Минск Бандитский 3 глава 4 Суд. Исповедь подонка

Вячеслав Мурашев 2
       Прошло четыре с половиной месяца в комфортной варшавской тюрьме. Нас привели к адвокату. Это было на пятом административном корпусе, где расположены кабинеты начальника тюрьмы, комнаты для адвокатов и свиданий и для проживания хозяйственной обслуги. Давуца – проводной, по нашему сержант-контроллер для вывода заключенных, завел нас в светлую, не обремененную мебелью, комнату.
     -  Здравствуйте, ребята, - обратился к нам высокий мужчина средних лет, с бородкой типа «титомировка» полностью пропитанной алкоголем. Это муниципальный бесплатный адвокат, выделенный польским правосудием на  троих русских.
        – Дай ребятам пивка попить, - сказал адвокат давуце, и достал из портфеля  банки прекрасного польского пива и угостил каждого. Ну, в натуре, шляхтич…
        - Чтобы вы не говорили, все будет по-нашему, - улыбаясь, продолжил, адвокат. – Но, я думаю, что скоро вы будете на свободе, - обнадежил он. – Суд будет через несколько недель, - и больше про уголовное дело он не произнес ни одного слова. Мы вели светский разговор, приятно проводя время. Через час нас развели по камерам.
       И вот, наконец-то, наступает день суда. Нас на польском автозаке, скопированном с советской модели, везут на самый главный польский суд, расположенном на улице Маршалковская 15. Кстати, на этой же улице расположено и российское посольство. Здание польского суда одно из главных достопримечательностей Варшавы. По периметру суд занимает двенадцать километров. В огромном здании расположены суды всех воеводств Польши.
        Скрип тормозов и нас выводят нас на яркий солнечный свет. Мы в наручниках и на каждого двое полицейских. Ведут по свободной территории через какие-то переходы под землей. Мы видим различные ларьки,  и самое неожиданное - ярких, прекрасных женщин с красивыми прическами, в коротких юбках. От них идет удивительный райский аромат. После длительного воздержания  глаза горят и невольно дрожат все члены. Доводят до дверей, обитых кожей, и запускают в большое помещений из двух комнат. А там вдоль стен стоят лавки, на которых сидят люди, одетые от кутюр – ну просто показ мод. Некоторые поляки важно фланируют туда-сюда. Всего человек пятьдесят. Нашему удивлению нет предела. С нас снимают наручники и говорят:
     - Ждите, пока не назовут ваши фамилии, - и конвоиры уходят. Напротив меня сидит плотный поляк и глазеет на меня. У него на шее золотая цепь, толщиной с большой палец, а на пузе массивный крест, как у нашего попа во время службы. На среднем пальце – «рыжая гайка» - массивный золотой перстень. Сидим, ждем... Через десять минут открываются двери и называют фамилии. Мы заостряем ухо, чтобы понять произношение. И так примерно через каждые двадцать минут. Просидели мы в нетерпеливом ожидании с восьми утра. В пять вечера приехал конвой, и ничего не объясняя, везет нас  в тюрьму. Мы злые и голодные...
     На следующий день мы стали высказывать свое недовольство. Пришел представитель администрации и объявил:
     - Ваш суд отложен на месяц, потому что не явился адвокат.
     «Наверное, напился до чертиков, - подумал я. - Поэтому он и муниципальный, поэтому и ходит с портфелем, набитым пивными банками.  Адвокат - пивное брюхо!»…
     Суд отложили на месяц, по неизвестным нам причинам. И ровно месяц нам пришлось сидеть в «сытых клетках» на чужбине.
     Этот месяц тянулся особенно утомительно. Нервы начали сдавать. Считаешь не только дни, но и часы, особенно перед судом. Вялость, апатия… Ничего не хочется. Лежишь днями с закрытыми глазами в полудреме, проклиная все на свете…
     Ура! Нас  везут на суд. Все та же процедура. Та же проклятая комната. Мы с недоверием вслушиваемся в фамилии, но не прошло и получаса, как нас позвали. Ведут шестеро конвоиров какими-то коридорами-переходами в кабинет суда.
     Мы видим: судья в черной мантии и четырехугольной шапке. Для нас так непривычно: черная мантия…
     Попытались объясниться на польском, который к этому времени уже неплохо знали, но нам запретили. Поэтому рядом с нами находился переводчик, который коверкал смысл наших пламенных речей, как мог. По большому счету, нас никто и не слушал. Свидетелями, не люблю я этого слова, которое ментами пахнет, поэтому, очевидцами были два польских полицейских, неизвестно откуда вдруг выпрыгнувших, как черти из табакерки. Они на месте происшествия не были. Ничего не видели, поэтому ничего не могли знать. А говорили двое служак слово в слово, как зависший комп. Наши показания выслушали, но ноль внимания и не взяли ни одного слова. На самом деле это был беспредел в законе. В любом другом правовом государстве перед нами бы извинились и отпустили бы с компенсацией за физические страдания и моральный ущерб. Но, осколки социализма так быстро не достанешь…
     Судья зачитал приговор. Нам дали по «три лята, с едным годом отбывання» - три года лишения свободы с одним годом отсрочки условно. Мы слушали, как идиоты и приговор не поняли вообще. Переводчик, дурак, перевел буквально, что мы свободны, но что у нас условное наказание…
       Мы, довольные, как слоны, ждем, что по понятиям нас освободят в зале суда и выпустят тут же на свободу. А нас в то же помещение. Сладостное нервное возбуждение, переходящее постепенно в томительное ожидание. В пять часов воронок. К шести мы опять на Бяловеньке. Но беда в том, что у поляков, как и у нас все работает до пяти и я опять все в той же камере.
     - Я свободный, - начинаю возмущаться и разбухать. – Вы что? Не поняли? Меня освободили. Я в камере сидеть не буду, - а давуце спокойно отвечает.
     - Не иди. Можешь спать у меня в будке или иди гуляй по коридору, - он не ругался, не кричал. Я понял, что лаяться с ним бесполезно и пошел в свою, до боли привычную камеру.
     - Утром «апель» – проверка. Нам говорят:
     - В девять будете свободны. Извините за причиненные неудобства. Пше проше барзо.
     Минуты тянутся, как застыли. Долгожданные девять часов утра. Втроем идем в административный корпус: документы, вещи, обручальное кольцо, цепочка, гайка-перстень. За двадцать минут рассчитали…
     С зловещим скрипом открываются здоровенные ворота. Выходим в никуда… в чужую страну, и на троих 55 тысяч злотых, а один доллар тогда был примерно двенадцать тысяч…
     Немного прошли… Голова кружится – мы на свободе! Опытный Александр остановился и сжигает все  польское, чтобы не дай Бог возвратится опять в неволю. Мы следуем его примеру. А недалеко магазинчик. Водку не продают – запрет. Гена подходит – не продают. Я забираю деньги.
     - Дайте водки, - прошу я у дородной тетки. – Нас из тюрьмы выпустили. Полгода сидели. Выпить хочется, аж морда болит, - и протягиваю ей деньги. Она молча достает из укромного места бутылку, закутанную в два черных пакета стоимость пятьдесят тысяч злотых. Я довольный настолько, что готов расцеловать эту толстомордую во все места. На улице распиваем желанную огненную воду…
       Свободные! У умиротворенные! Счастливые! Собираемся в путь на Родину! Идем дальше вдоль тюрьмы. И вдруг чудо!!! Видим родную шестерку с минскими номерами. Пустая! Я за две секунды открываю, и мы садимся в машину. Примерно через час идут три пацана. Наши! С поселка.
Радости нет предела. Для начала поехали пить водку, а через день домой. В родной Минск….
      Проезжаем Брест. Ощущение, что тебя в Польше душили, перекрыли кислород, а теперь петля снята и мы дышим полной грудью. Ты был труп и вдруг живой! Голова кружится от обилия воздуха, от широты полей и зелени лесов. Водки не надо! Нету этой машинной гари и толкотни, этих непонятных людей и непонятных тесно сгрудившихся угрюмых зданий. Спокойно, свободно. Никто у нас не спешит, и мы неторопливо едем, наслаждаясь красотой нашей неповторимой природы. Сладкое слово – Родина!