Катя уходила из школы, в которой проучилась девять лет, в лицей, а Роза оставалась. У родителей Розы есть возможность платить за обучение, а у Катиной мамы - нет.
- Как же так? Все время вместе, с детского сада, а теперь Кати не будет рядом.
- Меняется жизнь, - монотонно повторяла Анна Олеговна, - модная, чуть высокомерная женщина, средних лет, являвшаяся матерью Розы.
Лицей был для одаренных детей, тут у Кати все нормально - одна "четверка" в аттестате,. школа искусств за плечами, знание французского языка, недаром же на городской Олимпиаде первое место! Но один минус – лицей этот, для обеспеченных родителей.
Мама так старалась, чтобы Катя всегда и во всем была не хуже Розы. Она сама шила и вязала ей вещи. Они бывали даже лучше, чем фирменные у подруги. Но вот теперь... Негде взять этих денег. Как надоело, что каждый месяц надо считать эти жалкие гроши. Почему такая несправедливость? Ведь мама Розы постоянно "занята" массажистами, парикмахерами, заботами о моложавости и дорогой парфюмерии. Почему-то стало раздражать, что ее же мама вечно считает деньги. Клад бы, что ли, где найти.
- Кать, а ты спонсора найди, - бросила, шутя, подруге в лицо Роза.
Тогда впервые, как от пощечины, передернуло лицо Кати.
- Ты что же, подруженька, ставишь меня на место, мне отведенное? - неожиданно зло среагировала Катя.
Роза засмущалась и, по обыкновению, полезла обниматься: "Ты что, я же пошутила, ненормальная".
Тогда Катя впервые заметила истинную разницу между своим домом и домом подруги, и жалкими показались мамины потуги изобразить "фирму" из своих подделок. Правда, никто не сомневался в их подлинности. Даже мама Розы сказала, что только большие специалисты смогут отличить вещи Кати от Розиных. Боже мой, у них даже разница в именах была существенная: Роза – что-то величественное и царское, Катя – простое, русское.
Однажды Роза пришла в школу радостная и сказала, что она поступает в лицей при университете, и теперь у нее на много лет вперед судьба расписана.
- А как же наша мечта - в МГУ? – расстроено спросила Катя.
- Не те времена, - с интонацией своей мамы произнесла Роза. - Мечты...
- Для мечты все времена хороши, - тихо ответила Катя, и у нее возникло ощущение, что между нею и подругой опустилось стекло. Она видела Розу, могла дотронуться до нее рукой, но что-то ушло, исчезло.
Никогда прежде Катя не знала, что такое зависть, а теперь какая-то тупая боль точила постоянно.
- Знаешь, доча, я вот никогда не была завистливой, так мне...
- Так тебе так хорошо жилось, - перебила Катя мать.
Мама подняла беспомощные детские глаза на дочь и пыталась понять, не могла поверить, что ее Катя может так небрежно - со своей матерью. Они же всегда были подругами... Что с девочкой?! Это, наверное, от ее переходного возраста, и она спокойно продолжила свою непонятную для дочери "мышкину" работу.
Впервые Кате было не жалко рано поседевшей материной головы, и даже вызывало раздражение, что волосы были кое-как причесаны, а халатик от бесконечных стирок обесцветился и был заштопан - перештопан.
Катя быстро переоделась в лже-фирменные брюки, набросила на себя мамину футболку, и отправилась к Розе.
Дверь открыла заплаканная и непривычно растрепанная мать подруги. Она молча пропустила Катю, совершенно не обращая на нее внимания, увлеченная очередной ссорой с мужем, выкрикнула в глубину комнаты:
- Думаешь, мне нужны твои деньги?! - Анна Олеговна схватила с тумбочки сумку и, достав из нее пачку купюр, стала мелко-мелко их рвать. Катя прошла через холл к комнате Розы и увидела, как Виктор Павлович, с кривой улыбкой на лице достал из кармана пачку долларов и медленно стал их рвать на такие же мелкие кусочки, как и жена. Потом он, дурачась, начал обсыпаться ими. А Катя никак не могла оторвать взгляд от его рук и уйти к подруге в комнату. Наконец, она открыла дверь и увидела на тахте Розу, смотрящую модное музыкальное ток-шоу в наушниках.
- А твои ссорятся, - сообщила Катя.
- Да ну их, надоели, - лениво произнесла Роза, даже не удосужив подругу вниманием.
Катя хотела сказать подруге про деньги, но почему-то передумала. "За что Розе такое счастье? - опять с болью подумала Катя. - И в лицей она может, и видик у нее, и..."
За дверьми раздавались крики, а Роза все так же покачивалась в такт музыке, не реагируя на посторонние звуки.
У Кати не шли из головы те обрывки разноцветных бумажек, что валялись сейчас в холле. Роза даже не обратила внимания, когда подруга вышла из комнаты и, прикрыв за собой дверь, ушла. Родители Розы притихли, а на полу, до самых дверей прихожей, так и валялись конфетти из денег.
Ничего, не видя и не слыша, шла Катя по улице. Она даже не фиксировала, как обычно, сколько глаз споткнулось о ее ладное тело в "фирме".
Рядом притормозил "Мерседес". Из него выпорхнула Ленка Сидорова, которая ушла после девятого класса в ПТУ, где готовят художников народных промыслов.
- Ой, Катюш, привет, а Роже говорит, что хочет познакомиться с этой русской боярышней. Представляешь, он девочек называет боярышнями, а они от него просто с ума сходят, - как, всегда не слушая никого затороторила Ленка.
- Роже?
- Ага.
- Француз что ли?
- Француз!
Из машины вылез лысый дядька со сладкой улыбкой и на ломаном, но довольно хорошем русском языке попросил Ленку представить его русской боярышне. Ленка закатилась смехом и жеманно сказала: "Моя бывшая одноклассница, боярышня Екатерина".
Французик взял Катину руку и поцеловал ее, а потом перевернул и стал медленно целовать вначале ладонь, потом все выше и выше. С непонятным для Кати смыслом он целовал пульсирующие на сгибе руки голубые венки, но, когда он приподнял рукав ее спортивной футболки, она будто проснулась и выдернула руку. Ленка чуть прокуренным детским голосом что-то щебетала, а Катя никак не могла вырваться из черных обволакивающих глаз, как там его, Роже, что ли. Он, как гипнотизер, молча улыбаясь, как зеркало, тонко реагируя на всякое изменение выражения Катиного лица каскадом приятно-сладких гримас, уже усаживая девушку рядом с собой в сказочную машину. Они тронулись с места.
- Едем к нам в гости, - не спросил, а сообщил заморский гость.
Но тут Катя опять "проснулась" и твердым голосом попросила высадить ее у автобусной остановки.
- Нет, - твердо возразил Роже и, лихо сделав поворот, по Ленкиной подсказке, повез Катю к себе домой...
***
Мама, словно скульптура, не изменила ни места, ни позы, так и сидела за столом. Услышав, как хлопнула дверь, она вскочила, побежала на кухню, захлопотала, засуетилась.
- Ты знаешь, я нашла в парке местечко с крапивой и такую замечательную молоденькую крапивку нащипала. У нас щи с крапивой, - мама вглядывалась в Катино лицо. - Капуста сейчас такая дорогая, а с крапивкой так вкусно...
- А в войну лебеду ели, лепешки пекли. Ты там не нашла лебеды? - спросила безо всякой интонации Катя, без сил опускаясь на рядом стоящий стул.
- Что? - не поняла мама. - Какой лебеды?
Она опять испуганно глянула на Катю своими синими круглыми глазами. Протянула руку, чтобы потрогать лоб дочери, но от тяжелого взгляда дочери, рука так и застыла в воздухе.
- Что с тобой, заяц?
- Не зови меня так, я же просила! - швырнув ложку, так и не попробовав щей, прокричала Катя и убежала за шкаф в свой угол, который они с мамой отгородили для нее от их комнаты.
Катя зло плакала, а мама сидела на кухне, прижав маленькие ручки к бешено колотящемуся сердцу, и тоже плакала, не замечая слез, не вытирая их и не всхлипывая.
Катя не помнит, как уснула, а когда проснулась мамы уже не было, она понесла в ателье прихватки, которые шила ночью.
Катя вспомнила, что не написала на завтра сочинение.
Она открыла тетрадь и прочитала три темы: "Мой любимый женский образ в литературе", "Мой идеал мужчины" и "Сонечка Мармеладова - идеальный женский образ".
Что с ней случилось, она не могла объяснить, но, схватив ручку, стала писать в раскрытой тетради: "Ненавижу, ненавижу, ненавижу..." И так до бесконечности, крупно и мелко, ставя запятые, точки, вопросительные, восклицательные знаки, многоточия, прорывая в странице дырки. Пока ее словно бы не разбудил телефонный звонок. Голос Лены и ее сбивчивый рассказ о том, что Роже просто заболел ею. Не дает Лене покоя. Все спрашивает, интересуется, где его Катенька...
Кстати, блеснешь знаниями французского, недаром же на городской Олимпиаде первое место!
Катя помолчав минуту, воспринимая слова Лены, спросила глухим, незнакомым, даже самой себе голосом:
- Где? Куда? Во сколько?
На другом конце провода наступила пауза, и Ленка обалдело спросила:
- Катя, ты ли это?!
Мама Кати пришла домой, когда дочь уже ушла. Она думала, что Катя нервничает оттого, что Роза переходит в другую школу, а ведь, если по чести да по совести, так это бы ее Катеньку надо в этот самый лицей.
В этот момент ей на глаза попалась тетрадь дочери, исписанная вкривь и вкось.
- Боже мой, что это? - Регина Николаевна схватила тетрадь. - Деточка, милая, что с тобой? Где она, что с ней? Куда бежать?
Регина Николаевна бросилась к телефону, но в сердце опять зажгло, заломило, как это часто бывало в последнее время. Она достала из карманчика валидол, положила под язык и стала уговаривать себя:
- Все хорошо, все нормально, нужно успокоиться.
У них все хорошо. Все есть, они справятся. К осени она сообщит, что повышает оплату за машинописный лист. Она уже чуть сэкономила и купит Кате обещанные сапожки, а из двух детских шуб сама сделает ей такую "фирму", что закачаешься. Ничего, доча, прорвемся. Вроде бы и от сердца отлегло. Надо позвонить Розе. Дочь, наверное, у них видики смотрит.
Она набрала номер подруги дочери. Никто не отвечал. Она совсем успокоилась: своими наушниками уши закрыли.
Правда тревога осталась. Она опять набрала номер. Ответила Роза.
- Скажи Кате, что я устрою ей головомойку, пусть выходит, я встречу.
- А ее у нас нет, - растерянно ответила девушка.
- Уже вышла?
- Ее и не было, мы только что с загородной дачи вернулись.
И тут же предчувствия Регины Николаевны накрыли ее черным ужасом.
- Боже мой, а где же она?!
- Я не знаю...
- Роза, если она придет, позвони мне, пожалуйста.
- Хорошо. До свидания.
Когда Регина хотела уже набрать номер милиции, кто-то стал неуверенно возиться с замком. Она глянула в глазок.
- Ах ты, негодная девчонка, - руки дрожали. Регина никак не могла открыть цепочку. Кто-то поехал на лифте вниз. Резкий, непонятный и непривычный запах ввалился вместе с Катей в распахнутую дверь.
- Ты знаешь сколько времени? - непривычно повысила голос Регина Николаевна, но тут же осеклась, глядя на белое лицо дочери, из рук которой она взяла сумочку, а из выпали пачки зеленых купюр…
Она подхватила оседающую дочь, не помня себя, втащила в комнату, уложила на диван, со скоростью молнии принесла мокрое полотенце.
- Ты пила вино? - потрясенно спросила она у дочери, когда та открыла глаза. - Ты пила вино? Где? С кем?
Она стягивала с Кати темную мини-юбку, которую связала точь-в-точь, как у ее подруги, расстегнула кофточку. Вот и лицо у Кати порозовело, глаза стали осмысленными, потеплели. Все еще бледные губы прошептали: "Ма... мамочка..." Ее вдруг стала тошнить. Регина Николаевна металась, убирая, принося тазик, воду. Тошнота ушла, глаза дочери ввалились, губы, наоборот, стали воспаленно-красными, она лежала на двух подушках, уставившись в потолок, не отвечая на отчаянные вопросы матери, где была, с кем.
Только уже на ее крик: "Я вызову скорую, что с тобой?" - Катя села, обняла мать. Такую маленькую, такую беспомощную, и сказала: "Мам, ты какую-нибудь молитву читаешь? Научи меня".
Регина Николаевна обняла дочь и плакала навзрыд. Глаза Кати были сухие и огромные-огромные.
- Я так люблю тебя, мамочка, я так тебя люблю. Господи, прости меня, прости, если меня еще можно простить, прости...