СТАРУШКА
Поезд, мельтеша вагонами, плавно сбавлял ход. Вот уже послышался знакомый скрип тормозных башмаков об отполированные поверхности колес, и поезд остановился, успокоенный умелой рукой машиниста.
Она стояла в нерешительности, ещё не совсем отдышавшись от ходьбы. Пять километров – это, конечно, не много для неё, всю жизнь проработавшей на земле и привыкшей много ходить пешком. Но пять километров с полным ведром яблок?! Полным ведром спелого белого налива.
Белый налив. Под полупрозрачной хрустящей мякотью угадывались тёмные точечки семечек. Ароматный душистый сок капельками влаги застыл на тонкой, светящейся кожице.
Хорошо хоть, что она нашла старый вещмешок, оставшийся от мужа, с которым он вернулся из армии. За спиной нести – всё полегче!
Она вытерла со лба проступивший пот. Солнце нещадно палило. Торговцы фруктами давно разбежались по вагонам. А она всё стояла в нерешительности, не зная с чего начать.
Слёзы подступили к горлу.
Ну вот. Собирала, собирала, стараясь не побить. Несла. А теперь не знаешь, как продать! Она с тоской смотрела на суету возле вагонов.
Пенсию уже сколько не выплачивают. Мука в том месяце закончилась. Вермишели остался последний пакетик. А денег и вовсе не осталось. Ладно, в лето хоть сад-огород выручает. Но вот без хлебушка...
Она почувствовала, как засосало под ложечкой.
С утра подкопала молодой картошечки. Сварила. Да засуха. Дождей давно не было. Картошка – словно горох. Может, ещё наберётся?
От мыслей этих стало ещё жарче. Всё тело покрылось испариной. Она облизала пересохшие губы.
– Ну что же делать? С чего начать? – то ли прошептала, то ли простонала она.
– Эй, бабка! Чё стоишь? Иди сюда. Чего у тебя там? – услышала она голос мордастого мужчины с отвислым животом, стоящего в дверях вагона.
Она подхватила ведро, рюкзак и заспешила к нему.
– Ух ты! Яблочки. Что надо! Что ж это ты там пряталась? И почём это богатство?
Она назвала цену.
– Ладно. Давай. Торговаться не будем. А то поезд скоро отправляется.
Она протянула ему ведро.
– Счас пересыплю. Подожди! – и он скрылся в глубине вагона.
А поезд почти незаметно, неожиданно плавно тронулся. Она даже сначала не поняла, подумала, это у неё от жары голова закружилась и перед глазами всё по-плыло. Но действительность оказалась страшнее.
Поезд медленно увозил её совсем новое, единственно целое ведро. Сегодня утром она вылила из него воду и взяла с собой – ну не позориться же с дырявым? И вот теперь оно уезжало вместе с тем толстым мужиком, её заработком и надеждами хоть на какой-то обед.
Она стояла и смотрела вслед удаляющемуся поезду. Глаза наполнились слезами. Нижняя губа мелко-мелко задрожала. Голова закружилась. К горлу подступила немая тошнота. В груди всё сжалось от обиды и несправедливости. Она готова была вот-вот разрыдаться. И не делала этого только потому, что на это просто не было сил.
Как будто очнувшись, она заспешила в сторону уходящего поезда. Не видя дороги, зацепилась за что-то ногой. Инстинктивно выставила руки вперёд. Сделала не-сколько нетвёрдых, заплетающихся, неуверенных шагов и пробороздила ладошками и коленками по асфальту уже заканчивающегося перрона.
– Ух, ты! Поезд-то пошёл. А я яблоки ещё не нашёл куда пересыпать! Где бабка? – выглянул из вагона толстый мужик.
– Да не переживай! У этих спекулянтов и вёдра найдутся, и яблоки, – равно-душно резюмировал проводник, выставляя руку с жёлтым флажком.
И тут мужчина увидел старушку. У него защемило сердце. Он развернулся, высыпал яблоки прямо на пол и крикнул:
– Не волнуйся, бабка! Держи ведро.
Он схватил тряпку, которой проводники протирают поручни, завернул в неё деньги, закрепил всё это на ведре и выбросил его из вагона.
С жестяным стуком ведро ударилось о землю и, проскользив, остановилось недалеко от насыпи.
Старушка, как в шоке, ещё не чувствуя боли, вскочила на ноги, подбежала к ведру и опустилась около него на колени.
– Спасибо тебе, мил человек! Спасибо.
Она прижала грязную тряпицу с деньгами к груди.
– Спасибо тебе, мил человек! Спасибо.
Как заклинание, шевеля губами и размазывая слёзы по лицу, шептала она.
– Дай Бог тебе здоровья!
Поезд удалялся, мерно перестукивая колёсами. А мужчина всё смотрел и смотрел, как старушка, стоя на коленях, что-то шепчет, прижимая руки к груди и изредка наклоняясь к земле, словно читая молитву.