- В больницу бы ее определить, ведь ты так долго не протянешь, мыслимо ли это, - уговаривала Клавдия.
Нюра сердилась и только твердила:
- Не отдам ее, и даже не уговаривай.
Клавдия все же убедила Нюру. Доктор из города долго осматривал Антонину. Что-то записывал и, назначив полный покой и тишину, удалился, пообещав приехать через неделю. А через неделю вынес свое заключение:
- Она ведь не буйная и не душевнобольная. Анализы и осмотр ничего не показали. Надобности в госпитализации нет. На ночь – вот эти порошки, а так, окружите ее любовью и заботой, глядишь, и оттает ее «уснувшее» сердечко. Если через месяц не будет улучшения, пригласите - будем решать, как быть дальше.
Установленный доктором срок - один месяц - окрылил Нюру, вселив надежду на выздоровление Антонины. Очень уж надеялась она на эти порошки, а любовь и забота и так лились рекой круглые сутки, откуда только силы брались? На пятнадцатый день лечения Антонина стала подавать признаки жизни. А спустя несколько дней она впервые побрела в кухню попить воды. Нюра от радости заплакала:
- Вот и дождалась, - только и произнесла она.
С этого дня Нюре показалось, что дело идет на поправку. Антонина неторопливо ходила по дому и все время молчала, виновато вглядываясь в Нюрины глаза. Малышку она обходила стороной, словно и не слышала ее звонкого крика. Нюра не торопила, терпеливо ждала ее исцеления, стараясь окружить ее особым вниманием.
В отличие от матери, Настенька уверенно и требовательно входила в новую жизнь. С первых же дней она потребовала к себе повышенного внимания и заботы. Уплетая из бутылочки теплое молочко, она росла не по дням, а по часам. Она словно чувствовала, что надо любить эту жизнь и расти для счастливого будущего, несмотря ни на что. Глядя в ее васильковые глаза, Нюра находила в них глубокий смысл всему происходящему и на какое-то время забывала о несчастье с Тоней.
Установленный доктором месяц давно прошел. Антонина ходила на своих ногах и даже помогала Нюре по хозяйству. Все делала неторопливо и уединенно, разговаривая исключительно сама с собой.
- Совсем в себя ушла девка. Что делать-то будем? - не на шутку волновалась за своих соседушек Клавдия.
- Ой, Клавдия, сердце разрывается за нее. Чувствую – теряю ее, такого светлого и солнечного человечка. Мне без нее и дня не прожить. Приросла я к ней и душой, и телом, даже и не знаю, как это я раньше без нее обходилась. А ведь что интересно, Клавдия, когда я раньше мечтала о дочери, я хотела иметь именно такую, как Антонина. Вот ведь как в жизни бывает…
- Ты, Нюра, зубы-то не заговаривай, тебе вон Настеньку надо поднимать, годы-то наши не молодые. Сколько мы с тобой выдержим, бог его знает. Ты одно пойми, у твоей внученьки кроме тебя никого нет, и это при живых-то родителях. И не обижайся, ради бога, на мои слова, не со зла я вразумить тебя хочу. Вон, какая она бойкая и жизнелюбивая растет, силы-то потребуются немалые, сама подумай!..
На том и договорились соседушки. Осмотрев Антонину, доктор из города покачал головой и, взглянув на растерянных женщин, произнес:
- Собирайте-ка ее, голубушки мои, чуть–чуть бы пораньше - чего так долго выжидали?..
Целый месяц Нюра с Клавдией по очереди навещали Антонину в больнице. Улучшения не было, и приезжали они из города совсем сникшие. Врачи виновато отводили глаза и сочувствующе хлопали по плечу. В очередную поездку Нюра привезла Антонину домой. Ожидаемого результата так и не дождались, оставалось надеяться только на «чудо–время». Теперь же Антонина все чаще уходила из дома и все время где–то бродила. То она ходила за огородом, то подолгу сидела у реки, думая о чем-то своем. Нюра беспокоилась и носилась за ней, упрашивая не уходить далеко, при этом с горечью вспоминая счастливые времена.
Ночь совсем застилала глаза. Нюра стояла на крыльце, прислушиваясь к каждому шороху, и тихо плакала. В последние месяцы она совсем извелась, пытаясь образумить «неразумную» Антонину. Дурные слухи разносились по селу быстрее молнии, и это больно ранило её в самое сердце.
- Чего это людям неймётся, а, Клавдия? Ведь болтают всякую чушь, им бы только языками почесать да и очернить невинное дитё, - говорила она.
А Клавдия согласно кивала головой и, понимая всю глубину Нюриного несчастья, тупо молчала, не находя слов. Ведь она знала больше, чем Нюра, оттого и прятала глаза.
- По рукам пошла девка, - шептали злые языки.
А что они могут, эти две хрупкие женщины, против целой деревни - не заткнешь ведь, и Антонину не уймешь, ведь как с цепи сорвалась… Нет, не осуждала и не ругала ее Нюра. Только плакала украдкой, прося бога вразумить ее…
Антонина лежала среди бурьяна недалеко от берега реки. Она лежала лицом вниз, не подавая признаков жизни. Ее растрепанные русые волосы спутались с сухой травой, а разорванная одежда только частично прикрывала ее молодое женское тело. В таком обличье и нашла ее Нюра, выбегав все окрестности после очередной бессонной ночи. Упав на колени, крепко прижав к груди обмякшее тело Антонины, Нюра горько зарыдала. Целуя ее грязное, в ссадинах и царапинах лицо, она молилась. Молилась неистово, с криками и возгласами, прося у всевышнего прощения. Потом она трясла бездыханное тело Антонины, и душераздирающими криками умоляла ее вернуться. Вернуться ради всех святых, ради маленькой Настеньки и ради нее самой…
- Бабушка, я сама, не надо мне помогать, - настойчиво и важно начинала утро Настенька.
Нюра с Клавдией переглядывались и подыгрывали семилетней Настеньке.
- И вообще, бабушка, пока я буду в школе, ты ничего не делай, я приду, и мы все с тобой сделаем. Больше отдыхай и без меня никуда не ходи, - командным тоном распоряжалась Настенька.
А Нюра таяла от такой заботы и безропотно соглашалась со всем, что скажет внучка. О сыне старалась не думать. Надо внучку на ноги поднимать, до своих ли чувств сейчас. Деревенская детвора вон её поедом ест, так и норовят ее обидеть, родимую. А она ведь гордая, ни единого слова в ответ, только голова высоко поднята, словно и не ей кричат вслед: сирота несчастная…
Прошли годы. Настенька из маленькой озорной девчонки превратилась в красавицу- старшеклассницу. Молчаливая и задумчивая, она живо справлялась хозяйством, заботилась о Нюре и Клавдии. Вечерами, на радость старушкам, рассказывала всякие истории из школьной жизни, а потом тихо удалялась к своим учебникам.
- То, что к знаниям тяга есть, так это уж от своего отца, - говорила Нюра Клавдии.
Было, чем гордиться. Настенька хорошо училась, занималась школьными делами и обожала своих милых бабушек. Иногда она плакала, положив свою русую головушку на колени Нюры. «Мало ли что у нее на душе, молодая ведь еще», - думала Нюра, не смея расспрашивать.
Настенька окончила школу и уехала в город учиться.
- Пусть учится, пока я жива, - говорила Нюра.
А внученька, на радость Нюре, каждые выходные приезжала домой и радостно щебетала о городской жизни. Не забывала и о подарках - привозила гостинцы городские, которыми потом Нюра угощала Клавдию. Так и жили они: от выходных до выходных.
- Как же, доченька, деньки-то быстро пролетели, ведь целую неделю тебя не увижу, - говорила Нюра, в очередной раз провожая внучку в город.
Тесно прижавшись к друг другу, они шли к автобусной остановке и говорили о своем…
- Что с тобой, бабушка?.. - внучка испуганно смотрела на Нюру.
А Нюра, смотрела на него…
По пыльной деревенской дороге навстречу Нюре и Насте шел статный мужчина в военной форме. Майский ветер ласкал его мужественное лицо и ласково трепал его убелённые сединой волосы…
- Вот и дождалась!.. – только и произнесла Нюра.
…И содрогнулась земля… от крика и боли матери…
Конец