ОФИС

Шизофреник
Близился обеденный перерыв, а клиентов на стульях в зоне ожидания была еще чертова уйма. Ирвин Дарвин – мужчина в ак-куратно выглаженной (заслуга мамули) белой рубашке и розовом галстуке – прочистил горло и сказал:
- Еще один, и мы закрываемся на обед.
Послышался возмущенный ропот.
- Не «у», а обед, граждане, - сказал Дарвин. – Мы тоже люди, нам тоже надо есть.
- Это безобразие! – крикнула какая-то старушка. – Я тут уже час сижу!
- Посидите еще. Не волнуйтесь, если у вас случится сердечный приступ, вас похоронят за счет офиса.
Снова возмущенный ропот.
- Хам!
- Следующий, - спокойно сказал Дарвин.
В кресло для клиентов рухнула двухсоткилограммовая туша мадам Помпадур. Это была женщина явных лет шестидесяти и скрытых семидесяти пяти. На голове ее, вместо волос, вздымалась к потолку бардовая Вавилонская башня, кое-где закрепленная шпильками и заколками. В ушах торчали золотые сережки-кольца, губы напомажены ярко-красной помадой, а глаза жирно подведены черной тушью. Должно быть, бабуля пользовалась дорогой «шту-катуркой» или же вкладывала состояния в пластику, поскольку морщин на её лице Дарвин не разглядел. Единственное, что выда-вало её возраст, коричневые пигментные пятна, усеявшие кожу ото лба до весьма откровенного (как на ее годы) декольте, и морщини-стые складки на шее. В прошлом эта женщина могла работать кем угодно: и продавщицей, и налоговым инспектором, и припортовой проституткой. Ирвин склонялся к последнему варианту.
«Вот это штучка! Давно не видел такой экзотики!»
- Как вас величать, о прекрасная дева? – сказал Дарвин.
- Элеонора Бейгейшлак, - кокетливо сообщила бабуля. Ирвин уловил витавший в воздухе аромат персиков. С духами она не про-гадала – персик его любимый фрукт.
- Что же привело вас, очаровательная Элен, в нашу скромную обитель доступа к виртуальной реальности?
- О, вы так галантны, дорогой, - она взглянула на табличку с именем, - Дарвин Ирвин.
- Мне больше нравится Ирвин Дарвин.
- Хорошо, Дарвин Ирвин.
Замечательные идеи, если и посещают мозг, то делают это всегда не вовремя. Замечательная идея Ирвина касалась откровенного декольте темно-синего бархатного платья бабули. Таких мощных грудей он не видел ни в одном порнофильме. «Как у самой матушки Природы», - сказал бы его дед. От волнения Ирвину захотелось пукнуть. У него участился пульс и повысилось давление.
Бабуля выудила из сумочки шоколадку «Корона» и положила на стол. Ирвин, вот уже шесть лет работающий офисным консуль-тантом интернет провайдера «Порнонэт  - лучше в мире интернета нет!», впервые в жизни узрел такие ручищи. Ними можно торбу грецких орехов раздавить, подумал он, и снова уставился на груди. Вот это вымя! Подоить бы разок такую коровку.
- …вот что я хотела сказать, - закончила она. – Вы бы не могли решить эту проблему.
Ирвин Дарвин будто вышел из комы.
- А? То есть, согласен!
- С чем?
- С тем, что вы повторите всё, что сейчас сказали. Я так лучше усвою.
- Конечно. Повторенье – мать ученья, - улыбнулась бабуля, и подмигнула мужчине левым глазом. Подмигнуть подмигнула, од-нако ресницы сцепились из-за обилия жирной туши, и обратно их пришлось разлеплять руками. – Какой конфуз.
- Я ничего не заметил, - сказал Дарвин, разрывая обертку шо-коладки ртом.
- Так вот, дело обстоит так: вчера мне позвонили, и голос на ав-тоответчике сообщил, что «абонент 7781636, ваша задолженность составляет двести тридцать семь гривен». – Зубы у нее были желтые, с сероватым налетом, но губы, пухлые и упругие, завораживали. Дарвин смотрел, как они шевелятся, и внезапно обнаружил, что в штанах стало тесно. Член затвердел и уперся в ткань, расстегнув ширинку, яйца сжались, подобрались вверх и сладостно заныли. – Я, конечно, очень удивилась. Обычно в месяц у меня выходит гривен сто девятнадцать-сто двадцать. Больше я не трачу. А тут целых двести тридцать семь! Не могли бы вы проверить мой счет?
- Разумеется, - сказал Дарвин, нервно откусив шоколадку. – Будьте добры, номер вашего телефона или личного счета.
- Номер счета 25561.
- Ага, сейчас посмотрим.
Ирвин набрал данные на компьютере и вперил взгляд в монитор. Какие сочные губки, думал он. Сердце в груди стучало, как паровой молот, а в левом глазу начался нервный тик. Дарвин еще раз покосился на губы бабули и быстро отвел взгляд. «Да это просто бабушка русского минета!» - хотел он закричать, однако вместо этого сказал:
- Могу успокоить вас, причин для треволнений нет! Видимо, вам в счет внесли следующий месяц. За этот вам начислено сто де-вятнадцать. Всё как обычно.
- То есть, если я сейчас пойду платить в банк, с меня не потре-буют двести тридцать семь гривен?
- Ни в коем случае!
- Ох, спасибо вам большое, просто гора с плеч!
От глубокого вдоха ее груди надулись, как воздушные шары с синими прожилками вен и подались вперед, на стол. Дарвин ощутил исходящий от них жар, точно от противня со свежевыпеченными булочками. Он представил, каково это, засунуть меж них набухший пенис и, сдавив, дергать крайнюю плоть, пока на губы старухи не брызнет горячее семя. Определенно, идея подрочить сиськами пожилой женщины вызывала восторг и восхищение.
- Что вы, это элементарная формальность, - сказал Дарвин, чьи губы были перепачканы шоколадом. Он проглотил последний ку-сочек и озернулся на часы. Обед.
- Что ж, до свидания, молодой человек, - сказала Элеонора Бей-гейшлак, и с трудом оторвала толстую задницу от стула. – Было очень приятно пообщаться с таким интеллигентным и благовоспи-танным парнем, как вы.
- Вы не представляете, КАК мне было приятно пообщаться с вами! – сказал Дарвин. – Всего хорошего.
Она послала ему воздушный поцелуй и засеменила к выходу. Её необъятные ягодицы перекатывались под платьем, как глобусы в синей сумке. Он подождал еще с минуту, пока бабуля выползет на улицу, затем поставил на стол табличку «Технический перерыв».
- А нам что делать? – возмутилась всё та же старушка, что кри-чала до этого.
- Ждать. Ибо Иисус сказал: «Ждите и вам воздастся!»
Несколько сотрудниц, собравшись в компанию, отправились в кафе. Среди них была (куда ж без нее) и рыжая мымра под сорок – Виола Муравьева. Она скорчила ехидную рожу и подмигнула:
- Что там сегодня мамочка дала? Кашку или супчик? Памперсы положить не забыла?
Бабы захихикали. Дарвин поежился. Двери и то приятнее скри-пят.
- Шла бы ты, Виола, на… свои дела.
Эта плоскогрудая квочка вечно высмеивала его, особенно тот  факт, что Ирвин не ходил в кафе. Он брал с собой еду, которую го-товила мама, и обедал в офисе. Весь вид этой напыщенной мымры говорил: «Ха-ха, я такая крутая, я ем в кафе, а ты нищий, бомж». Она раздражала его до бешенства.
«Смейся, смейся, сука, - думал Ирвин, - не я же на прошлой не-деле траванулся чебуреком».
Однако кушать Ирвину не хотелось. Перед глазами стояли пышные хлебобулочные изделия мадам Помпадур и её сладкие дольки красного мармелада – губы. Пухлые и скользкие. Такие губы созданы для минета.
Ирвин Дарвин взял со стола глянцевый журнал и направился в туалет.

* * *

Из неисправного крана бесконечно капала вода. Это действовало на нервы. Не так, конечно, как сквозняк из разбитого окошка, но достаточно, чтобы этот назойливый звук засел глубоко в мозгах.
Дарвин закрылся в кабинке, спустил штаны, сел на унитаз. То-ненький холодный язычок сквозняка лизнул его в задницу, отчего он сразу сжал анальный сфинктер. Господи, да тут геморрой заработать – раз плюнуть!
- Мы читаем, - сказал он сам себе, зная, что в соседней кабинке никого нет, - там нагадили столько, что забился унитаз. – Читаем, ничего не знаем.
«Скандал: Филипп Киркоров побил сам себя! Как утверждают очевидцы (до сих пор не установлено, каким образом они очутились в личных апартаментах короля попсы и всё подсмотрели), Филипп Бедросович проснулся утром после очередного корпоратива (и, соответственно, попойки) в розовой кофточке. Была ли это чья-то шутка, или же артист сам нацепил эту вещицу публике на утеху, никто не знает. Известно лишь то, что, когда король ремейков от-правился в туалет помочиться и увидел себя в зеркале, это вызвало крайнюю степень возмущения. У артиста случился нервный срыв, позже перешедший в редкое психическое расстройство – «гламур-ный психоз». Он возомнил, что является журналисткой в розовой кофточке (на решение не повлияли даже волосатые сиськи и доб-ротный «мамоньчик» Бедросовича) и жестоко покалечил сам себя. Из шикарного номера (30 тысяч евро в час) шестизвездочного отеля артиста увезли прямо в реанимацию».
- Вот те на. А под кого же я терь на дискаче буду колбаситься? Под Шатунова? Не хочу!
Ирвин Дарвин и сам достиг «крайней степени возмущения». Но не из-за печальных известий о любимом артисте. Нет. Он не мог опорожнить кишечник. Мама готовила вкусно, однако от ее обедов у него часто приключались запоры и изжога. Тем не менее, Ирвин не собирался сломя голову бежать в кафе или ресторан. Он же не дурак. Только дураки ходят по кафе и ресторанам, когда можно поесть домашней пищи и гораздо дешевле, чем та лабуда, которой пичкают в ресторанах. Он экономил на себе деньги, а это редкое качество для любого мужчины.
- Да, я такой! Я экономный!
Пук.
Его попа коротко выразилась по этому поводу. Пошла ты, по-думал Ирвин, что бы ты понимала? Я, между прочим, человек с высшим образованием! Я в офисе работаю! А не где-то там…
Пук-пук.
Попа возражала. Так-то оно так, только чем он занимался в этом офисе, он и сам не понимал. Сидел, говорил по телефону, лазил по порносайтам, снова разговаривал по телефону, пил кофе, жрал и чесал яйца. И так весь день. Фигня какая-то. Но за это платят деньги, и немалые. Две с половиной штуки в месяц. А раз ему платят деньги, значит, что-то он да трудится.
Пук-пук-пук!
Не унималась задница.
- Замолчи. Я с тобой не дружу. Ты плохая.
Деньги, на самом деле, важный фактор. Например, если вы на-мереваетесь завести семью. Мама неустанно скулила: «Ирвин, сы-ночек, тебе уже тридцать один! Ты думаешь жениться, или мне можно помирать? Я не вечная, Ирвин. Но я еще хочу увидеть твою супругу, понянчить на руках внуков. С кем ты там встречаешься? Почему я не знаю? Хоть бы раз привел, показал. Давай, приведи её в дом, и делайте детей хоть на моей кровати. Но ДЕЛАЙТЕ!»
В ответ на причитания мамули он лишь раздраженно улыбался и говорил, что «всему свое время» и что он «еще не встретил ту единственную». В действительности в планы Ирвина семья не вхо-дила. Зачем надо, если кушать приготовит мама, а доступных де-вушек вокруг пруд пруди, только свистни? Дети? Какому человеку в здравом уме захочется иметь детей? Нет, Ирвин не самоубийца.
- Ну, давай же, - простонал он. – Что с тобой такое?
В кишечнике будто камни перекатывались, пронзая стенки гвоздями боли. Ирвин выпустил несколько «шептунов», покривив-шись от смрада собственных кишечных газов. Волной тепла они облепили лицо, заползая в ноздри и проникая в сознание, как ток-сичные пары. Вонь тухлой капусты и чеснока заполнила его все-ленную. Такой гадости он не нюхал, даже когда умерла его бабушка и ее холодный, раздутый труп провалялся в постели Ирвина два дня, поскольку мамуля, будучи такой же экономной, как и сын, решила не тратиться на врачей, морг и бюро ритуальных услуг.
Дарвин переключился на кое-что, более приятное, чем мертвая бабушка, и вспомнил бабушку живую – мадам Помпадур. Он вызвал перед мысленным взором ее образ. Запах персиков, ярко-красные, губы, неприличное декольте. О да, это именно то, чего он в данный момент хотел. Внизу снова обозначился «привет от младшего брата». Еще более крепкий, чем прежний. Ирвин закрыл глаза и принялся дрочить. Ноги с опущенными на пол штанами дрожали, журнал выпал из правой руки. Ему всегда нравилось гонять шкурку левой. Это как вызов обыденности и общепринятым нормам. О да, детка, именно так. Ибо таким способом удавалось гораздо эффективнее стимулировать фаллос, массажируя мизинцем низины ствола и ложбинку меж яйцами. Еще Ирвин давно приметил одну особен-ность своего организма: перед сексом ему всегда хотелось срать. То ли от волнения, то ли от какого-то странного, неизученного реф-лекса.
Это подействовало и тут, в кабинке туалета.
Мало-помалу он ощутил слабый свербеж в глубине кишечника. Какашка пробивала себе путь, скользя по тоннелю. Твердая какашка, судя по боли, которая иглами впилась в низ живота.
- О-о-о… да… вот так. Не останавливайся.
Ирвин дрочил и срал, ускоряя темп. И то, и другое, выходило отлично. Дерьмо сползло в прямую кишку и встало на месте. Он втянул и расслабил сфинктер несколько раз. Потом как следует поднатужился, выдувая всё, что накопилось внутри. И это был вер-ный ход. С чавканьем и пердежом колбаса выползла из его ануса, как змея из норы, шлепнувшись в лужу голубоватой от очистителя воды.
- Я тебя сделал! Сделал!
Дарвин ликовал, но недолго. Задний проход болел, точно его пустил по кругу отряд особо опасных зеков. К тому же, эрекция ни-куда не исчезла, как обычно бывало после дефекации.
- Черт.
Дарвин поднялся, встал над унитазом и продолжил гонять пи-сюна. После опорожнения ему ничего не хотелось, разве что при-лечь на диван и вздремнуть часок, а тут… беда. Член, словно отде-лившись от хозяина и обретя разум, не считался с его мнением. Он стоял, как кол. Дарвин дёргал его без энтузиазма, желая поскорее кончить и вернуться к работе. Эякуляция была далека, как мировое благоденствие.
- Твою мать! Где же ты есть, бабушка русского минета, когда ты нужна?!
Будто в ответ на его стенания он услышал голос:
- Тихо. Не плачь, сладкий. Я с тобой. Я тут. Я твоя.
Он почти осязал ее присутствие. Или это проделки воображе-ния? Не важно. Запах персиков и старческого, немытого тела. Запах потных подмышек и женской «киски», напоминающий брынзу. Ес-тественный, первозданный запах женщины. Жар, исходящий от её грудей. Её груди… это его пальцы! Как он раньше не догадался? Она сдавила ними его пенис, как сосиску в тесте, и елозила туда-сюда. Старая, отработанная куртизанка. Сука знала, как доставить мужчине удовольствие.
Большая белая сопля вылетела из его конца и ударилась в ка-фельную плитку. Ирвин открыл глаза и наблюдал, как семя стекает по стене, точно клей по бумаге. Оргазм был, как волна в океане – бурным и неистовым, а он, Ирвин, оказался в роли серфингиста, оседлавшего эту волну. Чудесное ощущение. Точно мир взорвался и распался на миллиарды микроскопических атомов прямо у него в яйцах. Он стоял с открытым от восхищения ртом и смотрел, как его член конвульсивно выплевывает капли спермы на темно-зеленое дерьмо. Это гребаный эклер, подумал Ирвин. Ничего подобного в жизни ему испытывать не приходилось.

* * *

После столь продуктивного обеда работа понеслась. Череда клиентов, ожидающих на стульях, возобновила нытье. Первой Дар-вин принял старушку, которая к тому времени грозила вернуться с автоматами и заминировать помещение офиса, если ей немедленно не окажут внимания. Когда же выяснилось, что она хочет взять кредит на холодильник, Дарвин дружелюбно известил, что это не банк, а офис интернет-провайдера.
-  Как не банк? Вы в своем уме? Что вы мне говорите? А ну из-винитесь!
- То и говорю: это – НЕ банк. Банк на соседней улице.
- Это что, я зря три часа тут торчала, как идиотка?
- Ну, примерно так.
- Да я тебе сейчас…
К счастью Ирвина, у старушки случился сердечный приступ. Он так и не узнал, что она собиралась сделать. Её увезла машина скорой помощи, прибывшая через сорок минут, и, как надеялся Ирвин, в суд она вряд ли подаст, потому что ближайший уик-энд встретит на кладбище. Адвокатов там мало и все, как назло, в отпуске.
Ближе к концу рабочего дня, когда в офисе остались в основном сотрудники и еще, быть может, пара заблудших клиентов, рыжая мымра под сорок Виола Муравьева решила нанести визит в туалет. Ирвин заметил это и затеребил ручку в предвкушении. Из двух кабинок санузла исправный унитаз был лишь во второй, той, что ближе к окну. Сомнений, что она зайдет именно туда и увидит исполинскую кучу говна, приправленную густой спермой, быть не могло.
- Посмотрим, как тебе понравится «домашняя пища», - сказал он.
Через мгновенье весь офис стоял на ушах из-за чудовищного крика. Кричала женщина, которую, по меньшей мере, насиловали, которая, по большей мере, вышла на улицу без косметички. И было неведомо, какой из вариантов страшнее.
Дарвин прикрыл ладошкой рот и сдавленно захохотал. Его единственного произошедшее развеселило. Кроме него, в офисе ра-ботало пять женщин, и на лице каждой читалось одно и то же вы-ражение: «О Боже! Что-то случилось».
Мымра Виола завопила еще раз и (может быть, ему показалось) к её крику присоединился какой-то посторонний звук. Он походил на урчание трубы или же… Дарвин напряг память. Вспомнил.
Так кричал слон, когда Ирвин последний раз был в зоопарке.
Дуэт исполнил арию номер два, после чего раздался грохот упавшего шкафа и крик оборвался. В воцарившейся тишине подала голос толстушка Цыля, обожавшая пончики и мармелад.
- Девочки, может, надо пойти туда и спросить, все ли у нее в порядке? Ну, вы понимаете. Может, у нее «эти дни», а прокладку дома забыла. Бывает же. Я вот как-то…
- Заткнись, - перебила Звероферма – мужланистая,  коротко стриженная баба с татуировками по всему телу, получившая свое экзотическое имечко от папаши, разводившего овец. Она беспре-рывно жевала жвачку и плевалась, из чего Ирвин сделал вывод: это не имя, а место рождения. И взросления, наверное, тоже. – Вечно лезешь со своими тупыми советами, корова. Без тебя разберемся.
- Я только хотела помочь, - поправила прическу толстушка.
- Цыля права, - сказала самая младшая сотрудница, блондинка Зоя Шопэнкина. – Может быть, Виоле действительно нужна наша помощь. Вдруг она упала и поломала ногу.
Звероферма поднялась, чавкая жвачкой.
- Этого еще не хватало. Накаркаешь. Ща разберемся, шо за базар, не сцы.
- А можно без вульгарностей? – поморщилась Шопэнкина. – Вы же все-таки дама.
- Чо? Какая те дама? Дамы это вон, в доме престарелых. Сиди, не рыпайся. Ща, говорю, разберемся.
Вольготной походкой со спущенным до колен солдатским рем-нем Звероферма потопала в уборную. Последнее, что видели со-трудники, это камуфляжные штаны и плоский, как гладильная доска, зад. Затем все, как по команде, переглянулись и опять уставились на проём двери.
- Что-то тихо, - сказал Дарвин.
- А ты что ожидал, дорогой? – сказала Шопэнкина. Год назад он подлил ей в кофе рома, результатом чего стал первоклассный минет в той самой злосчастной кабинке. Ирвин умудрился снять акт неожиданной страсти на телефон и показать всем в офисе. После этого их отношения «слегка» разладились. – Может, возьмешь свой дебильный телефон и снимешь репортаж, а, Дарвин? Слабо?
- Спасибо, Зоечка, я воздержусь.
Ничего не происходило. Точнее, они не слышали криков. Зато Ирвин отчетливо уловил какую-то тихую возню, словно уборщица мыла пол сухой тряпкой.
- Я думаю…
Из проема двери вылетела голова.
Почему-то Ирвин сразу допёр, что это голова. Наверное, пото-му, что она приземлилась на его стол. Он выждал секунду, затем завопил, как будто пчелы устроили в его ноздре улей.
- Не ори, - сказала Звероферма, и закрыла глаза. – Я сплю.
Из обрубка шеи на стол и бумаги хлынула кровь. Несколько капель попали на монитор и клавиатуру.
Тут уж заорали и женщины, вцепившись друг другу в волосы и вырывая целые пряди. Офис обуяла паника. Массовая истерия ка-бинетного масштаба, как сказал бы Дарвин, если бы мог членораз-дельно говорить.
- Спокойно! Успокойтесь все! – кричал он тоненьким фальце-том, едва слыша свой голос.
Усмирить беснующуюся массу не получалось. В туалете разра-зился второй слоновий рык (теперь Ирвин не сомневался, кому он принадлежит) и по очереди вылетели ноги в камуфляжных штанах. Потом кусок окровавленной кишки, который почему-то устремился под потолок и повис на вентиляторе.
- Мой дядя самых честных правил, - декламировал Ирвин, - он уважать себя заставил… Черт, не помогает. Где охранник? Позовите охранника!
Ему показалось, что в проеме двери промелькнуло нечто зеле-ное и склизкое. Так оно и было. Из туалета мерной поступью дино-завра вышел зеленый слон. То, что мелькнуло в проеме, было хобо-том. От него несло канализацией, да так, что глаза резало. Всю тушу будто облили цистерной слюней. Слизь скатывалась по бугристым бокам комками и капала на пол, поблескивая в свете флуоресцентных ламп. У твари отсутствовали глаза, зато был рот, раскрытый в окровавленной ухмылке. Слон сопел и мотал хоботом.
- Иосиф Сталин без сандалин! – сказал Дарвин, и выскочил из-за стола. На лбу слона он увидел четыре желтые точки. Он отлично знал, что это за точки. Кукуруза. Кукуруза, которую Ирвин ел вчера на ужин. Проклятая кукуруза, которая никогда не переваривалась в его проклятом кишечнике. – Охрана! Охрана!
Слон взревел и рванулся вперед, сшибая стены и потолок. Женщины прятались под столы или бежали к выходу, но спотыка-лись и падали. Слон перевернул хоботом стол и выволок одну из них. Вроде бы это была толстушка Цыля. Её юбка и трусы треснули, засветив в прорехе голую задницу. По белым чулкам струилась моча. Цыля пищала, как крыса.
- Ааа! Ааа! Отпусти! Я маме пожалуюсь!
Хрусь!
Это был её позвоночник. Слон заглотил жирное тело, словно собака старый лапоть. Во все стороны фонтаном ударила кровь. Один ручеек сбил фотографию рыжей мымры с ее рабочего стола. Другой перекрасил блондинку Шопэнкину в конфету «Барбарис».
Дарвин забежал в подсобку и обнаружил, что а) охранник Лав-рентий – восьмидесятилетний ветеран ВОВ, никогда не снимавший пиджака с орденами - спит пьяный на полу; б) ему очень хорошо: в руке зажата бутылка портвейна, в которой, судя по луже, еще что-то осталось; и, наконец в) Лаврентию снятся приятные сны – из расстегнутой ширинки торчит старческий «кол».
- Лаврентий! Лаврентий Палыч, просыпайся! Нам нужна твоя помощь!
Ноль внимания. Лаврентий Палыч «ушел на фронт». Он прогу-гукал нечто невразумительное, будто младенец, и повернулся на другой бок, испустив слюни. Глубокий анабиоз.
Для самоуспокоения Ирвин похлопал дедулю по щекам и по-дергал за уши, однако все эти процедуры не давали никакого ре-зультата. Ему даже было в кайф.
- Вот старый пердун! Нажрался и всё ему по фиг! А мне не по фиг! Понял?
Внезапно Дарвин задумался.
«Не по фиг? Тебе? А какого хрена ты тут вообще делаешь? Вы-ход рядом, бери и беги. Блин, да пока эта тварь целиком проглотит и переварит одну Цылю, уже можно раз пять убежать! Так чо те надо еще? Решил примерить красные трусы Супермена?»
Нет. Конечно, ничего такого. Он не рвался мерить трусы Су-пермена, и уж точно кого сожрут, а кого нет, ему по барабану. Но потом, когда все закончится и уляжется пыль, когда он вернется в родной офис (а больше и некуда), когда здесь будут кишмя кишеть менты и труповозки, вот тогда его спросят, где он был, что делал, почему не позвал на помощь, почему, черт возьми, вообще живой? Он может сказать, что на работу не выходил, однако это легко оп-ровергнуть. Директор видел его. Так что спастись бегством это не просто «не солидно», это - опасно.
Ирвин Дарвин выдернул у охранника из руки бутылку и про-глотил остатки. Затем осмотрел деда и помещение на (хоть бы не засмеяться) предмет оружия. Ничего, кроме швабры и пакета с по-рошками и моющими средствами, который прятала от сотрудников офиса уборщица, он не нашел. С дедом Лаврентием дохлый номер. Ни пистолета, ни дубинки ему не выдавали.
Дарвин взглянул на пакет с очистителями, хлоркой и порошком. И… вспомнил фильм Кевина Смита «Догма». Сцена в клубе. На героев нападает ужасный голгофский дерьмодемон, полностью состоящий из кала грешников. Спасает ситуацию сам Смит, прыснув в лицо демону из баллончика с аэрозолью.
Эврика! Это может, нет, должно сработать!
Он схватил пакет и вытащил оттуда антибактериальное средство для очистки унитазов «Туалетный утёнок». Какие слова, какое название. Лучше не придумаешь. Окрыленный дешевым вином и собственной сообразительностью, Дарвин вышел из подсобки на-встречу врагу.
Какая-то женщина (возможно, клиентка, в лицо Дарвин ее не узнал) пыталась открыть входную дверь. Вернее, её рука с огрызком кости и лапшой из вен пыталась сделать это, повиснув на дверной ручке, а женщина лежала в крови чуть поодаль и вопила нечто вроде: «ТВОЮМАТЬОНАЗАКРЫТАТВОЮМАТЬ!!!»
Дарвин ничего не понял. Да и пёс с ним, что не понял. Перед ним стояла задача поважнее: не обосраться. Слон рвал и метал, как шахтеры без зарплаты. Он валил столы и шкафы, подбрасывая людей и то, что от них осталось. В воздухе парили листки бумаги и пыль штукатурки. В стенах и потолке зияли выбоины. Повсюду, будто после налёта озверевших детей на кукольный магазин, валялись руки, ноги и головы, щедро сдобренные красным сиропом крови. У левой стены вряд лежали три туловища. Точно магический круг, их очертили кучи растоптанного говна.
Дарвин вспомнил про сигнализацию, но было поздно её искать. Он остался один на один с чудовищем из дерьма.
- Эй ты, дядя! Ты что творишь? Ты хоть отдаешь себе отчет в том, какой урон нанес офису? Какие убытки тебе теперь придется платить? А ну-ка уймись, какашка! Это Я тебе говорю.
Слоник молчаливо потупился на Ирвина. То ли размышлял над сказанным (Дарвин с содроганием конечностей представлял его мозг, вылепленный из зеленого навоза и маленькие дерьмомысли, роящиеся внутри, как сороконожки), то ли попросту устал шуметь. У слона не было глаз, поэтому прочесть что-либо по ним Дарвин не мог.
- Так-то лучше, - сказал он, и подошел ближе, выставив перед собой, как икону, Туалетного Утёнка. – Я тебе скажу, не очень-то ты приятный парень. Да, что есть, то есть. Но ты же хочешь, чтобы девочки были от тебя без ума?
Слон кивнул.
- Ясное дело, хочешь. Кто бы с такой харей не захотел? Я имею честь предложить тебе инновационное средство по борьбе с подро-стковыми прыщами, преждевременной эякуляцией, простатитом и говенными слонами. Наш слоган: «Туалетный Утёнок побеждает слона, и отвага ему совсем не нужна!»
Завершив тираду, Ирвин убрал пальцем колпачок и надавил на пластмассовую бутылку. Струя голубоватой жидкости брызнула слону в морду, и та покрылась бурлящей и дымящейся пеной. Слон взревел.
«Действует!» - ликовал Дарвин.
 Он брызнул еще раз, и левое ухо монстра расплавилось и стекло на пол, как тесто. Слон вопил так, что у Дарвина заложило уши. Тем не менее, зажав пальцами нос, он продолжал «обстреливать» гадину из бутылки.
- Утёнок победит слона! Утёнок победит слона!
Мотнув хоботом, слон выбил бутылку из руки и двинулся на Ирвина.
- Ой. По-моему, мне пора домой. Рабочий день давно окончен.
Дарвин развернулся и поскакал к двери. Хватит с него приклю-чений на один вечер. В конце концов, для этого есть менты. Пускай они разбираются, почему в обычном офисе из унитазов вылазят зе-леные слоны и пожирают людей.
Когда он очутился у входа, женщина с оторванной рукой была мертва. Но и без её невразумительных советов он смекнул, что дверь заперта. Он дёргал ручку с усердием человека, сожравшего мировой стратегический запас касторки и обнаружившего, что вход в туалет недоступен. Он дёргал её до тех пор, пока на него не обрушилась гигантская слоновья тень.
- Мама.
Слон навис над ним, как бульдозер над тараканом. Он и не думал останавливаться. Разогнавшись как следует, исполинская куча зеленого говна впечатала Дарвина в дверь, переломав половину ре-бер и вышибив его вместе с деревянными панелями и стеклом на улицу. Он пролетел метров десять с как будто приклеенной к спине дверью и грохнулся на тротуар.
Слон ревел в неистовстве. Он разнес проем и у входа, про-рвавшись наружу и мотая хоботом. В воздух поднялся столп белой пыли. Дарвин ощупал окровавленную голову, и удивился, что она есть. В его маленькое скупердяйское сердце впрыснули галлон ле-дяной воды. Он осознал, что слон на улице и ему все еще мало.
- Тю на тебя! Уходи! Провались под землю, проклятая какашка! Вон сколько людей вокруг, посмотри! Убей их, а не меня! Чего ты ко мне-то пристал? Мама! М-А-М-А-А-А-а-а-а…
Туман расступился. Словно из ниоткуда возникла фигура.
- Чего разорался-то?
- Мама?
Дарвин не верил своим глазам. Из облака пыли, как ни в чем не бывало, появилась его мать – маленькая сухая старушка в цветастом сарафане и с копной кучерявых волос на голове. А за ней… за ней стоял слон и тихо фыркал.
- Хоть ты и засранец, - сказала она, - мы с Аркашей решили по-зволить тебе еще немного потоптать эту землю. Да, Аркадий Ирви-нович?
Слон угрюмо протрубил в длинный, измазанный кровью хобот.
- Мама, ты что здесь делаешь? Какой Ирвинович? Ты какие таблетки принимала?
- Малеванные. Что ж ты, изверг этакий, сыночка-то единокров-ного не признаешь, а? Или, скажешь, не похож?
- Кто похож? На кого похож? Мама, ты в своем уме?
- Я-то в своем, а ты, я вижу, нет. Вот, познакомься: сынок твой, Аркадий Ирвинович Дарвин. Внучек мой долгожданный!
В подтверждение её слов слон обвил шею старушки хоботом, ласково и нежно, и проурчал что-то на своем наречии.
- Да, знаю, маленький. Сейчас пойдем, - сказала мать.
- Это мне, наверное, снится, - бормотал Дарвин. – Нет у меня никаких детей!
- Теперь есть. С тебя-то толку никакого. Не допросишься. Пришлось самой.
- ?
- Пошла к бабке, она тебе по фотокарточке все и отшептала. И микстуру дала. Говорит, положишь, мать, в еду, и он сам родит. Без всякой посторонней помощи!
- Но я НЕ ХОЧУ детей!
- Думаешь, я тебя, паразита, хотела? Или у меня время было с тобой возиться? Родила. Думала, человеком станешь. А ты кем стал?
В последней безумной попытке оправдаться Дарвин простонал:
- Какие дети, мама?! Ты что не видишь, ЭТО ЖЕ ГОВНО!!!
На что мамуля лишь слегка прищурилась и сказала:
- Нет. Говно – это ты. А это ребенок. Но любой ребенок, кото-рого не хотят, которого не любят и не воспитывают родители, может стать говном. Всё зависит от тебя: что ты в него вложишь, то ты и получишь обратно. А теперь мы с Аркашей пойдем домой. Да, мой хороший?
Старушка просияла, глядя на слона, и поцеловала его в уце-левшее ухо. Слон облобызал её языком, и левая половина головы стала темно-зеленой. Они направились вдоль по тротуару в знако-мом Ирвину направлении – этой дорогой он каждый вечер возвра-щался домой.
- Бред какой-то, - сказал Ирвин, и отключился.
Где-то далеко сигналила первая сирена скорой помощи.

30. 04. - 05. 05. 2011.