Борис Борисыч ждал сына ранним утренним автобусом, нервничал немного, не спал всю ночь — сын Вовка ехал на серьезный разговор, как пошутил по телефону. Борисыч понимал, что в каждой шутке есть доля шутки, а потому, хоть и знал наверняка, что сын --сам уже человек не молоденький, не обидит отца, но перебрал в голове все возможные варианты этого самого, серьезного разговора.
Пока заваривал чай, наблюдал, как Володя идет по деревенской улице, здороваясь с каждым соседом, останавливаясь на минуту у каждой калитки, неспеша приближается к родному дому.
Делов-то оказалось — подумаешь «серьезный разговор»! Закономерный, нормальный, жизненный вопрос возник на повестке дня. Поговорили, Борисыч, само собой, дал добро, Вовка наколол дровец на недельку, да после обеда засобирался обратно, домой, в столицу.
— Ты ж, батя, согласен? Ты ж не подумай чего. Живи хоть сто лет еще, нам твои деньги не нужны, просто мы ж за тебя переживаем, а ездить постоянно чего вот, если мы тут рядом под боком, дача у нас есть, опять же. Куда ж ее девать — прямо под боком, семь километров от города, одна остановка на электричке, машина есть, внуки твои, слава богу, все и с жильем, и с машинами... Просто, сам понимаешь, возраст же у тебя не шуточный, через пять лет сотня стукнет. Давай, батя, продадим это твое имущество, да перебирайся ближе к ванне, да теплому туалету уже. Хватит. Две курицы тут у тебя остались, да пару бабок знакомых, а там все в куче будем, все веселей. Я в шахматы с тобой каждый вечер играть буду, клянусь, батя, — сын не то, чтобы извинялся, но подбадривал Борисыча.
А подбадривать старика уже и не надо было давно. Сын звал постоянно перебраться в город к нему. Места в квартире хватает, невестка хорошая, в жизни Борисыча не обижала, а годы-то уже какие. Да чего грешить — сам он давно хотел переехать туда, где не надо рано с утра вставать, печь растапливать, а природы и там, в городе, хватает — Вовкина квартира прямо напротив парка большого, сиди себе на лавке среди деревьев, да и дыши. А сердце давно -- ни к черту, случись что, так и «скорую» не успеешь вызвать. Да и поедет ли кто к такому древнему дедку.
Деревня Борисыча когда-то была у черта на куличках: до города далеко, транспорт не ходил, реку размывало, так и по полгода до цивилизации не добраться было. А теперь-то! И мост построили, и маршрутки ходят, и коттеджей, вон, каких понатыкали кругом. Элитным местом стала Боярка. Земля дорогущая, выручить можно за старый домик столько, что и на новый в ином месте хватит с лихвой. Конечно, продать надо, да деньги сыну отдать в качестве благодарности за то, что досмотрит да похоронит по-человечески.
Что и говорить, Борис Борисович чувствовал себя счастливым человеком. Войну прошел, живым остался, с женой всю жизнь в любви и понимании прожил, сын — отличный человек, внуки толковые, здоров еще более-менее. Других старых бросают и даже не наведывают, а к нему ездят да все уговаривают перебраться к ним, чтоб заботится, досматривать. Волнуются. Хорошие люди у него получились — что сын, что внуки.
Володя вечером перезвонил, сообщил, что добрался нормально, да просто спокойной ночи пожелал, а Борисын сам ему напомнил: «Ты ж, Вовка, дело это не кидай, объявление о продаже запускай в дело, продавай, надо за лето–то продать, а то потом сад почернеет, слякотно во дворе будет, кто ж купит. А щас красиво, сад цветет».
По первой же рекламе приехали крутые мужики какие-то на джипах, ходили, шагами мерили, сколько от ворот до реки и до леса. Борисыч понял, что до хаты его дела этим покупателям вовсе нет, так и не звал даже внутрь. Ясно дело, снесут эту избу, да коттедж поставят с видом на реку. «Ну, это их дело уже», — сам себе гундел под нос старик.
Уехали, поблагодарили, спросили, когда сможет выехать хозяин, освободить помещение. Борисыч развел руками: «Дак я че мне тут собирать, освобождать? Брать из дома нечего — все есть у сына. Фотографии, одежу какую-никакую возьму. Это — полдня. И полдня на прощание с соседками, по сто грамм выпить, да и…Сыну звоните, когда заберет, тогда и переезжайте. И деньги — ему, все бумажные дела — к Володе, Владимиру Борисовичу, хлопцы».
— Да, батя, получилось быстрее быстрого. Сам не ожидал. Первые же позвонили, да купили, видишь. Хорошо. И не торговались даже. Так что ты теперь у нас — богатый завещатель, завидный жених — это все твое, сам распорядишься, как помирать соберешься. Держи, — Володя подал пухлый конверт с деньгами и продолжал укладывать в большой заграничный чемодан главную ценность — мундир отца, бывшего майора, аккуратно поправляя многочисленные ордена и медали, позванивающие серьезным и грустным металлическим голосом.
— Вот и хорошо, вот и хорошо, Вова. Ты не думай, я не жалею. Я созрел давно к тебе перебраться, ничего меня тут не держит, иной раз просто поговорить охота, а не с кем. Я по ночам не сплю, сам с собой разговариваю. Особенно вот перед маем, война вспоминается так ясно, будто только что вернулся домой, — Борисыч говорил честно, собирался легко, без сожаления.
— Ой, батя, сейчас у тебя столько дел будет! Лешка наш семейное дерево в интернете делает, про награды твои по памяти пишет, а сейчас ты ему все подробненько расскажешь и про ордена, и про медали, и про то, как добывались они. Пусть будет внукам – правнукам память навсегда о войне, а то сейчас малышня не понимает, что за праздник такой отмечаем каждый год, в какой, такой войне и кто, кого убивал. А надо, надо же знать про своего деда, по крайней мере. Вот по ночам не себе под нос бубнить будешь, а внукам расскажешь, запишем все в летопись семейную. Интересно-о-о! И обязательно пойдем на парад Победы девятого, мундир свой наденешь, награды все начистим до блеска, цветов купим, да? Да, батя?!
— Да, Вова, пойду. Хочу. Раз уж я задержался еще на земле, за всех схожу. Надо. Ребят своих вспоминаю, сердце заходится до сих пор. Такими молодыми полегли, до сих пор не могу отойти я от этой войны, вспоминать не хочу — само вспоминается. Как вот ночку поразговариваю с ними, так на утро сердце окаянное колотится, из груди выскочить норовит. Пойду на парад, отдам долг своим ребятам, спасибо тебе. И дом-то продался как вовремя — прямо подарок к 9 мая. Как специально.
К городу подъехали быстро, но пришлось встать надолго в пробке — для репетиции парада двигалась и двигалась военная техника. Дед, разинув рот, прижался щекой к стеклу автомобиля и смотрел на эти признаки и войны, и победы, и мощи, вспоминая что-то свое. Вздыхал.
— Слушай, батя, а не рвануть ли нам в объезд? Я думал, завтра… А раз уж тут застряли, сейчас и заскочим на рынок, — И Володя, развернулся прямо на двух сплошных и съехал на кольцевую, пока Борисыч осмысливал его предложение.
— Рванем прямо сейчас — приодеть тебя надо бы. А то ты у нас в деревенское облачен, старухи наши во дворе засмеют, за Лешего примут. А мы ща тебе и курточку, и штанишек каких-нибудь прикупим, костюмчик, костюмчик спортивный. Даже лучше сейчас — завтра наро-о-оду будет — тьма.
— А! Ну, давай, давай, сынок. Я не против, как скажешь. Позорить не буду, давай пиджачок какой городской купим, согласен, согласен, — улыбался и заглядывал в зеркало в глаза сыну - водителю Борисыч.
В воротах огромного рынка Бирис Борисыч остановился, застыл, как мумия от открывшейся перед ним картины.
— Господи! Я на войне столько народу не видел! Кишмя кишит! Да что ж им тут всем надо?! Господи, сколько народу-то, как бы не потеряться. Тут, если разминешься – три года искать будут, Вова!
— Не бойся, найду быстро, если что. Иди рядом, сейчас подумаем, где тут на тебя что поискать и двинемся, — Володя отвел отца к сторонку, в начало первого торгового ряда. — Ты, батя, тут потусуйся. Тут самое интересное — блошиный рыночек. Вот — всякие вещички старинные, винтики, гаечки… Ты тут погуляй, а я сбегаю деньги поменяю. Далеко, не потащу тебя. На, мою кепку красную, я тебя сразу опознаю. Не бойся, гуляй тут, из ряда не выходи, главное, ладно?
Он надел на седую голову отца бейсболку с надписью «Динамо» и быстрым шагом пошел сквозь толпу, против течения.
Очередь в обменник была с километр, но стоять пришлось — за доллары никто не продаст, это точно.
Уже на подходе к тому самому, блошиному ряду, Володя посторонился — «скорая» пробиралась, ревя пронзительно на весь рынок, заглушая даже громкие рекламные объявления диктора.
Он отступил в сторону, подождал, пока машина проехала медленно, сигналя зевакам, бредущим по ряду в ту же сторону, что нужно было и ему. И вдруг что-то екнуло — к кому же еще эта «скорая», не с его ли батей что случилось, на сердце со вчерашнего жаловался? Володя, расталкивая локтями толпу, двинулся почти бегом к началу ряда.
Отец уже полулежал а машине, над ним зависли врачи — так и есть, «скорая» явилась к нему, Борисычу.
— Да, ему сталя плёхо, он вон там поругался с продавцом. Тот ему нагрубиль, дедушка ваш плакаль, кричаль, хотель милицию вызвать, — объясняла какая-то китаянка – торговка почти на чистом русском.
— Какой продавец, я не понял? — никак не «въезжал» Володя. — Мой отец ругался? Не поверю. А милиция тут причем?!
— Так и мы ему объясняли, дедушке, что милиция заодно с ними, все повязано, ничего не сделаете, а он… Он так плакал, кричал, ругался на всех нас, очень сильно плакал, а потом ему плохо стало, вот мы и вызвали… - пояснила продавщица газетной лавки.
Володя не понял ничего, да и не до этого было. Борисыч скоро пришел в себя, после укола задышал ровно, ехать в больницу наотрез отказался, тем более и врач «скорой» так понятно пожала плечами на вопрос Володи — старый уже, мол, чего везти куда-то.
Володя отвел отца в машину, выслушал его, обнял, вытирая слезы, льющиеся рекой из потухших глаз, посидел, подумал минут пять и вышел из машины, наказав: «Я быстро, смотри, опять тут у меня не... держись».
Там у прилавка, где только что стояла «скорая» никто и не собирался расходиться — спор, чуть ли не доходящий до драки, был в самом разгаре». Продавец с красной мордой, торгующий какими-то монетами и наградами всех времен и народов, отбивался от тех, кто был на стороне старика, получившего только что сердечный приступ.
— Да ты понимаешь, что такое для него эти ордена – медали?! Он воевал, для него это стресс какой! Это для нас — значки, бантики, а для него…
— Ворованым торгуют, совсем обнаглели, подонки! — еще один старичок тряс клюкой над прилавком, застеленным красным бархатом.
Володя постоял молча, послушал, потом подошел, раздвинул всех спорщиков, протянул раскрасневшемуся толстяку – продавцу конверт.
— Отбери все награды Отечественной. Отсчитай отсюда, сколько надо. Быстро давай!
Тот сначала не понял, потом трясущимися руками стал снимать с бархата ордена, медали, значки, бормотал что-то под нос, то брал калькулятор, то опять клал его в сторону, считая что-то в уме. Наконец, всю гору, сверкающую золотом – серебром, сложил в коробку из-под обуви, взял из конверта большую половину купюр, показал Володе, как будто испрашивая его одобрение, протянул и коробку, и похудевший конверт покупателю наград.
Парад смотрели с балкона. Борис Борисович, красивый и торжественный , сидел в высоком кресле, которое Володя вынес специально по такому случаю для отца из своего кабинета. А как только пролетели над площадью истребители, вся семья вышла из подъезда, чтобы вместе с дедом – ветераном принять участие в шествии таких же, как он, выживших в той войне. Толпа празднично одетых, сверкающих наградами, стариков собралась на площади Победы, где их поздравляли начальники города, фотографировали журналисты из разных газет, снимало местное телевидение. Борисыч присел у Вечного огня и открыл коробку.
— Па, а зачем? Ну, понятное дело — взял награды с собой, чтоб в Параде поучаствовали, а тут зачем? Что ты делаешь-то? — Володя закрыл спиной отца, на которого уже навели объективы изумленные журналисты. Странно как-то — сидит ветеран у Вечного огня с коробкой, доверху наполенной наградами, у самого — вся грудь в орденах…
— Так я ж специально взял, освятить-то где-то надо. А то вот в музей сдадим, там уж кто это сделает?
— Пап, тут же не церковь, вставай.
— А чем тут не церковь, если люди приходят поклониться погибшим, да головы склоняют, поминают. Самая что ни есть церковь — Вечный огонь. Вечная вам память, люди добрые, вечная память, — и Борис Борисыч, как перед распятием, перекрестился, закрыл коробку и пошел по проспекту, махая приветственно всем, с кем встречались его глаза — «С днем Победы »!