- И снова май, ещё один, опять привычные дела - кажется стих получится... А может и нет...
Мысли перескакивали с предмета на предмет сами, не спрашивая её, Таню, закончившую свое дежурство седьмого числа и утомившуюся с ночи, но зато теперь свободную женщину на целых три дня: ну, как положено перед праздниками - уборку генеральную надо сделать, на кладбище к матери сходить, оградку покрасить, ещё очки темные надо бы заменить, те поцарапались...
Так, перечисляя и планируя ближайшие дела, белокурый энергичный полуавтомат по имени Таня, на ходу пытаясь глубоко вдыхать весенние дурманящие запахи, подрулил к киоску Роспечати. Так же автоматически отыскала глазами поздравительные открытки. Ага, вот они. И уже хотела обратиться к продавщице с фиолетово-загадочными веками с просьбой дать две штучки с Победой, как вдруг опомнилась:
- Что это я?! Какие открытки? Они ведь больше не нужны...
Из года в год вот уже около десяти лет Таня в обязательном порядке (а эту ее черту - обязательность - и шеф отмечает всегда!) покупала и подписывала две открытки. Изображение на них менялось - то орден с махровыми гвоздиками, то боец-удалец с алым флагом, - но обратная сторона всегда выглядела одинаково. Она заполнялась её аккуратным, почти ученическим почерком и дышала неподдельной сердечностью - эти две открытки Таня писала "от души"... Писала. А теперь не надо...
Дело в том, что адресаты ушли в иной мир - оба, один за другим в прошлом году. Павел Семёнович в июне, а Иван Николаевич - в декабре. Внезапно - сердце отказало. И Таня даже не успела попрощаться с ними, от чего было особенно горько...
Кто они были ей, Тане? Первый - работал когда-то в школе, где училась Таня, всегда подшучивал над ней, называя почему-то птицей-синицей, а однажды подарил ей - просто так - выструганного из дерева ушастого зайца. Такого забавного... И как смог - ведь у него двух пальцев не хватало, с войны. Потом Таня иногда забегала к нему - узнать, не надо ли чего, альбом рассматривала - красивый какой человек-то был, как артист, а молоденький - моложе её теперешней, когда ушёл на фронт в 41-м! Чем-то внутренним на Будду похож был - и советы давал такие же - мудрейшие. Дети у него славные! И жена-тонюсенький божий одуванчик, улыбчивый. И внуки. И вообще, светлый он какой-то, незлобивый, несмотря на боли адские, донимающие уж сколько лет, от простреленных ног. Грелась Таня около них как у печки...
Второй - жил в соседнем подъезде. И тоже что-то притянуло Таню к нему. Может, пожалела: видно было, что некому Ивану Николаевичу рассказать обо всём, что приходит к нему одинокими вечерами и долгими ночами... Поделиться.
А может, причина в том, что отца у Тани не было, просто когда-то у матери был гражданский муж краткосрочного использования, сгинувший в неизвестном направлении ещё до появления дочки на свет. Да и дедов своих она тоже не встречала - не пришлось, рано ушли к праотцам. Вот и тянулась девушка к старикам этим - добрым и мудрым. А ещё веселым, не сгибаемым - не то, что сверстники, всё время ноющие пессимисты. Утешай их! Сопли им вытирай…
Поэтому с личной жизнью пока никак. Были предложения, но… Вот если бы нашёлся такой, как Павел Семёныч или Иван Николаич!... Да только где они? Ау!
Таня, загрустив, отошла от киоска. И медленно зашагала к дому. Поднявшись в своё однокомнатное одиночество, сбросила новые туфли на каблуках (испанский сапог, а не обувь! Совместное производство, говорят), присела к столу. По радио передавали концерт ко дню победы: «Раскудрявый, да клен зеленый, лист резной…» Эту песню любил Павел Семеныч, да и Иван Николаич – на баяне мог любую сыграть… Когда-то учился в музучилище. А читал сколько, у него вся квартира была завалена толстыми журналами! И Тане пересказывал, да так театрально, здорово, а ещё стихи любил, особенно Рубцова: "Я буду скакать по полям задремавшей отчизны..." Жена Ивана Николаича давно умерла, сын работал где-то далеко, на Севере, приезжал редко. Но он не терял щегольской выправки - то ли военной, то ли врожденной. Белая кость... Они иногда обменивались с Таней нехитрыми гостинцами. И со временем это стало для Тани насущной потребностью - отдать, отнести ему что-то - рамочку для фото, бисквит... Вот и сейчас, решив выпить чаю для поднятия настроения, Таня наткнулась на баночку с черносмородиновым вареньем, на боку которой белела бумажка с четкими буковками-обозначениями сорта и даты изготовления - Иван Николаич сам собирал и сам варил... Осталась с прошлого года.
В глазах зажгло, защипало. И Таня вдруг поспешно, не застегнув плащика, выбежала из дому. Вскоре она возвратилась - с двумя открытками. Она поставила их на стол, прислонив к вазе с тюльпанами. Перед ними - по рюмке водки (фронтовые сто грамм, как говаривал Павел Семёныч)), из бутылки, оставшейся с ее недавнего дня рождения, с тридцатилетия. А третью полную рюмку выпила сама – за память, за Победу! За любовь!...