Конец советской эпохи – это, безусловно, один из ликов конца света, которые показывались России. У нас с XIII периодически вырастает поколение, живущее на пепелище. Я думаю, даже не важно, помнит ли оно по-настоящему жизнь, которая была до того. В 1990 году мы оказались в ситуации страшной пустоты вокруг. Вакуум смысла, власти, безопасности. Третий год, как в лексиконе советского человека «горячие точки» больше не требуют дополнения «планеты». Четвёртый год нерешительной свободы слова и экономической деятельности. Бурные митинги в Лужниках и свободные (относительно, конечно) выборы. И всё равно – обнищание города и деревни, эскалация преступности, консерваторы и реформаторы окончательно разругались и ждут только повода к настоящей схватке. Пустые полки магазинов и километровые очереди за водкой. Люди всё ещё смотрят в телевизор, но уже начинают терять веру в перестройку. Вообще, первые лет 5 в 90-е – это стабильно годы, которые плохо начинаются и плохо заканчиваются. Как плохо начинался и как плохо заканчивался 1990 и 1991 годы – ищите сами.
Эти процессы закономерным образом попадают в поле зрения всех, кто в состоянии их осмыслить.
В 1990 году на суд публики впервые была представлена полноценная концертная концептуальная программа группы «Алиса». Группа только-только стабилизировала состав, и готовилась к новым свершениям.(кто там стабилизировал – программа или группа?:))
Холодные клавиши и приглушённые гитары воспаряют над беснующейся толпой, вводя её в состояние самого настоящего транса. Мрачный голос Кинчева начинает рассказ об апокалиптической картине русской жизни. Конечно, это лишь «указующий перст», не призванный прямо подать информацию в лоб. Но и его достаточно, чтобы говорить об апокалипсисе, первым провозвестием которого была смерть Башлачёва в 1988. Все как один из его друзей говорили, что никто так, как СашБаш не понимал, что на дворе в шальном 1987 году был вовсе не праздник, а вовсе даже что-то нехорошее. «Шабаш» стал именно такой песней – мрачным указанием на новый «кон времён», который яснее всего выражен был как раз в первой песне – «великому трезвеннику» и «великому пакостнику» Башлачёву.
Пожалуй, в этом и состоит главное достоинство альбома «Шабаш» - он органично и точно вводит нас в описание той реальности, которая очень хорошо описывается данным словом – одновременно «шабаш ведьм» и прочей нечисти и «шабаш!» в смысле «всё, конец!». На дворе был действительно конец, когда июль кажется жарче, а ноябрь – холоднее. В начале 90-х в объятиях этой полуженщины-полутрупа оказалась вся страна, и легко было перепутать эйфорию воздуха свободы с эйфорией наркотического угара. Как мы, к сожалению, знаем – получилось не у всех, и рок-н-ролл тут был в авангарде самоуничтожения.
Но ужас Шабаша сменяется вдруг вещью глубоко противоположной по настроению – боевик «Жар Бог Шуга» - совершенно явная отсылка к современности, в которой образы природы и весны – лишь эзопов язык для плевка в лицо всё более теряющей контроль над ситуацией в стране советской властью. Кинчев всегда был вызовом существующему порядку вещей, не мог выйти он из этой роли и в 1991 году. Его участие в обороне Белого Дома органично, как и злой упрёк «царю государю» в том, что он «сам потакал огню». Не говоря уж о том, что в том году братва и правда вышла во двор безобразничать – великая криминальная революция шагала по стране столь же уверенно, сколь 4 года назад шагали гласность и демократизация. Весёлое настроение песни недаром пронизано злостью, вообще «Злость» - одно из ключевых слов для понимания творчества Кинчева. Без неё не понять ни мистического раннего Кинчева, ни ушедшего в гипнотически-ритмичное «металлическое» камлание позднего. Вот и «Жар Бог Шуга» - одно из проявлений его злости.
И нужен этот комментарий, чтобы вновь погрузиться в личное. «Бес Паники» и «Лодка» - это два тонных и серьёзных рассказа о Кинчеве. Сперва – как о трибуне, который «знает, что такое любовь, но и умеет ненавидеть» - и посвящает свой огонь своим фанатам. Он прозорливее их – ибо раньше них заметил танцующего беса паники, который становился в эти годы всё яснее и отчетливее на горизонте. «Новая правда новой метлы» может быть сколь угодно мягкой, но если ты заметил этого беса – у тебя святая обязанность рассказать об этом другим.
И в то же время Кинчев – автор и персонаж явно лирический. Причём лириком Кинчев всегда был сильным и остаётся им до сих пор. Сильное лирическое начало для человека, которого привыкли считать бойцом, вообще естественно. И лирика, и образ баррикадного бойца требуют одного и того же – горячего сердца и отзывчивой души. Лирик ещё проявится у Кинчева несколько раз, он частично уйдёт в тень в двухтысячные, но не сможет никогда быть стёртым и уничтоженным. Тонкий и даже ранимый человек, способный чувствовать всю красоту – природы, человека, Бога, времени – все эти качества у Кинчева есть, все они ещё проявятся не раз.
А за «Лодкой» до самого конца первой части альбома (первого CD, первой пластинки) идёт блок уже поверенных временем старых алисовских боевиков. Кинчев тем самым как бы ведёт счёт тому, куда он пришёл, кому он пришёл дать волю и что он делает для этого. Оттого «Моё поколение», «Иди ко мне» и «Стерх» звучат всегда и будут звучать на его концертах. Эта работа у Кинчева была и будет постоянной – каждая из этих песен болезненно вневременна.
Название эссе, взято из песни Кинчева. Именно вторая половина «Шабаша» может претендовать полнее всего на объяснение смысла «танец в центре огня».
В 1989 году, после года молчания, Кинчев создаёт песню «Ветер водит хоровод». Она вполне логично стоит в начале второй половины альбома – ведь это прямая рифма со стартовым «Шабашем». То же сдержанное начало, переходящее в драматичную кульминацию, тот же текст, написанный в стилистике «ночного кошмара», та же длительность более 7 минут, даже название – «Ветер водит хоровод» - явно свидетельствует о внутренней рифме альбома. Безусловно, это было сделано не просто так. По-видимому, в середине, сразу за блоком хитов, возникала необходимость возвратить слушателей к основной теме альбома. Поэтому после надрывного «Стерха» напряжение вновь постепенно возрастает, а мы становимся свидетелями мистического танца Кинчева в центре апокалипсического огня русской действительности. Нет особой необходимости устремляться в подробные толкования всех метафор и символов песни – они весьма прозрачны, как и в «Стерхе». С той лишь разницей, что если в «Стерхе» он просто констатирует факт, что, мол, «там иду я», то в Ветре появляется не просто описание ужаса бытия, но и призыв «Вставай!» и напоминание о том, что тех, кто пытается уйти в сторону не спасёт ни сон, ни крест.
А затем, вновь ввергнув зрителей в состояние транса, Кинчев презентует слушателю себя – именно так стоит охарактеризовать дерзкий образ Емели, который славит себе на погибель свободу. «Чую Гибель» - ещё один энергичный боевик, без которого осознание концепции «Шабаша» немыслимо. Это повторение того, куда Кинчев пришёл, чтобы вывести людей из уютного анабиоза и открыть глаза на страх реальности. Известное дело, это не он говорит, это кто-то говорит ЕГО устами, что гибель близка, раз так вольно дышится, и что дорога в рай прорубается… топорами и плахой. Вряд ли это призыв к насилию и убийствам. Это – призыв к беспощадному отношению к самому себе. Это единственное насилие, которое допустимо и даже свято.
Хотя, наверное, армии красно-чёрных это не помеха. И недаром свой главный хит на все века и времена Кинчев поёт сразу после «Чую гибель». Путь в рай кровав и тяжек, и решиться на него могут только те, у кого те самые сердца птиц. Они упали вниз, и путь назад – через дорогу, по которой ветер водит хоровод. Такая вот армия жизни, вооружённая тем самым рок-н-роллом, который есть что-то такое, чем взрывают мир. Появление сразу после развязного медленного блюза про то, что всё это рок-н-ролл – тоже не случайно. Когда этот хит станет в 1992 главной визитной карточкой русского рока, страна, кажется, начнёт этот самый русский рок уже отпевать. Что не помешает почти всем звёздам собраться вместе и спеть от лица пидарасов, наркоманов, фашистов и шпаны – тех, кем долгое время были даже самые безобидные из тех, кто не хотел встраиваться во всеобщую систему фальши. Будем честны – те, кто не встроился в эту вертикаль лжи по сей день, таковыми для обывателя и остаются.
И за блоком боевиков – вновь пауза в виде «Сумерек». Самая пронзительная вещь Кинчева, страгическим заочным спором с Высоцким. Пожалуй, за то время, что прошло с песни про то, как купола крыли золотом, прошло достаточно для заочного спора. Вот Кинчев и вступил в него.
И всё-таки, «Шабаш» - это бунт. И это вербализация страхов, которые веяли в воздухе тогда – и веют сейчас. Страхов, которые всегда рядом с человеком. И последние два боевика альбома – «Шабаш 2» и «Новая кровь» - они вновь о том же – о реальности вокруг и об ужасе того, что человек не знает, зависит ли от него хоть что-нибудь в этом, безусловно, крайне жестоком мире. Вторая часть «Шабаша» - сгущённое повторение тезиса «Что происходит», «Новая кровь» (наверное, лучшая песня Кинчева за всю его жизнь) – сгущённое же повторение тезиса «кто я такой». На ней, на предпоследней песне напряжение достигает высшей точки. Переполняющая Кинчева «новая кровь» - это всегда тот рок, который следует за человеком, который, по сути, является выразителем каких-то Высших Смыслов. Такому человеку всегда труднее бороться с гордыней, легче выбрасывать себя за грань добра и зла. Духовная прелесть – очень страшная вещь, она всегда открывает человеку дорогу в обитель чертей и бесов. Душа – это птица, её едят. Особенно, если ты – посредник между Небом и людьми.
Пожалуй, говоря о «Новой крови», впервые можно однозначно определить какие-то явно христианские мотивы в творчестве Кинчева. Это – исповедь, хотя и довольно вольно выглядящая. И понятие «духовная прелесть» в отношении того состояния, в котором кается герой – самое удачное из возможных определений. В том мире, который Кинчев описывает сразу после основного текста (в котором кто-то идёт под венец, а кто-то – на допрос) для пророка в норме вещей задуматься о собственном поведении. Мир мучительно противоречив, и в непонимании не всегда надо винить людей вокруг.
Шабаш кончается на удивление оптимистично – казалось, Кинчеву в закрывающей альбом песне «Всё в наших руках» удалось подойти к выводу. Что спасение человека, его души и совести – в его собственных руках, его собственных поступках. И аллюзии на гибель Цоя («визг тормозов,… выбор смерти на свой риск и страх »). Казалось, что в 1992 году всё окончательно останется позади. Что и он сам не зря три дня провёл на баррикадах у Белого Дома в августе 1991 года.
Увы, мы знаем, что это было не так. И что у самой «Алисы» проблемы только начинаются.