По Мертвому каньону, как назвали его геологи, вышли в широкую долину. Еще недавно казалось, что жизнь закончилась за перевалом, а здесь, кроме камней, ничего не ждет. Однако вскоре появилась растительность, и пошел лес. В сухих местах стелился невысокий пушистый мох коллергон. Темно-зеленая макушка венчалась коричневатой кисточкой, украшавшей растение. В отличие от болотного сфагнума, он не продавливался при каждом шаге и был упругим. Местами мох пророс редкими кустиками светло-белесого лишайника. Сочетание сочных темно-зеленых и коричневых цветов мха с теплыми тонами лишайника делали рисунок, созданный природой, похожим на ковер ручной работы с немыслимым орнаментом, который соткала самая искусная мастерица.
После трагедии с Маганом настроение было подавленным, и больше всех страдал Роман, но постепенно жизнь брала свое. Роман шел за Дубовиком и все не мог налюбоваться сказочным покрывалом, стелившимся повсюду.
«Идем уже не первый день, а этот мох я только увидел, как будто раньше его нигде не было. Вокруг такая же тайга. По-видимому, на окружающий мир я стал смотреть другими глазами. А виной всему это путешествие в незнакомые места. Ведь недаром говорят, что в тайге обостряются все органы чувств, включаются природные инстинкты».
Местами от стволов деревьев прямо по земле в разные стороны расползались разлапистые корни, похожие на щупальца спрута. Казалось, какая-то неведомая сила разбросала их по тайге. Удерживая деревья, они цеплялись даже за голые камни.
«Интересная все-таки работа у геологов, — вдруг подумалось парню. — Без лишнего шума и треска люди занимаются нужным делом — ищут то, чего никогда не теряли. При таком занятии, конечно, нужна увлеченность и одержимость. Не каждый сможет месяцами жертвовать собой, жить вдали от цивилизации и своих родных. Для этого надо гореть работой, иначе ничего не добиться. Хорошо сказал Дубовик Стасу: «Окончив институт, ты получишь такую специальность, по которой сможешь работать только в этой отрасли, в другом месте делать тебе нечего.
Поэтому, чтобы потом не прозябать на каком-нибудь производстве, с трудом высиживая до конца рабочего дня, нужно хорошо подумать и раз и навсегда определиться». Тут надо все взвесить. Но я бы пошел в геологию на постоянную работу. Только одно поле чего стоит! За пару месяцев можно увидеть столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Вон какая красота! Экзотика, да и только! Многие для того, чтобы встретиться с таким чудом, берут отпуска, платят деньги, а здесь смотри и любуйся в рабочее время. Правда, в поле так достается, что к концу дня не хочется даже шевелить языком. Но без трудностей нигде не бывает, такова наша жизнь. Впрочем, если все катится как по маслу, без сучка и задоринки, то скучно жить - преодолевать-то нечего, а трудности закаляют. Борьбе с проблемами можно
поучиться у наших мужиков. Вот, например, на Дубовике висит практически все, в том числе груз ответственности за этот перегон. А ведь как он держится! Я ни разу от него не слышал, что он устал или ему трудно. Наоборот - на каждом шагу еще всех поддерживает. Вот это характер! Чувствуется, человек на своём месте и, судя по рассказам, добивается всего собственным горбом. А то посмотришь вокруг - везде сплошные протеже: одного папа продвигает, другого - дядя или какой-нибудь родственник, а то и просто знакомый, и так везде. Вот, к примеру, Петька Козлов уже институт заканчивает, а что, он учился лучше меня что ли? Нет, конечно. Из моих тетрадок последние три класса не вылезал. Как какая-нибудь самая пустяковая контрольная - он тут как тут: «Рома, помоги, Рома, выручи...»
Над головой с громким пронзительным криком пролетела яркая, как заморский попугай, кукша. Эти птицы отличались чрезмерным любопытством и нахальством, за что ребята их не любили. Кукша уселась на голой ветке лиственницы, в стороне от длинного каравана, и с любопытством смотрела на проходивших геологов. Словно негодуя за нарушенный покой, время от времени она покрикивала на пришельцев, рассказывая всем таёжным жителям о вторгшихся в их владения чужаках. Заливаясь лаем, на её голос побежал Шарик и пока она не улетела, от дерева не отошел.
Вскоре лай Шарика разорвал тишину далеко впереди. Только сейчас он был не таким заливистым, когда брехал на птицу, а злобным и даже каким-то необычно напористым. Можно было подумать, что щенок кого-то держит и зовёт охотников на помощь. Но на его лай никто не пошёл. Перегонщики уже отошли довольно далеко, когда щенок догнал караван. Проскочив мимо всех связок лошадей, Шарик закрутился под ногами Дубовика и обиженно заскулил.
— Чего тебе? — спросил тот, осторожно передвигаясь, чтобы не наступить на щенка. — Что-то случилось? Ну, говори. Э-э, дружок, ты, кажись, на нас обиделся. Встретил какого-то зверя и держал, а мы, лодыри этакие нехорошие, даже не подошли, бежим галопом по Европам. Я тебя понимаю, ты так старался, а никто тебя не оценил. Ну, конечно, тебе очень обидно. Ну что поделаешь, не всегда оценивают по заслугам, инициативных и деятельных чаще ругают. Промашки все замечают, и тогда каждый старается тебя зацепить, отыграться за прошлое и на всякий случай предупредить на будущее. Что поделаешь, такова жизнь! Кто же там был, интересно?
Я думаю, не медведь, иначе ты бы дунул оттуда без задних ног и прибежал за помощью, а заодно привёл бы мишку. Вот было бы весело! Нет, медведь там быть не мог, — подумал геолог, — свежих следов я пока не видел. Это хорошо! Лишние проблемы нам не нужны, своих хватает. Ладно, дружок, иди, отдохни. В следующий раз я буду более внимательно относиться к твоим сообщениям.
Будто поняв, что сказал хозяин, Шарик засеменил рядом с его связкой. Больше тишину никто не нарушал.
Начались предгорья очередного хребта с более скудной растительностью и голыми развалами камней. Сопки рассекали шумные горные ручьи с прозрачной, как слеза, ледяной водой, сквозь которую виднелись угловатые камни и мелькавшие между ними стайки мальков. На тропах встречались лосиные следы. Будто в подтверждение того, что когда-то тут проходили эти величавые красавцы, по ходу были разбросаны кучки высохших «желудей».
Догнав Дубовика, Роман спросил, чьи это следы, и, узнав, что они очень старые, успокоился. Снова вспомнилось о доме.
«Зато когда мы оканчивали школу, Петька только и говорил об институте: «Буду поступать в торгово-экономический...» Я еще над ним смеялся: «Какой тебе институт, у тебя же средний балл даже до четверки не дотягивает и, главное, нет твердых знаний». Предложил на будущий год идти со мной в политехнический. Петька только ухмыльнулся. «Нет,— говорит,— ты поступай туда сам, техника меня не интересует. Это совершенно непрестижно. В наше время в технические вузы идут одни дураки, которые после института кроме заводской проходной больше ничего не увидят. Закончив Политех, что ты сможешь предложить взамен - железки? Кому они нужны? Их везде хватает. Вообще, Рома, ты отстал от жизни. Теперь живут по принципу: ты мне — я тебе. А ты разбрасываешься».
После школы Роман пошел на завод. Сначала был учеником, потом перевели токарем. Работа нравилась, поэтому вкладывал всю душу. И скоро стал подвигать «стариков». То одного обошел, то другого, глядишь, и к третьему подобрался. В цехе на это смотрели как на ухарство молодого неоперившегося юнца, который, вроде плода-скороспелки, повисит, повисит, подразнит своей красотой - сорвется и упадет: червоточина подвела. Тут не один уже блистал, да быстро спекся, а настоящие звезды вот они: Иванов, Порубов, Коган. И никто до них пока не дотянулся и, наверное, не так быстро дотянется, потому как они асы — настоящие мастера своего дела. С закрытыми глазами такие чудеса могут вытворять, увидишь - просто ахнешь, не поверишь, что это сделано руками этих ребят. Когда же Роман приблизился к самому опытному - Николаю Николаевичу Когану, или, как его все звали, дяде Коле, весь цех стало лихорадить: «Где это видано, чтобы какой-то пацан был почти на равных с признанным мастером, можно сказать, профессором токарного дела: все допуски выдерживает, не копается с каждой деталью, как некоторые, точит быстро и без брака, словом работает, как настоящий профессионал».
Вскоре бывший ученик сдал на четвертый разряд, а вечерами допоздна готовился в институт, но поступать Роману не пришлось — весной пришла повестка из военкомата. По случаю призыва в армию в пересменок собрался весь цех. Говорили много и дружно. Все желали Роману успехов в службе, а после армии непременно вернуться в свой родной коллектив. Последним слово взял дядя Коля. Он очень волновался, но вскоре поборол себя и разошелся, стал говорить не хуже настоящего лектора.
«Спасибо тебе, — услышал Роман,— за то, что ты серьезно подошел к нашей профессии. За короткое время ты сделал то, к чему другие идут годами, но это не предел совершенства. Для того чтобы так работать, кроме одного желания, нужны прочные знания. Я вот раньше думал, что достиг потолка, выше которого не подняться, может, поэтому и успокоился. Как же, — думал я, — с любой работой справляюсь, план перевыполняю, а значит, и премии получаю исправно. Что еще надо рабочему человеку? А главное - ко мне нет претензий, даже наоборот, меня хвалят, а кто-то даже завидует. Вот так я считал и остановился на достигнутом. А настоящий мастер должен постоянно повышать свою квалификацию, должен все время учиться. К сожалению, я это понял только недавно. Понял и засел за учебники... Ох, и нелегкое это занятие, скажу я вам, но уверен, что наверстаю упущенное…»
Роман подумал, что если бы не армия, то учился бы в институте. Мысленно он даже посчитал, на каком курсе был бы сейчас, и тяжело вздохнул.
«Как ни горько сознавать о потерянном времени, ничего не поделаешь, видать, судьба. Надо было поступать после армии, но тут мама заболела... Это вообще-то не отговорка. Если честно, то я не готовился, не хватило силы воли. А ведь мог бы поступить, если бы засел за учебники! Но у меня же были планы поехать на Север, — будто говорил кто-то другой, оправдывая его поступки. — Нет, дорогой, это все отговорки, — закрыл он рот тому другому. — Так поступают только слабаки. С трудностями надо бороться и побеждать. Все решено: после поля иду учиться!»
Роман отвлекся и на мгновенье забылся. Очередной раз его обогнал Антон. Он шел набычившись, ничего не замечая вокруг.
— Ты куда так разогнался, что с тобой? — окликнул его Роман, но тот молча проскочил мимо него.
«Прет, как на таран, ничего не слышит. Что-то с ним случилось. Может, расстроился из-за потерянных продуктов? Возможно. Но ведь уже прошло столько времени, острота момента давно потеряна. Значит, дело не в продуктах. Здесь что-то другое. Ага, вот в чем дело! — словно кто-то ему подсказал. — Он втюрился по уши в ту глазастую дивчину? Точно, он влюбился, все дело в ней. Зацепила его врачиха. То-то я гляжу, в последнее время он места себе не находит, мается бедный. Любовь зла, где-нибудь тебя подстережет. Ничего, дорога длинная - отойдет».
Стрелка часов перевалила за восемь, красно-оранжевый диск повис над линией горизонта, видневшейся в разреженной атмосфере предгорья. Совсем немного осталось до того, как сполохи малинового заката растворятся в поблекших сумерках протяженного северного дня. Внизу бежал шумный ручей, берега которого поросли густым ерником. К смолистому запаху лиственниц, нагретых солнечными лучами, примешивался дурман багульника, поднимавшегося по южному склону распадка, а на северном склоне уже наступили густые, плотные сумерки. От земли веяло долгожданной прохладой, поглотившей жаркое дыхание раскаленного солнца.