ГЛАВА 3 Расплата
Навел и стуканул профессионально по старым связям на Льва Семеновича Иванова сотрудник Штази из бывшей социалистический Германии. ГДР была образовано по договору с союзниками антигитлеровской коалиции: Англии, СССР, США и находилась под советской оккупацией. Сотрудник гэдээровской разведки Фридрих Шмидт, коммунист и верный ленинец, давно вел наблюдение за коррумпированной верхушкой властей ГДР. Когда ниточка корыстных преступлений потянулась в Минск, то Шмидт отправил «зашифрованное письмо» коллегам из КГБ Беларуси. Это было последнее дело майора Фридриха.
После объединения Германии Фридриху пришлось скрываться, но его по доносу его же осведомителя арестовали и осудили в 1995 году на пять лет лишения свободы.
Учитывая необычайно крупный размер валютных и материальных операций дело вел отдел борьбы с экономическими преступлениями МВД Беларуси.
Иванова привезли в массивное здание под башнями в центре столицы, в котором было много дверей, но ни одна никогда не открывалась. И только посвященные знали в какую дверь можно войти, а и из которой выйти. Леве это не облегчило настроения. Он понял – шутить с ним никто не будет и следователь, которому он наливал вонючую немецкую водку из районной прокуратуры, первый же даст показания против него.
Его вели, вели и вели по каким-то ярко освещенным коридорам, никогда не видавших солнечного света. И когда за ним закрылась со скрипом тяжелая дубовая дверь, Лев Семенович понял, что окончилась то, за что он боролся и на что потратил свою жизнь. Сиюминутно он осознал, что эта дверь - это его настоящее, это его прошлое и будущее. А ведь до пенсии было всего ничего, и какой впереди маячил прекрасный заслуженный отдых. У него было все и даже больше: квартира, машина, загородный коттедж, дом купленный в Крыму… и самое главное – заветный чемодан с крупными купюрами, чтобы удовлетворить любую прихоть старика.
Он забыл, когда последний раз был на супружеском ложе. С женой он давно не жил и она, с его молчаливого согласия, имела на его Левины деньги, молодых любовников.
У Льва Семеновича была слабость к молоденьким девочкам, с которыми он испытывал хоть какое-то подобие оргазма.
Правда, не каждая девочка со стометровки (от цирка до площади Победы, где все девочки знали про его похотливую слабость, как и то, что у этого козла и есть за что пострадать) соглашалась лизать яичники между ягодиц за сорок долларов в час и требовали дополнительного вознаграждения, чтобы хоть как-то он, Лева, получил относительный сексуальный кайф. На красивую жизнь на заслуженном отдыхе требуются красивые деньги. А за этой дверью деньги уже не нужны. Лева понял, что полное гособеспечение за дверью у него окончилось и снова началось. Правда источник его радостей поменялся на источник МВД по разнарядке: шестьсот грамм хлеба, кружка чая и в обед котлетка из рыбьего мяса, приправленная не икрой, а шелухой.
В кабинете следователя, обставленного добротной сталинской мебелью, куда его доставили конвоиры, сидел дородного вида мужчина, с запахом дорого одеколона, в строгом темном костюме, белоснежной рубашке при галстуке. Высокие лепные потолки подчеркивали угрюмость и официоз кабинета. Окон в комнате не было.
«Попал!!! Подвал!» - понял Лев Семенович. Он краем уха где-то слышал, что подземелье в центровом здании силовых структур уходит в глубину земли больше, чем в высоту на поверхности. И что здесь, в центре столицы, вроде бы во времена Берии, построили подземный город, объединяющие тюрьму, дом правительства и здание компетентных органов. И где-то в глубоком подвале полюбившейся ему столицы, где он, Лева Иванов, положил столько энергии и бессонных ночей на сколачивание своего состояния, вроде бы приводят приговор в исполнение, - эти мысли пронеслись и потухли, пока он молча и подобострастно стоял, понуря голову у дверей. И когда следователь предложил ему сесть, Лев ощутил над своей головой всю тяжесть подземных этажей.
- Садитесь, Иванов! – и следователь оторвался от бумаг и кивком лысеющей головы показал ему на стул напротив. – Я, полковник Кузнецов Иван Иванович, следователь по особо важным делам МВД Республики, - и он внимательно посмотрел на Иванова. - Мы ведь за тобой давно наблюдаем, - давая ему понять, что разговор предстоит долгий и обстоятельный. – Ваши подвиги приобрели широкую популярность у нас и за рубежом. И если на ваши действия по заколачиванию нетрудовых денег на нашей территории мы смотрели сквозь пальцы, то международного скандала нам не надо, - продолжил полковник. - С этим надо кончать… Сами напишите или мне продиктуете? – и следователь пододвинул ему пару листов бумаги. Иванов осторожно приподнялся на стуле, как будто боясь упасть, и взял ручку.
- Вот и правильно, - одобрительно кивнул полковник. – Человек вы образованный, на малограмотность не сошлетесь. Мне работы меньше, и вам это зачтется, как акт раскаяния в содеянном. А если вы еще возместите понесенные расходы и ущерб нашему государству, тогда вы вообще будете молодцом.
- А о чем писать? – по простецки, с кривой улыбкой, попытался вывернуться Лев Семенович.
- Вы, пожалуйста, не уходите от поставленных вопросов и не стройте из себя глупую овцу. Очень неудачное начало с вашей стороны, - следователь замолчал и пересел в стоящее в углу кресло, давая понять, что разговор закончен и закурил сигарету.
- Может договоримся? Дам двести пятьдесят тысяч $, – написал печатными буквами и поставил цифру в четверть миллиона долларов Иванов и на негнувшихся ногах подал лист следователю. Кузнецов внимательно прочитал Львом Семеновичом, задумался и чиркнул зажигалкой. Бумага, догорая, обожгла пальцы полковника. Полковник растерялся. Он был честный служака и в органы пришел по призванию. Кузнецов служил за идею и гордился своей работой, изобличая хапуг и спекулянтов. Но как говаривал его шеф: «Нам коньяк, как молоко, за вредность полагается.» Кузнецов мог принять от проверенных знакомых бутылочку или различные бытовые услуги - требующих ремонта «Жигулей» или дачи. Полковник брал «щенками», когда обвиняемому светило освобождение или условно. Впервые в жизни полковнику предложили реальные деньги, и он знал что это не туфта. Он представил сколько семейных проблем он решит и как он прекрасно зашикует имея все. Ведь ему уже намекали, что пора на пенсию… Но Кузнецов был опытный оперативник и знал, как легко его могут раскрутить его же коллеги.
«Дело на контроле у КГБ, - вдруг вспомнил полковник. Живая тюрьма на долгие годы», - потом следователь Кузнецов жалел, что не хапнул этот куш. Все равно бы никто бы не поверил, что может быть взятка в четверть миллиона долларов.
Полковник бросил золу в пепельницу, подул на обожженный палец и помахал рукой в воздухе.
- Не с того начинаете. Следующий поворот нашего разговора в данную сторону буду расценивать как дачу взятки при исполнении…, - и жестко посмотрел на Иванова.
Два часа Лева сумбурно что-то писал. Он не знал, что есть у этого следователя на него, но надо было что-то делать и рука сама невольно строчила о махинациях с горючим, с транспортом и запчастями. Он не знал даже было ли это или не было и выкручивался, как мог. Писал о махинациях в структурных подразделениях. Закладывал друзей и знакомых, сдавал близких ему людей. Ему казалось, что так его личная значимость в описываемых событиях станет малозаметной, и он как будто даже докладывал вышестоящему начальству о выявленных недостатках…
Тишина успокаивала и ему стало казаться, что все в порядке, что он на своем месте. Когда он кончил писать и взглянул на хмурого полковника, он опять осознал, что это не отчет о проделанной работе, а пока еще только свидетельские показания.
Следователь Кузнецов неторопливо прочел исписанные кривым почерком листы и усмехнулся. Минут пять сидел, задумчиво разглядывая вспотевший нос Иванова. Резко поднялся с кресла, налил из графина воды. Выпил до дна и сделал вид глубоких раздумий и медленно, но твердо, произнес:
- Ну, что ж… в связи с вашим явным стремлением сотрудничать с нашей организацией, я пока не вижу серьезных оснований не доверять этому стремлению. Мы пока вынуждены ограничить вас, в целях и интересах следствия в свободе передвижения. Вы слишком много знаете. Садить вас пока рановато, - хмыкнул он. - Обойдемся подпиской о невыезде. Ведите себя тихо. Деньги мы пока временно, до выяснения, оставим у нас… как вы пишите, может быть и вернем, - опять ехидно хмыкнул полковник. – Все написанное вами будет тщательно проверено
Иванов торопливо расписался на бумагах и в сопровождении конвойного его длинным коридором опять привели к той же двери и выпустили наружу на улицу Володарского. Тут же за ним вышли ничем не примечательные двое мужчин.
Ноги у Льва ослабли. Ему нестерпимо хотелось пить. Иванов нашел в кармане скомканную купюру и торопливо купил в ближайшем киоске бутылку минеральной воды и не стесняясь окружающих залпом выпил. Прохожие, поеживаясь от сильного мороза, пробегая мимо Иванова, изумленно оглядывались на него. Лев Семенович снял пыжиковую шапку и остатки жидкости вылил себе на редкий волос головы. Вода стекала на лицо и капала на дубленку. От сильного мороза на волосах головы и бороды сразу образовались ледяная корка и сосульки, а на итальянской дубленке ледяные дорожки. Он поежился и пробормотал:
- Минус двадцать восемь, минус двадцать восемь… твою мать… но, кажется, потеплело, - в его извилине судорогой побежали мысли.
«Надо бежать! Надо бежать!!! Главное успеть спасти что-то из нажитого. Следователь сглупил, - думал он. – Какое счастье, что он опять на свободе!» - в его закоренелой натуре и цинизме прихватизатора в подкорке воспаленного мозга крутилась одна мысль: «Надо спасать доллары, франки, марки… и все остальное.»
Инстинктивно он остановил «случайное» такси, тайно и любезно предоставленную следователем Кузнецовым, сел в машину и зачем-то поехал не домой, а в гараж, построенный тайком от всех окружающих, Шофер недоуменно посмотрел на Леву, на его дорогую добротную одежду, но ничего не сказал. Водитель что-то пробормотал по рации, круто развернулся и весело помчался на другой край города. Тут же незаметный «жигуленок» поехал следом, передавая Леву из рук в руки. Льва Семеновича взяли под «колпак»…
Иванов ехал в гаражный кооператив, где у него хранился заветный джип стоимостью восемьдесяь тысяч долларов «сзкономленных из его зарплаты».
В гараже Иванов одумался и понял, зачем он ехал. Вскрыл смотровую яму и достал из кирпичами прикрытого тайника, целлофановый пакет, туго набитый ассигнациями. Потом он зачем-то погладил машину по капоту как бы прощаясь, вздохнул и бросился к выходу. Такси быстро доставило его в загородный особняк.
Лев Семенович не узнал своих апартаментов. Впечатление было, что произошел третий жидовский погром или второй обыск.
Картин на стене не было. Сервизы и вазы исчезли. Персидские ковры как будто начисто съела моль. Везде валялись заграничные журналы, разные тряпки и поломанная мебель.
Иванов все понял. Бросился к телефону. Жена и сын не отвечали. Стал звонить по своим сотоварищам. Все вежливо и холодно уходили от разговора. Лишь один из его замов расщедрился и посоветовал ему побыстрее испариться и больше не беспокоить его. Лев Семенович в оцепенении присел на диван, почему-то передвинутый в центр комнаты, и, как будто перед дальней дорогой, вздохнул. Так он неподвижно сидел минут десять, пока его не приперло. В туалете исчезло все, вплоть до туалетной бумаги. Он подтерся и вонючим пальцем машинально расписался на зеркале, глядя на свою перекошенную физиономию. Не вымыв руки, пошел заводить свою «Волгу». Стартер надрывался и выл, но мотор на морозе не хотел заводится. Провозившись полчаса. Лев Семенович выехал из заиндевелого гаража. Иванов бросился в дом. Вдруг настойчиво раздался звонок в дверь. На пороге стоял полковник Кузнецов в окружении нескольких спортивного вида сотрудников.
- А мы за вами, - ехидно сказал тот. - Решено заменить вашу подписку о невыезде на арест. Так, что я поторопился немного. А я вижу, что вы куда-то собрались, - кивнул он на работавшую мотором машину. – Хорошо, что мы не опоздали. А вот, кстати, и санкция на обыск. Ну, что ж… пройдемте в дом. Иванов понял, что его провели, как мальчишку и уныло прошел в гостиный зал. В дом ввалилась ватага оперативников. Шесть часов буквально просеивали все его имущество. Изъяли даже иностранные журналы, разбросанные на полу, как доказательство его поездок за границу.
После отъезда жены и сына из драгоценностей им удалось найти только обручальное кольцо, про которое забыл и сам Леонид Семенович. В общем, ценностей в доме оказалось немного. А пакет с миллионом долларов искать и не пришлось. Он все так же, как будто ненужное барахло, валялся у телефона. Деньги в присутствии понятых пересчитывали около двух часов…
Уже к вечеру на него одели наручники. Полковник Кузнецов небрежно взял пакет и через час Иванов опять оказался в СИЗО на улице Володарского, где он прошел все круги ада и где началось его шествование по тюремной давно наезженной дорожке.
• * *1
Прошел месяц как Игорь Метлицкий сидел и сидел в тесной, камере, томясь в неизвестности и ожидая финала своей судьбы. После скудного обеда, скрипнули засовы. Массивная дверь открылась. В проеме стоял мужиковатый с всколоченной шевелюрой вахлак с кешаром под мышкой. Он неловко продвинулся вперед и пробурчал исподлобья что-то похожее на «Добрый день».
- Ты из какой деревни? Тебя, что, здороваться не научили? – спросил вертлявый из угла.
- Из Минска я, - так же исподлобья, но уже громче и внятней проговорила фигура. – А родом я из Могилева.
- А погоняло твое как? – требовательно спросил Зарубин.
- Я не понимаю вас, - жалобно, дрожащим голосом ответил Иванов.
- Кликуха у тебя есть? – уже смеясь, спросил вертлявый. Небось из интеллигентов гребаных… а простых вещей не понимаешь…
Камера оживилась, предвкушая спектакль. Марат удобнее расположился на шконке, разглядывая сразу вспотевшего от страха мужичка. Выглядел он жалко. Белый подбородок выдавал недавно сбритую бороду. Трясущиеся губы и поникшая фигура говорили о готовности исполнить любое желание камеры.
- Я Лев Семенович Иванов. Работал начальником транспортного управления, - он как бы старался придать себе значимость.
- А, Лева из Могилева, - подхватил эстафету Марат. Говори громче. Братва возле решки не слышит. И нам твоя должность похер. Мы все здесь бывшие начальники.
- Говори сразу: тебе хер в жопу или вилку в глаз? – спросил спортсмен.
- Да стар он для петуха, - вступился вертлявый. - Ты по жизни кто? Летун или ползун? - добавил он. Вертлявый прошел малолетку и хорошо знал все способы «прописки» новичка в камере. Лева наморщил лоб. Его извилина, подсказывала ему, что надо сказать «летун» - слово, как летчик все равно. Все притихли, ожидая ответа.
- Я… вроде бы как летун, - наконец выдавил Лева.
- Ну, что ж. Полезай на верхнюю шконку. Оттуда летать хорошо, – приказал приблатненный. Кое-как, рыхлый Лева взгромоздился на второй ярус. – Завяжите ему глаза! – бухгалтер, посмеиваясь, завязал на глаза Иванову полотенце. – Ну, давай, летун ,лети!
- Лети, начальник, лети! – подхватила вся камера.
- Как лететь? – чуть не плача, спросил Иванов.
- Расправляй крылья… или руки и падай вниз, раз ты летун, - уже раздраженно приказал вертлявый.
- Не, ребята…, пожалейте меня. Я разобьюсь, - жалобно, с хрипотцой взмолился Иванов.
- Ну, ты же летун. Сам назвался, отвечай за свои слова. Тебя никто не заставлял,- загудела камера.
- Пожалейте… я глупость сказал. Я расплачусь за это, если можно. Я лучше вам передачу отдам.
- Ладно, - миролюбиво сказал вертлявый. – Уважим твои года и пухлую внешность. Слезай на пол. Полеты отменяются! - Лева с готовностью опустился на пол. – Три носом пол! – дал команду вертлявый. Лева недоуменно посмотрел, озираясь вокруг. Под взглядом десятка жестких, колючих глаз он нерешительно опустился на четвереньки и стал носом тереть пол.
- Ты ползи и носом вытирай… чище дорогу к параше, - командовали зэки. Они давились от хохота. – Лева старательно тер носом заплеванный пол, радуясь, что не получил вилку в глаз и не упал с верхних нар. Но он уже понимал ,что придется выполнять все прихоти этих страшных людей: убийц, насильников, грабителей.
- Так, хорошо, - сказал Гром, смотрящий за камерой. – Для начала неплохо. Радости в глазах не вижу. Будешь нам передачи отдавать на общак. И не раз или два, а полгода. Место твое под нарами. Для начала будешь шнырем… а потом посмотрим. - Позже Иванов узнал, что ему надо было ответить, что лучше вилку в глаз, так как вилок в камере нет. Или просто послать подальше. Крутых духом уважают, а слабых – опускают…