Отступление. Год 1941. Рассказы бабушки

Кора Журавлёва
            ОТСТУПЛЕНИЕ ВМЕСТЕ С КРАСНОЙ АРМИЕЙ.
                (глазами ребёнка)

      1941 год. Начало Великой Отечественной Войны. Папу призвали на военную переподготовку ещё до начала войны в апреле месяце. И больше он дома не был до августа 1945г. Приехал только однажды, когда армия отступала в тыл, а фашистская армия подходила уже к самому городу. Мама не хотела уезжать и оставлять моих бабушку и дедушку одних (родителей со стороны папы), но папа настоял на нашем отъезде (буквально под дулом пистолета) и увёз нас с мамой силой.
 
      Папа был командиром в инженерно-саперных  войсках, и он объяснил маме, что фашисты уничтожали семьи командиров без суда и следствия. Папа очень за нас боялся и приказал (именно приказал!) маме отступать вместе с ним и с армией, поскольку гражданские лица кто смог, уже давно эвакуировались.

      Мои детские впечатления об этом отступлении очень ограничены памятью лет. Конечно же, мне всё было интересно, и я везде совала свой нос! Уже позже, будучи сама мамой, я поняла, что дети не только не понимают, но им и незнакомо чувство опасности.
      Отступая вместе с армией, папин взвод сапёров остановился в одном из украинских сёл где-то на берегу речки. Начался фашистский пулемётный обстрел нашего селения из-за реки, и про меня все забыли. Я побежала с какими-то солдатами к той же самой речке, тоже бросилась на землю, как и солдаты, и наблюдала за перестрелкой с большим интересом, пока меня не заметили и не прогнали, или увели, уже не помню.

      Именно тогда мама одела мне на шею медальон-сердечко, в который вложила записку с моими данными: фамилию, имя, год и место рождения, а также адрес бабушки в Украине. Это был наш единственный постоянный адрес. Был ещё и адрес дедушки в Армавире, но туда мама боялась меня отправлять. Я носила этот медальон на шее до конца войны и даже позже.

      Мама поступила так потому, что, если меня найдут чужие люди, то чтобы они знали, кто я и куда меня нужно переправить, если я потеряюсь в дороге или, если погибнет она сама. В то страшное время очень многие дети терялись от своих родителей, по разным причинам.

      Наше отступлениес продолжалось до узловой железнодорожной станции Тихорецкая. При подъезде к станции, переезд через пути был перекрыт пустыми вагонами. Как нам позже сказали, это была диверсионная акция, чтобы армия не смогла перейти железную дорогу вместе с техникой, а с армией, конечно, остановились и мы. Папа постоянно находился с солдатами, мы же с мамой ехали на грузовике в кузове, на собранных наспех вещах, в числе разрозненных групп людей, идущих и едущих в хвосте отступающей армии, спешащих эвакуироваться подальше от военных действий.

      В какой-то момент всё небо стало чёрным от огромного количества бомбардировщиков, и начался ад! Скопление людей, машин, повозок, лошадей, всё смешалось в общей панике и ужасе! Люди бежали кто куда. Воистину, «смешались в кучу кони, люди»!

Реальность была куда страшнее, чем-то, о чём мы слышали ранее из рассказов очевидцев. Мама схватила меня за ручонку и побежала куда-то в поле, подальше от разрывов и от месива человеческих тел. Мы провалились в какой-то окоп с накатом, а самолёты сверху строчили из пулемётов по бегущим в разные стороны людям.
      Когда налёт закончился, мы с мамой вернулись к нашей машине с небогатыми домашними пожитками. Машина горела, а водитель сбивал с неё пламя. «Почему же Вы не бежали из этого ада?» - спросила его мама, - «А какая разница, где меня убьют?» - ответил он. Часть вещей сгорела, но машина могла передвигаться. Сидя на руках у мамы в кабине грузовика,(в кузове на полусгореших вещах ехать мы уже не могли), я наблюдала за происходящим через окно машины.

      Меня поразили и испугали разорванные тела лошадей и людей, крики о помощи, окровавленные руки, простирающиеся к машине, как будто, только эти руки и были живы в общем месиве искалеченных людей и животных, и эти руки взывали о помощи. Мне стало страшно, и я притихла.
      
      Папы с нами всё ещё не было. Мы поехали дальше. Не доехав, до станции Тихорецкая, откуда нам нужно было ехать подальше в тыл, нас ещё раз бомбили. Мы с мамой опять побежали в поле, но вдруг откуда-то появился папа, бросил меня на землю и накрыл меня своим телом. Я запомнила это только потому, что мне не только было тяжело держать его на себе, а ещё и потому, что мне интересно было посмотреть, где и как стреляют. Папа же подсовывал мою голову под себя, а мне было неудобно и обидно, что ничего не вижу, но не страшно - ведь папа был рядом!

      На узловую станцию Тихорецкая мы прибыли под вечер. Был конец июля. Как я уже говорила, папа был офицером, и ему были положены литерные привилегии. У мамы тоже были документы о том, что она жена командира Красной Армии. Это была не столько привелегия, как объяснили маме, а скорее мера безопасности. Семьи командиров прежде всего отправляли подальше от оккупированных территорий. Папа купил билеты для нас на поезд до Армавира (Кавказ). Сам же он должен был продолжать движение вместе с армией в тыл фронта, в то время как нам с мамой нужно было ехать дальше, к отцу мамы (моему дедушке) и к её сестре Надежде в Армавир.
      
      Мы ещё не успели полностью погрузить вещи в вагон, как станцию потряс шквал бомбовых взрывов, от бомб, сбрасываемых немецкими бомбардировщиками. Поезда, спасаясь бегством, нарушая все мыслимые графики движения поездов, покидали горящий вокзал. Наш поезд тоже тронулся с места и мама на ходу, забрасывая вещи в вагон, где уже находилась я, успела и сама запрыгнуть на подножку вагона.

      Наш вагон не был последним, поэтому пассажиры не сразу заметили трагедию последнего вагона. На возглас «мы горим!», все прильнули к открытым окнам. Конечно же, и я тоже! Удивительные люди – дети! У меня не было никакого страха я ничего не испытывала кроме любопытства.

      Итак, просунув голову в полураскрытое окно мчащегося поезда, который и не собирался останавливаться, я увидела последний вагон в огне. На ходу из вагона выскакивали горящие люди, как живые факелы и продолжали двигаться по инерции ещё какое-то время, а потом падали тут же, на перрон, оставляя после себя неподвижные огненные островки.

      В безопасной от бомбёжки зоне последний вагон отцепили, и поезд ушёл в ночь и в тишину. Он мчался дальше в другой, нам неведомый мир. Казалось, кошмар уже закончился, но это только казалось!

(продолжение следует)   http://www.proza.ru/2011/05/16/632