Глава 1 Заявление
1994 год Берлин
Здравствуй, комрад Кузнецов.
Это последнее письмо моим коллегам. Нас предали, наши идеалы рухнули. Мы оказались врагами демократии. На меня завели уголовное дело. Обидно! Двадцать пять лет служения Родине…
Видимо, остаток жизни я проведу в тюрьме. Я честный человек. Интересы партии и народа всегда были на первом месте. А сейчас хапуги и спекулянты правят бал...
Теперь о главном. От неоднократно проверенного источника: недавно в Берлин приезжал ваш чиновник по транспорту Иванов. Вы заключили очень невыгодную сделку по закупке непригодных автобусов «Икарус». Кто-то хорошо погрел руки на этом деле. Неплохо бы вам в этом разобраться. Мне кажется, у вас еще не зашло так далеко, как у нас.
С коммунистическим приветом! Шмидт Фридрих.
В последнее время Льва Семеновича Иванова постоянно мучало неосознанное беспокойство. У него был застарелый простатит и Иванов часто вставал по ночам. Остатки сонных кошмаров всплывали в его мозгу. Болезнь Лева заработал от незалеченной хронической гонореи. Он заразился в двадцать восемь лет от дешевой шлюхи Машки, которая приходила в общагу, где Лева уже имел отдельную комнату. Смазливая девушка за бутылку спала со всеми подряд...
Иванов побоялся обратиться за медицинской помощью. Он был коммунист и начальник. А за аморальный образ жизни могли запросто погнать с партии и работы. По совету старого, довоенного хирурга, он тайно принимал стрептоцид внутрь и посыпал им половые органы, осушая течение с конца. В результате такого лечения веселенькая мужская болезнь перешла в вялотекущий «хронический насморк». Лева решил, что все пройдет само собой, однако заработал окончательный и бесповоротный диагноз – простатит. Он постоянно расплачивался за грехи молодости. Сколько женщин заразил, об этом не знает и он сам… Однако к моменту свадьбы он все таки справится на время с недугом, в результате чего получился сын с небольшим дефектом. Сын и не знал кому он обязан своим врожденным «недостатком» и почему он носил очки. Папина болезнь сказалась на его зрении…
Сегодня, как обычно, Лева проснулся в холодном поту. Ему приснилось, как он разорвал потемневшие довоенные фотографии его изумительно красивой матери. Она так же предупреждала его о грозящей опасности. Эти сны преследовали Иванова, круглого сироту и послевоенного воспитанника могилевского детского дома.
Он накинул махровый халат, похожий на полотенце, шлепанцы на босу ногу и засеменил в туалет. Простатит не давал оправится и он долго тряс своим сморчком над унитазом.
«Как не жаль, а последняя капля все равно в штаны», - и пошел в ванну справлять свой привычный туалет. Иванов рассматривал себя в зеркало. На него глядел пожилой мужчина с мохнатыми бровями, круглыми щеками и конопатым носом. Когда-то пышная шевелюра превратилась в редкий седеющий волос. Отекшее лицо и всколоченная борода не прибавили ему энтузиазма. Пожелтевшие остатки зубов еще больше испортили ему настроение…
«Эти сновидения не к добру», – мрачно думал он, машинально запивая овсяную кашу ржаным кофейным напитком на молоке. Жена постоянно готовила опостылевшую кашу. Она берегла его перед выходом на пенсию...
Мать всегда снилась Льву Семеновичу перед крупными неприятностями. Так было, когда он едва унес ноги из Литвы, где работал начальником ТТУ…
Иванов знал образ матери по фотографии. Он выкрал это фото из своего личного дела, которое хранилось в детдоме. Перепуганный, что его, как сына врага народа, не примут в комсомол, и он не поступит в институт, порвал потемневшее фото. Его тоскливые размышления прервал звонок в дверь. Это был шофер персональной «Волги».
- Лев Семенович! На улице очень холодно. Минус двадцать восемь, - предупредительно осклабился водитель Вася, который был по совместительству гидом для поездок его жены по бутикам. Лева открыл платяной шкаф и впервые в этом году достал дубленку. Жене пришлось изрядно потрудиься, чтобы ее почистить. Иванов терпеливо переминался с ноги на ногу, поглядывая на часы. Лев Семенович не умел опаздывать и строго спрашивал с подчиненных за дисциплину. Он мог расслабиться днем, но к началу и к завершению рабочего дня всегда был на месте. К тому же сам изменил распорядок рабочего дня, чтобы к обеду быть свободным.
- Потерпи, дорогой, - сказала жена, сдувая последние пылинки с дорогостоящей модной веши. – По одежке встречают…
- А по уму провожают, - насильно продолжил поговорку Иванов, - и заметил. - С погодой и то черти что творится.
- Как перед концом света, - подхватила слова кормильца жена,- и поправила воротник его дубленки. Хозяин дома, сутулясь, пошел вслед за водителем. Перед дверью оглянулся: жена была великолепно сложена…
- Что ты едешь, как мертвого за хрен тянешь? – раздражительно сказал Иванов шоферу Васе. На перекрестке заморгал желтый. Водитель прибавил газу, но перед светофором резко остановился «Жигуленок». Вася вдавил на тормоза. «Волга» покатилась по льду как на коньках и въехала в зад легковушки. Тут же из «канарейки» вышел плотный гаишник, и удовлетворенно помахивая жезлом, неторопливо пошел к месту аварии.
«Ну, вот... начались неприятности. Дорогу песком не посыпали. Что эти службы делают, если в центре города такое творится», - материл про себя начальник транспортного управления города подведомственную службу. – Это надолго. Авария была неоспоримой – несоблюдение дистанции безопасности. Лев Семенович даже не попытался уболтать плотного гаишника. В сердцах хлопнул дверью и пошел на автобусную остановку. Там было многолюдно. Кое-как втиснувшись в третий «Икарус», кляня диспетчеров и начальника службы движения, потный Лев Семенович, ехал, зажатый между шубами и китайскими пуховиками. Ему было дурно от перегара и резкого запаха духов. Особенно досаждал едкий запах солярки и выхлопных газов, от которого кружилась голова и подташнивало.
«Как у немцев в душегубке», - думал он, забыв, что эти списанные автобусы, он с хорошим откатом, пригнал с берлинской свалки...
- Вам первый два раза звонил, - встретила его на пороге секретарша. –Вызывает вас к десяти, - Иванов глянул на часы.
- Девять тридцать семь, - отметил он. – Вызови «Пикап» зама - сказал он секретарю. – Моя Волга попала в аварию, пояснил он в ответ на недоуменный взгляд девушки.
Лев Семенович опоздал всего на десять минут. На этот раз он ехал молча, боясь отвлечь водителя. Первый встретил его негодуя на опоздание, и не хотел слышать отговорки Иванова на аварию и задержки в транспорте. Наоборот, он разозлился еще больше…
- Городской транспорт, с твоим руководством и с твоей подачи, прогнил насквозь, как и ты, - прервал он Иванова.
* * *
Лев Семенович Иванов мрачно сидел в кабинете. После разговора с хозяином его била нервная лихорадка. Первый сразу начал с агрессивного тона, часто повышая голос и даже пару раз почти закричал, жестикулируя руками. Что-то сумбурно объяснял, показывая пальцем в потолок, намекая на самые верха и говорил: «Ты перед пенсией страх потерял». В конце разговора хлопнул папкой по столу, будто это был приговор и подытожил: «Это твои проблемы, тебе и решать».
Одутловатый, как всегда потный, он поморщил лоб, вдруг грубо выругался и посмотрел в окно. На торце противоположного городского здания электронный термометр показывал минус двадцать восемь. Иванов поежился и пробурчал:
- Минус двадцать восемь, – задумался и машинально повторил: минус двадцать восемь, твою мать…! И вдруг вспомнил, что такая же морозная погода была, когда его, воспитанника Могилевского детского дома поймали с поличным на краже колбасы из кладовки, и он, Лева, сутки просидел в холодной комнате.
Иванов в детстве был низкорослым, слабым мальчиком и дети его дразнили, называя огрызком от колбасы или недоделанным, чем доводили до слез. Он на всю жизнь запомнил, как крутые детдомовские пацаны ему сонному поджигали газеты между пальцами ног, делая «велосипед» или измазывали лицо зубным порошком. Лева решил, что когда вырастит, то обязательно станет большим начальником и отомсти всем своим обидчикам. Именно поэтому он хорошо учился, поэтому он окончил с отличием институт и стремился быть лидером и активным общественником. Был комсоргом вуза, вступил в партию, и даже сумел защитить диссертацию. Мечта его сбылась. К тридцати годам он стал мелким начальником, «делал карьеру», и его уже звали не Лева, а Лев Семенович …
Его фамилия была выбрана капитаном СМЕРШа и дана ему, как всем остальным детям зачатых от фашистко-немецкиз оккупантов и рожденных на временно оккупированной территории. Мать родила в его в октябре 1944 года от полицая и изменника Родины Грицько, который сотрудничал с карателями. В их деревне он насиласиловал и убивал, жег и травил, и испытывал от этого патологически садистское удовольствие. Полицая расстреляли, а мать отправили в лагерь за связь с оккупантами и шпионажем в пользу фашистской Германии, где она и сгинула. Мальчика забрали в детский дом с новой фамилией и именем. Так и других детей, родившихся от фашистов, - Ивановых, Петровых, Сидоровых. Между прочим, во времена царской России крещеным евреям давали «птичьи» фамилии: Воробей, Галкин, Синицын… Традиция была продолжена и в советские времена…
Наши тоже были молодцы. Вместо десяти тысяч родившихся на территории оккупированной Беларуси от оккупантов и их приспешников, в конце сорок пятого – начале сорок шестого года в Германии, поверженной на колени, появилось на свет пятьсот тысяч младенцев от Иванов, которым давали имена Ганс и Фриц и стандартаную фамилию Шмидт. Вот так состоялось взаимное осеменение и обмен населением в зачет понесенных человеческих жертв и материальных затрат. Лева стал Ивановым, а Иван в Германии стал Гансом Шмидтом. И все кончилось без обид. И когда немцы в конце 80-х выделили огромную многомиллионную помощь жертвам фашистских репрессий, видимо они в первую очередь имели в виду и таких Ивановых. Немцы ничего не делают зазря и даром.
И не прогадали. На эту денежную помощь наши тут же купили десятилетние «Опели», «Ауди», «БМВ» и «Мерседесы», за которые в Германии надо заплатить деньги, чтобы этот автомобильный хлам приняли на свалку. Немецкая денежная помощь тут же вернулась работать на экономику Германии…
По большому счету, германцы войну в конечном итоге выиграли. Послевоенный ход мировых событий показал, что вместо угнанной во время войны нашей молодежи и работавших на милитаризованную экономику «великого рейха», сейчас на немцев радостно вкалывают, получая тысячу евро (минимальная зарплата) славянские гостарбайтеры. С этих современных рабов высчитывают все налоги, в том числе и на денежную помощь жертвам фашизма… «Бедные немцы» работают надсмотрщиками или не работают и прекрасно живут на «социал». Сбылась мечта фюрера…
* * *
Погода за окном кабинета была морозная., и это как будто соответствовала его настроению. Он подошел к окну, глядя на заиндевелые деревья и летящих, как годы, пешеходов. Иванов опять поежился. Он вернулся к столу взял ручку, чистый лист бумаги и подумал:
«Ты выше по должности, мэр сраный, без году неделя…, но если я встану на свой кошелек, то он будет мне по щиколотку». Вспомнил сон, где ему привиделось печальное лицо матери и подумал:
«Это знак… Надо чухать! – и начал медленно писать: «Заявление, - почесал за ухом и продолжил, - Прошу уволить по собственному желанию…,» - и, не закончив фразы, решительным жестом бросил ручку в мусорную корзину. Так же решительно отодвинул лист бумаги на край стола. Встал. Достал из сейфа семьсотграмовую початую бутылку вонючей немецкой водки от его Берлинских подельников, и тоскливо посмотрел на корку заплесневевшего хлеба.
«Позвоню ка я в службу доставки», - подумал Лев Семенович и стал напряженно вспоминать номер телефона фирмы. Ему повезло. На другом конце провода ответил приятный женский голос и через двадцать минут на его столе стояла горячая пицца, которую ему галантно поставил улыбчивый круглолицый парень.
«Скоро эти частники все приберут к своим рукам, - некстати стал размышлять Иванов. – Общепит, транспорт, дома быта. Хотя мне все равно… моя песенка спета… до пенсии полгода осталось». Лева ненавидел этот новый класс предпринимателей, как впрочем и вся бывшая советская номенклатура. Они прекрасно понимали, что если каждому делу будет хозяин, то прекратятся взятки, воровство и с ними их сытая и обеспеченное существование. У себя воровать не будешь… Да и пашут эти новые русские день и ночь, понимая, что можно честно обеспечить достойную жизнь себе и своим детям.
Лев Семенович пожалел, что из-за жадности, как всегда, не вошел в долю к учредителю фирмы Сергею Сидорову. Два года назад адвокат Тадеуш Францевич, на приватном банкете познакомил Иванова с интеллигентным, располагающим к себе вида, инициативным молодом человеком … и вот, пожалуйста, - частник процветает, а он погибает.
Налил полстакана, понюхал, и не стал пить. Его перекосило, лицо стало мертвенно бледным. Он опять задумался.
Невпопад тишину его раздумий нарушила секретарша, как всегда без стука, вошедшая в кабинет. Она удивленно посмотрела на начальника, на стол с закуской, смутилась и робко промямлила:
- Документы на подпись принесла, - Лев Семенович молчал. Она положила папку на стол и робко пошла к выходу. Лев Семенович невольно залюбовался ее округлыми бедрами. Это немножко его отвлекло. Он сплюнул, резко схватился за стакан, одним глотком опорожнил его, занюхал пицей и опять откинулся в удобное кресло. Вытянул ноги, искоса посмотрел на отложенный лист бумаги и подумал:
«Заявление! А звучит, как явка с повинной. И что тут поделаешь? И за что? Только- только получил вкус от работы, устроилась жизнь, прекрасный кабинет, безотказная секретарша, хорошая как для себя, так и для нужных людей. Квартира в центре Минска, персональное авто с шофером… и прочие прелести социального государственного существования. Так нет же…. По собственному желанию!
Лев Семенович задумался:
«Где же он прокололся? Какая сволочь его подставила? – он умел наживать врагов. Его неуемная жадность и хамство, похотливый образ жизни были притчей во языцах. Он вел себя и в жизни, и на службе, как татаро-монгол в покоренном царстве. Не брезговал ничем. А ведь было у него время, было в прошлой жизни предупреждение. Уже было по «собственному желанию» - вместо пятнадцати лет тюрьмы с конфискацией. Тогда повезло. От лабусов он едва ноги унес. Ему, Льву Иванову, пришлось отдать львиную долю, чтобы не сесть. Спортивное общество «Жальгирис» при его транспортном управлении было для него первой дойной коровой, где он имел все, как и сейчас. Ну да! Закон философии – развитие идет по спирали, все повторяется, но на более высокой ступени… История опять повторилась…
И повезло опять. На Родину вернулся героем, чудом избавившись от литовских национальных гонений против русского населения. Белорусы его пожалели, приняли как родного. И колесо закрутилось, только поменялись расчетный счет и банки. Пошатнувшееся кресло в Литве прочно стало на землю на родной белорусской земле. Опять дали должность и почет. Как-то быстро, сразу, он забыл свои «невинные шалости». Как-то сразу вошел во вкус новых радостей от обладания властью и финансовых средств вверенного ему транспортного управления. Все началось сразу и все пошло. Так же, как диктовала ему обвальная волна новых перестроечных отношений. Лев Семенович хорошо знал историю и понимал, что большие деньги можно сделать в большую неразбериху. Произошло крушение гигантской мировой империи под названием СССОР. Пятнадцать новых республик тянуло одеяло внешнеэкономических связей на себя. Москва больше не командовала, кому продавать калийные удобрения, лес, торф и другие национальные ресурсы. Открылись границы. Поехали польские «фирмачи» на прокатных машинах с тремя злотыми в кармане, которые и были знаковыми панами для белорусов. Этих «новых иностранцев» поили, кормили и укладывали спать с нашими красотками… Бизнес по-русски…
Лев Семенович оказался в нужное время в нужном месте и он воспринял это как личный приказ наживаться... И все, что он мог сделать, делал с полной отдачей, полный энергии в интересах лично себя, своей семьи и шкурных интересов вышестоящего руководства, которым он был обязан должностью, почетом и материальным благополучием. В этом деле всегда нужно терпеть определенные неудобства и подсчитывать убытки. Как говорится: «На одну миску много едоков, но ложки разного размера».
А у Льва Семеновича была не ложка, а черпак и глотка луженая. Делился с большим неудовольствием, не отдавал положенного «наверх» и сэкономил на «скромный джип» ценой восемьдесят тысяч долларов, который стоял в гараже. Лева тайно купил гараж по случаю при ликвидации общества автомобилистов. Одновременно гараж служил и сейфом «трудовых доходов» на черный день. Он опять задумался:
«Да! – почесал затылок. – Переборщил! Явно переборщил… Кому-то недодал. Сдали суки…» - только теперь, под воздействием выпитой водки к нему началось возвращаться сознание. После пережитого столбняка появилась леность мысли. Он опять стал готов к каким-то действиям. Но делать уже было нечего. Опять налил стакан водки и опорожнил. Жидкость обожгла горло. Он лениво отломил кусок пиццы и закусил. Пицца была горячей и Иванов, не заметил, как с аппетитом съел большой кусок с толком приготовленного блюда. Опять налил. Скоро хозяин кабинета захмелел. Он снова почувствовал свою значимость. Иванов подумал:
«Кто вы, а кто я? Я могу и не работать и пить... Пошли все подальше!»
Через час зашла секретарша. Начальник транспортного управления как окаменелый сидел все в той же позе. Секретарша, ничего не сказав, молча вышла. В приемной Льва Семеновича ожидали посетители. Девушка, почувствовав по поведению шефа что-то неладное, сказала:
- Лев Семенович сегодня занят и никого принимать не будет, - села за стол, посмотрела на календарь и глубоко задумалась. Таким своего начальника она никогда еще не видела.
«Что происходит? - думала она. Сложила бумаги, встала и вышла из приемной, закрыв двери за собой на ключ. Она инстинктивно поняла, что нужно так сделать…
Секретарша Кристина Викентьевна, довольно молодая женщина, с миловидным, лунообразным лицом, высокой грудью и широкими бедрами тесно обтянутыми юбкой с кокетливым разрезом сбоку, имела ряд явных и очевидных, часто общедоступных обсуждаемых достоинств в кругу мужчин. И в какой же она пришла ужас, когда все эти достоинства оказались абсолютно ненужными для ее нового шефа!? При первом же близком общении с ним, она даже не могла себе представить, что этот коренастый, крестьянского вида мужчина, окажется жлобом и окончательным импотентом. Других же достоинств она просто не имела.
Нельзя сказать, чтобы она возненавидела Льва Семеновича, но за несколько лет общения с ним его кабинет так и не превратился в спальню. Ее оскорбляли скептически понимающие взгляды благоверной ее шефа, когда та заходила к нему, как всегда с требованиями денег на шмотки и развлечения.
Жена жила в свое удовольствие. Развестись им не позволял статус, да и в разводе не было нужды.
Кристине опротивело это существование, но другого выхода в ее зрелом возрасте не было. Опытной женщине ничего другого не оставалось, как отрабатывать свой хлеб тяжким женским трудом, что для нее было противоестественно.
Она брезгливо поморщилась. Кристина попыталась идти по коридору, неловко переставляя ноги по ковровой дорожке. Добрела до окна, вытянула из сумки пачку сигарет и нервно закурила.
«Неужели все кончено? Неужели все было напрасно? И эти сексуальные отношения с кровавыми мозолями на щиколотках и синяками на ягодицах. Эта слюнявая горечь во рту от угрюмой неполноценности этого мужлана».
Она ведь с горя и женила на себе этого придурка Виталика, чтобы не доводить себя до оргазма противоестественным образом.
«Неужели все зря?» - она неловко накинула на плечи шубейку и резко пошла к выходу. На улице запуржило...
* * *
Следователь по особо важным делам МВД Беларуси Кузнецов задумчиво вернулся в свой кабинет. Шеф на совещание требовал крупного дела:
- Всенародно избранный требует навести порядок в госаппарате. Борьба с коррупцией – это задача номер один для всех сотрудников. Время сейчас непростое. Ящик гвоздей для ареста одиозной фигуры - это смех. Государственная казна пуста. Валюту по центу собираем… С такой работой скоро все пойдем дворниками…, - сказал в заключение генерал.
Следователь Кузнецов достал из сейфа картотеку и стал перебирать кандидатов на разводку.
«Иванов… подходящая кандидатура. Хвост за ним с Литвы тянется. Да и в КГБ им неспроста интересуются. Письмо Фридриха как раз кстати. Транспорт стал притчей во языцах у горожан. Дело о хищении валюты – это то, что надо сейчас. Надо звонить мэру» - и полковник издалека начал с традиционного разговора ни о чем про здоровье и морозную погоду. После обмена любезностями Кузнецов перешел к делу.
- Как вы относитесь к начальнику транспортного отдела? – непринужденно спросил полковник Кузнецов у мэра. Они давно были знакомы, еще когда Кузнецов был капитаном ОБХСС, и следователь мог позволить себе напрямую задать этот вопрос. Мэр однозначно продолжил беседу.
- Еще тот хапуга. Но нет повода уволить, - так же по-дружески ответил мэр.
- Был бы человек, а повод у нас всегда найдется, - рассмеялся в ответ полковник и так же дружески попрощался. Кузнецов понял, что мэр дал добро. Он на минуту задумался, крутя в руке шариковую ручку, и решительно стал звонить своим коллегам. Кузнецов сделал все необходимые распоряжения для проведения следственных действий за начальником транспортного отдела гражданином Ивановым. Госаппарат закрутился в сторону слежения и выявления Иванова…
Лев Семенович изрядно захмелел. Он сидел все в той же позе и в который уже раз долил в стакан из почти пустой бутылки. Обманчивые мысли, навеянные алкоголем, кружились в его мозгу. Им было тепло и выхода не было видно. Окончательно ослабев, хозяин кабинета ничком упал на ковер и захрапел.
Н о сон не стал для Лени Иванова облегчением. Пьяные кошмары из его прошлой жизни трясли и колотили все естество. Ему снилось, что он отбирает у литовских спортсменов команды «Жальгирис» последний кусок хлеба и голодающие игроки с тонкими ногами в застиранных трусах и залатанных маечках прыгают по полю в рваных кроссовках на босу ногу и забрасывают в баскетбольное кольцо тряпичный мяч. А он, Леня Иванов, стоит у новенькой, сверкающей Волги, приобретенной за счет баскетбольной команды и радостно аплодирует в ладоши.
Внезапно в искореженном мозгу возник силуэт Эйфелевой башни. Два французских ажана вытаскивали его из машины и надевали на руки наручники. Кто-то кричал про какую-то гуманитарную помощь, про какие-то экю. Леня прикинулся валенком.
- Я не понимаю по франуски, - лепетал он во сне снова и снова, пока не оказался в парижской тюрьме, где французские зэки заставили спать у параши, а он смиренно стоит на карачках и ждет своей участи. Он горько пожалел, что приехал в Париж – мечту своего детства.
«Не надо было мне брать эти поганые франки. Ох уж эта привычка всякую дрянь совать в свой карман».
Вдруг ему приснилось, что он лежит на трамвайных рельсах и на него мчится чешский трамвай, а он не может пошевелится, потому что ему мешают чешские кроны, которые пачками были набиты все его карманы.
Вдруг на столе в его кабинете, появился открытый дипломат. Леня начал прятать по ящикам стола пачки долларов и марок, с ужасом поглядывая на дверь.
Внезапно на дороге появилась колонна чадящих Икарусов, найденных на Берлинской свалке, и оплаченных чистейшем золотовалютными резервами государства, которые превратились в труху, а для Лени в реальные жизненные блага и удобства. Металлические корпуса светились от ржавчины. Слышался скрип рессор. Он с ужасом смотрел и ждал, что они вот-вот они развалятся прямо на дороге. Из первого Икаруса вышла женщина в довоенной одежде, с раной от пули в виске, и спросила:
«Что же ты делаешь, сынок?» - и он во сне вспомнил мать по фотографии из детства, которую сжег перед вступлением в комсомол…
Во сне он стонал и скрипел зубами. Его тошнило. Нестерпимо хотелось ссать. Выпитый шнапс и обильно употребленная минеральная вода «Дарида» сделали свое мерзкое дело. Вдруг в его воспаленном мозгу запылал огонь. Он с криком бросился к окну и попытался прыгнуть с четвертого этажа своего персонального особняка, перестроенного из бывшего графского поместья. Он упал на кусты пышных роз и проснулся в луже блевотины и мочи.
За окном стояла кромешная мгла. Леня недоуменно и ошалело ощупывал брюки. Во рту было сухо. Все нутро горело. Волосы всколоченной бороды забивали рот и мешали дышать. Он не мог понять, где он находится. Пережитые кошмары оказались не явью, а всего лишь сном. Он в темноте подошел к окну и уткнулся лицом в заледенелое стекло. За окном были все те же минус двадцать . восемь. Это его отрезвило. Морщась от неуютного холодка в брюках. Он подошел к столу сел, включил настольную лампу, решительно взял лист бумаги и дописал:
«Прошу уволить меня по собственному желанию, в связи с личными обстоятельствами». Решительно расписался и поставил дату. Бросил лист на стол, зачем-то сунул пустую бутылку в карман, одел дубленку, бобровую шапку и пошел к выходу. Во вверенным ему управлении давно закончился рабочий день. В коридоре было темно и только у двери в недоумении сидел шофер служебного «Пикапа». Он вскочил.
- Домой, - мрачно скомандовал Леня и завалился на сиденье машины. Всю дорогу в машине нещадно воняло. Шофер зло поглядывал на начальника. Ему было противно и жаль ухоженной машины. Он знал, что шеф дерьмо, но не думал, что до такой степени. Он просто не знал, что он последний раз везет Иванова и потому молча крутил баранку и терпел этого вонючего козла с трясущейся бородой…