Самсон купил пару «четверок», просто так, под настроение. Ноль-пять в карман не влезает, а эти как родные ложатся. Час назад деньги с карточки снял, самочувствие хорошее, чего, думает, не выпить. Добрался до дома, поздоровался с мамой, прошел в свою комнату, сел в любимое кресло и усугубил водовку под колбаску и военный сериал. Так на душе хорошо стало, что потянуло Самсона Григорьева в сладкий сон.
А когда проснулся, организм потребовал продолжения. Полез Самсон в сумку за портмоне. Сунул руку, пошарил – тишина. В груди что-то оборвалось и тонко завибрировало в животе. Точно помнит, что туда положил, привычка у него такая, всегда в сумке бумажник носит. Пошарил еще и, не желая мириться с очевидным, вытряхнул содержимое на кровать. Нет портмоне.
Все в нем лежало: водительское удостоверение, паспорт, техпаспорт, деньги, банковские карточки и по мелочи всякая ерунда. Аж похмелье прошло. Сначала рванулся было матери рассказать, но потом схватил телефон и позвонил в банк. Попросил заблокировать карточки, пообещал написать заявление в милицию и долго благодарил, ища сочувствия у равнодушного служащего. Представил, сколько сил и нервов будет стоить восстановление паспорта и документов на машину, и натурально заплакал.
Ну, его нахер – подумал бедный Самсон – продам тачилу к чертям собачьим, больше здоровья сберегу. Да пошло оно все лесом. Надо срочно выпить. Карточки еще эти долбанные потом восстанавливать с ума сойдешь.
Побежал в магазин, наскребя по сусекам на бутылку нашего извечного лекарства. Матери сказал, что уходит ненадолго, и вообще, все нормально. Маму Самсоша уважал и побаивался, зря расстраивать не хотел. Пока летел к магазину, все переживал, распугивая прохожих державным матом.
Пил сутки, когда к обеду следующего дня очухался у себя в комнате на диване, то вспомнил всё, и про милицию в том числе. Добрел до комнаты мамы, попросил прерывающимся голосом:
-- Мама, давайте в милицию сходим?
-- Больно ты им сдался.
-- Документы украли, мама.
-- Засранец ты малахольный.
-- А вот это только ваша вина, мамаша.
-- Что?!
-- Не дойду я один, ослаб – он держался за дверной косяк.
Сходили, написали, и Самсон продолжил свои упражнения.
Пил еще двое суток, к концу которых стал похож на человека трудной судьбы с креном в сторону мелких пакостей бытового характера. Придя в себя к вечеру четвертого дня, оглянулся окрест и мучительно захотел опохмелиться. Пошарил по закромам и ничего не нашел. Все было выпито накануне, а деньги отсутствовали как понятие.
Самсоша потыкался из угла в угол комнаты и вдруг увидел пачку папирос «Беломорканал» на телевизоре. Задумался. Вроде, не должно ее там быть. Не афишировал он свое невинное увлечение ганджубасом, всегда убирал папиросы в ящик тумбы под телевизором.
Взял пачку в руки, автоматически открыл ящик и обомлел, сначала и не сообразив что к чему. Портмоне, призывно лоснясь потертой кожей, лежало в левом нижнем углу. Трогательно откинув в сторону ремешок с кнопкой.
Схватил, бросив пачку «Беломора», прижал к груди, потом открыл дрожащими руками и проверил. Всё на месте.
-- Мама, – закричал Самсон, не сдерживая ликования – мама, я нашел!
-- Чего?
-- Его!
-- Не ори, я и так знаю. Сама его туда положила, пока ты валялся пьяный.
-- Как?!
-- А чтоб не пропил всё, скотина такая, и не потерял.
Самсон вытер холодный пот похмелья и спросил, чувствуя, что готов преступить закон сейчас и немедленно:
-- Что же вы молчали все это время, мама?
-- Да я забыла, понимаешь.
-- А когда вспомнили?
-- А когда заявление писали.
-- Так какого…
-- Потому что так тебе и надо, пьянь подзаборная.
Мама была права.
Самсон присел на диван. Потом лег. А потом начал плакать уже счастливыми слезами, предвкушая возвращение к норме и сверкающие перспективы впереди.
Жизнь была прекрасна.
Самое интересное, что Самсон оказался прав: разблокировать банковские карточки оказалось тяжелее, чем завести новые. Хорошо, что машину не пришлось продавать.
Да и как ее продашь без документов.