По дороге через Кабарду

Артэм Григоренц
  В свое время дизайнеру одежды Петику Зураеву, тому же Петрику, хотя ему больше всего нравится, когда его называют Патриком - пришлось здорово побегать вместе с Гогой Бенидзе, чтоб открыть то, единственное в Тбилиси специализированное кооперативное ателье пошива мужских сорочек. Ушла уйма сил, энергии на оформление документов, убеждения и выклянчивания в Министерстве легкой промышленности нескольких вполне пригодных швейных машин, лежавших без дела на складе какой-то фабрики.  Чего стоила одна только нервотрепка с подбором швей из выпускниц профтехучилища! А поиски подходящих тканей, ниток, пуговиц, – непременно перламутровых с четырьмя дырочками, –  и другой фурнитуры. И все это в условиях тогдашнего всеобщего дефицита… А в 1991 году, после беловежского сговора, как оказалось, псевдокоммунистов, когда пала руководимая ими Советская страна, а с нею, с такими трудностями народившаяся сеть кооперативов, Патрику с Гогой не осталось ничего иного, как свернуть дело и искать  новое поприще. Всеобщее безденежье, регулярные отключения электричества, газа, транспортный коллапс вынудили Патрика податься в Москву. Вместе с некими тбилисскими корешали он там  занялся бизнесом в хорошо знакомой ему сфере готовой одежды.

 Давнишний стиляга-штатник, всегда изысканно одетый чистюля и аккуратист, Патрик здорово разбирался в тонкостях заморских шмоток, одним из первых в городе стал носить темно-синий клубный костюм с золочеными пуговицами и серыми брюками – «траузерами на зиппере», фирменные сорочки «батен», туфли «инспектор», галстуки – исключительно «тревира». В одно время он   наладил  творческие связи с корифеями кутюра Зайцевым и Юдашкиным и сумел бы запросто стать таким же популярным, если бы не пристрастие к спиртному.

В Москве, во время очередного запоя, компаньоны отправили его обратно  в Тбилиси, на попечение одинокой, рано овдовевшей старшей сестры, очень талантливой художницы Любы. Узнав, что ей каким-то образом удалось привести брата в норму, товарищи тотчас позвонили с предложением войти в директорский состав их нового швейного ателье. Патрик тотчас собрался в дорогу. Лететь  на самолете исключалось – денег  было в обрез. До Владикавказа добрался на маршрутке, а там пересел на поезд.Пассажиров там было совсем немного. Проводница, бойкая, круглолицая крашеная блондинка, узнав, что он, как и она, осетин, прониклась к нему особой симпатией и предложила доверить ей имевшуюся у него валюту, так как, сказала она, на территории Кабарды возможны осложнения. Недолго думая, Патрик вручил ей свои 30 долларов.

 Перед самым отправлением поезда  в купе поднялся единственный попутчик, почти ровесник Патрика,  тбилисский армянин Рудик. Он ехал в Ростов, на похороны младшего брата…   
 
   Чуть забегая вперед, скажу, что  в Москве у Патрика снова начался запой, и  он был тут же отправлен обратно, и чуть не на следующий день пришел ко мне домой весь взъерошенный:
  - У тебя всегда есть выпить! Если сейчас не нальешь, серьезно говорю, завтра придешь на мою панихиду!
  Мне ничего не оставалось, кроме как исполнить просьбу. Я достал из бара коньячный напиток собственного изготовления. В ту минуту  ничем другим помочь ему было невозможно. Опрокинув полную рюмку, он будто протрезвел:
  - Я расскажу мою историю… Ты обязательно напиши!..

   Случай сразу врезался в память, но что-то все-таки не укладывались в сознании. И лишь спустя почти двадцать лет, когда я с помощью Интернета узнал о тогдашних  экономических реалиях Кабарды, то уже уверенно взяться исполнить обещанное.
 
 Итак, Патрик быстро сблизился со своим попутчиком и через полчаса уже знал о нем немало подробностей. Рудик был ювелиром,   но не работал. «Где сейчас у людей деньги для заказа золотых изделий, хлеб не на что им купить!» - пояснил он. Живет в Варкетильском массиве. Был женат на одесситке, после 1991 года та стала настаивать на отъезде. Рудик отказался. Тогда она уехала одна и оформила развод. Рудик не сопротивлялся.  У Патрика почти такая же история. И его жена  несколько лет тому назад, тоже, забрав ребенка, укатила куда-то в Европу.Сегодня от них ни слуху, ни духу…
 
Умерший в Ростове Рудикин брат был связан с какими-то деловиками. Но пошли слухи, что те обанкротились на каких-то поставках спирта и подсолнечного масла. Брат не верил, требовал показать хоть одного партнера по их неудачной сделке. Но безрезультатно. Тогда он привлек для разборки «авторитетов в законе». Те постановили возместить брату убытки. Казалось бы все уладилось. Но, увы, вскоре кто-то сообщил Рудику, что брат упал с балкона и разбился. Других подробностей Рудик не знал, и все повторял: «Я сто про уверен – убили! Брат не был лунатиком, чтоб по балконам, по карнизам лазить!» Патрик посоветовал Рудику сдать проводнице имевшиеся у него деньги, но тот, видимо, не доверился. Однако признался, что везет с собой собранные в долг 250 долларов. Он запихнул их в спичечный коробок и сунул в носок.

Вскоре в купе заявились два милиционера. Один из них, смуглый верзила, на вид тяжеловес борец, с торжественной суровостью и с заметным акцентом заученно произнес:
  - Вы на территории Кабардинской республики! По особому распоряжению местной администрации обязаны предъявить декларацию на провоз валюты! При попытке утайки все будет конфисковано! Советуем честно сообщить  о наличии!
   Свирепо оглядев пассажиров, он всем своим видом выявил решимость раздеть их догола и начать обыск.    Другой милиционер, щуплый, славянской наружности, только молчал и отводил взгляд.

  Патрик сказал, что у них нет денег даже на сигареты, и, набравшись нахальства, попросил закурить у молчуна. Чернявый ответил за двоих, что они  не курят и подступил к Рудику. Тот чуть поежился, но взял себя в руки и уверенно ответил:
   - Послушай, брат. У меня погиб младший брат. Я еду хоронить его . Все что у меня есть – предназначены для этого!
 - Это не имеет значения. Все равно нужна декларация!
  - Что не веришь?! - воскликнул Рудик, - И вообще, сколько мы имеем право провозить через вашу территорию!
  У милиционера заходили желваки на скулах:
  - А-аа! Хочешь по закону! - сильнее завертел глазами милиционер - На одно физическое лицо свыше 1000 не декларируется!.. Устраивает?
  - Ну и все! - обрадовался Рудик, - У меня всего 250!
  - Покажи! - милиционер сдвинул зрачки.
  - Говорю, всего 250! Я ведь мог сказать, что у меня вообще ничего нет!
  - Мог, не мог, не знаю!.. Сказано, покажи! И вы тоже! – повернулся он к Патрику. Патрик развел руками:
  - Я доллары вообще в своей жизни не видел! Что показать, это? - он достал из кармана горсть мелочи.
  - Ты нам тут зубы не заговаривай! Выкладывайте всю валюту на стол! Все, что есть! А не то ссадим с вагона и отведем в отделение!
  - Слушай, брат, - мягко обратился Рудик к милиционеру, - ты же кавказский человек, неужели не понимаешь? Еду на похороны родного брата в Ростов! Эти деньги добрые люди мне дали взаймы понемногу. Дай мне доехать до места, исполнить свой братский долг. И когда все закончим, на поминках выпьем и за тебя, и за всех твоих близких.
  - Это твое дело, - чуть мягче ответил милиционер. - Но все-таки покажи. Сколько у тебя там?
  - Что за такой человек! -  рассердился Рудик, вытащив из носка коробок,  - Вот, не веришь?!

   Верзила почти вырвал  его из  Рудикиных рук. Пересчитав сумму из пяти, десяти и других долларовых купюр, принял особенно суровый вид:
  - По распоряжению местной администрации это изымается в пользу нашей республики! - Милиционер протянул коробок, в котором осталось-таки 50 долларов. Остальные перекочевало в его папку, похожую на обширный планшет для рисования.
   На миг Рудик потерял дар речи, перехватило дыхание:
  - Ты что-о-о! - Рудик схватил милиционера за руку. Ты же сказал, «свыше тысячи»!
  - Спокойно! – рявкнул тот и отдернул руку к торчащему из кобуры пистолету. – У нас нету времени сейчас давать разъяснения! Если хочиш, слезиш щас же на остановке и в отделении! Там тебэ втолкуют!
  - Слушай брат, я же сказал, на похороны еду,- взмолился Рудик. - Будь человеком! В Бога не веришь?! Брата еду хоронить!
  - Не наше дело, куда  ты эдиш? – с еще большим акцентом отрезал милиционер, как-то подчеркнуто пренебрегая мягким знаком. – Покажи заверенную телеграмму о смерти!
 Рудик  беспомощно развел руками:
  - Мне по телефону звонили! Какая еще телеграмма?!
  - Какая надо!.. В другой раз уже будеш знать. Как ехат без телеграммы!- Верзила сдвинул назад фуражку, выпятил грудь и, толкнув вперед  так и не проронившего слово напарника, важно вышел в коридор.
  - «В другой раз» чтоб ты ехал на похороны своего брата! - крикнул Рудик вдогонку и, зажав ладонями виски, склонил голову над купейным столиком.
В ответ глухо послышалось:
  - Но-но!.. Полехче на поворотах, а не то вообще не доэдиш до места!

  Минут пять, Рудик просидел не шелохнувшись. Патрик  тоже был в трансе.
  - Ну, что, мальчики, я же вас предупреждала!..- просунулась в дверь расчувствовавшаяся проводница. – Но, скажу вам, скажите спасибо, что этот гадюка  что-то оставил! А то ведь последнюю копейку, бывает, отбирает, ни на что не смотрит!.. Я сейчас вам крепкого чаю заварю, очухаетесь хоть немного, а то на вас лица нет! Женщина принесла два стакана ароматного чая в традиционных для железнодорожного сервиса подстаканниках. Вместо сахара - по одной конфетке «Ласточка», скорее всего из собственных запасов. Рудик разжевал конфетку с таким остервенением, как если бы ему под зубы попал только что ограбивший его милиционер. Почти залпом опорожнив стакан чая,  сомкнул веки. Затем вскочил с места:
- Нет, не могу в себя прийти!… Мне бы чего-нибудь покрепче!.. Чувствую себя так, как если бы одним махом отрубили обе руки! Пойдем в вагон-ресторан,  угощаю!
- Я завязал! Не пью… Хочешь, скажу, чтоб еще заварила чай, покрепче?
- Нет, не поможет!.. Прошу, пойдем, ты не пей, только компанию составь! К тому же что-нибудь покушаем. Я сейчас так проголодался, готов целого барана слопать.
 Патрику пришлось согласиться. В вагоне-ресторане было безлюдно. Один только худощавый, юркий буфетчик, лысый, чисто побритый, с черными узенькими усиками, похожий на суслика. Он что-то сосредоточенно записывал в блокнот.

 Патрик обратил внимание на несколько мух, роившихся в самом центре вагона. «Интересно, залетные они или местные обитатели?» - подумал он. Когда-то он поступил на биологическое отделение университета, но с треском завалил какой-то предмет, где нужно было вызубрить несколько сот каких-то латинских названий, был отчислен и два года отпахал в армии.
  Буфетчик охотно принял у Рудика купюру с изображением Александра Гамильтона - первого министра финансов Америки. Чуть прищурившись, он внимательно изучал, будто искал различия с тем обликом, который когда-то запечатлелся при их личных встречах. Еще проверил на свет водяные знаки, попробовал ногтем шероховатость участка под овалом портрета. И только после такой подробной экспертизы обменял на рубли, ниже самого низкого тогдашнего курса. Создалось ощущение, что он впервые в жизни положил в карман десятидолларовую. Заказали единственное, что в ресторане оказалось – довольно вкусные котлеты с картофельным пюре и лимонад. Роль официантки тоже исполнял буфетчик. Запечатанную водку дать отказался. Сказал, что это запрещено. И не поленился три раза, по требованию Рудика, подойти и налить ему по 100 грамм «Столичной».
 Как только возвратились, оба легли спать. Рудик отрубился сразу. Патрик еще долго не мог уснуть. Рудик во сне что-то бормотал, выкрикивал «Мама-джан!».
 Скоро сквозь размеренный стук колес Патрик услышал:
- Мальчик!.. Скоро Ростов, готовься!
А потом Патрика полностью разбудил сильнейший стук. Проводница дернула и раздвинула дверь, насколько позволил ограничитель:
- Мальчик, мы уже в Ростове! Через пять минут отправляемся дальше! Вставай! Подъем!..Подъем!..

 Рудик и не думал шелохнуться. И тут Патрик с ужасом обнаружил, что тот не дышит. Моментально открыл проводнице дверь, и оба убедились, что Рудик мертв. Его закрытые глаза свидетельствовали, что смерть наступила во сне. Тем не менее, для более подробных свидетельских показаний ростовская милиция сочла нужным высадить Патрика, заверив, что на следующий день его отправят другим поездом.
 Несколько часов в привокзальном отделении милиции вовсе вывели Патрика из равновесия. Измотали ожидание результата вскрытия и заключения экспертизы,  дача показаний. Тем более, что еще пришлось вынести общество  пожилого бомжа, смердевшего каким-то вонючим спиртовым перегаром, молодого наркомана, занудно убеждавшего куда-то «догнаться и заторчать на крыше». Особенное омерзение охватило от резко пахнувшего духами некоего женоподобного субъекта в шубе «под ондатру», когда тот нежно взял Патрика  чуть повыше локтя и, шепотом посоветовав не связываться с наркоманом, и попросил поцеловать у него «одно место». В ответ Патрик отдернул руку и послал на три буквы. На что тот смачно ответил: «С удовольствием!» и пересел к солдату сбежавшему из воинской части, за которым должны были приехать представители военной прокуратуры …

 Как только был подписан свидетельский протокол и Патрик оказался в поезде, он, машинально, сам того не зная как, отправился в вагон-ресторан и выпил первое, что ему дали из спиртного. Встретившие его в Москве приятели с ужасом обнаружили, что у него снова начался дикий  запой. На другой день ему купили обратный билет и сунули в карман немного денег. К счастью на перроне познакомились с отправлявшимся домой каким-то пожилым добрым тбилисцем, который обещал присмотреть в дороге за Патриком…
- Ну, ладно, случилось несчастье!.. Но неужели ты не понимал, что Рудика уже не воротить, – не удержался я от вопроса к Патрику, – Подвел и тех парней, и сестру, положившую столько труда на твое излечение?!.. И себе подножку подставил!..
- Может и понимал, но ничего не мог с собой поделать!.. Понимаешь, когда изнутри терзает какой-то вопрос, и нет ответа – теряю равновесие… Вот, смотри... Мы с тобой, и все наше поколение, послевоенное – прожили в мирной обстановке. Пионерами были, комсомольцами, и только слышали о мире, добре, дружбе. Никакого запаха крови не чуяли. Бомбежек, блокады и людоедства от голода, слава Богу, не испытали. И как это вдруг, вот так сразу, многие наши ровесники и те, что младше нас, пошли отнимать у людей добро, стрелять, убивать своих же, гражданскую войну затеяли?!.. И как у них рука поднялась? Как так, убить кого-то, войти в квартиру, снять люстру, утащить телевизор, холодильник?!.. Отвезти к себе… Поселиться в чужом доме, который не строил? А может там хозяева страшное проклятие оставили, не страшно?!.. Вообще, поражаюсь: как такие хищные люди обнаружились повсюду?
- Это мы с тобой  армию в стройбате откатали, а ведь были, кого стрелять да убивать там учили… Может в них и обнаружились? Выходит, обстоятельства стоят превыше человека !..
- Я в  танковой бригаде как раз и служил, и стрелял, и в маневрах участвовал. Но эти, твои «обстоятельства» на мне не отразились!
- На тебе нет, а на ком-то другом, наверно, отразились…- ответил я, не совсем уверенный в своей версии.

Мне стало очень не по себе. Я налил нам обоим. Залпом выпив, я почувствовал себя совсем уж муторно. Он принялся нажимать на кнопки пульта телевизора. На миг остановился на канале, где какой-то эксперт по кавказским вопросам разглагольствовал об экономической и политической ситуации. Что-то, хмыкнув себе под нос, переключил на мультик и налил себе еще рюмку. Я взял у него из рук графин:
- Больше не надо!
- Бог троицу любит! – выпил он, так и не притронувшись к конфетам.
 Недолго подремал в кресле,  ушел со словами:
- Когда-нибудь я прочту твой рассказ на мой сюжет?
- Думаю, что да…
  С тех пор мы ни разу не возвращались к этой теме. Патрика я вижу все реже и реже. Из дому он выходит редко. Встречая его сестру, она говорит, что время от времени выпивает, но уже немного. Недавно моя жена видела его на улице. Он сильно сдал, постарел, и очень похудел.
- Просил передать тебе привет! - сказала мне жена. - Но ты бы однако видел какие на нем были симпатичные сорочка и берет, да еще брюки, этакие, элегантные! И где сумел подобрать такой общий тон?..
- Этого у него не отнимешь никогда, в таком вопросе он большой профессионал! – порадовался  я за Патрика, и вместе со мной, моя жена.
                Тбилиси.