Они сидели за кухонным столом, в стандартной кухне, стандартной однокомнатной квартиры, в стандартном районном центре, стандартным субботним днём и общались, а вернее спорили. Она – умудрённая опытом пожилая женщина и он – её сын, человек среднего возраста.
Точной темы спора не прослеживалось, просто каждый хотел отстоять свой взгляд на отношение к произошедшим событиям. Она критиковала поведение молодой девушки, которая видимо вышла погулять со своим ребёнком трёх или четырёх лет, но заболталась со знакомыми молодыми людьми. Он оправдывал, а вернее старался объяснить, что её поведение, впрочем как и поведение молодых людей это их личное дело, не подлежащее обсуждению.
Контроль над собой никто старался не терять, лишь время от времени, натыкаясь на полное непонимание, один из оппонентов отворачивался, глубоко вздыхал, и с видом загрустившего отшельника, утыкался взглядом в одну точку, тем самым пытаясь успокоиться и не переходить дозволенные границы тактичности. Ни один, ни другой не пытался унизить или оскорбить, но вот убедить в правильности своей точки зрения оба считали делом чести.
Она хотела, помочь своему отпрыску правильно оценить ситуацию. Он хотел открыть ей глаза на ошибочность подобных оценок. Мирная беседа, постепенно переросшая в спор, продолжалась более часа, и терпение митингующих подходило к пределу. Увлечённые процессом, спорщики не заметили перехода на повышенные тона, каждый был убеждён в своей правоте.
- Ну, зачем же так драматизировать. – как можно спокойнее говорил он. – Ведь это молодая и неопытная женщина.
- Прям, неопытная! - добавляя небрежности в голос, отвечала она. – Стоит, с мужиками, глазки строит, сигарета в зубах, коляску с ребёнком трясёт так, что у него того и гляди голова оторвётся. А компания вокруг! Боже мой! Плюют семечки, матерятся, несут пошлости и никакого уважения к окружающим. Буд-то им вообще нет никакого дела до людей вокруг. А эта... на все их пошлые высказывание даже не хихикает, вульгарно ржёт в голос, а ребёнок от жары дуреет.
- А какое им дело до окружающих? – с явным удивлением воскликнул он. - Они заняты своими разговорами, ни к кому не лезут, никого не обсуждают, беседуют о своих делах. Что плохого? Ну не нравиться тебе такая манера общения, не смотри. Тебе то, что за дело до их воспитания?
- У меня, к сожалению и со слухом и со зрением проблем нет, хотя по этой жизни, и не скажешь прямо, хорошо это или плохо. Почему бы им не уйти в другое место, видят ведь, пожилые люди на них с таким осуждением смотрят. Неужели не стыдно?
- Я не понимаю тебя, ну почему они должны уходить? И почему им должно быть стыдно? Почему ты считаешь, что Ваше стремление выглядеть в глазах окружающих достойно, должно быть нормой жизни. Я считаю, что норма - не вмешиваться в дела других людей без их на то согласие и не поступать с окружающими дурно, то есть плохо, ну в общем не причинять им зло. – он запнулся, - Да, именно так не причинять людям зло.
- А разве это не зло? Разве злить людей непристойным поведением не зло? Неужели мат и развязанные манеры молодой мамаши не зло? – она начинала заводиться.
- Возможно….- он старался быть спокойным, но неовзможность преодолеть барьер непонимания заставляла нервничать. – Но вы же старше, мудрее, в жизни видели больше, а следовательно должны быть более снисходительными и великодушными. Ну что плохого делает вам молодая девушка, пусть и недостаточно тактичная, но которая всего лишь хочет выглядеть в глазах собеседников, эдакой компанейской и веселой особой с которой приятно поболтать о пустяках. И пусть она заблуждается в выборе собеседников, хотя это спорный вопрос, но она молодая мать. И как ты могла заметить не бросила своего ребёнка на заботу бабушек. Её компания кроме мусора от семечек и более громкого, чем следовало бы голоса, больше ничем постыдным не занимается. А вот осуждаете, злитесь, и плодите негатив именно вы - пожилые и мудрые люди.
- Тебя послушать, так все могут вести себя так, как считают нужным, а на окружающих обращать внимание не стоит. А я вообще у тебя всегда не права. Постоянно пытаешься выставить меня скандальной. А я, если хочешь знать, никогда никого не осуждаю. Или я не имею права на своё мнение. Я ведь не стала устраивать скандал и делать замечание. Мне вообще всё равно до этой распущенной особы и её недалёких друзей. А вот ребёнка мне жалко.
- А что ребёнок?
- Мне жалко, что ни в чём не повинный ребёнок сидит в коляске и мучается от жажды, в то время как его так называемая мама флиртует со всеми в округе. – она слегка подалась вперед и попыталась в точности повторить выражение лица с которым высказала девушке своё негодование. – Слышь, ты! Могла бы, и напоить ребёнка, на улице 30 градусов жары.
- А она?
- А она посмотрела на меня мельком, как на пустое место и послала, между делом. Да ещё куда! Вот тебе и всё! А ты говоришь - хорошая мать.
Он понял, что ни каких аргументов теперь не хватит убедить её в поспешности и неправильности содеянного. Но, всё же попытался.
- Понимаешь, зло не снаружи, не вокруг нас. Зло и ненависть - наша реакция на происходящее. Это отражение действий, событий в нас как в зеркале. Кто-то относиться к ситуации с раздражением, кто-то с пониманием, кто-то с явным дружелюбием. И чувства, которые мы рождаем в ответ на происходящее, являются злом и добром, – он говорил тихо, стараясь не сильно раздражать её своими духовными изысканиями.
- Отстань ты от меня со своей философией, – вопреки его осторожности, она закипела. – Сплошное словоблудие! Ребёнок хочет пить, а он мне про высокие идеалы рассказывает. Может быть, тебе и всё равно, а мне нет. Я не равнодушная машина. Я человек! Не могу смотреть, как издеваются над маленьким.
Он воспользовался образовавшейся паузой и осторожно продолжил:
- Да я не против твоего замечания, хотя считаю, что коллективное воспитание, а следовательно и замечания должны были исчезнуть с отменой коллективного хозяйства. Ты правильно сделала, что обратила внимание на ребенка. Но ведь можно было, просто молча принести воды из дома и напоить малыша. А ещё лучше подойти к девушке и вежливо спросить: не будет ли она против, если ты дашь попить её мальчику, а то его мама так увлеклась беседой, что вероятно не заметила - малыш хочет пить. Но это не страшно ведь ты сама мать и прекрасно понимаешь, как трудно воспитывать детей, и как иногда хочется просто поболтать с друзьями. Уверяю тебя, после такого обращения, вместо хамства ты встретила бы смущение и благодарность. И возможно девушка стала бы чуть добрее, а юноши окружающие её перестали бы вульгарно плевать шелуху от семечек и главное ребёнок бы напился. Ты же почувствовала бы себя легко и счастливо. Возможно, вы даже разговорились бы со столь вызывающей особой, и она показалась бы тебе не такой развязанной и грубой. Вот это и есть добро. Конечно, принять то, что я говорю - не просто, но поверь - это единственный правильный путь от зла к добру. Невозможно перевоспитать или призвать человека к добру через хамство, угрозы и унижения.
Он был доволен своим удачным примером и почти уверовал, что смог убедить её.
Она слушала внимательно, и казалось, приняла точку зрения своего собеседника, но эта была лишь видимость.
- Значит, ты считаешь, что со всеми придурками и негодяями я должна любезничать и улыбаться. Смотреть на скотство, происходящее вокруг нас и радоваться жизни. Видеть по телевизору довольную рожу, какого ни будь олигарха и радоваться весне и солнышку, не думая о том, что эта сволочь каждый день обворовывает меня всё больше и больше, – она уже не на шутку сердилась – А такие блаженные как ты призывают к философскому добру и покорности обстоятельствам. Нет уж, я человек, а не машина и не стану терпеть унижения и плевки в лицо.
- Господи, сколько же в тебе злобы! – почти прокричал он.
- А я вообще у тебя самая злая, скандальная, я привыкла получать от тебя оплеухи и обвинения в том, что не смогла тебя правильно воспитать.
Она собирала все, что можно было собрать, спор явно перерастал в ссору.
- Причём здесь ты? Я говорю про ситуацию в целом и не пытаюсь осудить твоих действий. Но если ты считаешь себя человеком верующим, а такой ты себя и считаешь, то должна понять, что нельзя злиться на людей только потому, что они себя ведут не так, как тебе хочется. – он переходил на крик.
- Ну конечно! – она отвечала ему в тон. – Правил этикета и норм общества для тебя не существует, ты даже отрицаешь уважение к старшим. Поразительно!
- Социальные правила придумали люди. – не унимался он. – А те, кто не вписываются в эти нормы, считаются изгоями и ненормальными, а ещё хуже преступниками. Никто не имеет права навязывать людям свою точку зрения.
- Вот как?! Ты уже и преступников оправдываешь!
- Я не оправдываю, хотя отчасти да. И вообще! – он настолько завёлся, что почти окончательно потерял контроль над собой. – Ваше поколение подвержено условностям и глупым необоснованным запретам в угоду правящей партии. Вы жили как стадо и продолжаете жить так дальше!
- Всё! Хватит! – она стукнула ладошкой по столу. – Я вижу, что ты споришь для того что бы позлить меня!
Он замолчал. В воздухе повисла тяжёлая пауза. Она повернулась к кухонному шкафчику и накапала себе валокордина. Он закурил. Она выпила капли и присела к столу. Он смотрел в окно, пытаясь успокоиться. Она молчала и чувствовала, как пульсирует в висках кровяное давление. Он хотел уйти, но боролся с этим желанием, понимая, что такой финал будет самым нежелательным для него и для неё.
Они сидели молча и каждый жалел, что не смог ни понять, ни доказать. Он считал, что не должен пожилой и мудрый человек вести себя так агрессивно. Она считала, что современные нравы лишены всяких принципов.
Дальнейшая беседа не была похожа ни на спор, ни на общение. Сухие вопросы для поддержания разговора и не менее сухие, но любезные ответы, дабы не выглядеть неуважительным. Благодарность за кофе и беседу, поцелуй в щёчку на прощание с обещанием приехать в следующий выходной. Он сел в машину с тяжёлым чувством чего-то невыполненного, недоделанного. Она вернулась на кухню с чувством разочарования от неудачной субботней встречи с сыном, которую она ждёт каждую неделю с таким нетерпением.
- Далась мне эта девчонка, – думала она.
- Зачем я постоянно склоняю её к философским спорам, – думал он.
Он подумал, что если бы вернуться назад, то не стал бы осуждать её действий по отношению к этой девушке. Ведь именно он пропагандировал терпимость и доброту, а повёл себя как базарная истеричка. Нельзя же отстаивать одну теорию, а поступать по-другому. Ведь не осуди он действия матери, не вступи с ней в спор, возможно она стала бы чуть добрее и терпимее. Возможно, рассказав ему этот случай и встретив понимание, а не упрёк она бы прибывала в хорошем настроении весь субботний день и при встрече с упомянутой ранее девушкой поздоровалась бы, или даже разговорилась. И добра в мире стало бы чуть больше, и жизнь стала бы чуть лучше.
Она же подумала, что вернувшись назад ни за что не стала бы спорить с ним, ведь он говорил правильные добрые вещи, а она набросилась на него, как воинствующая амазонка, даже не понимая зачем ей это нужно. И пусть мир стал более беспринципным, разве это беда? Разве стоит из-за несхожести взглядов конфликтовать вместо того, что бы понять друг-друга. Попытаться выслушать и понять. Доказывая свою правоту, к чему она призывала его, своего сына? Возможно, и не стоит проходить равнодушно мимо людей бросающих вызов обществу. Но кидаться на оных с упрёками и оскорблениями самый лёгкий и неправильный путь. Гораздо труднее ни на грамм, ни возвысив себя, а именно это мы и делаем красноречивыми замечаниями, попытаться своим примером помочь, именно помочь заблуждающемуся поверить, что мир не такой уж пропащий.
Она действительно искренне верила в бога, хотя и не являлась образцовой христианкой. Он тоже верил в бога, но не мог похвастаться преданностью церковному учению. И не смотря на несхожесть взглядов, свой крест, по витееватому жизненному пути они несли одинаково, с вызовом и упрёком. Вовсе не так как это делал Сын Божий, не позволяя себе осудить своих обидчиков, без тени сомнения и страха, с истинной верой в то, что когда-нибудь люди поймут тайну его молчаливого шествия на казнь.