Фридриху Ницше помыслившему,
и Юкио Мисиме посмевшему
посвящается...
Предисловие автора.
Уважаемый читатель! Если Вы читаете этот текст, значит меня , наверное, уже нету в живых. "Наверное" - ибо я не вполне уверен в честности издателя, который должен опубликовать данное произведение только после получения официального извещения о моей смерти. Да и в чём (или в ком) можно быть уверенным в наше странное время?
Итак, перед Вами записки самоубийцы. Точнее, не просто записки, а детальная философия и психология человека, добровольно решившего уйти из жизни. Я заранее прошу прощения за некоторую сумбурность и, может быть, нелогичность изложения материала - специфика жанра, надеюсь, послужит мне достаточным оправданием...
Повествование является автобиографическим, и в даннов варианте представлено в более полном виде, чем, например, аналогичные произведения, оставленные мной моим душеприказчикам. Вызвано это тем, что некоторые аспекты моей философии, интересные с точки зрения пытливого исследователя, абсолютно незначимы и бесполезны для человека, чьё главное занятие - соблюдение правильности исполнения завещания. Тем не менее, претендуя на автобиографичность, сии записки не претендуют на то, чтобы именоваться собственно "автобиографией". Ибо если автобиография - суть история жизни, то моё сочинение - это, скорее, история смерти.
Кроме того, прошу не счесть меня святотатцем, обожествляющим смерть и поклоняющимся ей в её разнообразных проявлениях. Смерть для меня - всего лишь биологическое состояние, момент перехода живого в не-живое. Она мало интересует меня - порукой тому служит тот факт, что нигде, кроме как там, где это обусловлено грамматикой, я не пишу это слово с большой буквы.
Вектор, ведущий к смерти - вот главное, поэтому я пользуюсь термином "Танатос". Это основное понятие моей философии. Под "Танатосом" я подразумеваю меру убывания жизни, безразлично какими причинами она вызвана. Физически Танатос - это обвальное нарастание энтропии. Возможно, в тексте Вы найдёте ряд противоречий, но прошу учесть, что чистый лик Танатоса мы видим, когда прекращаем свою жизнь в силу простого волеизъявления. Все остальные пути - как естественные, так и искусственные, дают нам лишь его мимолётную улыбку...
Итак, определившись с терминологией, я перехожу непосредственно к повествованию. А по сему - внимайте!
ЛИСТ БУМАГИ.
Осознавать себя я начал с очень ранних пор. Однако, поскольку это не относится к теме данного произведения, позволительно мне будет опустить воспоминания о праздниках, игрушках, агуканьях и сюсюканьях - в общем все те розовые благоглупости, которыми так любят пичкать друг друга члены большой дружной семьи, собравшись за вечерним чаем. Остановлюсь лишь на фактах, так или иначе связанных с Танатосом. Итак...
Помню, как в первый раз меня учили рисовать. Помню стол, на который чьи-то руки (чьи?) кладут ослепительно белый, идеально правильный лист. Помню сияние, исходившее от этого незамутнённого, незапачканного ничьими рисунками, куска простой бумаги. Совершенство, единство его формы и содержания так великолепны, что можно, кажется, бесконечно сидеть и смотреть на него. И я застываю в изумлении, впервые в жизни столкнувшись с тем, что неподвластно моему детскому разуму, с тем, что выше моего понимания...
Это просветление длилось недолго. Вот уже в руку мне вставлена кисточка, вот она обмакнута сначала в воду, затем в краску ("Краски акварельные сухие школьно-оформительские", цена - 50 коп. - помните?). Белое совершенство бумаги начинает исчезать под разноцветными кляксами. К тому моменту, как весь лист представляет собой какую-то жуткую, аляповатую фантасмагорию, я уже понимаю, что наделал. И мой горький плач является неутешительным итогом первого знакомства с тайнами Бытия и не-Бытия: не-Бытия, белоснежного в своём величии, и Бытия - аляповатой безвкусицы, мешанины цветных пятен.
В те годы, я , разумеется, не мог осознать то влияние, которое это, в общем-то рядовое событие, оказало на всю мою дальнейшую жизнь. И только сейчас, на пороге неминуемой смерти, я в полной мере оценил его. Ибо тогда впервые свой лик открыл мне Танатос...
"Из курса общей танатологии"
(...) Человек приходит в этот мир чистым и незамутнённым, подобно чистому листу бумаги. Безусловно, согласно последним данным психологии, у каждого из нас, есть врождённая склонность к определённой модели поведения (тот фундамент, на котором впоследствие строится характер). Однако, образно говоря, это относится скорее к форме листа и качеству бумаги, из которой он сделан, чем к тому, что на нём изображено.
Итак, при рождении человек чист. Но с первых секунд пребывания его в нашем мире, на поверхности этого девственно-чистого листа начинают появляться разноцветные кляксы. Одни представляют собой влияние физического мира, другие - влияние социума, среды в которой ребёнок совершает свои первые шаги. Таким образом, с самого раннего детства, совершенство данного от природы сознания замазывается нелепейшими художествами...или великими шедеврами. Но и те, и другие, бесконечно далеки от совершенства идеально белого, чистого, сияющего листа бумаги.(...)
Я рос достаточно болезненным ребёнком, и в первые три года жизни почти не вылезал из больниц. Столь раннее знакомство с медиками тоже наложило свой отпечаток на моё мировоззрение, потому что именно врачи - это те люди, кто в силу своей профессиональной принадлежности каждый день сталкиваются с Танатосом. Им ведомы все лики смерти. Несмотря на то, что каждый случай летального исхода подлежит жёсткому медицинскому исследованию, несмотря на циркуляры Минестерства Здравоохранения, несмотря на, собственно, само предназначение медицины, человек тем не менее смертен. Смертен и внезапно, неожиданно, и очень даже "ожиданно", когда о неблагоприятном исходе известно заранее. Поэтому врачи привыкают к каждодневной встрече с Танатосом. Они не столько борятся со смертью, сколько соседствуют с ней, работая бок о бок. И это вовсе не унижение и умаление их профессиональных качеств - это лишь констатация факта, что будучи естественным проявлением природных процессов, смерть не может быть "излечена", потому что влияние человека на природу, на окружающий его мир, очень и очень скромно, практически неощутимо, что бы там человек себе ни думал...
Приблизительно лет в пять, я во второй раз столкнулся с проявлением Танатоса. Произошло это так: я, как обычно, болел, но на этот раз не в больнице, а дома. И вот, в один из дней, мы шли на процедуры в поликлинику. Мои родители в то время очень много работали, поэтому со мной сидела бабушка. Именно она и вела меня по улице, когда я увидел очень интересную и достаточно загадочную для меня картинку: на дороге, в небольшой ямке лежал, распластав крылья, голубь - обычная серая птица из разряда извечных обитателей помоек и чердаков. Ямка была неглубокая, но голубь не занимал и половины её. Он казался странно плоским, и при нашем приближении не улетел, а лишь тихонько пошевелил крыльями. Мне показалось необычным такое его поведение, и я обратил на это внимание бабушки. Она коротко объяснила, что голубя раздавила машина, и велела не смотреть туда. Разумеется я, как всякий нормальный ребёнок, после такого предупреждения во все глаза глядел на раздавленную птицу...и не увидел ничего, что могло бы стать основой для детских кошмаров или страшных снов: обычный асфальт, обычная ямка, обычный голубь...Нет, не обычный - мёртвый. Вернее, умирающий. Живое воплощение (простите за каламбур) непреложных родительских истин: "Не ходи один через дорогу - машина задавит!".
"Так вот каково быть задавленным, - думал я, - до чего же некрасивой, неподвижной и плоской стала эта птица. Быть задавленным - это плохо!"
"Из курса общей танатологии"
(...) Любая насильственная смерть - антиэстетична. Будь это задавленный машиной голубь или застреленный на фронте солдат. Все эти выпущенные кишки и растрескавшиеся черепные коробки не имеют ничего общего с величием. Скорее, они наводят на мысль о дворнике...
Кроме того, насильственная смерть абиологична по своей сути. Она противна физиологии строения организма, ибо выводит на всеобщее обозрение то, что природа тщательно скрывает: кровь и внутренности. Насильственная смерть не зависит от волеизъявления субъекта, она неподвластна какому-либо контролю, она олицетворяет собой Хаос (в противовес Космосу). По своей природе, насильственная смерть - это пограничное состояние при столкновении и взаимопроникновении (как в прямом, так и в переносном смысле) живой и неживой материи.
Насильственная смерть не проявляет в полной мере лик Танатоса (...)
Несмотря на отсутствие эстетики в явлении насильственной смерти, все наши детские игры вертелись вокруг этого. Кто не играл в детстве в "войну", то вряд-ли поймёт всё упоение ролью убитого командира или расстреляного разведчика. Я не знаю, с чем во взрослой жизни сравнить эмоции, получаемые детьми от реализации этих ролей - наверное с сексом. Так что Фрейд может отдыхать - Танатос проявляет влияние намного раньше своего братца-Эроса.
Дети познают мир на собственном опыте. Им всё надо потрогать, понюхать, облизать...Никакие самые дипломированные педагоги не преподадут больше житейской мудрости, чем это сделает Его Величество Опыт. Вспомните историю: наука всегда начиналась с Практики, и только потом переходила к Теории - так разрозненные обрывки знаний и умений вырастали до Науки. Если последовательность была обратной - получалось мёртворождённое дитя. Примером тому служит неживое древнегреческое естествознание, проистекшее из греческой-же философии. Не имеющие под собой экспериментальной базы разглагольствования в садах и парках, были достойным времяпрепровождением для обеспеченных сибаритов. Родоначальник современной физики Гиерон считался чудаком, его изделия - любопытными игрушками - не более.
Итак, только Опыт является критерием истины - безразлично, принадлежит ли она к миру веществ или к миру существ. Человеческие взаимоотношения тоже постигаются Опытом. У детей для этого служат ролевые игры. Не случайно, в детстве нашей любимой игрой была "война", с её неизбежными смертями - дети гораздо острее воспринимают основную проблему человечества: проблему соотношения между жизнью и смертью. Именно поэтому такой бешенной популярностью пользовались роли погибающих героев - нам было ясно, что смерть важнее жизни...
Однако, некоторое время спустя, мы открыли для себя скучность и плоскость образа погибшего бойца. Такая роль одномоментно выводила играющего из действа, превращая в стороннего наблюдателя. Гораздо предпочтительнее быть не мёртвым, но тяжелораненным, умирающим в госпитале солдатом.
Здесь, безусловно, свою не последнюю роль сыграл проявившийся Эрос (наконец-то!), ибо раненого воина в госпитале "лечили" врачи и медсёстры женского пола, и, разумеется, относились к нему лучше, чем к его здоровым коллегам. Несомненно, эта роль была близка и Танатосу, ибо здесь человек не погибал мгновенно, но умирал, то есть не-бытиё наступало постепенно, как функция времени, а значит и Танатос являл свой лик дольше.
Прошу не забывать читателя, что всё вышеизложенное относится к детской игре, и только к игре. Правда не зря говорят, что от великого до смешного только один шаг...
УМРИ ВОВРЕМЯ.
Кто может сказать, когда заканчивается детство? Переход от состояния перманентной игры и беззаботности к ответственности и труду для многих наступает как-то сразу, резко, без предварительной подготовки. Почти для всех, таким переломным моментом является школа.
Несмотря на разнообразные подготовительные детсадовские программы, школа наносит ребёнку большую психологическую травму. Иных она калечит безвозвратно, иных лишь подравнивает под общую гребёнку. Именно в школе, дети перестают ощущать себя детьми. Теперь они всегда кому-то что-то должны. И этот долг растёт с каждым годом...
Но это так, к слову. Я, как человек далёкий от педагогики, не буду разбирать достоинства и недостатки отечественной системы народного образования. Поэтому вернёмся к теме нашего повествования.
Несмотря на учёбу, у школьников остаётся достаточно времени на игру. В отличие от детского сада, эти игры приобрели более мартиальный характер: нам уже известно, что такое "привидение", мы знаем о гробах и вурдалаках. Детские страшилки (почти все, за редким исключением) имеют ярко выраженный летальный исход. Мы упиваемся смертью, переходя от количества к качеству. Нескончаемая вереница однотипных "убитых командиров" перерастает в редких, но достаточно правдоподобных по сути "жертв" бандитов, фашистов, маньяков...Каждая такая жертва выверена с математической точностью. Такой детальной проработки образа нет ни в одной театральной системе! Танатос, и только Танатос владеет нашими умами вплоть до момента полового созревания, когда вся полнота власти переходит к его брату, Эросу.
"Из курса общей танатологии"
(...) Всякий ребёнок в своём развитии проходит те же стадии, что и человечество. Детство - это первобытно-общинный период, с его начальными знаниями об окружающем мире и наивной верой в то, что "всё, что есть на свете, мне уже известно". Юность - своего рода античность, первые робкие попытки познать этот мир и объяснить всё, в нём происходящее, более или менее логично. В том числе и смерть. В отличие от детских, сиречь первобытных, игр, в играх школьников смерть приобретает всё больший оттенок правдоподобия. Она ритуализируется, регламентируется, то есть персонажу какой-либо игры очень чётко предписано, как именно он будет умирать. Иногда эти предписания достаточно сложны и запутанны, и кажутся взрослым бессмысленными, но это - взгляд современного человека на образ жизни, например, древнего грека.
Другим существенным отличием от детских игр, служит может немного примитивная, но в целом достаточно стройная концепция загробной жизни. Разум подростка не в силах смириться с мыслью, что когда-нибудь и он умрёт, поэтому появляются ходячие мертвецы, привидения, призраки...Одним словом, весь сонм нежити должен быть благодарен школьникам за самый факт своего существования, за идею "жизни после жизни", за вечность. Лица мертвецов не пугают нас, ибо это тоже лики Танатоса...(...)
Я развивался как и прочие нормальные дети до вполне определённого момента, который и положил начало всей моей дальнейшей судьбе, связанной с Танатосом. Произошло это так: лет в тринадцать я заболел гриппом. Заболел тяжело, не на одну неделю. И всё было бы ничего, если бы, вероятно, на самый пик болезни не пришёлся бы пик полового созревания. Надо сказать, что впервые плотскую любовь я узнал именно в тринадцать лет, и весь этот год прошёл под знаком Эроса, но моя болезнь, совпавшая с "гормональным штурмом", навсегда поставила меня под знамёна Танатоса...Конечно, рано или поздно я выздоровел, но навсегда отдалился от своих сверстников, и образа жизни, который вёл до болезни. Мне стало фатально неинтересно всё то, что обычно занимает подростка: дискотеки, девочки, модный прикид...Меня более волновали "Вий" Гоголя, некромантская проза По и прочие поэтические и прозаические откровения, главной составляющей которых является смерть. Гробы и мертвецы - эти рисунки украшали собой мои тогдашние тетради. Я потихоньку отходил от друзей, и постепенно остался один. Печать Танатоса всё явственне проступала на моём челе...
Окончание школы имеет едва ли не большее значение для человека, чем поступление туда. С последним звонком заканчивается жизнь вечного должника. На свет появляется действительно свободный человек. Несмотря на сессии, зачёты, "хвосты" и прочие студенческие напасти, жизнь ВУЗа кардинально отличается от от жизни школы, пусть даже самой лучшей. Кругозор студента первого курса значительно шире оного у школьника, даже если это отличник из выпускного класса. Именно в студенческие годы количество знаний перерастает в качество, закладывается фундамент не только будущей профессии, но мировоззрения, то есть жизненной философии.
На первом курсе института я впервые прочитал Ницше. Это было откровение, это был шок! "Блажен тот, кто живёт во имя собственной гибели, ибо идёт он по мосту." - не эта ли фраза отвечала моим самым сокровенным устремлениям? "Дать руку призраку, стремящемуся запугать вас..." - именно так я пытался поступать на протяжении нескольких лет. "Подняться на гору, чтобы искусит искусителя" - комментарии излишни! Именно тогда я понял, что философия - прибежище сильных мира сего, что карлики ненавидят великанов (пусть даже речь идёт о духе), и что смерть - явление вполне обыденное, и иногда, желанное.
Вся философия Ницше, несмотря на на свой жизнеутверждающий характер, насквозь пронизана духом Танатоса. Это связано с самим её автором не столько как с философом, сколько как с человеком. Представьте себе профессора, который страдает страшнейшими головными болями по двадцать часов в сутки - как бы он хорошо ни писал, как бы ни любил жизнь - мысль о смерти, как об избавлении от болезни, как о высшем счастье, будет преследовать все его произведения. Самая лучшая, самая значимая книга - "Так говорил Заратустра" - самая жизнеутверждающая, начинается с мертвеца! В моём понимании, ницшеанский "сверхчеловек" - это самоубийца. Причём самоубийца идейный: "...Или это значит уйти из нашего дела, когда празднует оно победу?...". Под "нашим делом" здесь, безусловно, подразумевается жизнь, ибо жизнь подразумевается как основное занятие живущих (по крайней мере в "Заратустре"). "...когда празднует оно победу..." - то есть в зрелом возрасте, когда всего достиг, когда счастлив. А почему бы и нет - "...так лучше, чем от водки и от простуд...". "...Уйти из нашего дела..." - следовательно, уйти из жизни, уйти вполне сознательно. Танатос заключён в каждой его строке...
"Из курса общей танатологии"
(...) Смерть всякого человеческого существа - вещь вполне неизбежная. Рано или поздно, но она наступит - у человека нет здесь права выбора, он не может выбирать умирать ему, или нет. Однако, можно выбрать срок и вид смерти, что тоже имеет большое значение.
Можно умереть от старости, окружённым родственниками и лекарствами, плохо соображая кто ты, и почему вокруг все плачут. Процесс прощания с жизнью дряхлого старого тела, весьма напоминает собой запор: когда он подходит к концу, первая мысль у всех окружающих - "Ну, наконец-то...". В смерти старика нет подлинного величия.
Смерть от болезни - антиэстетична. Все эти уколы, лекарства, операции-реанимации...Ты можешь умереть, не приходя в сознание, так и не поняв, что , собственно, произошло. А ведь наверное каждому хочется каким-либо образом оформить свои последние минуты. Смерть на больничной койке подчёркивает беспомощность человека перед процессом прекращения жизни, способствует негативному отношению к самой смерти.
Гибель, то есть смерть в результате несчастного случая, мы не будем рассматривать вообще - это было сделано выше.
Что же остаётся? Остаётся истинно танатологический вид смерти - смерть в результате свободного волеизъявления. Это и есть выбор, данный человеку: умереть ли от старости и болезни, покинуть этот мир с тяжёлым сердцем, оставляя безутешных родственников, или добровольно уйти, в самом расцвете сил, здоровья и достатка, не дожидаясь, пока придёт закат. Во втором случае, ваши последние минуты будут скрашены осознанием положительных сторон такого поступка.
Тот, кто решается на самовольный уход из жизни из-за постигших его бед и несчастий - слаб внутренне. Этот человек достоин презрительной жалости, но никак не сочувствия и понимания. Именно благодаря таким, самоубийство возвели в ранг деяния, о котором не говорят в приличном обществе. Именно они - духовные деграданты - опошлили и унизили сей гордый поступок, превратив его в жалкую профанацию. Ну, да бог им судья! Если же человек накладывает на себя руки не от плохой, а от хорошей жизни, не от несчастья, но от радости, желая, чтобы последнй его мыслью было: "Господи, как же я счастлив!" - тогда это воистину мудрый человек. В памяти потомков он навсегда останется не презренным неудачником, но человеком, который собственными руками выбрал себе судьбу, истинным SELF MADE.
Итак, Танатос - это смерть. Но смерть добровольная, необходимая для того, что люди именуют "счастливой судьбой" или "удачей". Умереть вовремя - большое искусство, доступное лишь избранным. И только они могут в полной мере созерцать Танатоса...(...)
ТЕХНОЛОГИЯ СМЕРТИ.
Итак, слово произнесено. Это слово - самоубийство. Действительно, плодом моих долгих размышлений, результатом прочтения того или иного философского произведения стала мысль, что самоубийство не является тем ужасным греховным поступком, о котором говорят вполголоса. Примерив к себе некоторые случаи, я понял, что страха перед смертью не испытываю. И уже тогда я рассматривал добровольную смерть, как один из вариантов собственной судьбы. Единственное, что меня беспокоило - способы и методы самоубийств. Все эти вспоротые вены, таблетки, прыжки из окна - как это неприятно, болезненно, и отдаёт какой-то ограниченностью. Поэтому, хорошенько поразмыслив, я решил, что пока ещё поживу, и на некоторое время забыл о Танатосе К тому же масса чисто бытовых проблем не оставляла мне времени для того, чтобы как следует поразмыслить над этим - институт был закончен, надо было искать работу.
Поисками работы в наше время сложно кого-либо удивить, описывать их я не буду. Скажу только, что ближе к лету 19** года они увенчались успехом. Мой каждодневный труд был не слишком далёк от того, чему меня учили пять лет, и довольно хорошо оплачивался (по моим скромным запросам). Проработав полгода и накопив немного денег, я получил некоторую финансовую самостоятельность, и возможность снимать жильё. Это была комната в коммунальной квартире, не ахти какая большая, и находилась она в типичном для нашего города рассаднике пенсионеров и бомжей. Такое положение дел меня вполне устраивало - никто и ничто здесь не лезло назойливо в вашу жизнь, каждый занимался своим делом, а именно - выживанием...
Я обставил комнату самой дешёвой мебелью, купленной в комиссионке и на развалах, и зажил своей вполне размеренной жизнью. Днём я работал, а вечера были заняты или чтениями книг, или девушками, или посиделками с друзьями. На первом месте, разумеется, были книги. Я читал много, в основном философов-немцев: Ницше, Шопенгауэра, Шпенглера... Возможно, это наложило на меня свой отпечаток - во всяком случае друзья и немногочисленные подруги с тех пор прозвали меня "сумрачным германским гением"...
Так продолжалось около года. Жизнь вошла в размеренную колею, и Танатос не давал о себе знать. Но вот настала зима. На работе был аврал, пришлось несколько раз выскакивать на улицу без ватника. Результат не заставил себя долго ждать - дня через два я свалился с температурой, и просидел дома порядка двух недель. У меня, наконец, появилось время обдумать всё то, что было мной прочитано, и подвести хоть какой-то промежуточный итог моей жизни. Итак: я был молод, практически здоров (ОРЗ не в счёт), имел достаточно интересную работу и приличный заработок. У меня были друзья и три-четыре знакомых девушки, к двум из которых я, как мне казалось, испытывал чувства несколько более глубокие. Всё было хорошо, всё было прекрасно - самое время для того, чтобы умереть.
"Из курса общей танатологии"
(...) Любой акт добровольной смерти должен полностью открывать лик Танатоса, иначе он теряет всякий смысл. Уход из жизни обязан быть не только достойным, но и эстетичным. Каждому времени, каждому человеку присуща своя эстетика. Для того, чтобы совершить сэппуку не обязательно быть японцем, но обязательно быть Мисимой - тогда это красиво! Иначе - кровь, боль, грязь...
Высшим видом смерти, в танатологии считается смерть, наступившая в результате простого волеизъявления. Однако, такое доступно не каждому, поэтому наилучшим видом смерти будет смерть от голода. Несомненно, всё должно быть физиологично: отказ от пищи не должен закончиться самоотравлением организма, поэтому необходимо выпивать не менее двух литров воды в день. Слабительное и клизмы не рекомендуются - переболев неделю, организм постепенно адаптируется к изменениям, войдёт в стадию частичной компенсации. По нашим расчётам, смерть наступит через два с половиной - три месяца (в зависимости от индивидуальных особенностей, может и раньше). Этого времени вполне достаточно для того, чтобы привести в порядок свои дела, подвести итог жизни, и подготовить себя к свиданию с Танатосом. Сама смерть, то есть момент перехода из бытия в не-бытиё будет легка, как сон, но в то же время, вы будете всё осознавать. Не будет ни страха, ни страдания - жизнь угаснет, как огонёк свечи, задутый лёгким утренним ветерком. И вы перейдёте в Вечность.
Смерть в разгар жизни - лучший выбор, что даёт нам природа. Это как после дружеской вечеринки выйти в тёплую летнюю ночь, оставляя за приоткрытой дверью счастливые лица друзей и недопитое вино. Такая смерть - великое благо, дар богов. Нет старости и немощи - есть молодость и сила. Нет болезней - есть крепкое здоровье.
Танатос не знает печали и уныния, поскольку является составляющей живой природы, которой подобные эмоции неизвестны. Научить человека радоваться смерти, как жизни и жизни, как смерти - в этом состоит главная задача танатологии. (...)
Никто и представить не может, сколько трудностей возникает у человека, решившего добровольно умереть, причём смерть эта должна быть актом проявления доброй воли, а не стечения обстоятельств, и не имеет права вызывать у её свидетелей, буде таковые найдутся, страха и отвращения.
Одним из первых встал вопрос: кто и как обнаружит моё тело. Умирать при открытых дверях мне не хотелось - попахивало дешёвым театром. В то же время, предсказать точное время смерти не представлялось возможным - ошибка в два-три дня привела бы к тому, что из комнаты выносили бы неопрятный вздувшийся труп, начинающий пахнуть. Да, я забыл упомянуть, что из всех сущечтвующих видов смерти, я выбрал голодную.
От заманчивой гибели в тёплой ванне со вскрытыми венами я отказался сразу - это хорошо для истеричных подростков, не добившихся взаимности.
Отравление газом или таблетками - так поступают затурканные домохозяйки.
Прыжок из окна годится для психопатов, и к тому же я боюсь высоты. Как ни верти - голодание лучше всего...
Для начала я подготовил завещание. Поскольку я работал в организации так или иначе связанной с морем, нотариус ничуть не удивился, заверяя завещание столь молодого человека. Помимо всего прочего, в завещании были указаны двое моих друзей, которым я доверял больше всего, ответственных за соблюдение правильности исполнения завещания (иными словами - душеприказчики). Они-то и должны были дать ход завещанию, после оповещения о моей смерти. Система такого оповещения тоже была продумана. Во избежание излишней суматохи, два экземпляра завещания были упакованы в два конверта, с надписанными на них адресами душеприказчиков. До поры до времени, конверты будут храниться у специально нанятого для этой цели человека. Я выбрал одну старушку - пенсионерку, достаточно здоровую, чтобы она не умерла раньше меня. За довольно скромную плату она согласилась не только держать у себя письма, но и каждый день, по три раза (утром днём и вечером) звонить мне домой. Если я не отвечу на три подряд звонка - наставлял я её, то надо немедленно лично доставить конверты по указанным на них адресам, и проследить, чтобы их содержимое было прочитано в её присутствии. Бабульке я наплёл, что занимаюсь бизнесом, и что меня грозились убить, а в конвертах содержится ценная информация. Привыкшая к телевизионному словечку "компромат" старушка легко поверила моим объяснениям, и обещала выполнять всё в точности, не посвящая в это дело никого из родных и знакомых. Таким образом, уже через двенадцать часов после моей биологической смерти, я буду найден и доставлен в морг.
Я достал на работе и установил около своей кровати большой двухсотлитровый бак из нержавейки - для воды, которой я отныне буду питаться. Сделано это было для того, чтобы как можно реже выходить из комнаты: на последней стадии моей жизни любая затрата сил будет представлять собой достаточно серьёзную проблему. Поскольку туалет находился в коридоре как раз напротив моих дверей, я отказался от мыслей о параше или специальной ёмкости для нечистот. Можно себе представить, какие эмоции вызвал бы у окружающих вынос тела, из жилища, густо пропитанного запахом мочи...
Итак, ** февраля 19** года, я совершеннолетний, имеющий высшее образование человек, уволился с работы, и вернувшись домой, приступил к осуществлению своего плана. Насколько он будет успешным - покажет будущее, но даже если хотя бы один человек прочитав эту рукопись усомнится в собственном неприятии смерти - я буду считать, что не зря потратил время.
На тумбочке рядом с моей кроватью лежит белый лист бумаги. На нём нет ни единого слова - это моё предсмертное письмо. Человек приходит в этот мир чистым, как сияющий своей белизной, совершенный по форме бумажный лист. Уходя я должен быть лаконичен так же, как и при рождении.
Я счастлив. Я не боюсь смерти. Я погружаюсь в Танатос...
Послесловие издателя.
Я не знаю, как относиться к этой рукописи и к изложенным в ней идеям. Знающие люди - профессора нашего Университета - убедили меня, что никакая это не философия, а обычный бред сумасшедшего. Я так и не получил никакого официального уведомления о смерти автора - возможно, его просто забыли выслать, возможно, оно потерялось...Могло случиться и так, что затея его не увенчалась успехом, и он проходит курс лечения в одном из диспансеров - я не знаю. Все попытки узнать что-либо об этом человеке были тщетны: его имя и фамилия, которые я не привожу из этических соображений скорее всего выдуманы, ибо их не ни в одной базе данных.
Тем не менее, я счёл нужным после истечения года со дня получения материала, опубликовать его с тем, чтобы дать возможность читателям ознакомиться с одной из точек зрения на проблему жизни и смерти. Думаю, это принесёт определённую пользу...
С-Петербург, 2000г.