к калитке низкого забора-штакетника детского садка (на посёлке Семёно-
вка), втолкнула меня в неё и, чтоб меня успокоить, сунула мне в руку небольшую
грушу-барабанчик (а мне - не до груши!) и ушла, оставив меня одного (никого боль-
ше я не видел).

  15. В садике нас повели в умывальник; мне и так холодно (меня раздели почти
догола), а вокруг (на полу и стенах) голый, холодный кафель и вода в кране холо-
дная - неують!

  16. В садике после полуденного сна няни подняли нас с кроватей и подвели к
одной кровати: -"Смотрите, вот мальчик укакался!" - а посреди белой простыни -
большая рыжая поносная лужа!

  17. В садике нас повели на прогулку на бугры (у ж/д станции и шахты Каменка).
Там растительности не видно, но из земли часто торчат светло-серые камни (извест-
няк). Мой сосед (с которым я шел в колонне попарно) что-то мне говорит (я это
чувствую, но совсем не помню!), но мне это кажется ерундой и я с апломбом гордо
заявляю ему, показывая под камень-скалу: "А тут лев живёт!"

  18. Лето "1940г. Меня ведёт из садика Витя Алымов (на 1,5 года старше меня, но
безмерно развитее меня), держа меня за руку. Мы идём по шпалам железной дороги
(от шахты 2-5 Каменка на шахту 18-РАУ и далее на ст.Алмазную). Еще день, светло,
но под большим бункером (для загрузки угля в вагоны) шахты №5 темно и Витя
заботливо (по своей инициативн) проводит меня через эти тёмные "20м...

  19. Лето "1940. Гриша и Нюся хотят посадить меня на табуретку в палисаднике
дяди Павла Крыленко, чтобы постричь (у меня пышная шевелюра кудрявых волос), а
я очень боюсь, ору от ужаса и вырываюсь. А мой братик-сосед (наши дворы и хаты
расположены напротив через дорогу) Толик Калинченко-Дейнека (на 1,5 года старше
меня, но безмерно развитее меня) успокаивает меня: "Не бойся, это совсем не боль-
но!" И я ему поверил и меня постригли и не было больно!

  20. Вечером летом "1940г. меня кто-то из наших водил в Дом (правда - не далее
ярко освещенной (электролампой) веранды) Дяди Никанора. А потом меня привели
домой и я смотрел на ярко освещенной (электролампой) кровати картинку горящего
дома (из "Дубровского" А.С.Пушкина) в новой книжке-учебнике "Хрестоматия русской
литературы".

  21. Лето "1940 Мама принесла соты с мёдом (у нас до 1942г. было несколько уль-
ев, а в холодную зиму начала 1942 все пчелы погибли) и мы все пробуем мёд; он
очень сладкий и Гриша мокает в мёд кусочки солёных (прошлогодних) огурцов и так
ест. Остальные сначала недоумевали (как это - сладкое есть с солёным), но тоже
попробовали - да, так приятнее и вкуснее.

  22. Лето "1940 или 1941г. Пасмурное утро после дождя. Моя сестра Мария Андреев-
на Моргунова (1915г. рожд.) вывела меня на открытое крыльцо-веранду нашей Хаты и
мы смотрим на юг с видом на густую пышную зелень деревьев и на Длинный Дом
(1918г. постройки) Дмитрия Никитияа Крыленко за этой зеленью.

  23. "1940 год. Мама водила меня к маленькой больной девочке, которая лежала в
полутёмном маленьком домике (одна комнатка). Я там ничего не разглядел, но это
почему-то мне запомнилось. А потом Мама сказала мне, что эта девочка умерла и
мне было грустно...

   24. Летом "1940г. Мама водила меня на улицу Снесарей к какой-то знакомой и купила у
неё какой-то зелени (лука?) и меня удивило, что у нас такая большая усадьба с
уймой разной зелени, а она еще и покупает...

   25. Лето "1940 года, поздний вечер, совсем темно, но на небе ясный месяц. Мама сидит
(на бревне под нашей Хатой) с кем-то из женщин и разговаривает. А потом Мама
показала мне, что вверху (почти над нами, почти возле самой луны (полумесяца))
с запада на восток летит (неспешно махая крылами) большая птица. Мама сказала,
что сейчас идет Большая Война и птица наелась мертвечины и летит домой.

   26. 1940 год. Меня водили во двор деда Назаря Митрофановича Калинченко к деревянному
рубленому амбару (он мне показался сказочно красивым домиком), где жила тётя Уль-
яна с дочками Томой и Верой, которых я любил уже тогда (Вера только родилась).

   27. Лето " 1940г. Возле нашего двора Отец со мной залазит в легковую машину "ЭмКа"
(наверно, остановил попутку), я спрашиваю: "А Маты дэ?", а Отец ответил: "А Ана
на крышу залезит!" А я не заметил, чтобы она залазила на крышу и не могу себе
представить, как она сможет держаться на гладкой, скользкой полукруглой крыше
машины при езде по тряской дороге. Нас высадили возле Базара; Мамы на крыше (и
нигде) не оказалось и мы вдвоем пошли в Зверинец на Базаре. Мне там запомнилось
одно: мужик в рабочей куртке и кэпе становится ногой слону на левый клык-бивень,
а слон его схватил хоботом поперек пояса и посадил к себе между ушей. А мужик,
держась рукой за ухо (небольшое - явно индийское) слона, другой достал из карма-
на белый кусочек сахара и сунул ему в кончик хобота, а тот сразу сунул себе в
открытый рот под хоботом.

  28. 1941г. (до Войны). Отец привёл меня к дяде Трифану (соседу через дорогу), Дяди
Трифан и Никанор Калинченко и Отец сидят в Доме за столом, бурно (наверное выпив-
ши) обсуждают и спорят о политике (мне не понятно); Никанор в приступе веселья
и хохота (он вообше был веселым и с юмором) откинулся назад на спинку стула (а
стул был лёгким, витым из тонких желтых лоз, с сильно отведенной назад спинкой-
дугой - такой был и у нас дома) и опрокинулся назад, звонко стукнувшись лысиной
о пол. Все громко и весело засмеялись.

   29. Июнь 1941г. (до Войны). Мама с Нюсей взяли меня с собой сходить на шахту 18-РАУ.
Мы шли под Большими Вербами вдоль речушки Камышевахи до самой насыпи жел дор, а
там уже смогли перейти суженный быстрый поток по камням. Мне помогала Нюся, но
мне до сих пор не-по-себе от той переправы (ничего другого из этого похода мне
не запомнилось)...

   30. Июнь 1941г  (до Войны). Мама взяла меня в гости к своей сестре Пелагее в село
Лозовая-Павловка. Я не запомнил пути ни туда, ни назад, ни самого пребывания там.
Но запомнил, что это было близко (не далее 100м) от дороги (от пос.Брянка до
Алчевска). И я сам отважился пройти к этой дороге и видел, как на совсем пустой
дороге (обсаженной тонкими деревцами), со стороны Алчевска появился и проехал
мимо автобус - невидаль для меня и до этого и еще много лет после этого.

   31. 22 июня 1941г. запомнилось мне ослепительно яркой освещенностью голой (по
чему-то без растительности) земли (но было прохладно), когда Нюся ходила со мной
к недавно построенной хатке ("5х3м) тёти Ульяны (что там было - не помню). А ко-
гда мы пришли (по переулкам и Трёхгорному Бугру) домой. Там в Хате все столпились
у тарелки-радио (висевшей на стене) - слушали выступление В.М.Молотова о начале
Войны. Я почему-то запомнил, что по окончании мужики (Отец, Гриша, Егор и Коля
Алымовы, наши квартиранты) начали комментировать выступление В.М.Молотова. "-Ну
что, через месяц-полтора будем в Берлине!?" -"-Нее, у немцев техника!"  -"-Ты не
знаешь, какая у нас техника!"

   32. "Июль 1941 Гриша в магазине на посёлке Семь-и-Восемь купил мне пирожок с
горохом, дал мне, я его жую (вкусно, но мало!), а Гриша с кем-то беседует о том,
что немцы бомбят и надо делать убежище.

   33. "Июль 1941 Гриша выкопал в нашем саду убежище (от пуль, бомб, осколков) - яму
со ступеньками, её сверху накрыли бревнами, хворостом и забросали землей. Но я
не помню, чтобы я хоть раз туда залазил. А через год - "12 июля 1942 (в день
вступления немцев) Мама повела нашего нового квартиранта - молодого, весёлого,
смешливого немца в наш сад нарвать вишен для его молочного супа (он умудрился
сразу после поселения у нас раздобыть молока и он попросил нашу Маму сварить
ему Suppe, а Мама его отговаривала: "Та шош цэ будэ! Хиба ж молоко з вышнямы
варять! Воно ж скыснэ!" Я не помню, что получилось с этим Suppe). Немец увидел
большую тёмную дырку в саду (кровля "убежища" весной провалилась сама-по-себе)
и долго смеялся, когда Мама сказала, что это наше убежище...

   34. "Июль 1941г. Гриша и Нюся наклеивают полоски бумаги накрест по диагоналям
стёкол (чтобы не так сильно бились при бомбёжках) окон в нашей Хате и в 2 комна-
тах "Сарая", где живут квартиранты - в восточной - Йёсыпыха (Осиповна). А наклей-
ки на стёклах "Сарая" у Йёсыпыхы еще были в 1951г. (в той темной (оконце малюсе-
нькое и я как-то в 1951г. сильно ткнулся глазом в палку) Мама держала козу).

   35. "Июль 1941г. Мама, Гриша, Нюся и я по пути из города зашли в столовую
(метрах в 50 ниже гаража шахты имени Ильича). Нам продали только суп, но и тот
оказался желтоватой водой - и по виду, и по питательности.

   36. Нюся пришла в детский садок на поселке Семёновка (он еще действует),
забрала оттуда меня и нашу сестричку Ларису Ларину (1934г.р.) и её братика Адика
(Адольфа) Иванова (1936г.р.) и повела нас домой в обход промплощадки шахты № 5
(до Войны-41 мы ходили напрямик - по шпалам жел дороги, а теперь военное положе-
ние и проход закрыт от диверсантов). Мы идем вдоль высокого ("2м) сплошного
досчатого забора (с северноф стороны шахты), тут на выгоне пасется стадо коров.
Пасмурно, из высоких туч моросит дождь, на тропе скользко. В небе гудят самолеты,
рядом ревут сирены (мы их тогда называли "тревога"), где-то глухо бухает. Это
взрывы бомб, но я этого не понимаю и мне это не страшно. Мы идём сквозь стадо
между коровами, с опаской косясь на их острые рога. И вдруг одна корова (с полу-
отломанным, неестественно загнутым внутрь рогом, а другой рог был что надо -
острый!) метрах в 20 от нас подняла голову и погналась за нами (возможно, что
она приняла нас за виновников гула, воя и грохота). Она сразу нас догнала, но
не топчет и не бодает (хотя задрала кверху хвост, взбрыкивает задними ногами,
вздёргивает кверху рогами). Похоже, что она и не намерена нас убивать (она могла
бы нас догнать мгновенно), а ей просто нравится нас попугать!  Но мне очень
страшно! Мы все четверо (Нюся, я, Адик, Лариса), в одну шеренгу, держа друг
дружку за руки, бежим, повернув головы назад и безотрывно глядя на часто (при
каждом прыжке коровы) вскидываемые рога возле наших попок. Но метров через 50
корове это надоело и она отстала от нас.

   37. "Июль или август 1941  Мы провожаем на войну (в Севастополь) Павла Юро-
вича Бахтина (мужа моей тёти Ульяны). Собрались в нашей Хате. Взрослые выпивают,
закусывают, а я и мои любимые сестрички Тома и Вера Бахтины наблюдаем. Потом нас
посадили за стол и я с Томой, подражая взрослым, намазали на кусочки хлеба гор-
чицы; я не решился попробовать, а Тома откусила и сразу заплакала, а я с Верой
сидим тихонько... Павлушка (так его называли у нас) сильно перепил и мои Папа и
Мама повели его (держа его под мышки) домой по бугру через нашу усадьбу (мимо
Сарая). Павлушка шатается, что-то пьяно бормочет (ругается), буянит, вырывается,
толкает их, падает, его поднимают... А я, Тома и Вера берём с него пример и в
точности всё повторяем, толкаемся, падаем и нам очень весело!

   38. Сентябрь 1941г. Нам по карточкам дают хлеб - черные кирпичики, невкусный.
Гриша где-то достал таблетки и порошок (белые) очень сладкого синтетического
сахарина и мы с сахарином делаем тюрю - растворяем в воде сахарин и крошим туда
хлеб - и сладкая тюря несравненно вкуснее хлеба...

   39. "Октябрь 1941г.  Мама где-то достала пшеницы и мы (Гриша, Нюся и я между
ними верчусь) варим пшеницу, потом перемалываем её на машинке-мясорубке, а я
сидел рядом и смотрел - мне интересно, как из неё вылезают множество "червячков"
и я их снимаю и сую в рот - они очень вкусные...

   40. "Октябрь 1941г.  Мама, Гриша, Нюся и я идем домой со стороны станции Орловка по
Трёхгорному Бугру в районе шурфа шахты-могилы "Норки" (Элеоноры Норт - Мамы Жени
Крыленко). Вечереет, холодно и на западе холодно-белое небо. И мне почему-то
беспричинно тоскливо-тоскливо...

   41. "Октябрь 1941г. Я сижу на табуретке возле стола (между северным окном и
печкой) и шатаю свой передний зуб и, в конце-концов, почти без боли вытаскиваю
и хвалюсь: "Ма, дывысь!" А Маме некогда (она что-то делает у печки) и она отве-
чает: "Поклады на стол!" Я поклав, а тут и Мама повернулась к столу, взяла мой
зуб в рот и проглотила. А я ей кричу: "Ма, та то ж мий зуб!" --Якый зуб? 
 - "Та у мэнэ выпав!" - А я й нэ бачила!

   42. "Октябрь 1941г. Я сижу на табуретке за обеденным столом и пытаюсь отрезать
кусочек сала (от маденького -30г кусочка сала, который Мама где-то выменяла в
селе), но нож соукользнул с сала на мой палец. Мне больно и обидно - и сала не
попробовал, и кровь течет, и никто мне не посочувствует...

   43. Октябрь 1941г.  Пасмурно, но не холодно. Мама выбирает хмыз  (хворост) и
вскапывает землю за Сараем возле тропы в Сад. Я от нечего делать, околачиваюсь
возле неё. Вдруг Мама выпрямляется, оборачивается и говорит: "Хто це до нас їдэ?"
А в наш двор с дороги Луганской вьезжает подвода с брезентовым фургоном (забора
там нет, а вместо ворот служит положенная на землю дровыняка длиной "4м).
В нашей Хате "на квартиру" поместились командиры (наверное ком. взвода и его
политрук). Я сижу на табуретке возле стола (между северным окном и печкой) и
смотрю, как рядовые солдаты вносят и ставят на пол ящики с консервными банками,
бутылками с тёмным вином и с чем-то темно-красным, переложенным чистыми белыми
древесными стружками. Я спрашиваю: "Ма, а шо це?"  - Ковбаса!  "Ма, а шо такэ
ковбаса?"  - Їда така!  Но в нашей Хате командирам не понравилось - тесно,
убого, да и на краю Хутора - опасно. И они ушли куда получше, а в нашей Хате
"на зимнюю квартиру" поместили взвод связистов.
   
   44. Нашу Хату купил мой Дед Митрофан Никитич Крыленко в "1910г. на станции
Сентяновка. Она была сложена в виде сруба из дубовых брёвен. Дед Митрофан разо-
брал её и перевёз по свежепроложенной жел дороге на станцию Орловка (в 20 км от
Сентяновки) и потом уже возом перевёз по Бугру на наш участок на Хуторе Николь-
ском (в 1,5 км от Орловки), где заново сложил нашу Хату, устроив под ней подпо-
лье, покрыв серой черепицей, оббив (снаружи и внутри) дранкой, обмазав глиной и
побелив (снаружи известью, а внутри мелом). В нашей Хате с востока крылечко на
прызьбу (шириной "1м, на высоте "1м от земли) без наружной стены, но под общей
(с Хатой) крышей, опирающейся на прызьбу некрашеными дубовыми столбами под дубо-
выми балками. Сюда на прызьбу из Комнаты смотрели 2 окна с дубовыми ставнами с
крепкими коваными засовами. Пройдя "5м по прызьбе, прямо была дверь в кладвку,
где в "1м от двери был широкий ("1х1м) лаз подпол, закрываемый (заподлицо с по-
лом) толстой дубовой крышкой; подпол использовали как погреб; в нём была яма
(для картошки, морквы, буряка) и полка (на высоте "1м) для макитр, горшков, бу-
тылей. А направо была дверь в тёмный коридорчик ("2х2м), где обычно стоял руко-
мойник и полочка для обуви. Из коридорчика направо дверь в Комнату (где в 1941-
42г. жила Евдокия Николаевна - Мама моего Отца), а налево - дверь в Хату - нашу
главную каюту, где была Печь-Голландка (Мама называла её Галанка), стол обеден-
ный (у Северного окна), стол письменный Гриши и Нюси (у правого западного окна);
в углу левее левого западного окна стояла тумбочка-угольник, а над ней висели
две Иконы (ниже - Большая Красная, ниже - меньшая серебряная) с лампадкой. А ле-
вее икон было южное окно в кладовку. В северо-западном углу стояла железная кро-
вать с пружинной сеткой. Между Северным окном и печкой была крепкая дверь в спа-
льню. Я не помню, кто где спал до осени 1941, но когда у нас поместили взвод
связистов, мы в спальне поставили рядом две кровати и ложились на них поперёк
все пятеро (и мне это казалось очень приятным): Мама, Папа, Гриша, Нюся и я. В
Спальне было жарко от горячей стенки-Печи. А моя Бабушка была в Комнате, куда
выходила железная духовка от Печи. Я вечерами часто бывал у Бабушки (и, возможно,
и засыпал у неё) на кровати и она в сумраке рассказывала (она говорила только
по-русски) мне сказки: я запомнил только про Кобылью Голову (мне почему-то каза-
лась жуткой Кобылья Голова, хотя я не помню - почему, да и смысла этой сказки не
помню) и про Котика-Братика, где глупый Петя-Петушок всё время истошно кричит:
"Несёт меня Лиса в далёкие леса, за высокие Горы, в глубокую тёмную Нору! Котик
мой-Братик мой, спаси меня, отними меня!" А над кроватью висела тёмная коричне-
вая картина - маленькая избушка на опушке леса...

  46. Взвод солдат занял Хату - кровать перенесли в спальню, а солдаты спали на
полу. Винтовки ставили стоймя "пирамидой" у середины дальней от двери стенки.
Одно отделение всегда было на боевом дежурстве (линия фронта со стороны ст.Алма-
зной и Попасной 9 месяцев была в нескольких км от нас, так что была слышна стре-
льба), поэтому особой тесноты в Хате не было. Солдаты постоянно топили Печь;
дрова рубили из жел-дор шпал, пропитанных (для защиты от гнили) антраценовым
маслом (рядом были коксохимические, смолоперегонный и шпалопропиточный заводы).
Поэтому дрова горели с гулом, в Хате и в Комнате духовки накалялись докрасна и
всегда было жарко. На Печи почти всегда солдаты варили себе еду, а чтобы тяжелый
котёл не проломил чугунные плиты Печи, под них подложили стальные рессоры от ав-
томобиля. Часто играл наш патефон (у нас было много грамофонных властинок):
"Если завтра Война", "Катюша", "Чайка смело пролетела", "Нас не трогай - и мы
не тронем!", "Ты машына, ты зализна", "Семеро зятьёв", "Галя молодая" и др.
Солдаты и наши девочки танцевали. Как-то днём один солдат начал пританцовывать
сам, а у него с пояса сорвалась граната и грохнула об пол (над подполом), мы
сжались (ожидая взрыва), но он поднял гранату и повесил на пояс.

  47. Мама мне рассказывала, что я тогда тоже танцевал и хорошо пел, что я знал много
песен, что солдаты сажали меня к себе на колени и я им пел. Но после ноября 1942
я этого абсолютно ничего не помню - не только слов песен, но и того, что я вооб-
ще когда-либо пел или танцевал...

   48. Осень  1941г. Мимо нашего двора изредко проезжают автомашин - полуторки
и трёх-тонки, а легковушки и пятитонки (их наш Гриша в возрасте "3-4 лет называл
"пипипонка", а Нюся переводила нашим) я не помню. Кузовы некоторых машин накрыты
брезентом, из-под которого иногда видны железные рейки, наклоненные и приподнятые
над кабиной. Мне объяснили, что это "Катюша" страшное оружие, при стрельбе кото-
рого всё горит - и машина в пламени, и там, куда падают её снаряды. А у немцев
тоже есть похожее страшное оружие - "Ванюша", что оно стреляет минами. У нашей
квартирантки Йёсыпыхи (Осиповны), сын - миномётчик в Красной Армии. Мне расска-
зали, что мина - это страшная штука, которую прячут в землю, и, если на неё
наступишь, она разрывает того на куски. Мне страшно за сына Йёсыпыхы... А вскоре
пришло извещение, что сын Йёсыпыхы погиб. А в начале осени вечером кто-то сказал,
что Йёсыпыху придавили красноармейской машиной у нас во дворе у дороги возле
терновника и грушки (которую тоже поломали, заезжая на наш каменистый бугор, но
она позже отросла, хотя урожая от неё я не помню). Потом сказали, что Йёсыпыха
осталась жива, но позже я о ней больше ничего не слышал...

   49. Осень  1941г. Гриша и Нюся упросили солдат стрельнуть из винтовки и они пошли в
наш сад, а иеня не взяли. Мне обидно, я зашел в Спальню, ближе к окну (закрытому
ставнями), чтоб лучше слышать. Громыхнуло сильно, хотя стрельнули далеко - почти
возле Липы.

   50. "Ноябрь 1941г., пасмурно, но не холодно; Нюся взяла меня с собой и мы
пошли с ней к новой двухэтажной школе. А там под самым северо-западным углом (в
луже крови среди осколков битых стёкол) скрючившись лежит солдат-красноармеец.
Его винтовка стоит рядом, прислоненная к стене школы. Людей нигде не видно, но
Нюся мне сказала, что он сам себя застрелил. Потом Нюся повела меня по улице
Индустриальной вверх на запад, к посёлку ДонбасЭнерго. Там мне запомнилась эста-
када с множеством ржаых труб, проложенных на ржавых опорах (на высоте "5м) от
электростанции к коксохимзаводу. И от всей этой ржавой заброшенности мне стало
очень неуютно...

   51. Я собираю окурки солдат и вытаскиваю из них остатки табака в спичечную коробку.
Когда собрал полную коробку, Мама выменяла (в каком-то селе) за неё и принесла
мне маленький (грамм 50) кусочек белого хлеба (я не помню, чтобы я когда-либо в
детстве видел ещё такой белый).

  52. "Ноябрь 1941г., я с Нюсей у входа в наш двор, а по Луганской дороге со стороны
Бугра с грохотом быстро промчался танк серой окраски. Мне и тогла, и всегда
позже очень нравились танки...

   53. "Ноябрь 1941г., я с Нюсей у входа в наш двор, а по Луганской дороге со
стороны Бугра к нам с грохотом медленно едет гусеничный трактор. Нюся выбегает
на середину дороги (над водопропускной трубой от нас к Трифану) и ложится на
булыжники-брусчатку поперёк дороги в "60м от трактора. Я от ужаса кричу, а Нюся
не спешит убираться с дороги...

   54. "Ноябрь 1941г., пасмурно, но не холодно; мой Отец взял меня за руку и
повёл в поле за Трёхгорный Бугор. Там высокий сухой бурьян и мы дальше не пошли,
только постояли за хатой Натахи Анохиной, у невспаханной кромки Бугрв в зарослях
дерезы - колючих кустиков высотой до полуметра (их цветы и стручки точно такие,
как у желтой "акации"), которые Мама в последующие годы срезала для делания вени-
ка-метлы (их прочные стебельки долго служили для подметания двора). Потом Отец
привёл меня к нашему двору и зашёл в соседний (с севера) двор, участок которого
наш сосед Попильнюк купил у моего Деда (троюродного) Якова Евдокимовича Крыленко.
Попильнюк как-раз укладывал и скреплял обтёсанные брёвна-балки-сруб на низкий
каменный фундамент. Отец поговорил о чем-то (я не понял) с Попильнюком и после
этого я уже никогда не видел ни Отца, ни Попильнюка и не знаю его судьбы. Но эту
хату он быстро достроил - она была вся на виду, метрах в 10 от нашего северного
окна, но я возле неё никогда никого не видел. А в "1945г. там поселились молда-
ване Чагины - Василь с женой, её мамой (которую он безнаказанно убил в "1948г.)
и 2 дочками: некрасивой, но приятной характером Аллой (1935г.) и красивой, но
неприятной Людой (1937г.р.). На другой день мой Отец с Гришей, Егором Алымовым и Гришиными братиками Геной и
Юрой Мишиными отбыли в эвакуацию в Сталинград. 

   55. "Ноябрь 1941г. Я с Нюсей в гостях у наших квартирантов (наверное - у
Тани Сухотиной) в западной комнате "Сарая". Кто-то кричит: "Солдатов гонят!"
Нюся мне говорит: "Ходим глянэмо, може й наш Батько там!" Мы вышли из хаты,
снега нет, пасмурно, но не холодно. По Луганской дороге со стороны Бугра долго
идёт колонна людеё в серых шинелях, без оружия и без вещей; я не различаю лиц,
но Мама и Нюся смотрят и, когда все прошли, говорят: "Нэма нашого Батька!"

   56. Из Сталинграда Отца и Егора направили в Кузбасс (г.Прокопьевск), а Гриша вернул-
ся домой. Гриша рассказал нам, что в Ворошиловграда (Луганске) их (и еще много
мужиков) поселили на ночлег в школе в классной комнате, а ночью их разбудил
пожар. Все бросились к двери, а дверь закрыта снаружи. Отец скомандовал: "Всем
немедленно отойти от двери!", бросился к двери и в прыжке ударил обеими ногами
в дверь, так, что дверь вылетела вместе с рамой и все выбежали из пылающего
здания. Из Сталинграда Гриша добрался до Ворошиловграда, потом до Алчевска,
откуда пришёл 14 дек на Хутор ("15 км), в пути в темноте где-то упал в яму.
Домой он принёс книжки из той школы и мне очень хотелось их поскорее посмотреть;
но я был разочарован, не найдя ничего интересного для меня (картинок).
 
   57. "Ноябрь или Декабрь 1941г., снега нет, но холодный ветер. Мама (и я с ней)
несёт нашего Каштана (небольшой пёсик грязно-белого цвета; в его память позже
мы называли яблоню Каштановая у тропы, с красными сладкими яблоками) на Трёхгор-
ный Бугор (в его конец у хаты Анохиных) и закапывает его в яму-выемку камня-
известняка. Каштана убил наш солдат (Каштан был привязан возле нашей Хаты (чуток
не доставая до крылечка) и лежал в своей будочке), который еще и похвастался
своим подвигом, войдя в нашу Хату: "Там на меня собачонка залаяла, а Я ей ккак
ддам сапогом!"

   58. Зима 1941-42г. В сильные морозы без снега замёрзли ручьи и родниковая
вода стала растекаться по саду и замерзать в виде обширных наледей. Нюся взяла
меня с собой и катала меня по нашему саду, а потом мы пошли в сад Дяди Павла -
там тоже такие наледи. А когда мы пришли домой, там Мама сразу стала меня отчи-
тывать. Оказывается, где-то недалеко одна мать (Рая Еныха у Переезда) куда-то
ненадолго пошла, оставив дома даоих детей моего возраста. А они без неё решили
разжечь на полу костёр из дров, лежащих перед печкой. И когда эта мать пришла
домой, то обнаружила обоих под кроватью, задохнувшихся в дыму. А я никак не мог
понять, в чём я провинился, и от обиды нашел подаренную мне солдатом тупую наган-
ную пулю и начал бросать её об дверь Спальни и об её раму, чтобы пуля отскочила
и убила меня, ударив в лоб...

   59. Когда выпал снег, Нюся как-то взяла меня кататься на санках. Мы съезжали с Бугра
(от Дома Дяди Данила) вниз к промоине у Трёх Домиков (Абрамовых, Булгаковых,
Обрезковых). С нами были и девочки, и парни, и солдаты. На наши детские санки
уселись семеро (в том числе и я), на спуске санки подпрыгнули и опрокинулись и
мы кувыркнулись в снег, но никто не пострадал и всем было весело. А когда мы
пришли домой, Нюся сказала Маме: "Мамо, чого Шурка лизэ до мэнэ й лапае як
хлопэсь!" А Шура (Александра Даниловна Калинченко "1921г.р.) в это время как-раз
превращалась из девушки в парня и ей нравилась наша Нюся, которая в Её 14 лет
была пухленькая, круглооицая, симпатичная. Она нравилась солдатам, они Ей на
память дарили свои фотографии...

   60. Один молодой узбек Абдуллаев говорил на симпатичную Таню Сухотину (Нюсину
подругу и нашу квартирантку): "Танка - ни Танка и ни лихкавой машина!" А один
молодой солдатик оказался очень слабым - пошел в сортир (за торцом Сарая, метрах
в 20 от крыльца Хаты) и там упал - потерял сознание...

   61. "Декабрь 1941г. Мама со мной пошла к соседке (через дорогу) Даниловне (же-
не покойного Данила Митрофановича Калинченко). Мама беседует с Даниловной (кото-
рая по временам отвлекается подмыть и отшлёпать по попе укакавшегося малолетнего
внука Колю). А брат Коли Толя (ему 7-й год) мастерит самострел-арбалет (а я, как
баран, непонимающе гляжу на него и удивляюсь, как он может сам делать совсем
непостижимое для меня дело) - подрезает и подстругивает приклад из дощечки,
прикрепляет к нему резинку, выравнивает толстый (чуть не в палец-сантиметр)
тяжелый прут из красной меди. А когда закончил, сказал мне: "Пашли са мной
варон стрылять!" И повёл меня по свежему тонкому снежку в самый конец усадьбы.
А там зе пределами сада, на открытом месте стоит высоченная ажурная железная
мачта-опора высоковольтной электролинии. А на самой верхушке сидит большая
толстая черная ворона. А Толик со мной подошел к самой мачте, натянул и зафикси-
ровал резинку, уложил в канавку "ствола"  стрелу, приложил приклад к плечу, при-
целился и спустил крючок-курок. Стрела нехотя, медленно проползла по канавке,
перевалила через конец "ствола" и упала Толику под ноги. А ворона на мачте даже
не шелохнулась. Толик смущенно сказал: "Стрыла чижолая!" и мы пошли к нему
домой.  А там моя Мама сказала: "Ну хватэ гостювать, пишлы калидор робыть!"
И мы по свежему снежку пошли к нам домой, где Мама стала набивать гвоздями доски-
обшивку калидора (отгородила двери в кладовку и в коридор еще одной - наружной
дверью). А дома почему-то никого не было... А может это был Декабрь не 1941г.,
а 1942г.???

   62. 18 января 1942 в 6 часов вечера загорелась школа №69; кто-то забегает в
Хату и кричит: "Школа горит!" Все и солдаты, и все  (наши и солдаты) убегают на
пожар, а в Хате остались только Гриша и я - мы не видим в темноте. Я сунулся
раздетым вслед за Мамой и Нюсей на крыльцо-вервнду, но там абсолютно темно, и я
вернулся в Хату к Грише. Выглянул в север-ное окно - там тоже абсолютно темно и
ничего не видно, кроме Тьмы-Тьмущей-Черной.

   63. Начало 1942г. В нашей Хате на Учебном (письменном) столе (для занятий Гриши и
Нюси) Гриша кончает раскрашивать рисунок церкви (он хорошо рисовал и его многие
женщины просили нарисовать церкви). А я, стоя коленками на табуретке, улёгся
животом на стол и опрокинкл пузыр1к с тушью (а как её достать возле линии
фронта!) на почти готовую картину красивой церкви. Гриша вскочил, его лицо
вспыхнуло красным от гнева, но Он не только не шлёпнул меня, но не произнёс ни
звука! Вот такая выдержка и самообладание!  До Войны Грише в школе часто поруча-
ли рисовать портреты наших Вождей. Гриша с помощью карандашной сетки переснимал
и увеличивал изображения лиц и потом расписывал красками. Получались красивые
портреты, которые висели в коридорах и классах школы. А зимой 1941-42г. Гриша
нарисовал карандашом портреты многих солдат, бывавших у нас...

   64. "Февраль или март 1942г. Оттепель. Гриша, Коля Алымов и я стоим в нашем дворе
возле двери (на запад) низкого (без фундамента) флигелька-сарая (где до Войны и
в её начале в нем жили квартиранты, а потом его использовали как сарай и разо-
брали в 1946г.), расположенном в "5м южнее Хаты. Мы лепим снежки, а Гриша дожи-
мает и кидает их очень далеко - до Дома Якова Евдокимовича Крыленко. На зиму
под 1942г. в этом - теперь уже сарае сложили дрова и поставили 3 улья с пчё-
лами, которые в эту же зиму и погибли все. А весной 1944г. Мама переселила сюда
(из Комнаты в Хате, куда Мама поместила кроликов (заведенных Гришей в 1941г.)
после смерти Бабушки 23 окт1943) кроликов, Кролики тут вырыли себе норы и рас-
плодились за лето. Но в ноябре 1944 хорьки продрали (за одну ночь) стенку, пере-
давили всех кроликов (жива осталась только одна крольчиха, но у неё откусили
переднюю лапу, так что её пришлось съесть нам). Хорьки поселились тут в норах
кроликов (под штабелем старых досок-дров), выплодили тут хорьчат, а когда мама-
хорьчиха вывела их ночью (в "августе 1945), моя Мама поймала двух хорьчат (чер-
неньких, сантиметров по 10 длиной). А утром Мама увидела, что хорьчиха  выносит
(держа зубами) хорьчонка из сарая и убежала с ним в наш Сад. Мама решила исполь-
зовать хорьчат как приманку, чтобы убить хорьчиху. Когда к вечеру (часов в 5,
солнце было еще высоко) пришли с работы (геодезической съемки на шахте 18РАУ)
наши квартиранты (3 девушки и низенький парень - они все вместе приехали с За-
падной Украины), Мама привязала обоих хорьчат к колышку напротив
открытой двери сарая. А сбоку, укрывшись за дверью, в засаду сел Парень с дрюч-
ком в руках. Минут через 5 хорьчиха высунулась из сарая, но сразу заподозрила
засаду и шмыгнула назад, так что Парень не успел опустить дрючок. Пришлось ждать
еще минут 15. На этот раз хорьчиха подскочила к хорьчатам, Парень ударил по ним
дрючком, но хорьчиха  успела отпрянуть назад в сарай. А хорьчат разбило дрючком
насмерть, так что засада была прекращена.   
стенку, залез
               
   65. "Апрель 1942г. Мама копает землю и сажает картошку на огороде Лагазинских. Я
немного помогал ей кидать картофелины в лунки. А потом пришел кто-то из Лага-
зинских и я пошел вниз в конец огорода - к Вербам и речке Камышевахе. Речка
шириной "4м, мелкая (но всё-равно я к ней не подошел ближе "5м), а на отмели
лежит полузаиленная рыбёшка с ладонь. Я постоял тут под Вербами и пошел вверх к
Маме. А на севере, не более "100м от нас расположена высокая насыпь жел дороги
с мостом-решеткой через речку. А у моста по насыпи прохаживается красноармеец-
часовой с винтовкой. Его хорошо видно в неярком освещении Солнца, на фоне беле-
сого неба. Я гляжу на часового, а он снимает с плеча винтовку и целит её в небо;
и там я увидел над ним "Раму" - немецкий самолёт-разведчик (мне уже такие пока-
зывали). Но ничего не произошло - ни стрельбы, ни бомбёжки. Старшая Лагазинская
дала Маме за работу "3 кг картошки и Мама посадила её за торцом Сарая (там неда-
вно почистили сортир и гуано перекопали с землей). А в августе там выкопали
чудесный урожай (я тоже собирал крупные картофелины). После этого Мама начала
сажать картошку каждую весну (до 1942г. у нас почему-то картошку не сажали, а
сеяли (до 1951г., когда Мама продала наш Бугор Олейниковым) по бугру жито,
просо или ячмень).
               
   66. "ИюНь 1942г. Гриша поймал в нашем крыжовнике Рябого (парня "13-14 лет) и повёл
(наша Мама и я тоже пошли с ним) его по улице Луганской (Паши Ангелиной), а
возле двора дяди Павла отпустил его. Рябой, оказавшись в "30м от нас, стал кри-
чать угрозы Грише ("-Мы тибя паймаим и падрежим!"); Гриша, недолго думая стреми-
тельно пробежал участок у переулка в Вильхи, сразу догнал Рябого, схватил его,
как Кот мышонка и бросил попой в кусты крыжовника у самой дороги (во дворе Ивана
Даниловича Калинченко (аж наша Мама сказала: "Та нашо ж ты його так!")). Но после
этого Рябой и его Ко никогда не предъявляли претензий ни к кому из наших.

   67. Грмшу мобилизовали на трудовой фронт. Он ночует дома, а утром уходит на работу
(он сам ремонтирует автодорогу от Борисовки до Переезда в "1300м от нас) - на
Бугре кайлом и ломом добывает камень и балдой дробит его в щебень, засыпает
щебнем выбоины на дороге и закрепляет щебень пеком (он возит тачкой пек со
смолоперегонного завода)... Поэтому на нашей булыжной дороге появились заасфаль-
тированные участки...
   В редкое свободное время Грмша ходит на уроки к художнику, который учит его
составлять и наносить краски. В качестве экзамена Гриша написал на фанере
("60х50 см) красивую картину (она висела над кроватью с 1942г. до 1974г., когда
хозяйкой Хаты стала Тётя Ульяна): на ярко зелёных холмиках над синей заводью
ручья стоят две хатки, осененные пышной зеленью деревьев. Я никогда не смог так
изобразить ветви деревьев...

   68. "ИюНь 1942г.  Мама, Гриша, Нюся и я выковыриваем и кидаем в кучу (в дальнем
конце молодого вишневого сада на меже с Рудиками и Яшей Крыленко) камни. И на
этой куче среди камней сидит махонький пушистый комочек - зайчоночек. Гриша
посадил его на свою ладонь и мы все гладим его, а он сидит, не шевелясь - только
глазки блестят. И его посадили там же, чтобы Мама-Зайчиха могла найти и
покормить.

   69. "Начало ИюЛя 1942г. У нас в саду расположились отступающие от немцев казаки с
лошадями. Они ломают сливы, вишни и др. плодовые деревья, гадят возле кринички
и родникового ручья. Когда Мама просит их не пакостить, ей  предлагают пойти на
XYZ и говорят, что всё-равно всем ХАНА.

   70. "ИюЛь 1942г. Мама и лейтенант-красноармеец сидят и беседуют возле яблони-лимонки,
а я пытаюсь пофорсить перед ним - прыгаю с одной большой грудки вскопанной земли
на другую и, споткнувшись, падаю и обдираю голое (я в трусах) колено до крови об
землю. Это место воспалилось сильно и не заживает. Кто-то сказал Маме, что нужна
мазь. На другой день Мама с утра повела меня в Город, но в аптеках и больницах
никого нет - безвластие - Наши  ушли, а немцы еще не пришли. Не найдя мази,
расстроенная Мама повела меня от улицы Кирова не по дороге, а наискосок, череез
поселок и на спуске с горы показала мне вдали, на хребте-бугре над станцией
Орловкой Могилу и рядом на холме - Треног (геодезический). А нога вскоре
"зажила" сама, без мази.

   71. "9 ИюЛя 1942г. в нашем саду (под яблоней Антоновкой - теперь там двор и
Дом покойной Томы Бахтиной) Тётя Ульяна изза чего-то ругается с нашей Мамой,
обзывает Гришу дезертиром и во всю (Большую!) Глотку орёт: "Твой Грышка дизир-
тир, я скажу краснаармейцам, ани и йиво застрелют и тибя застрелют, шо ты укры-
ваиш дизиртира!" и вцепилась Маме в волосы (а они были густые и длинные!), а
Мама - Её схватила за волосы, но они недолго игрались - Гриша подскочил и столк-
нул их обеих в Большую (3х3 м2) Копанку между Грушей и Сливой. Они обе ухнули (с
головами) в холодную (из родников) воду, где сразу расцепились и успокоились...
А красноармейцы отступали и запросто могли без всякого разбора и суда застре-
лить и Гришу (он работал как трудовик (он не видел в темноте!) на ремонте доро-
ги на Брянку), и Маму заодно...

   72. 12 ИюЛя 1942г. кто-то сказал, что сегодня будут взрывать автодорожный мост
через Камышеваху. Мама посадила меня в нашем саду под яблоней Антоновкой (чтобы
загородить меня от осколков) и с Гришей вышла на наш бугор (в "10м от меня).
Я посидел там на корточках минут несколько, потом мне надоело, я поднялся и
подошел к ним. И тут земля подо мной дрогнула и вдали, над нашими сливками (по
меже с Попильнюками) начало неспеша подниматься желто-рыжеватое облако. А грохо-
та взрыва я не запомнил. В тот же день к нам пришли Алымовы и мой братик Витя
(1935г.р.) с восторгом хвалился, что в ихнем дворе (метров на 250 ближе к мосту)
рядом с его братом Колей (1925г.р.) упал придорожный бетонный столбик.

   73. 13 ИюЛя 1942г. Мама ходила в село Лозовая-Павловка к сестре Пелагее (9 км
от нас). Вернувшись домой, Мама сказала, что видела 2 немецких мотоциклистов-
разведчиков, слышала стрельбу - строчил пулемёт.

   74. 14 ИюЛя 1942г.  Дорогу несколько дней назад перегородили баррикадой от
Дома Якова Евдокимовича Крыленко до Дома Ивана Митрофановича Калинченко - в два
ряда (по ширине и по высоте) поставили железные шахтные вагонетки без колёс, а в
вагонетки уложили большие камни из тынов-заборов со всего Хутора. А в камнях
спрятали мины... Сегодня Кто-то сказал, что немцы идут. И все жители собрались
кучками возле дороги у своих дворов. И мы тоже, а с нами - и наши соседи, чьи
усадьбы не выходят на Луганскую дорогу (Рудики, Крыленки Яшины, Шура и Женя).
Мы молча стоим и вдруг из двора Ивана Митрофановича Калинченко по тропке мимо
погреба на велосипеде едет немец. Перед самой дорогой он чуть тормознул, быстро
глянул влево-вправо, съехал с пригорка на дорогу и покатил, неспешно крутя
педали, по дороге мимо нас, не глядя по сторонам, словно он на прогулке в пусты-
не. Вскоре, отстав от него метров на 30, начали выезжать другие немцы, держа
интервал метра 3. Все они одеты в серо-мышиные пилотки, шорты и рубашки с корот-
кими (выше локтя) рукавами, в ботинках. На боку у всех висит продольно-ребристый
цилндр (противогаз), а на животе - автомат. Всего их проехало (без единого звука
и не замечая толп народа у каждого двора) "40 велосипедистов. А уже когда они
все скрылись за Бугром на юг, в сторону Брянки, до меня дошел какой-то непрерыв-
ный грохот и из двора Ивана Митрофановича на дорогу поехали мотоциклы с коляс-
ками. Эти немцы (один верхом, другой в коляске) в касках и темной одежде. Но нам
не довелось их долго разглядывать - возле нас появились какие-то мужики (я не
запомнил их вида) и начали гнать наших на разборку баррикады. Женя Крыленко
(1927г.р.) в ответ буркнул: "А чиво я пайду!", за что получил удар "по морде" и
упал. А наша Мама поскорее увела меня во двор. А вскоре кто-то сказал: "Мина
рванула!", но я не запомнил звука взрыва, а только увидел клочья голубого дыма,
стеющиеся низко, над самыми булыжниками дороги, и относимые мимо двора на юг.

    Того же 14 ИюЛя 1942г. в нашем дворе появились три немца, которых поселили
у нас в Хате: двое пожилых (неулыбчивых, угрюмых) и один совсем молоденький,
симпатичный, весёлый, улыбчивый, смешливый, разговорчивый, неплохо понимающий и
говорящий по-русски. Он обращался к нашей Маме - "Матка!", молоко - "Млеко" (он
умудрился (сразу после поселения у нас) раздобыть где-то бутыль "млека" (тогда -
жуткого дефицита!) и попросил "Матку" сварить ему молочный суп "Suppe" из уже
поспевавших вишен. А наша "Матка!" долго сокрушалась, всё отговаривала его: "Та
шо ш цэ будэ! Хиба ж молоко з кыслымы вышнямы варять! Воно ж скыснэ!" А Алекс,
широко улыбаясь, поглаживает "Матку" по плечу и: "- НичекГо, Матка!" И "Матка"
повела нашего нового квартиранта (а у нас до этого всегда жило не менее десятка
квартирантов) в наш сад нарвать вишен. Мы ("Матка", Алекс и я) шли гуськом по
тропке, Алекс увидел в саду большую тёмную дырку (это кровля нашего "убежища",
вырытого летом 1941, весной 1942 провалилась САМА - сама-по-себе (без бомбёжки))
и Алекс долго и весело смеялся, когда Мама сказала, что это наше убежище от
немецких бомб. Потом "Матка" всё-же разожгла печку и сварила Алексу его любимый
"Suppe". Я не помню, что получилось с этим Suppe, но претензий-жалоб от Алекса
не было!
     Но у нас немцы были только одну ночь и перебрались из нашей Хаты в более
солидный дом и подальше от края Хутора и от <партизанэн>.
    И от них осталась только книга на немецком "Jule Vern <20 Tausend Lje unter
See-Wasser>" (я привёл название приблизительно) с синими картинками (в водной
глубине-тьме, среди диковинных рыб подводная лодка светит прожектором) внутри
на обложках, с подписью от-руки <Aucher Аlеxаndеr>. Я долгие детские годы погля-
дывал на неё (тогда почти не было интересного чтива), пока не уехал в 1959г. на
работу на Тянь-Шань - "Небесные Горы" (по-китайски)...

   75. Немцы сразу объявили (через переводчика), чтобы все немедленно сдали всё оружие
в комендатуру - иначе - расстрел. Мама сразу спрятала свои боевые трофеи (взятые
ею осенью 1918г., когда наш партизанский отряд, где заправляли её брат Трифан и
Павло Крыленко, а 15-летняя Мама была связной, истребил немецкий гарнизон (более
100 немцев, а повара с его тесаком кинули в котёл), напав на них ночью во время
праздничного пира) - кинула две гранаты (она их называла по-немецки - бомбы) в
сортир, а штык-кинжал сунула в щель каменной кладки Сарая (но он скоро оттуда
исчез). А на другой день - 15 ИюЛя 1942г. Гриша понёс наше ружьё-одностволку,
но недалеко от двора его остановил немец из обоза и забрал ружьё. Гриша сразу
вернулся домой, взял меня за руку и повел по дороге в сторону моста. А перед
переездом, напротив хаты Семёна Даниловича Калинченко слева был крутой откос, а
вдоль него поставлены белые бетонные столбики. Тут Гриша отпустил мою руку, а я
- рад стараться - решил щегольнуть своей храбростью и пройти по узкой (с полмет-
ра) полоске между краем откоса и столбиками, между которыми были натянуты прово-
локи. Но я не успел шагнуть к откосу, как Гриша схватил меня одной рукой за
шиворот, поднял вверх, перенёс над проволокой и поставил на дорогу. Оказывается,
там была заложена мина, а её отгородили и обозначили. А я уже шагнул на неё, но
не успел поставить ногу... Потом Гриша привёл меня к взорванному мосту через
Камышеваху. Там немцы рядом с мостом устроили переправу - положили брёвна попе-
рёк речушки и сверху уложили доски. А для выталкивания наверх (по довольно кру-
тому откосу) повозок и каких-то больших коробок на колёсах, согнали толпу (много
сотен) народа. И успешно командовали этой толпой...

   76. "16 ИюЛя 1942г. Мама где-то достала стакан молока; мне достался глоток и
он мне показался очень вкусным. Но от пробования Молока нас отвлёк воздушный бой
- высоко над нами вертелись и гонялись один за другим два самолёта - наш и их.
Я их не различал. По временам был слышен прерывистый стук пулемётов. Но мне было
не интересно. И самолёты вскоре мирно разлетелись в свои стороны. Только подпор-
тили удовольствие от глотка молока - единственного, что я запомнил за все годы
моего детства...

   77. "Конец ИюЛя 1942г. Немцы начали выдавать по карточкам хлеб. В отличие от Наших
"кирпичиков", он круглый, не такой тёмный, но такой же невкусный.

   78. Август 1942г. Мама протирает полы в коридоре, а Гриша и Нюся что-то натво-
рили, за что Мама без лишних слов отхлестала мокрой тряпкой. Гриша обиделся, взял меня
с собой, собрал под яблоней спелых (до этого мы с удовольствием ели моченые недо-
зрелые) яблок Белого Налива и мы с ним сели, ели яблоки, а Гриша при этом еще и
быстро нарисовал рисунок, где Мама хлещет нас мокрой тряпкой, ана другом рисунке
 - как мы сидим и едим Белый Налив.

   79. Август 1942г. мы выкопали картошку, поспевают помидоры и Нюся сварила по сво-
ему рецепту "Нюсин Суп" с перловой крупой - невероятно вкусный - давно такого
не ели!

   80. "Сент  1942г. Нюся брала меня с собой, когда ходила на мельницу в пос.
Бугаёвку. Я не знаю результатов дела, но запомнилось яркое солнце, жара и вид
на тропу, ныряющую в темень балки, с красивыми рябыми деревьями дубов и жолудями
на земле.

   81. "Сент  1942г. Нюся брала меня с собой, когда ходила на биржу труда. Вначале мы
пошли на поселок 7 и 8 (в коммунальный дом слева, если смотреть от полуказармы
школы № 37), где меня аж тошнило от скуки - пришлось долго ждать, пока Нюсина
приятельница накрасится, напудрится, оденется. Потом мы пошли в город на улицу
Ленина - в школу № 44, где немцы разместили биржу труда. Там не оказалось нужно-
го чиновника и мы пошли вокруг трехэтажного здания, где всё было усеяно мелкими
осколками битых стёкол.

   82. 20 сентября 1942г. Мама уже давно ушла с соседками в Воронежскую область
добыть хлеба. Нашего Гришу немцы забирают на работу в Германию. Когда на мед-
комиссии он сказал, что ничего не видит в сумраке, ему ответили: "В Германии ВСЁ
ВЫЛЕЧАТ!" Нюся пошла проводить его на станцию Ирмино (ей дали отсрочку до возвра-
щения Мамы), а меня отвела через дорогу к моим племянникам - Валику и Эмме Кена-
ревым. Был светлый тёплый день, меня повели в сад, где среди опавших желтых лис-
тьев Эмма нашла большое Золотое Яблоко. Мне тоже дали кусочек - очень вкусно!
А как провожали Нюсю - я ничего не запомнил...

   83. "Ноябрь 1942г. Мы остались вдвоем с Мамой (Бабушка еще летом ушла в хатку дочки
 - Ульяны, которая еще летом ушла (с Марией Никанковой) в села за хлебом и не
вернулась). Мама взяла меня с собой в город. Когда мы переходили много жел дор
путей на шахте Ильича и коксохимзаводе, я увидел свастику поблизости наверху
круглой, не очень высокой башни и начал на ходу громко повторять: "Фашиский знак,
фашиский знак!", пока Мама не остановила меня, сказав, что немцы могут рассерди-
ться, если услышат, и тогда будет плохо! Когда мы шли по улице Ленина-Садовой,
Мама показала мне свежее немецкок кладбище на всточной обочине улицы (не доходя
стадиона) - несколько десятков свежих аккуратно сделанных крестов строгими ряда-
ми. Недавно тут погребли и лётчика самолёта, врезавшегося в террикон шахты
Ильича. Примерно так же аккуратно поставлены два креста на двух могилах (Дмитрия Ники-
тича Крыленко 1937 и его жены Пелагеи Кондратьевны Костомаровой 1938) возле нашей
груши Дюшес (в "5м от нашей межи) возле развесистого дерева гледичии с красивыми
периствми листьями, большими темно-красно-коричневыми стручками и страшно остры-
ми длиннвми (до 10 см) колючками с такими же острыми отростками. В мае на моги-
лах расцветали пышные красивые кусты фиолетовых ирисов-петушков. Мне всегда
очень нравилось смотреть на этот красивый печальный безлюдный уголок (я никогда
не видел в этом диком неухоженном (кроме могилок) саду ни единого человека; тлдь-
ко иногда на сухие вершины высоких верб (с большими желтыми грибами на стволах)
у нашей межи садилась стая стрекочущих сорок).

   84. Ноябрь 1942 Мама постоянно носит с собой (в нагрудном кармане) маленький портрет
Сталина - он стоит в пол-оборота в белом кителе. Когда немцы у Мамы спрашивают,
где муж, она говорит - у Сталина, а где дети - в Германии. К нам " раз в месяц
приходят открытки из Германии от Гриши (он попал в лагерь в город Бохум) и от
Нюси (она попала служанкой в семью, живущую в своем доме на окраине города Обер-
гаузен).

   85. Ноябрь 1942 К нам иногда приходила соседка - тётя Шура (Ал-ра Дмитриевна
Крыленко); её муж - Георгий-Григорий Иванович Крыленко призван в 1941 в КрАрмиию
и пропал без вести, а её сына Женю угнали немцы в Герм). Мама похвалилась ей,
что я рисую, и тётя Шура дала мне цветной журнал (у них в Доме была богатая биб-
лиотека) и попросила меня срисовать ей церковь с коническим куполом (армяно-
грузинского стиля). Мне эта церковь казалась некрасивой и я очень опозорился,
накарябав синим "чернилом" что-то мало понятное. Тётя Шура была разочарована,
но мне ничего не сказала.
 
   86. "Ноябрь 1942г. Мама рано утром ушла в город на базар Там немцы устроили
облаву и её, вместе с толпой таких же, задержанных, отвели на сборный пункт и
не выпускали три дня. С ней был и наш сосед (по дальнему торцу Сада) татарин
Загордин (Захр-Ад-Дин или Загр-Ад-Дин). Он Маме сразу сказал: "Меня застрелят!"
И в самом деле - с него приспустили штаны, увидели, что он "обрезан", и его
сразу застрелили. А маме только на четвертый день удалось упросить немцев, чтоб
её отпустили: "У мэнэ малэнькый киндэр одын дома остався!" А утром того первого
дня к нам домой пришли три ЭсЭсовца. Они сорвали с двери замок, которым Мама
меня замкнула. А я еще лежал в постели и увидел, как напротив меня открылась
дверь и вошел большой мужик в черной каске, в черной шинели, поперек живота
висит черная штуковина. Он зашел и несколько раз щелкнул белым фарфоровым элект-
ро-выключателем (он висел справа у двери на уровне глаз - из Дневника Крыленко
Григория Ивановича. ""27 марта 1942 окопы роем около хаты Даныла (на Бугре).
Вечером электричество было. 29 марта совсем близко перестрелка.""). При этом
немец громко ржал, оборотившись назад в коридор. А оттуда вошли еще два - точно
таких же. Все трое подошли вплотную к кровати и стали что-то громко говорить. Я
ничего не понял, молчал и тут моё сознание отключилось...
  Когда я пришел в себя, я был на том же месте в кровати, а надо мной склонились
Мама и Дядя Трифан. Когда Мама на 4-день после облавы вернулась домой, она обна-
ружила сорванный замок на двери и меня без сознания. Она не смогла привести меня
в сознание и пошла через дорогу к Трифану. Вдвоем они как-то привели меня в со-
знание... Но после этого я потерял память на многих людей (в 1944г. в первом
классе не узнал никого из своей садиковской группы) и события (забыл все песни,
которые часто пел и даже совсем забыл то, что я умел петь и танцевать). И я
почти разучился говорить - со своими близкими еще, заикаясь, кое-как объяснялся,
а с чужими - им ничего не мог сказать и их не мог понять. После прихода Красной
Армии Мама водила меня к врачам, но безрезультатно.

    87. Яков Евд Крыленко сделал Маме ручную мельницу (из куска стальной трубы длиной
30 см и диаметром 10 см, внутри по периметру обложенную стальной проволокой
диаметром 6 мм). Мама и я мелем на ней зерно - жито, кукурузу на крупу и муку
(просеиваем через сита).

   88. Зима 1942-43. Мама загородила толстыми книгами (в основном - энциклопедиями
БСЭ и Брокгауза-Ефрона) 3 окна (2 западных - со стороны дороги и северное -
возле него мы чаще сидели, греясь у духовки) в Хате (чтобы ослабить удар пули
или осколков). А по дороге почти непрерывно шла (в сторону Брянки) техника
немцев. Я почти всегда сидел взаперти сам (Мама с утра до вечера куда-то уходила),
мне было скучно (основное моё развлечение было - рисование металлическим пером в
деревянной ручке (наследство Гриши и Нюси) "чернилом" из синей краски на чистых
местах книг - а книг у нас было очень много и Мама мне это позволила). Хотелось
увидеть, что грохочет по дороге так, что постоянно дрожала вся Хата. Но зима
была холодная и стёкла затянуло льдом (а под кроватью в С-З углу стены были
покрыты инеем) и сквозь щели в ставнях я ничего не смог увидеть:
 
Интересная особенность - у всех Калинченков никто не интересовался книгами и
ни у кого из них (даже у учителей - Тимофея Андр, Ивана Митр, Валентины Дм) дома
не было никаких книг. А у многие (хотя их Мама-Бабушка Варвара Андр была Калин-
ченко) Крыленки очень увлекались чтением, имели много книг и журналов: И, тем
не менее, все Калинченки считали всех Крыленков непутевыми пьяницами и "босяками"
и ограждали своих чад от их вредного, разлагающего влияния. В нашей семье читали
все; Мама (Калинченко), её дочь Нюся, её сестра Пелагея, братья Трифан и Ника-
нор (и я) говорили только по-украински, а Отец, его Мама (Тульская русичка),
братья (Симеон и Павел), сёстры (Александра и Ульяна) и сын Гриша - только
по-русски. У Калинченков враждебность к разговору по-русски обьяснима, возможно,
тем, что их предок пришел на речку Лозовую с казаками-запорожцами, которым уда-
лось спастись от преследовавших (и имевших задание уничтожить всех) их русских
солдат (под командованием А.В.Суворова) после того, как в 1770-х годах казаки-
запорожцы первыми ворвались в Крым, громя крымчаков - своих исконних соседей-
врагов и союзников.
   Зима 1942-43 Моя Мама иногда читала (в основном - Брет-Гарта) при свете тусклой
бензиновой шахтёрской лампы-коптилки; я просил её почитать мне, но она ничего
мне не почитала.

   89. Зима 1942-43. Мама оторвала от пола (возле духовки печки со стороны окна) 2
доски (по "1м длиной), выгребла из-под пола несколько вёдер пепла- подсыпки и
положила туда металлическую банку (с герметичной крышкой) с зерном (кукурузы или
пшеницы) - запасом еды на всякий случай. И туда полезли мыши. Мама (а вскоре и я
к этому приловчился) ставила там на дощечке стакан (с прилепленным на донышке
хлебом-приманкой) на монете-пятаке и закрывала подпол доской. Как только стакан
хлопнет, его с дощечкой вынимали и из-под него вытаскивали за хвост (повозив
перед этим стаканом, чтоб из-под него высунулся хвост) мышку и убивали её ударом
об пол. Как-то я (когда Мамы не было дома) сам вытащил мышку из-под стакана, а
она, вися на хвосту, извернулась и впилась мне зубами в палец; я от боли и
неожиданности разжал пальцы, мышка упала на пол и сразу юркнула под пол.

   90. Зима 1942-43 Мама вечером зажигает лампадку возле икон и молится о спасении
наших (но, как показало будущее, это лишь привело к гибели 4 наших  из 6). Мы
спим вместе - на кровати в С-З углу Хаты. Под кроватью стенки покрыты инеем.
Иногда (но очень редко) Мама кое-что рассказывает мне - про Робинзона, попавшего
на необитаемый остров и нашедшего там друга - дикаря Пятницу; что Гитлер пошел
по стопам Наполеона и его прогонят, как и Наполеона. Что Ленин считал, что для
устройства хорошей жизни для всех людей, надо изменить интересы людей (а это -
очень трудно и для многих - невозможно) - чтобы люди старались делать хорошо не
только для себя, но и для других...

   91. "январь 1943 Вечером (еще светло) Мама со мной идёт в гости к соседям -
Гуржий, живущим в длинном доме, построенном в 1918г. Дмитрием Никтичем Крыленко.
Гуржий - инженер, его почему-то не эвакуировали и он работает на восстановлении
моста, шахты РАУ, электростанции. Идя с работы, он несет на плече чурбачки на
дрова. Его жена домохозяйка. У них две дочки - Нина (1925г.р.; она дружила с
Нюсей и Гришей) и Валя (1936г.р.; она иногда играла со мной). У них на веранде
и в комнатах пусто, темно, неуютно. Домой шли напрямик через усадьбу  по искря-
щим (при свете луны) сугробам.

   92. Зимой  1943 Дядя Трифан вешает петли (из тонкой "0,2 мм стальной проволоки) в
дырках в заборах-плетнях (из тонкого хмыза) на тропах зайцев и лис (в своём и в
нашем саду и в лесопосадках-вильхах). Чтобы ослабить запах стали, Трифан нати-
рает петли конским навозом. Петля очень легко затягивается и Трифан ловит много
(десятки) зайцев и лис (и в нашем плетне тоже). Трифан прорубил проруби во льду
Ставка и опускает в них на ночь обычные плетеные корзины (с дыркой в плетеной
крышке) с приманкой-макухой (спрессованный жмых масло-давки), а по утрам вынимает
их полные рыбы - в основнои - краснопёрки. Один раз он дал чуток (грамм 200)
мелких рыбок Маме (его родной сестре). А вот зайчатинки не дал ни грамма, хотя
он в нашем саду поймал не один десяток (а в каждом зайце - до 5 кг мяса).
  А моя Мама поймала возле Хаты подбитого воробья и сварила из него баночку супа -
вкусно.

   93. В феврале 1943 под вечер (часа в 3) в Хату зашли 3 румына-солдаты. Они увидели
на печке чугунок (грушевидный, чтобы суженная нижняя часть влазила в дырку-конфор-
ку печи), заглянули - там борщ; они обрадовались, сели за стол и сьели весь, хо-
тя Мама просила оставить чуток для меня.,. Потом увидели патефон, закрутили пру-
жину, поставили пластинку - играет. Они уложили его чемоданчиком, дали Маме три
рубля (тогда за 100 рублей можно было купить буханку черного хлеба) - расплата
за патефон и за борщ и ушли. Во время этой "торговли" к нам зашли (не знаю -
случайно, или увидев, что к нам зашли солдаты) Вера Ивановна и Люба Даниловна
Калинченки (они жили напротив- наискосок через дорогу). Они долго лопотали по-
немецки с румынами, грозили, что будут жаловаться немцам, но не смогли отговорить
румын от грабежа. После этого Мама держала двери закрытыми на крючок.

   94. Вскоре ночью Мама услышала возню у наружной двери (на прызьбе). Мама тихонько
выглянула и увидела блеск кинжала - это кто-то пытался сквозь щель перерезать
верёвку, которой Мама привязывала дверь изнутри. В испуге Мама схватила первое
попавшее в руку полено и сунуёёла его в ручку двери. Полено оказалось очень креп-
ким (из яблони) и удачной формы, плотно прижимавшей дверь, так, что и нож не
просунешь. Потом мы использовали это полено много лет.

   95. Вскоре глубокой ночью пришли Румыны - стучат в дверь и причитают: "- Матка,
пусти, морозно!" Но Матка не пустила, а утром обнаружила, что они зашли в Сарай,
там жгли печку и скормили коням весь наш запас сена для кроликов.

   96. " март 1943 Оттепель, снег подтаял, просел. Мама взяла меня с собой и пошла по
дороге за Бугор собирать конский навоз (с добавкой навоза глина (для обиазки)
становилась во много крепче и не трескалась). Дорога была безлюдна, только у
Минзавода навстречу (от Брянки) лошадь тащила телегу. Возле нас с неё слез мужик-
румын, взял меня под мышки, посадил в телегу, залез туда и тронул лошадь. Мама,
увидев это, побежала следом за нами, плача и крича: "Оддай!" А Румын ей спокойно
по-русски объясняет, что он едет с войны домой, что в Румынии у него жена, но
нет детей и он увезет меня с собой. А я почему-то был абсолютно безучастным,
словно это меня не касалось. Так мы проехали до Трёх Домиков (метров 300), где
Маме удалось вытащить меня из телеги и она поскорей отвела меня домоё и потом
держала меня взаперти.

   97. "март 1943 К нам пришла Мария Ивановна Канар (Кенарева) со своими детьми
- моими племянниками (Валик и Эмма) и рассказывала моей Маме свои сны. И мы трое
тоже начали взахлёб, перебивая один других, рассказывать свои "сны" (я городил
всё, что придёт на язык и, странно, - почти не заикался).

   98. "март 1943 После долгого затворничества Мама вывела меня; мы походили по Саду,
потом сели на скамейку у сарая и Мама мне рассказала, как мой Отец как-то летом
был под сливами возле межи с Попильнюками, увидел в Саду Нюсю с Мамой и начал
бросать по ним зелёные ягоды-сливы, а Нюся не поняла, в чем дело, и очень
испугалась.

   99. "Март или апрель (снега совсем не было) 1943 Я сам был в глубине нашего
Сада (у третьего малинника) перед Криничкой, когда вдруг надо мной с востока
низко (метрах в "30) с жутким грохотом пролетел наш самолёт (по два крыла с
обоих боков) и с него посыпалась стайка листовок. Они медленно спускались, вер-
тясь, словно бабочки крыльями; ветромих разносило, но я поймал одну, я в ней
ничего не понял, но очень обрадовался и бегом понёс Маме похвалиться добычей.

   100. "апрель 1943 В наш двор зашла комиссия (представители немцев, старост от наших
и с ними мальчик постарше меня) проверять наш земельный надел. Мама уже о ней
знала и не ожидала ничего хорошего для нас. Я с ней был у межи с Гуржиями и она
пошла к ним, а я с опаской приотстал (я плохо понимал речь чужих и не умел гово-
рить и опасался чужих, что не пойму их и не смогу ответить им) и с завистью по-
глядывал на мальчика - он не боится ходить к чужим людям, а я...

   101.  Вскоре после этого Мама со мной пошла на собрание хуторян по оценке и
переделу наших земельных наделов. Я собрания не помню, а вот запомнил враждебность
выражений (хотя для меня до сих пор (12 марта 2007) непостижимо такое понимание
выражений лица) лиц кучки ("10) наших родственников - Калинченков, молча стоявших
в усадьбе ВИнЕамина Ивановича под грушей-Бессемянкой, в "10м ниже ихнего мощного
родника. Мама тоже враждебно сказала мне в адрес Калинченков: "Позахватылы родючи
нызы и йим всэ мало!"

   102. "апрель 1943 Мама пересадила от нашей кринички (в дальнем конце Сада, где ябло-
ки обрывали непрошенные "гости") в ряд с яблоней-лимонкой три яблоньки трех ран-
них вкусных сортов: Барабанчик, Средняя, Боровинка - все краснобокие.

   103. "апрель 1943 Мама копает землю между Хатой и Сараем, а я от нечего делать,
пошел ближе к дороге, по которой в сторону Брянки двигался нескончаемый обоз
румын и немцев (бледно-рыжие лошади-тяжеловозы тащили повозки). Но мне почему-то
показалось неинтересным просто смотреть (о чем совсем недавно я мог только меч-
тать, сидя в Хате за закрытыми ставнями) и я из-за кустов (еще без листьев)
начал бросать (а уж это я умел неплохо, как и лазить по деревьям) по обозу (с
расстояния не более 10м) камни (благо - их залежей у нас - весь бугор, где перед
Хатой цветут желтый Девясил, разноцветные Мальвы-Рожи и ДевичьяЗелень (белая,
желтая, розовая, красная, синяя, фиолетовая), а у тропки непроглядно густые
(особенно к концу лета) кусты "Виныкив"). При этом я ни о чем не думал (умение
думать сотворено не для меня, не зря в 1960-е годы в Узбекистане мне говорили:
"У тибя саабражай йёк! (нет)! У тибя прафесия - Ишак, а учёнае звание - Асёл!").
Сзади на меня коршуном-шуликой (их тогда много летало над Садом) на меня нале-
тела Мама, дала мне затрещину и скорее поволокла менф за Хату (где Она копала
землю), где, слегка отдышавшись (ведь Ей и мне грозила Её Величество Смерть,
еслиб мой камень попал в людей), сказала мне: "Никуды звидсиля нэ ходы - я ны
хачю зза тэбэ палучить пулю в лоб!" И мне это запомнилось всё до мелочи!

   104. "апрель 1943 Чтоб хоть чем-то заполнить моё безделье, Мама дала мне задание -
наловить ей побольше пауков-тарантулов. В начале весны их нор (сантиметров до 4
в диаметре) было много на нашем каменистом бугре. Я был привычен к паукам - их
сетей было полно во всех закутках в сараях, в Хате (там Мама их не трогала: "Хай
мух ловлять!") и, тем более, в Саду. Я старался не рвать ихние сети (меня пауки
не трогали, но было противно очищать паутину с морды (так все на Хуторе называли
лицо)). А паукив-косарив я, от нечего делать, иногда хватал за длиннющие лапки
(когда они лазили по шершавым стволам вишен - я никогда не видел их в сети-пау-
тине), смотрел, как они дрыгаются и выпускал. А крупных мохнатых тарантулов
(тёмных сверху и с ярко оранжевым снизу брюшком) я ловил, как научила Мама (сам
я не умел соображать и очень удивлялся этому умению у других): с короткой
палкой-дубинкой и с чайником подходил к норке и лил в норку через носик чайника
воду, а когда из норки выскочит паук - лупил по нему дубинкой, а когда прибью,
его останки ложил в стекляную банку-пол-литра с крышкой. Когда наберу с пол-
банки, несу Маме - Она делала для себя настойку-мазь - смазывать ревматические
ноги. У Мамы на икрах обеих ног были большие страшные опухоли, состоящие из
множества "шишек" диаметром "2-3 см. Мама говорила, что, если до крови поранить
ногу на этих опухолях, то кровь никак не остановишь и умрёшь от потери крови. И
мне всегда было страшно, когда Мама с постоянно голыми ногами ходила среди колю-
чих кустов или работала с острыми вещами. Но с этим обошлось...

   105. А клопов и тараканов у нас никогда не было - им к нам непрсто было добра-
ться пешком - далеко и преграды в виде ручьев... А вот воши появлялись после неко-
торых ночевавших у нас прохожих. Тогда Маме приходилось, как только заметит "вошу",
прокипячивать, а потом гладить тяжелым (цельно-литым) горячим (нагретым на печке)
утюгом постели (а иногда - и наши одежки). В волосах на голове тоже бывали воши.
Их Мама угощала "карасином" (тогда его можно было достать "без проблем") и воши
исчезали на время, пока снова где-то не подцепишь и они расплодятся до заметного
поголовья. А меня стригли наголо до марта 1954.

   106. "апрель 1943 Девочки-соседки (Валя Гуржий "1936г.р. и её соседка по Дому
на год моложе) позвали меня к своему Дому. А я-Болван попёрся к ихней собачке,
привязанной к Огромному Тополю. Собачка кинулась ко мне и сразу укусила за ногу
ниже колена до крови сквозь штаны, очень больно.

   107. "апрель или май 1943  Тепло, солнечно. Мама вырубывает большой куст дикого
крыжовника (его ягоды мелки и лохматы), а я зашел в сад соседей и мы втроём (я,
Валя Гуржий и её соседка по Дому моложе) играем в ручье, текущем от нас к ним).
Я в трусах, босый, залез в копанку (ямку для набирания воды ведром) и от резкой
боли в пятке вылез и увилел, что из разреза через всю пятку валом выступила кровь.
Я жутко испугался и с Диким Рёвом побежал к Маме к крыжовнику, жалуясь, что меня
порезало толстое стекло.

   108. "май 1943 Мама посеяла весной жито на самой окраине поля возле Бугра (за садом
Анохиных). Хорошие всходы перепахал гусеницами танк, который после дождя, по
размокшей почве промчался вдоль поля через весь наш посев. А глубже в поле Мама
посадила подсолнухи - их не перепахали...

   109. " май 1943 Мама со мной собирает грибы в нашем вишневом саду между усадь-
бами Александры и Яши Крыленко. Чтобы не повредить грибницы, мы осторожно срезаем
грибы. Грибы белые, красивые, крупные. Они очень вкусны в супе и жареные. Мама
говорит, что, по словам Отца, даже самый маленький гриб содержит столько же
полезных веществ, что и крупный.
         
   110. "июнь 1943 Мама позволила мне бултыхаться в канаве и в копанке метрах в 7 от
дороги. Я долго бултыхался, вымазался в грязи и сидел в мелкой копанке, а потом
пришла Мама, вынула меня и обмыла (ей  показалось, что я "докупался" до того,
что уже и вылезти сам не мог).
И при этом Мама рассказала мне, что сегодня погибли два мальчика лет 8-9 - они
заспорили, кто быстрее залезет на столб. И они вместе полезли на решетчатую
железную высоковольтную мачту на Бугре возле Дома Данила Калинченко. Они лезли
по разным сторонам мачты и почти на равном уровне, а в "1 метре не доходя до
проводов, из проводов сверкнули две искры-молнии и мальчики оба упали черно
обугленные...

   111. "июль 1943 Меня взяла с собой Маруся Пирогова (девочка из малой Хатки на
вершине Трёхгорного Бугра - она на "1,5 года старше меня, но смышлёная и бойкая
и моя Мама брала её к нам на лето в 1943 и 1944гг.) - моя Мама послала зачем-то
к Тарасовне. Маруся пошла во двор, а я побоялся и остался возле двора. Потом
мне надоело стоять и я побежал через Луганскую дорогу к нашему двору. И тут
справа пронзительный сигнал и визг тормозов - сверху с Бугра мчалась немецкая
легковая автомашина и должна была меня задавить, но шофер успел затормозить.
А я настолько Болван (меня Мама никуда не отпускала самого (а я и не пытался)
и ничему не учила), что я и не знал, что надо смотреть и беречься машин и ничего
не понял из этого происшествия. До меня кое-что "дошло" только дома, где Маруся
(она как-раз выходила из двора и видела всё) рассказала моей Маме, а она меня
отругала и отлупила...

   112. "июль 1943 Маруся Пирогова спала со мной в Хате (а Мама - на веранде) и однажды
вечером (уже потемнело) вывела меня к дороге, а там дети играли в "жмурка".
Среди них звонким голосом и резвостью выделяется мой племянник Валик Кенарев
 - он на "1,5 года старше меня); он подбегал к телеграфному столбу (место
"жмурка") и звонко кричал: "Сам за себя и за всех!" и т.п. А я даже не знал,
что есть такая игра, и удивлялся - как они могут в темноте что-то видеть и
бегать...

   113. "июль 1943 К нам по делу пришла Тома Бахтина; я её не видел очень давно (2 года
- после проводов ихнего Папы на Войну). Я - Болван, не умею соображать и, сам
того не желая, чем-то обидел её и она заплакала и ушла...

   114. "июль 1943 Мама посадила в саду (недалеко от межи с дядей Яшей Крыленко) горох
и туда повадился зайчик обгрызать стручки и листья. Мама попросила полицаев
(русских парней) и они вскоре после полудня пришли вдвоём и с винтовками; Мама
провела их к гороху и они там залегли, а Мама увела меня во двор. И очень скоро
грохотнул выстрел и из Сада прошли эти парни, неся большущего Зайца, а с него
текла кровь (не тот ли зайчоночек, что мы  держали и гладили год назад на меже
с Рудиками?).

   115. Лето 1943  Мама по ночам ходит дежурить - охранять толстый кабель, проложенный
 вдоль дороги мимо нашего двора (а огромная Катушка от него стоит под нашей
Вербой). Где-то недалеко немцы расстреляли 5 человек из дворов, возле которых
кто-то перерубил кабель топором. На следующий раз немцы пообещали расстрелять
10 человек. Поэтому все жители Хутора дежурят по очереди - по своей инициативе.

   116. Летом 1943 По ночам наши самолёты нередко прилетают бомбить "неприятельскую
территорию". Но бомбежки почему-то приходятся на три территории:
1) Пустошь на крутых каменистых холмах по левобережью речки Камышевахи. Там
недалеко расположены восстановленные при немцах электростанция, литейно-механи-
ческий и смолоперегонный заводы. Но в эти (очень важные немцам) объекты бомбы не
попадали, зато вся пустошь на вершине холмов оказалась изрыта большими воронками.
2) Посёлок Семь-и-Восемь - там немцы не жили и их войска не стояли, но бомбами-
фугасами вдребезги разрушены более половины всех казарм (где жил наш бедный народ).
Из уцелевшей половинки одной из таких казарм (а её восточную половинку словно
ножом отрезали и выкинули) устроили (забив досками коридор в месте "среза") НСШ
(неполную среднюю школу) № 37, в которой меня учили 7 лет (в 1944-1951гг.).
3) Наш Хутор, куда наши бросали только зажигательные бомбы. Правда эти бомбы не
попадали в хаты (площадь хат и др. застройки составляла не более 1-2 процентов
общей площади, выглядевшей ночью Черной Дырой). Мама моя по ночам тоже тушила
бомбы, подхватывая их снизу широкой лопатой-грабаркой и бросая их в воду. А у
Деди Назаря Митрофановича Калинченко бомба упала во двор рядом с криничкой-само-
стоком, так что Мама моя бросила бомбу, брызжущую во все стороны огненными брыз-
гами, прямо в криничку.

   117. Лето 1943  По дороге часто разъезжает верхом на Большой Лошади немец-патрульный
с плеткой за поясом. Знающие люди говорили, что эта плётка бьёт очень больно. Но
мне не довелось её попробовать, "но я ничуть об этом не жалею" (слова из песни).

   118. Лето 1943  К Маме часто ходит соседка через дорогу Нюся - жена Ивана Даниловича
Калинченко, эвакуированного на Урал. Она живет в пустом неуютном Доме и попроси-
ла у Мамы провести в нашей Хате ночку с приглашенным немцем-офицером из города.
Нюся приготовила шикарный (дотоле мною невиданный) стол со скатертью, бутылкой
Вина, закусками и большой вазой, полной (с горкой) яиц (я даже не знал, что это
по вкусу). И вдруг перед закатом Солнца во двор заходит немец в форме рядового,
зачем-то заходит в Хату (такого обычно не бывает) и увидел СТОЛ ! Ооо! Яйки! и
начал запихивать Яйки в огромные боковые Карманы своей куртки (я зашел следом
за ним и видел это). Бедная Нюся просила его не трогать Яйки, говорила, что это
для Гэрра Официра, но немец, повторяя "Яйки Яйки", уложил их себе все и ушел. Но
Ночка всё-равно состоялась, о чем вскоре доложили на Урал Ивану, где Иван нашел
себе Уралочку Лиду.

   119. "июль 1943 К нам пришел сосед - Толик Дейнека (мой братик). Маруся Пирогова с
ним и со мной обошли весь наш Сад, а в конце я и Толик вместе залезли на невысо-
кую ("5м) вишню близ дороги, где  Толик рассказал нам о делах в городе и о про-
блемах с выпечкой хлеба на пекарне и выдаче хлеба по карточкам. А я только диил-
ся - как он всё это смог постигнуть.

   120. "июль 1943 Возле Хаты большая яблоня вся усыпана яблоками. А за Вильхами (Мине-
ральный Ручей был обрамлен заболоченной полосой, заросшей вильхами) в лесопосад-
ках немцы устроили блиндажи и траншеи для обороны. Оттуда к Маме ходит в гости
пожилой полный немец (бывший тут в 1918). Он ставит свою винтовку к прызьбе и
подолгу беседует с Мамой (он говорит по-русски), нередко приговаривая "Гитлер
капут!" Он попробовал яблоки и сказал, что эти яблоки называют "Лимонка" - и
за внешний вид, и за очень кислый вкус (даже у поспевших яблок) и что их надо
кушать в чае или в компоте-варенье.

   121. "Август 1943 Яблоня-лимонка еще сильнее засияла лимонно-желтыми яблоками. И вот
перед вечером, когда предзакатное солнце еще сильнее высветило яблоки, немцы не
выдержали - остановили всю колонну бронемашин и толпа (может с сотню) молодых
смеющихся парней в легкой одежде (безрукавках) бегом бросилась, заполнив весь
двор, к яблоне - трясли её и собирали яблоки. Мама (а я торчал возле неё) была
среди этой толпы и ругала их, как умела, а парни смеялись и не обращали на нас
внимания. А потом залезли на танки и бронетранспортеры и укатили в сторону
Брянки.

   122. "Конец августа 1943. Мама со мной и с неизвестной мне женщиной пошла за
Вильхы (на заболоченных берегах Минерального ручья росли вильхи-ольхи-) собирать
хмель. Мне из этого похода запомнились только полное безлюдье и непроницаемо
густые заросли (обвитые шершавыми плетями хмеля) над Средним ручьем.

   123. "Конец августа 1943. К Маме продолжает ходить в гости тот же пожилой полный
Немец. Уже поспевают сливы-угорки, их много, они вкусные (но я их ем с опас-
кой - Мама  сказала мне, что у них острые косточки и, если я проглочу косточку,
она мне проколет кишки и мне конец). А Немец этого, наверное, не знал и ел-на-
хваливал эти сливы и еще и с собой брал на позицию... А немцы объявили населению,
что тут предстоит сильный бой и чтобы все подготовились к полной эвакуации. Яков
Евдокимович Крыленко сделал Маме тачку с двумя разными колёсами - одно тяжелое,
а другое - цельно-литое - вообще неподъемное. Немец увидел тачку и, ухватившись
за живот, аж присел, зашевшись хохотом: "Ну, Матка - это камбайна, а ни тилега!
Никакой ивакуация, Матка, ухадить нинада - Гитлер капут!" "Матка" - обычное обра-
щение немцев и румын у нас к женщинам. Поэтому "Этот" Немец совмещал имя Машка
с обычным обращением Матка.
 
   124. В конце лета 1943г. мою Бабушку Евдокию перевели от Ульяны (Её младшей
дочки, у которой Бабушка жила с лета 1942, кормя, поя и т.д. трёх детей Ульяны)
и поселили у нас в Комнате. Бабушка очень (судя по последствиям - уже непоправимо)
ослабела от голода (Она отдавала внукам всё, что могла добыть, а сама умирала от
голода).

   125. "Начало сентября 1943  Вечер. Солнце зашло, темнеет. Я услышал грохот со сторо-
ны Бугра (с юга) и пошел к "воротам-дрючку". И тут, пока шел, я увидел на фоне
лимонно-желтого послезакатного неба, над темным прямоугольником здания электро-
станции внезапно выросший угольно-чёрный столб на всю длину здания и в "4 раза
выше, а через мгновение весь этот угольно-чёрный столб вспыхнул ослепительным
пламенем, а мимо меня с лязгом-грохотом проехал тёмный (я в нём ничего не раз-
глядел) танк, а из-под его траков-гусениц из камней-булыжников мощеной дороги
во все стороны вылетали высекаемые искры... Я вернулся к крыльцу и Мама отвела
меня под яблоню-лимонку и уложила в постель на земле, накрыв мою голову подушкой:
"Нэ знимай, бо осколком можэ убыть!" (на следующий день я собрал у нас в Саду ведро
осколков - железных и бетонных). Но, мне кажется, что все они упали через неско-
лько секунд после увиденного мной взрыва электростанции, распложенной не далее,
чем в 1,5-2 км от нас (где обычный взрыв взметнул в воздух огромную массу уголь-
ной пыли, которая воспламенилась, вызвав еще более мощный взрыв и разлёт оскол-
ков), но мы не услышали падения осколков изза грохота мчавшегося в этот момент
танка. Мою Бабушку Евдокию Мама уложила возле двери на прызьбе - на сене, которое
она положила туда к вечеру - по приказу немцев - они будут этой ночью поджигать
все хаты, чтобы никто из жителей не вздумал остаться в месте намечаемого боя. А
поздней ночью, уже под утро (я этого не слышал - спал) во двор зашел патруль -
несколько немцев. Они подошли к прызьбе, посветили "прожектором" (так Мама назы-
вала электрический фонарик), увидели там лежащую Бабушку, перемолвились несколь-
кими словами и ушли. А нас под яблоней они, наверно, и не заметили... После
этого немцы у нас больше не появлялись до мая 1948г., когда военно-пленные немцы
мостили асфальтом дорогу, а я для них (по их просьбе ломал ветви-цветы акации, за-
лезая на дерево возле будущей фирточкы (калитки): при этом я ухитрился засадить занозу
из колючки сбоку в сустав среднего пальца - так, что Мама не смогла вынуть эту
колючку иголкой и смазала её "карасином" и прошло само). Немцев-военно-пленных,
начиная с "1945г. возили мимо нас (в сторону Брянки-на юг и обратно) на открытых
грузовых автомашинах - они сидели (глядя в перёд по ходу машины) в кузове на
скамейках в несколько рядов (всего человек по "30), а возле кабины по углам си-
дели (глядя назад - на немцев) наши солдаты- охранники с автоматами в руках. Как-
то случилось, что во время езды в кузове отвалился назад задний борт и немцы,
сидевшие на задней скамье, вывались назад и, упав затылками голов на булыжники
дороги, убились. Еще в народе говорили, что немцев в лагерях для военно-пленных
кормят плохо и пленные умирают от голода, холода и болезней. В " 1947г. военно-
пленные немцы построили светлое двухэтажное здание бытового комбината шахты Иль-
ича - с квадратными полосатыми колоннами и завитушками на верху. Весной 1948г.
военно-пленные немцы восстановили плотину (прорванную в половодъе "1946г.) наше-
го Ставка (за Вильхамы). Мы (мои братики Виня Калинченко, Боря Кононенко, его
квартирант Вова Страхов и "примкнувший к ним" (вопреки строжайшему запрету Мамы)
я) в "апреле 1948г. из школы (нас почему-то с утра отпустили с уроков) пошли на
вновь заполненный водой Ставок, увидели, что плававшие на плоту (из нескольких
слоёв досчатых щитов-противозаносов дорог снегом) ребята слезли с плота, залезли
на плот и плавали метров на "50 от берега. Я плавать не умел, воды боялся жутко
(наука Мамы!) и стоял, не шевелясь, в серединке, а загребал доской Виня, пока
не упал (ногами вниз) в холодную (снег сошел недавно) воду. Виня успел схватить-
ся за плот и не нырнул с головой и быстро влез на плот (как только ему это уда-
лось в тяжелом пальто!) и мы сразу пошли домой (мимо Минзавода). А по-пути возле
Трёх Домиков (там был отвратный перелаз грязевой лужи по перекладине досчатого
забора-штакетника) я видел взвод ("20 человек) немцев-военно-пленных, стоящих в
шеренгу - абсолютно голых (было неяркое солнышко, но прохладно). На что я обра-
тил внимание - у них  (у всех без исключения!) свисали почти до колен толстые
Пипины-Не-Короткие (и не видно волосни между ног!)! А у наших мужиков (моего
Отца, Василь Ивановича Хватова, ВасильВасилича Кормышева, ЮрыМих Гливы) их и не
видно из волосни между ног! Вот уж настояшие Мужчины - Арии-Арийцы! Не чета нам
- "нащадкам скифив"! Или кого там ещё?

   126. "Начало сентября 1943  Перед приходом Красной Армии у нас безвластие - резко
усилилась преступность - если при немцах совсем прекратились кражи и разбой
(вскоре после прихода немцев произошел такой случай - мужик с мальчиком стащил
на Базаре с прилавка какую-то мелочь и они оба побежали по, а хозяйка закричала.
Тут же появился патруль и немцы застрелили на бегу и мужика, и его мальчика),
то теперь преступники спешили наверстать упущенное за 14 месяцев оккупации.
Мама и я сидим на скамье в палисаднике у Тёти Дуси-Рябой (Никанковой-Крыленко),
а мимо по дороге идёт Дядя Данило Ал-р и что-то громко кричит по-немецки,
а моя Мама его одёргивает: "Гляды, а то накрычиш на свою голову!"

   127 Начало сентября 1943 У нас еще безвластие - немцев не видно и наших нет. Мама
чем-то занята, а я маюсь от безделия. И вдруг я заметил в " 2-3м от дороги, воз-
ле черёмухи какой-то странный предмет. Я не мог рассмотреть, что это такое, но
подойти ближе 5-6м не решался - Что-То Неясное мне удерживало меня. Так я мучил-
ся от своих любопытства, трусости и нерешительности несколько часов, издали раз-
глядывая это гипнотизирующее меня Чудо, но так и не отважился подойти к нему
поближе и ушел. А позже (дня через два) Мама сказала кому-то при мне, что это
была оставленная немцами мина и её забрали наши минеры...

   128 . Начало сентября 1943  О скором приходе Красной Армии все уже знали и заранее
собрались у дворов - Мама со мной тоже (в приход немцев у нас стояла толпа, а
теперь остались только двое). Было часов 10, пасмурно, но тепло, На Бугре возле
Дяди Данила появились подводы и пеший отряд (как мне помнится - даже не строем,
а толпой). К ним кинулись несколько женщин - обнимать-целовать. Мне стало скучно
 - я то надеялся, что будет техника - танки-машины, а тут о смотреть не на что...
И тут я услышал стрельбу в нашем Саду. Я, не сказав Маме ни слова, побежал в Сад
и за вторым малинником - в Вишневом саду увидел нескольких наших, совсем молодых
солдат в летней защитной форме (пилотка, гимнастёрка, галифе, сапоги-кирза) с вин-
товками в руках, идущих цепью и постреливающих наклонно вверх, не прижимая прик-
лада к плечу. Проходивший ближе ко мне солдат широко улыбнулся и засмеялся, уви-
дев меня, вылезшего из густого малинника, и на-ходу сказал мне: "Убигай скарей
атсюда, пастрылёнак, а то тибя застрелют!". А я вернулся к Маме - помогать ей
отрезать ботву от бурячков - Мама их выкопала много, но они мелкие - у нас ведь
в Саду полянки малые, тенистые (а на солнечных местах в низине (ближе к ручью)
Мама сажала картошку, капусту, помидоры, огурцы, а на каменистом бугре сеяла
жито, ячмень, просо). И где-то вдали прострочил недлинную очередь пулемёт... На
этом кончились военные (но не бандитские, которые только набирали разгон) дей-
ствия в нашем краю...

   129. Оказалось, что немецкий батальон, предназначенный для боя, не выполнил отданные
ему приказы командования.
  1) Во-первых, немцы не пожожгли ни одной хаты на Хуторе (позже мы узнали, что и
во всей Кадиевке, в которую немцы переименовали город Серго); только один дом
подожгли его же собственницы и жилицы, возжелавшие выглядеть пострадавшими от
немцев (а для немцев они все 14 месяцев оккупации служили Любовью с любовью).
  2) Во-вторых, немцы не дали боя нашим, а сдались нашим без боя.
  3 В-третьих, немцы не повредили своё оружие, а сдали его в целости нашим, сложив
его на зеилю перед выстроившимся (в ожидании подхода наших) личным составом ба-
тальона.
  По мнению Евгения Георгиевича Крыленко (а мне кажется, что оно - не вымысел),
всему этому способствовала деятельность его "матери" (к которой Женя не имел
сыновьих чувств) - Александры Дмитриевны Крыленко. Она, еще будучи истинной
красавицей-дочерью дворянки, познакомилась (еще во время оккупации-1 Кадиевки
немцами в 1918г.) с немцем Вилли и тайно (как агент Германии) продолжала поддер-
живать с немцами связь до нового пришествия-2 немцев в Кадиевку в 1942г. А в
1943г. она использовала все своё влияние на немцев, чтобы предотвратить ненуж-
ное и бессмысленное кровопролитие и сжигание домов жителей.

   130. Начало сентября 1943  Когда уже стало понятно, что немцев прогнали, боёв у
нс не предвидится и эвакуироваться не надо, Мама решила сташить с меня и пости-
рать (а заодно - и меня выкупать) трусы и майку, которые Она мне пошила перед
ожидаемой эвакуацией, которые я давно не снимал и, конечно, жутко вымазал (у ме-
ня никогда не было чувствва, что надо беречь одежки-обутки от загрязнения). Но
я судорожно вцепился в понравившуюся мне одежку (трусы и майку) и не давал сни-
мать их с меня. Кончилось тем, что Мама дёрнула сильнее и порвала, а потом отлу-
пила меня по чем попало и долго не могла остановить кровь, текущую из моего носа.

   131. В сентябре 1943г. после ухода немцев у нас часто ночевали проходяшие мимо
люди (они то заходили и в другие дворы, но там "незваных гостей" не жаловали и
посылали в нашу Хату - "там хозяйка без мужика и ночевать всех пускает - и баб,
и мужиков!"). И моя Мама всех пускала на ночлег, причем - бесплатно! Она показывала,
где у нас во дворе яма-сортир, но почти все проходимцы писяли и какали не в яму-
нужник, а по своей привычке - рядом с ней!

   132. Мама и я по ночам спим не в Хате, а на прызьбе под дверью в кладовку.
Перед сном мы жуём сливы - они уже переспели и слегка подсохли (я не помню ни
одного дождя в авгу-сте-сентябре 1943) и вкусные. Я уже забыл, что их косточки
могут проколоть кишки, и ем их, не обращая внимания на возможных червячков (их
ведь не видно, да и на вкус не отли-чишь от мякоти сливы!). Мама мне рассказала,
что была на митинге в сквере в центре горо-да и там говорили, что в Кадиевке
немцы были 14 месяцев, что в этом сквере немцы расстреляли 15 комсомольцев и
только слегка присыпали их землёй:

   133. В сентябре-октябре 1943г. я иногда, изнывая от безделия (отсюда вывод -
детей обязательно надо занимать полезным делом), захожу в Комнату к моей Бабушке и
(по памяти конца 1941, когда Бабушка рассказывала мне сказки) прошу Её расска-
зать мне сказку. Ей бедной не до меня - Она уже не могла есть и обессиленная
лежала под толстым одеялом. А я (сверхболван) никак не мог понять этого, когда
Она с усилием проговорила "-Я не могу, милый!", и хловая Её по одеялу, как попугай пов-
торял: "-Розкажи сказку!", а потом шел во двор...

   134. В конце Октября 1943г. как-то вечером Мама рассказала мне про большой пароход
"Ситаник" (позже, когда я научился читать, меня удивило, что его называли "Тита-
ник"), который утонул в начале первого плавания. После этого меня очень заинте-
ресовали пароходы и больше ничто не интересовало и я лишь подсознательно воспри-
нимал встревоженную озабоменность Мамы и Тёти Ульяны, когда вечером 26 окт 1943
тихо умерла Бабушка... И утром следующего дня продолжал приставать к Маме с про-
сьбой рассказать что-нибудь "про пароходы". Мама одела меня и отвела в середину
нашего Сада, где у межи под большим кустом сирени мужики копали яму для могилы
Бабушки (а в "5м отсюда, за межой уже были 2 могилы - Дмитрия Никитича Крыленко
и его жены). Моя Тётя Шура (уже прозванная "Шурко-МужикБаба") с весёлой улыбкой
что-то сказала мне со дна уже глубокой ямы (приподняв голову над лопатой), но я
ничего не понял и, еще больше насычившись, ушел оттуда (мол, у меня такая проб-
лема - пароходы, а они какой-то ерундой-похоронами занимаются). И похоронили
Бабушку в нашем Саду без меня... В начале 1973г. в том месте у владельцев усадьб
(не спрашивая их согласия) местные власть-имущие провели отчуждение земли и там
с юга на север через весь массив садов (около 400м) сделали "просеку", бульдозе-
рами вывернув налево-направо все плодовые деревья (у нас - яблони Кисличка, На-
лив-Дичка, Винная, Ватная, Каштановая, Твердушка, Антоновка-Дичка; груша Лимонка;
абрикос Крупный; виноградник Винный-Поздний). Так что все выкорчеванные деревья
остались в полной собственности их владельцев - права собственности не нарушены,
Законы соблюдены. И сразу по всей просеке экскаватором прокопали траншею под га-
зопровод. При этом вывернули на Свет-Божий кости Дмитрия Никитича Крыленко и его
жены, пролежавшие в могилах среди Сада 35 лет-зим. И никому из виновных в этом
осквернении-издевательстве над могилами и прахом знатных христиан (ведь покойная
П.К.Костомарова-Крыленко была потомственной дворянкой, а Её покойный муж Д.Н.Кры-
ленко был до 1917г. владельцем Азово-Донского Банка и др.). Их вывернутые кости
потом бульдозером столкнули в траншею поверх трубы-газопровода, утрамбовали и
превратили в проезжую и прохожую часть улицы имени Георгия Валентиновича Плеха-
нова (деятеля социл-демократии). И с 1974г. эти кости топчут ноги и колёса. А
ихнего заступника (внука) Евгения Георгиевича Крыленко в 1974г. те же преслову-
тые местные власть-имущие безвинно (обвинив в осквернении трупа его же Матери -
Александры Дмитриевны Крыленко) упрятали на 13 лет на каторгу, а потом еще на
3,5 года в Дом сумасшедших в г.Сватово (до 1991г.).
А вот скромную могилку Бабушки осквернители не затронули, хотя, вместо тихого
Сада, она оказалась у самой дороги... И ни у кого из местных власть-имущих от
этого не икнулось и не почесалось в "срамных местах"!

   135. Всю остальную осень 1943, всю зиму под 1944 и почти всю весну 1944 я провёл сам
 - взаперти под замком. Где и чем занималась Мама, я не знаю - Она не имела при-
вычки мне докладывать и со мной советоваться - и, наверное, не без причины...
Только весной Мама начала на-день открывать ставни двух окон (на улицу имени
Паши Никитичны Ангелиной) и я иногда подолгу глядел в левое окно, но ничего инте-
ресного не находил. Все наши книжки и журналы я давно (и не один раз) просмотрел,
рисовать мне надоело. В журналах "Красная Панорама" было много картинок, но там
не было ни пароходов, ни зверей, а читать я не умел и не понимал ни одной буквы.
От нечего делать я заходил в Комнату Бабушки, куда после Её похорон  Мама посе-
лила кроликов. Они писяли и какали на пол, Кроль часто лез на крольчиху (Мама
говорила мне "Воны гуляють!"), она пищала, а кроль, потрясшись несколько секунд,
падал боком на пол. Потом появились крольчата... А весной Мама перевела в сарай,
что был с южной стороны Хаты...

   136. Как-то на ночлег к нам попросилась женщина с мальчиком-евреем (они возвращались
из эвакуации к бывшему дому). Этот мальчик (на несколько лет старше меня) снача-
ла вроде ничего, а потом начал меня дразнить и довёл меня до слёз, после чего
эта женщина увела его в спальню. Потом у нас на ночлег пришли трое мужиков с
чемоданами. Они о чем-то громко рассказывали Маме, сидя за столом, а я тут же
при свете лампы-коптилки долго разглядывал (и никак не мог налюбоваться) боль-
шой рисунок на обложке журнала "Вокруг Света" (Московского, а у нас были и Ленин-
градские) за 1928г. - несколько рыбаков, упираясь ногами в дно лодки (аж почти
ложась от натуги), тянут из воды сеть с запутавшейся Огромнейшей (больше лодки)
Рыбищей-Белугой. Один из наших ночлежников достал из чеиодана пригоршню сухо-
фруктов (эти мужики везли их из Крыма) и угостил нас - эти сушки оказались мягки,
очень сладки и вкусны... А как-то одиночный мужик - наш ночлежник с утра порань-
ше тихо ушел - оказалось, что он во сне обосрал всю постель (на кровати в спаль-
не) и Маме пришлось всё вываривать и долго стирать. А одна женщина, переночевав,
утром ушла, а потом (через несколько часов), когда Мамы не было дома, вернулась
и постучала в двери: "Открой мне, не бойся, я забыла у вас кастрюльку, я возьму
её и уйду!" И я открыл и она нашла в коридоре свою кастрюльку и ушла. А потом
Мама меня отлупила и долго отчитывла: "Я ж тоби казала - никому нэ открывай! А
якбы вона тэбэ задавыла?"

   138. Мама как-то сказала мне, что ей без мужа даже проще - все дела она и сама
делает, зато не является среди ночи пьяный муж и не устраивает скандалы и драки.
 "-А я од нього защищалась - нэ давала сэбэ быть!"

   139. Апрель 1944 К нам пришла (из села Чутино) Аксюта Трифановна (моя сестричка)
Калинченко-Супрун со своими детьми - моими племянниками (Толик и Люба) и Люба (моя
молочная сестра) очень бойко и темпераментно рассказывала-декламировала много
стихов  (похоже, что местного происхождения) про партизан (похоже, что тоже
местного происхождения). А я был полным ничтожеством и даже не догадывался о
том, что происходит рядом...

   140. Апрель 1944 Как-то после долгого сидения взаперти под замком, Мама, прийдя
домой еще засветло, пустила меня во двор погулять. Солнце садилось, а на небе
чуть не над головой был светлый рожок мисяця. И меня очень удивило, что, когда
я шел по тропке под голыми (без листьев) ветками слив, мисяць тоже шел по небу
в ту же сторону, что и я, пробираясь по небу среди ветвей. А потом я из сада
пришел к Хате и начал игру с железом - у нас под суховерхой акацией (со сквореч-
ником вверху) у северо-восточного угла Хаты лежала куча металлолома. Я брад же-
лезяку и бросал её на кучу железяк, а от удара выскакивали снопы искр, хорошо
заметные в сгущающихся сумерках...


   141. Апрель 1944 Мама водила меня за Трёхгорнвй Бугор на огороды. Я взял с
собой (без надобности - по дурости) самодельное ведёрочко (сделанное нами из большой
консервной банки и проволочной дужки). По пути назад Мама задержалась, а я сам
пошел домой по Лугансеой дороге и зачем-то поставил ведёрочко посреди дороги, а
сам прошел вперед метров на  20. Потом оглчнулся, а сзади меня идет группа ("6-7)
детей "моего возраста и одна дввочка взяла моё ведёрочко. А я не осмелился рот
открыть и сказать, что это моё...

   142. Май (уже цвел сад) 1944 Я был в глубине Сада (возле третьего малинника) и вижу
 - мимо идёт (что-то оживлённо говоря) моя Мама и за ней трое незнакомых мужиков
 - она вела их показать нашу криничку. Это были командированные в Донбасс на вос-
становление коксохим-заводов и расквартированные в нашей Хате: - Василь Иванович
Хватов (он потом прожил тут 30 лет), Петро (он потом жил с нашей соседкой (с вос-
тока) Фросей Рудик) и низенький кряжистый ЧерноБородач (он оказался приятным
(для меня) и общительный... Они все работали на кладке коксовых печей Кадиевского
коксохим-завода.

   143. Конец мая 1944 Пышно цветут фиолетовые петушки-ирисы под южной приизбой-фунда-
ментом нашей Хаты. Мамы нет дома, а я отошел метров на 30 по тропе в Сад. И тут
с улицы в наш двор забегает ватага детей (среди них звонким голосом и резвостью
выделяется мой племянник Валик Кенарев - он на 1,5 года старше меня) и с шумом
быстро срывают все цветы-петушки. А я молча смотрю на это, не осмелившисб рот от-
крыть и сказать что-либо.

   144. Летом 1944 был хороший урожай ягод и фруктов (ветки слив-угорки ломались
от тяжести ягод). Мама носила на базар продавать. Как-то Она взяла и меня на базар-
чик в Борисовке - надеялась, что я Ей помогу. Но я там насычился и не вымолвил ни
слова на вопросы покупателей (больше Мама меня не брала). Прийдя домой, Мама,
прийдя домой, высыпала ворох денег Марусе Пироговой - считать и сортировать
деньги. Мама купила несколько "отрезов" тканей и пальто для Гриши и Нюси.

   145. Август  1944  Наш ЧерноБородач делает удочку и идет на Ставок удить рыбу. Мне
очень хотелось пойти с ним, но он меня не взял. Но и не принёс ни одной рыбки...

   146. Конец августа 1944  Мама привезла с огорода (за Бугром) кукурузу (вместе
со стеблями). Вечером (в сумерки) мы лежим на куче кукурузы (возле крыльца) и наш
ЧерноБородач для меня закукарекал тоненьким голоском молодого петушка. А я такого
никогда не слышал и мне это показалось очень весёлым и я рассмеялся (что у меня
бывало нечасто)... А наш ЧерноБородач уехал домой в начале сентября 1944.

   147. 1 сентября 1944  Мама  попросила моего братика Витю Алымова (он на 1,5
года старше меня) отвести меня в первый раз в первый класс. И зачем-то дала мне
в 0руку большое янтарное яблоко. Возле школы № 37 (её устроили (забив досками
коридор в месте "среза" взрывом бомбы восточной половинки казармы) из уцелевшей
половинки казармы) меня сразу окружила толпа детей, алчно глядящих на очень
аппетитно выглядевшее яблоко и бросающих злобные вхгляды на меня. Потом (к моему
облегчению) кто-то выхватил это яблоко (а мне было не до яблока - я до сих пор
не понимаю, зачем Мама мне его дала и почему сама не отвела меня "в первый раз
в первый класс" - ведь она была не глупая и не могла не понимать, каково мне,
никогда (после первых лет жизни, проведенных в больнице, яслях и детском садке)
не выпускаемому из дома, ничего не соображающему, не понимающему речи чужих лю-
дей и не способному говорить с чужими людьми), после чего я стал никому не ин-
тересен. И я стоял и смотрел на большую толпу детей. Потом я обратил внимание на
ярко желтое и ярко красное платьица двух девочек (они оказались м том же классе,
что и я - красное - Нэля, а желтое - Тамара Ефименко). Когда Витя подвёл меня к
молодой учительнице (Марие Яковлевне) и она меня что-то спросила, я ничего не по-
нял и стоял, надувшись, молча. А Витя ей сказал ей мои ФИО, а я про себя этого
не знал - ни что такое "Крыленко", ни что такое "фамилия", "имя" и "отчество".
Зато Витя всё это знал (про меня) и сказал Марие Яковлевне. А дома Мама спросила,
як зовуть твою учитэльныцю, а я ответил "Як тэбэ!" - мне почему-то казалось
стыдным сказать "Мария Яковлевна". Витя водил меня в школу несколько месяцев.

   148. Через несколько дней Мама спросила у меня, с кем я учусь в классе. Я
назвал: Вова Никуленко, Мамай, Гариф  Бигматулин и др. Мама мне: "- Так воны ж
уси були з тобой у садику, а Вовка Никуленко розбыв тоби голову деревьяной
игрушкой!" А я этого абсолютно ничег не запомнил, хотя после садика прошло всего
3 года...

   149. В октябре-ноябре рано темнело, поздно светало. По утрам, собираясь в
школу при свете шахтерской лампы-коптилки, я в сумерки не мог найти свои носки
возле духовки печи, где они сушились. Мама (а иногда - Василь Иванович Хватов)
найдет их мне и: "Та ось жэ воны!" А я не вижу эти проклятые носки-чулки...

   150. Однажды в ноябре Мама по ошибке отправила меня в школу в 6 часов утра. А я подо-
шел к калитке Алымовых и, стоя у калитки (заходить во двор без позволения я не
посмел), около часа звал: "Витька! Витька!" Но никто не вышел и я пошел домой и
сказал об этом Маме - тут она поняла, что подняла меня слишком рано...

   151. Иногда Витя заходил ко мне и мы в рассветном сумраке шли в школу через
наш сад, потом через сад Попильнюка, Максимовны, Негоды, Павла Крыленко, а от
хатки Тёти Ульяны по каменистой (и сплошь засранной) тропе между бугром Кошелевых
(слева) и низиной Мординых (справа) выходили у двора Анцупова (знатного шахтёра)
к переулку (соединяышему Бугор Трёхгорный с плоским породным отвалом у руин Школы),
переходили его, обходя обнажение скал, и тут (слева в низине - повреждённая, но
жилая казарма, а справа на бугре - многосемейный (Тучковы, Тарасовы и др) призе-
мистый слепок хат) уже шли по "финишной прямой" между остатками фундаментов раз-
бомбленных (в 1943г.) казарм посёлка Семь-и-Восемь. В школу приходили "с запасом"
и ждали, пока откроют дверь (в западном торце). Половину казармы (нашей НСШ -
неполной средней школы № 37) полностью срезало взрывом и там коридор перегородили
нестругаными досками. Для школы взрыв оставил 4 комнаты. Наш 1-А-класс был в юго-
западном углу с двумя большими окнами на запад и на юг. Из южного окна были видны
вербы у Родника (его накрыл кладкой и бетоном мой Отец) и ручья, а за ними -
Бугор Трёхгорный с Большим Камнем (гладко обтесанным песчаниковым параллелепипедом)
на вершине (там раньше стояли и каменные "скифские красотки" с отвислыми животами
и грудями).

   152. Однажды хмурым утром в ноябре 1944 в класс зашел Старых (старший брат
Старых - девочки из нашего класса), подошел ко мне: "Ты чиво к Ней лезешь!" и
слегка смазал меня по носу. Как мне казалось, я ни к кому не лез (я не мог разго-
варивать и просто боялся к кому-либо обращаться (я НИ одного РАЗА НЕ ОБРАТИЛСЯ С
ВОПРОСОМ к учителям за все 10 классов школы и 5 лет института) и "лезть"), но из
носа кровь хлынула потоком (хотя боли я не почувствовал), я жутко испугался и с
РЁВОМ побежал к ручью (метров 20 от нас), где холодной водой остановил кровь и
обмылся. Дома после уроков я с РЁВОМ рассказал об этом Маме, она меня не побила,
но сходила в школу.

   153. Мама купила на базаре несколько листиков чистой бумаги (до этого я писал уроки
на обрывках газет и книжек, так как тетрадей не было) и сшила мне тетрадь. А в
классе эта же пресловутая Старых пожаловалась учительице , что я ей якобы что-то
повредил. И Мария Яковлевна (к ней постоянно подлизывалась куча - не менее дюжи-
ны подлиз, окружая Её толпой утром перед уроком и на переменах) на уроке заста-
вила меня подняться, отчитала меня, что я один у матери, что я очень плохой, что
мне даже тетрадь сделали и при всём классе (а я стою оплёваный) разделила мою "
тетрадь"на листики и раздала эти листики Старых и еще нескольким "более нужда-
ющимся" лизунам (мини-раскулачивание богача).

   154. Вскоре, уходя после уроков домой, я забыл шарфик, лежавший на подоконнике.
Дома Мама сразу: "А дэ шарф?" -"- А я забув у школи!" Но я жутко боялся обраща-
ться с вопросами к посторонним и Мама сама сходила за ярко-зелёным шарфиком, так
и лежавшим на подоконнике...

   155. Когда похолодало, утром в класс зашла Луиза Абрамова - моя сверстница,
жившая в первом из Трёх Домиков (около 100м от нашей Хаты). Личико у неё покрас-
нело от мороза, на голове пушистая серо-серебристая меховая шапка, такой же воротник и
муфта на животе, в которой Луиза держит руки... Такого чуда я никогда не видел
ни До, ни ПОСЛЕ этого утра 1944г... А вскоре, когда я шёл из школы мимо породы,
возле Дома Адика Иванова (моего братца) я увидел (во второй и последний раз) его
(и мою) сестричку Ларису Ларину. Она, как и Луиза, была в мехах, но не улыбалась,
а выглядела величавой, словно Её Императорское Величество Екатерина II на сто-
рублевой дореволюционной купюре:

   156. Я ничего не понимаю в чтении. Дома Мама мне показывает и называет буквы
г, у, с, и и говорит, что всё вместе это будет "гуси". А я ей возражаю: "Яки ж
цэ гусы - цэ ж буквы! А гусы - ось - на картинки!" (и показываю пальцем гусей
на картинке в букваре). Я не помню, как до меня дошло понимание чтения, но как-
то дошло и я (с удивлением для себя) начал легко читать. А после 1 января 1945
перешли от букваря к читанке и меня удивляли большие мальчики (которых я опасался),
что не могли читать...

   157. И арифметика мне не давалась... Разглядывая задачник, я и Мама удивлялись
глупости его составителей, которые предлагали решить такую чушь: (8+2)-(6-3)=? 
"-Як жэ можно од 2 отнять 6 ! Или: (7+2):(9-6)= ? "- Як жэ можно роздилыть 2 на
9 !" И Мама посылала меня к Тёте Ульяне: "- Вона читыри класа кончила, а я тикы
2 мисяця!" И я садами плёлся к Тёте Ульяне и Она мне что-то писала...

   158. Как-то осенью 1944, прийдя из школы, я увидел громко рыдающих Маму и Тётю Улья-
ну - только теперь доставили извещение о том, что "13 марта 1943г. рядовой 1292
стр. полка 314 стр. дивизии Крыленко Иван Митрофанович (1900г. рожд.) с группой
5 сержантов был послан в разведку , где он, проявив храбрость и геройство, про-
пал без вести."

   159. В декабре 1944 Мама где-то купила серую шинель и повела меня к "модистке" - в
хату, где жил самый страшный для меня "зверь" - Козёл - Толик Кошелев. Козёл был
небольшой (не больше меня) смуглый парень с бегающими узковатыми карими глазками.
Он еще в сентябре, узнав, что у нас есть сад (ведь Мама 1 сентября дала красивое
яблоко мне, идущему в 1-й раз в 1-й класс), перестрел меня, идущего домой из
школы, возле своей хаты и сказал: "Завтра принеси мне слив, не то...!" И я,
жутко труся, выпросил у Мамы (а мог-бы и сам взять!) чуток (~200г) слив и отнёс
ему. Но после этого он меня не трогал... Но я его боялся! И вот вечером Мама по
северному крыльцу (у Козла был вход с юго-востока, без крыльца - на вершине буг-
ра) к "модистке"; как она меня измеряла, я не помню - все мысли были на том, что
мы - в хате Козла. А когда обмеры кончились, Мама вывела на площадку высокого
крыльца, я увидел во всей красе (почти как в 1937г.!) огромный огонь-пламя на
Кадиевском коксохимзаводе - там уже выдавали продукцию - выгружали кокс из печи!

   160. "Модистка" быстро перешила шинель на пальто - очень длинное и тяжелое
(а на голову - старая выгоревшая солдатская пилотка с большими отворотами, закры-
вающими уши). И, когда на другой день я шёл из школы по свежему глубокому снегу
(еле передвигая ноги, путающиеся в длинных полах), раздетый, лёгкий, словно коз-
лик, Козёл выскочил из своей двери (в 5 шагах от тропы), стремительно налетел на
меня и с разгона столкнул меня с бугра в наметенный под откосом свежий сугроб. Я
упал в сугроб вниз головой, мою морду залепило пушистым снегом; снег попал в нос
и в рот - я чуть не задохнулся, стоя на четвереньках на откосе вниз головой, не
могу выкарабкаться из глубокого сугроба,а Козёл вскочил на меня верхом и подпры-
гивает на мне (ещё глубже заталкивая в снег), пока сам не замёрз и убежал в свою
хату. А я еле вылез из сугроба... Но Маме дома ничего об этом не сказал... А Ко-
зёл после этого меня никогда не обижал... А во втором классе мы были в одном
классе (его не перевели в 3-й); он как-то запоздал и, когда он зашёл в класс,
некоторые дети вскочили (посчитав, что зашла учительница), а когда поняли, кто
это, закричали: "Во, Казёл!" А Казёл не растерялся и, гордо шагая меж столов с
задранным вверх носом, приставил к носу большой палец ладони с растопыренными
пальцами, а к ней - другую такую же ладонь, повертел ею и  громко пролел: "Ёптиль
-моптиль-мопсик бэк-кэ-кэ!" А весной (в ~апреле) 1948 Казёл решил побороться со
мной возле ихнего огорода - обхватил меня, попробовал повалить меня, но было теп-
ло и я был без той шинели (хотя я её еще носил до 1949г.), легко поднял его и
осторожно положил спиной на землю. После этого я его не видел, но даже весной
1954, когда перед школой №53 со мной заговорил его двоюродный братик (совсем
безобидный для меня, низенький, кругленький, близорукий мальчик) и сказал (по
своей инициативе, так как я, как и 10 лет назад, не мог связать двух слов и
боялся открыть рот), что они на "военке" классом стреляли из винтовки и он ни
разу не попал в мишень, на меня словно холодом повеяло от воспоминаний о Козле...

   161. В классе МарияЯк сказала, чтобы мы пришли 1 января 1945 на утренник в честь Нового
Года. Мне очень понравилась Ёлка - настоящая, зелёная - не то, что наша - из
голого отростка-молодняка вишни. Очень понравились мне гирлянды из флажков с разными
картинками. А потом у ёлки каждому из детей дали конфеты (~100г подушечек в
кулечке из куска газеты). А для меня это был ни с чем не сравнимый подарок -
ведь я не знал, что такое конфеты !

   162. Март 1945, уже стаял снег, но было еще холодно; со мной из школы до Анцу-
повского переулка шёл Адик (до этого я такого не помню!) и по своей инициативе
(сам я даже не смог бы и придумать вопроса!) сказал мне, что наши войска ведут
тяжелые бои уже за границей и там очень помогают наши грозные пушки...

   163. Март 1945, грязь, по ночам она замерзает, а оттаяв она еще грязнее. И в
это время - похороны Лагазинской-старшей (которая в апреле 1942 дала моей Маме
полведра картошки). Нам - детворе тоже дали по пирожку помянуть усопшую...

   164. Март 1945, грязь... И в это время с войны вернулся (живой и невредимый) Егор
Арсентиевич Алымов - муж моей старшей Тёти - Александры Митрофановны Крыленко
(1906г. рожд.). Меня к ним в хату (Бабину-Варькину!) не пустили, но моя Мама
сказала, что пьянка была сильная... Егора сразу взяли на шахту забойщиком,
очень много платили (в ~1949г. Егор получал на-руки 9000 рублей в месяц, при
цене автомобиля "Москвич" 7000 руб, и "Победа" - 16000 руб), часто давали боль-
шие коробки с богатыми и вкусными "американскими подарками". А в 1946 Тётя Шура
родила Веру Егоровну, а в 1948 - Нину Егоровну Алымову...

   165. Конец апреля, потеплело, но почва ещё влажная. Я иду в школу (с кем-то
- скорее всего - с Витей Алымовым и еще кто-то). И этот "кто-то" прутом пишет
по мокрой почве буквы, а потом говорит мне: "- А вот ты так не сможешь написать!"
А я ему: "- Не, змогу!" "- Нет не сможешь!" А я снова: "- Не, змогу!" И я прутом
пишу по мокрой почве (перед жел-дор переездом на Борисовку) такие же точно буквы...
Потом мы идём дальше и я вижу, что из-за переезда, со стороны Борисовки идет МарЯк
- "Учительница первая моя". Её, как всегда, окружает стайка ~10-15 детей (учительница
соседнего 1-Б класса Настасья Ивановна Соломина мне нравится - она, в отличие от
МарЯк, низенькая, полненькая, улыбчивая, приветлмвая; Её по пути с Борисовки тоже
сопровождает стайка детей). Я, как всегда, не подхожу к ним, а сам иду в школу
мимо плоского отвала породы. А в самом начале урока МарЯк поднимает меня (не с
парты - парт не было до ~1950г, а со скамьи за столом) и отчитывает меня за то,
что я пишу на земле гнусные ругательства! (вот как оперативно сработал "сексот",
причем ничего не сказали о том, как меня спровоцировали на это "писание"!). И я
стою и ничего не понимаю - за что меня отчитывают... Ведь я даже не понимал смыс
ла того, что писал - просто копоровал то, что, как меня уверяли, я не смогу
написать... Позже на меня ещё не раз доносили сексоты...

   166. В классе МарЯк сказала, чтобы мы пришли 1 мая 1945 в школу на праздник. И я при-
шёл, но никакого праздника я не заметил (а что говорили учителя - не понял). И
 - самое печальное - нам не дали конфет. Я этим был очень опечален, и несмотря
на яркое солнце, хмурым плёлся домой следом за др. детьми, которые пошли по
необычному для меня пути - на Бугор ТрёхГор мимо мульти-хаты Тучкова (я всегда
воспринимал "Сучков" и только в 1951 из списка на стене у двери класса узнал,
что не "С", а "Т", но тут новоявленный Тучков что-то спросил у меня, я не понял,
а он прилип ко мне: "Скажи, что я тебе сказал!" Но я только покраснел, мялся от
смущения и ничего не смог ему сказать. То же случилось у меня с Лидой Мотовили-
ной в июне 1954 под плотиной Ставка на Санжаровке ниже устья Балки Алмазной).

   167.  9 мая 1945 я, как чаще всего, пошёл в школу мимо хатки Тёти Ульяны и, когда
миновал узкий и весь засраный проход мимо хаты Козла, на фоне бледного пасмурно-
го неба увидел вяло свисающий над крышей первой казармы грязно-красный лоскут,
потом до меня дошло, что никого не видно в районе школы (а обычно там полно
людей), а потом услышал, что возле меня один мужик сказал другому, что сегодня
объявили нерабочий день и отменили занятия в школе. И я сразу повернул назад,
но домой не пошёл (опасаясь трёпки за прогул школы), а подошёл к мини-окошку
хатки Тёти Ульяны и стал кривляться перед ним, чтобы развлечь своих двоюродных,
сгрудившихся у окошка: Тому (8-й годок), Веру (6-й) и Юру (4-й). Солнце так и
не выглянуло, хотя и грело сквозь кисею высоких туч. Так я провёл время, то кри-
вляясь у окошка, то играясь у мощного ручья в саду Дяди Павла, то любуясь там
же пышно цветущими одуванчиками. А потом по бугру и двору Дяди Павла я вышел на
нашу улицу Паши Ангелиной и увидел на ней необычное оживление. И услышал, как
незнакомый юный парень кому-то сказал, что он идёт из города, что там в честь
Победы над немцами был большой митинг, многие люди плакали, смеялись, обнимались,
целовались. Потом, едва я переступил дрючок - наши ворота, как на меня наброси-
лась Моя Мама и начала лупить меня лозиной (видимо, Она давно меня поджидала,
чтобы отметить День Великой Победы), приговаривая: "Ты шо там такэ пышэш на до-
роги!" Оччень во-время доложил Ей сексот о моей писанке! Благодаря ему очень
оригинально завершился для меня День Великой Победы! Причем я даже не понял,
что же такого страшного я накарябал на влажной земле у переезда, где в несколь-
ких шагах от этой "пысанкы" 15 июля 1942 я уже поднял ногу, чтобы ступить на
мину, но меня вздёрнул над миной мой Братик Гриша (он погиб в начале апреля 1945
в прославленном концлагере БухенВальд и тогда же разорвало миной на минном поле у
г.ОберГаузен нашу Сестричку Аню, когда Она бежала по минному полю, чтобы помочь
раненому - никто не хотел рисковать своей жизнью в конце Войны).

   168. В мае 1945 откуда-то появилась странная "игра": любой встречный (в том числе и
незнакомый) мог потребовать у тебя: "- А ну покажи зелень!" И надо было показать
зелень - либо кусочек листика, либо что-либо зелёное - нитку, бумажку... А не
покажешь - могли дать по шее и т.п. А покажешь - всё в порядке. А мальчики (и я
тоже) ложили мини-кусочек листика под кожицу на головке пипинчика. И как только
кто потребует у тебя: "- А ну покажи зелень!", ты останавливаешься, достаёшь 
пипинчик, отворачиваешь кожицу на его головке и показываешь "зелень". Но через
немногие дни эта дурь прошла. А я с мая 1945 не отворачивал кожицу на головке
до конца сентября 1962, когда она уже срослась и с кровью рвалась после моей
женидьбы - и все были настолько "целомудренны", что никто не сказал мне, что с
самого рождения эту кожицу на головке надо не обрезать (ведь она тоже создана
"по образу Божьему"), а хотя-бы раз в день отворачивать и хорошо промывать
проточной водой...

   169. В мае 1945 после Победы с Войны начали возвращаться много людей. И у многих из
них были большие чемоданы с "трофеями" из Германии и др. освобождённых стран. И
этих победителей, выживших в такой страшной Войне, начали встречать и убивать
разбойники. Особенно много людей убили в балке в верховье Вонючего ручья (отде-
лявшего посёлок "ДонЭнерго" от Центра Кадиевки). Там обычно шли многие, приехав-
шие ночными поездами на жел-дор станцию Алмазная. Голые трупы убитых выставляли
в морге для опознания. Поскольку у нас не вернулись с Войны трое самых родных и
о них ничего не было известно, Мама часто ходила в морг. Как-то и меня взяла.
Мне запомнились бледные огромные тела убитых мужчин... Почти каждую ночь рабо-
тали разбойники и на нашем Борисовском переезде. Там на обочине стоял разбитый
вагон и работнички прятались за ним, а когда прохожий проходил возле них, били,
раздевали, забирали всё... И так - из года в год, до 1947, когда по негласному
приказу Сталина почти все бандиты были уничтожены "без следствия и суда"...

   170. В мае 1945 после Победы на нашей Луганской дороге появилось много автомашин -
в том числе и мощные "Студебеккеры". На переезде устроили контрольно-пропускной
пост с шлагбаумом. Как-то я был там с Витей Алымовым и он залез на ступеньку под
задним бортом. А в кузове на скамейках сидели несколько молодых солдат. Они с
улыбкой глядели на малыша Витю и подбодрили его: "Смелее, смелей, не бойся!"
Витя залез в кузов и позвал меня к себе - я тоже залез в кузов. А машина поеха-
ла и, когда доехала до двора Мамонтовны, я решил слезть. И слез на ходу! Но надо
было бежать, а я просто слез и меня понесло-закувыркало по дороге и я крепко
бахнулся лбом о булыжник мостовой. А когда стал на четвереньки, увидел, что
метрах в 4о впереди меня те же кувырки по булыжнику выполняет и Витя...

   171. В июне 1945 мой братик и сосед через дорогу Толик Дейнека (Лапаухий, Лапа)
привёл нас (~7 пацанят-родни) в свой сад к шелковице. Я никогда не видел и не
знал, что существует такое чудо - на гладких серовато-желтых ветках среди бле-
стящих (но каких-то несимметрично искалеченных) листьев множество фиолетово-
тёмных ягод, похожих на толстых червяков. И на земле под деревом множество ягод.
А Толик ещё залез на дерево, потряс ветки и на нас посыпался град ягод. И они
очень мягкие, сочные и сладкие - чудо! А Толик доволен произведенным на нас
эффектом...

   172. В марте 1946 было много воды в ручье между усадьбами Тёти Шуры (Алымовых)
и Тёти Ульяны, который и при малой воде было непросто перепрыгнуть. А теперь - не
перепрыгнуть - широко и крутые скользкие берега. Зато ниже ручей широко разлился по
лугу и я попытался пройти по мелководью. Но через несколько шагов я провалился
обеими ногами почти до колен в ил наносов. Попытался вылезти - галоши слезли с
моих бурок и остались в иле. Я дико заорал и на мой РЁВ из хатки Тёти Ульяны вы-
шла моя учительница, которая квартировала в крохотной хатке Тёти Ули. Она бы-
ла из села, приятная и сильная девушка - быстро вытащила из грязи и меня-утоплен-
ника, и мои галоши, промыла их в ручье, одела мне на бурки и отослала домой пере-
обуться. После этого я ходил другими путями, чтобы не утонуть в ручье. А мою
добрую спасительницу в августе этого же 1946 года осудили на 8 лет каторжных ра-
бот - она на каникулах приехала в родное село и пошла собрать колосьев на скошен-
ном поле - "Советский Закон справедлив и суров - карает грабителей и воров!"

Известные мне сведения о моих родственниках изложены в файле "Крыленко-Родослов.doc".
            Набрал В.И.Крыленко 17.01.2007 - 13.04.2007
                Откорректировал 29-30 июня 2008
        Адрес: 83003, Украина, г.Донецк-3, пр-т Ильича, 28, кв.121
         Крыленко Владимир Иванович; Крыленко Мария Владимировна
                vikrylenko@gmail.com
                тел по Украине. 0+062+2959895

   С уважением к ВАМ,
   МИлые читАтели и читАлочки,
        Владимир Крыленко  10 мая 2011