Без названия

Виктория Пятниченко
И когда-нибудь ты проснешься в  палате, где кроме тебя будут обитать только  аппараты, издающие противные звуки.   Твои глаза обязательно начнут слезиться от обилия белого цвета, а потолок, как водится, окажется безнадежностью, свалившейся случайно на твою маленькую головку. Все будет стерильно красиво,  будто  бы ты стала героиней  рукописей какого-то недобитого романтика.  Пока же автор наслаждается своими алкоголическими снами, тебе придется развлекать себя самостоятельно.  Тогда то ты, шутки ради, начнешь  вспоминать…..
Кадры…  не будет ничего кроме кадров,  цветных или черно-белых (не так уж это и важно), аккуратно вырезанных из  контекста  неторопливого повествования. Смотри….
Ты лежишь  на операционном столе, вокруг тебя стопилось пять или шесть  человек в белых халатах,  яркий свет заставляет тебя щурится.
«Скальпель,  пожалуйста» - слышишь ты голос, одного из докторов.
Инструмент  в  опытных руках  врача  вспарывает твою кожу где-то в области живота, почти под самыми ребрами, может чуть ниже. Ты не чувствуешь ничего, кроме  холода металла.  Прохладные человеческие ладони проникают внутрь тебя.  Пальцы сдавливают твое сердце,  осторожно гладят легкие. Ты дышишь,  спрятав зрачки под веками.  Ладони  нащупывают какой-то корешок, дергают его сначала бережно, потом  резко, с   максимальной силой. Ты  подаешься вперед,   пара сильных рук прижимает твои плечи к поверхности  операционного стола. Все те же  ладони делают еще один рывок, ты слышишь глухой хруст.  Из тебя выдирают  живых человечков. Одного за одним. Они  сопротивляются, расцарапывают острыми ноготками сердце, выдирают куски твоего мяса, кричат.  Каждый из этих существ дорог тебе, каждый из них является копией  живой души, оставшейся в твоей памяти. Раз человечек. Ты  понимаешь, что   ткань легких покрыта кровавыми бороздками. Два человечек.  Одно из твоих ребер остается сжатым в маленьком кулачке.  Три человечек.  Четыре человечек. Пять человечек. Ты вырываешься из рук, прижимающих твои плечи к поверхности операционного стола, , открываешь глаза. Белый цвет. Свет. Ладони держат окровавленное воспоминание, еще живое.  Щелчок. Оно раздавлено. Ты  начинаешь кричать - тонко, протяжно так, что крик совсем скоро  превращается в вой. Доктора  спокойно покидают палату. Они привыкли. Ты закрываешь руками  живот, прижимаешь потный лоб к холодным коленям. Всхлипываешь.
Стоп. Следующий кадр.
Ты   смотришь на свое отражение в зеркале, на черные круги  под глазами. Ни сбитые костяшки пальцев, ни  порезанная кожа не смогли послужить тебе доказательством собственной силы только, потому что, ты сама ее никогда в себе не видела. Ты берешь электрическую бритву и начинаешь сбривать свои волосы. Локон за локоном они оказываются в больничной раковине.
Стоп. Следующий кадр.
Ты  привязана ремнями  к железным поручням кровати.
- Ничего не бойтесь -  говорит тебе  медсестра с пшеничного цвета волосами и голубыми глазами. – это почти безболезненная  процедура.
Ты  изображаешь нелепую улыбку.
- Начинайте считать до ста- говорит  она же приятным голосом, какой бывает только у медсестер в фильмах ужасах.  Когда героини, подобные ей, произносят свои реплики   приторным тоном, зритель должен понять, что все  плохо и совсем скоро начнется то, ради чего собственно он, стандартный зритель,  и начал смотреть этот вполне предсказуемый фильм.
Ты начинаешь считать про себя. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Ты забываешь обо всем на свете. 220 вольт  по сердцу. 220 вольт по чувствам.  Твои пальцы сжимают в кулаке  железный поручень кровати.
Стоп. Следующий кадр.
Ты плачешь, согнувшись на полу  больничного туалета.  Тебя  находят санитары. Через несколько  минут ты лежишь на своей кровати, напичканная антидепрессантами. Ты можешь пошевелить и ногой, и головой, и мизинцем правой  руки, но тебе не  хочется этого делать. Ты в спячке без сна. Ты видишь потолок,  на котором время от времени появляются яркие пятна. Ты улыбаешься.
Стоп. Следующий кадр.
Ты на все готова ради  сильнейших обезболивающих.  Ты придумываешь себе боль, чтобы получить дозу наркотика. Морфий… Трамал…  Буторфанол…  Пентазацин….. Что угодно, и как можно больше!  Ты даже  на спирт  медицинский согласна. Тебе необходимо  забыться. Ты куда-то бежишь.
Стоп.
Ты  будешь лежать,  окруженная своей стерильной красотой, которой тебе так  хотелось,  волосы  отрастут. Обидно, что тебя  некому жалеть, обидно, что тебе  некому закатывать свои истерики, обидно, что никто не увидит  всего, что с тобой было.  Пошлый, пошлый финал, впрочем, как обычно. И ты одна в больничной палате будешь  придумывать,  чем еще развлечь себя, пока твой автор видит алкоголические сны.  Пафос.… Такой красоте не хватает какого-нибудь пафосного жеста.… Хотя бы капель крови на кристально белых простынях или  слез, стремительно  стекающих по  твоим щекам, или еще чего-нибудь подобного.   
Незанавешенное окно просвечивает жизнь.
И никаких выводов. Кадры… нет ничего кроме кадров, цветных или черно-белых (не так уж это и важно),  аккуратно  вырезанных  из контекста неторопливого повествования. Твое прошлое, настоящее и будущее – это череда кадров, с пошлыми финалами, как ты любишь.  Боишься же ты не пустоты, а  того, что кто-то отнимет у тебя картинки, которые ты упрямо раскладываешь в нужном порядке. Хотя где-то в глубине души ты понимаешь, что пустоту тебе давно отдали,  и ты можешь ей активно спекулировать, когда  захочешь,  кадры же твои никому особенно  не нужны. Все просто. Ты  можешь показать самые отвратительные  эпизоды из  своих жизней людям, возможно, они  будут пересматривать их иногда,  как  понравившиеся сцены из любимых фильмов. Боль нынче популярна. Всем нужен надрыв, истерика, крик, хотя бы плач какой-нибудь скудненький. Ты сможешь показать, все это. У тебя даже есть гербарий, составленный из собственных раздавленных  воспоминаний. А теплые кадры спрячь подальше от чужих взглядов. Это малоинтересно. Наблюдать за чужой трагедией  гораздо забавнее,  чем видеть чужое счастье.  Все просто, ты же знаешь. Расслабься. Закрой глаза и погрузись в сон. У тебя еще есть время.