Глава 14
Елизавета понимала, что незнакомец в маске не шутит, но все же она была женщина, она хорошо знала, что женские уловки, хитрости, чары, порой срабатывали с самыми страшными и уродливыми особями мужского пола. Мужчины слабые внутри, так считала Лиз, это была не только ее иллюзия, это иллюзия многих. Женщины копаются в мужской силе, и в итоге рано или поздно понимают, что есть только один способ победить мужчину – это приручить его, как животное, животное опасное и жестокое.
Елизавета понимала, что ей надо быть осторожной и терпеливой, мысль о том, что нужно сбежать от этого верзилы стучала в ее голове, как молот, потом ей казалось, вернее, она была уверена, что с Романом тоже, что-то случилось. Иначе… этого человека в ее спальне не было бы.
Елизавета Петровна была далеко неглупой женщиной, она много читала, ежедневный анализ своих и чужих жизненных ситуаций сделал ее рассудительной, она умела себя вести спокойно и ровно, в совершенно разных ситуациях. Многие ее капризы с мужем были напускные, просто кокетливой женской игрой. Роман знал об этом и позволял ей такое “миленькое” поведение. Конечно, многих мужчин это выводит, даже бесит, но только не ее Романа. Лиз знала, что отношения женщин и мужчин очень неоднозначны.
Елизавета Петровна понимала, что порой многим мужчинам нравится этакая женщина-кукла, мягкая и послушная. Но это всего лишь мягкая лепка – маска, при помощи которой, женщины добиваются многого или почти всего. Те из мужчин, которые неглупы, знают об этом и соглашаются, с этой коварной женской игрой, но эти мужчины тоже себе на уме, позволяют женщине ровно столько, сколько хотят позволить, другие же попадаются в расставленные женские сети как слепые котята, и ими играют, как хотят и во имя, чего хотят.
Наконец, Лиз произнесла мягко и довольно тихо:
–Хорошо, я сделаю, как вы хотите, но при одном условии! Ответьте, где мой муж? Иначе, вы от меня не получите желаемых объяснений и рассказов.
Елизавета Петровна была обворожительна. Ее красивое тело было очень соблазнительно.
–Вы несговорчивы, Лиз, не так ли? Cнова вопросы. Да, уж… это женское коварство! Не так ли? Вы уже прокрутили в своей голове свое преимущество надо мной, но вы не должны обольщаться, Лиз, меня не тревожат женские чары, и план своих действий я не намерен менять, даже ради вас. Все идет по-моему, заметьте, по-моему плану! Ваш муж, ваш муж, – произнес незнакомец дважды, – он в надежном месте, за него не волнуйтесь, ему пока ничего не угрожает! Если вы будете слушаться! И так… мы с вами отвлеклись, так почему вы никому не рассказали о смерти вашего отца? И… давайте, наконец, Лиз, повзрослеем. Игрой со мной вы ничего не добьетесь. Здесь я хозяин положения! А не вы! Ваши женские чары милы, но не сейчас и не со мной. Это вам понятно? – от сказанного веяло холодом и безразличием к Лиз.
Голос незнакомца снова изменился и не предвещал ничего хорошего. Елизавета Петровна почувствовала, что молчать и отпираться нет смысла. Что будет дальше делать человек в маске неизвестно.
–А вы кто? Господь Бог, что я должна перед вами исповедоваться? – спросила снова нервно Елизавета. Но ее нервозность была напускной, внутри она была спокойна.
–Елизавета Петровна, вы ведь не дура, в вашем доме происходят странные вещи, – незнакомец засуетился, неожиданно для Елизаветы, он достал пистолет с глушителем, – так, о чем это я, ну так, как? Может это вам развяжет язык, меня интересует смерть вашего отца.
Человек в маске, направил в сторону Елизаветы металлическую блестящую штуковину, щелкнул предохранителем. Он явно не шутил. Елизавета окончательно поняла, что ее женские штучки не прокатят.
–Странно, сначала вас интересует самоубийство моего охранника Марка, вы угрожаете моему мужу, а теперь, вы заявляетесь ко мне в спальню, угрожаете и требуете рассказать совсем иные вещи, вас не касающиеся, – Лиз была непреклонна.
Елизавета Петровна произносила каждую фразу уверенно, и угрозы человека в маске ее пугали только наполовину, она привыкла, что все в ее жизни происходит по ее воле и прихоти, человек, находившийся с ней в комнате, был страшен и опасен, но, по всей вероятности, ее несносный капризный характер брал верх. Это раздражало, находящегося рядом. Лиз не реагировала на пистолет, а это было дурным знаком. Она могла начать действовать непредсказуемо. Схватка двух раздраконенных людей продолжалась – внешне они сдержанно общались, правда, в руках незнакомца было оружие, а у Лиз только ее женское очарование.
–Не глупите, Лиз, сейчас не ваше время диктовать условия или топать ножками. Рассказывайте и поживее. Может, я ваше спасение! И ко всему... у вас есть прошлое, которое вас мучит. Освободитесь от мук, – в огромной спальне было тихо, – и так, я жду... И помните, если мне не понравятся ваши неискренние ответы, я пристрелю вас, не задумываясь.
Елизавета медлила, казалось, она тянула время, но зачем? Наконец, она начала вяло и как-то отчужденно.
По-видимому, Елизавета Петровна устала сопротивляться. Она не понимала, что происходит. Она не хотела ничего понимать. Она хотела, чтобы все побыстрее закончилось.
–Я не знаю, что тебе ответить… Мне осточертело, что все во всем обвиняли мою несчастную мать. Она сделала все, что смогла. Отец долго лечился в Германии, но все напрасно. Кому-то удается справиться с болезнью, с онкологией, кому-то нет. Все… как всегда – у каждого своя судьба, но согласиться с этим непросто.
У меня было хорошее, религиозное воспитание, всепрощение, потом отношения отца с матерью были сложные, я в них часто влезала. Это была моя ошибка. И в итоге… оставалась виновата, раздражала обоих. Хотя отец меня сильно любил. По крайней мере, я в это верила.
Я нашла письма, письма от другого, близкого ей человека. Однажды она узнала об этом, все произошло случайно. Жизнь моя стала после этого невыносимой, она хотела от меня избавиться, (вернее... не от меня, от прошлого), но я единственная дочь, у меня нет братьев, нет сестер.
Найденные письма окончательно испортили мои отношения с матерью. О письмах я никому не рассказала. Это была не моя тайна. Даже своим подругам не рассказала. Луиза злилась напрасно. Я даже не читала эти письма. Я просто поняла, что эти письма от чужого мужчины. Мне было тогда лет одиннадцать, может больше. Я плохо помню те события. Меня изначально не любила мама. Не знаю почему? Говорят, послеродовая травма. Она не выносила детей. Да, в детстве... все воспринимается… как-то вниз головой, все наоборот. Дети порой большие врунишки. Вот… возможно, и я врала себе многое, преувеличивала негатив. Теперь бы я поступала иначе. Я узнала намного позже, что эти письма были не от любовника, это были старые письма – первая любовь… еще до отца.
Говорю же, в детстве все вверх тормашками… Луиза злилась тогда не из-за писем, я была сложным ребенком… избалована… вот и все! Моя мать не хотела детей вообще, так иногда бывает, не хочешь и все! И не надо копаться в причинах, их нет, никто не виноват. Просто хочется жить только для себя! И это не эгоизм, – это решение другого сознания, другого осмысления, решение не обывательское… и все.
Отец нас бросил, когда я была маленькая, а потом снова вернулся, все было сложно… Мать его не любила и любила одновременно, – Елизавета смотрела все время в одну точку, как будто окуналась в прошлое. Погружалась в него, казалось, что она вся там, в доме своего отца.
–Да, я знала, что она боролась за его жизнь! Она не оставляла больного отца одного, более того, она поила его... какими-то странными отварами, она мистическим образом пыталась прогнать болезнь! Она выгнала сиделок, врача, она им не верила. Я пыталась вмешиваться, но все было напрасно, она поступала так, как хотела! Она жила всю жизнь за его счет: после его смерти, она получила все, она была богата. Но иногда… мне кажется, что все же она его любила и не любила одновременно.
И все эти дурацкие попытки лечить его самостоятельно, идиотскими методами… были направлены на его излечение. Такие практики народного лекарства, знахарства тоже есть. Нетрадиционная медицина – это очень странная, порой неадекватная вещь. Во многом отец сам виноват. Он всегда был занят и плевал на свое здоровье.
У отца были братья, они тоже знали о происходящем, так почему я должна говорить о своей матери эту двойственную правду или ложь, если они молчат; единственное, что они сделали, они перестали общаться с матерью окончательно. Но дальше дома эта ситуация никуда не вышла. Я знала в итоге только одно: она его любила и он ее тоже, но все было не так гладко! Как хотелось бы мне и всем родственникам матери и отца. Все человеку все равно дается свыше! Моя мать несчастная женщина, скрытна и молчалива, так о ней думали многие. Она считала, что ее жизнь с отцом не сложилась. Меня не было дома, когда заболел отец. Все случилось в мое отсутствие. Я приезжала много раз, но, увы… я узнала обо всех подробностях, происходящего, слишком поздно. Отец сам лично рассказал мне о конфликтах с Луизой. В итоге… я сочувствовала и отцу и матери – страшная судьба жить, не любя друг друга. Ненавидеть и мстить. Но все же... мне казалось, что он врал. И она врала! Кто поймет, где правда, когда люди прожили жизнь! И, кто в праве судить?
–Но вы ведь копаетесь в их отношениях до ныне, зачем вам это, Лиз?
–Не знаю, Луиза неординарная личность. У нее красивая любовь… в юности, но ее родители запретили ей быть с любимым. Она поначалу мучилась, потом свыклась и стала любить отца.
– Почему вы замолчали, продолжайте, Лиз.
Елизавета ответила не сразу, она забыла, с кем она говорит.
– Может она была права. Не знаю. Да и травы… все, которые она использовала… все же… боролись с болезнью. Чужие мысли, чувства – это всегда дымка неразгаданного или тупиковые иллюзорные предположения о другом человеке. Ведь сначала все эти травы помогли отцу… и он пошел на поправку, но потом состояние ухудшилось… Врачи, вообще, удивлялись, что он так долго прожил! Это их личная жизнь. Лучше не лезть ни во что. Даже, если это твои близкие. Потом... я все же узнала, что Луиза очень любила отца в молодости, он сам все испортил. Богатые люди бывают очень беззащитны, поскольку их жизнь закрыта от окружающих и, что происходит внутри… узнать порой невозможно. За деньги можно все прикрыть или наоборот... А потом, я ведь не знаю до конца их отношений, может он тоже плохо относился к матери. Может… он ей изменял. Может бил, унижал? Может… в конце концов... он мне врал, – вдруг Лиз замолчала. В комнате было темно, небольшой крошечный светильник горел тускло.
–Почему вы молчите, Лиз, – спросил все тот же человек, в маске, ледяным голосом. Казалось, Лиз не обращала на него никакого внимания, она продолжила своей рассказ:
–Люди странные существа, особенно, близкие, ты им веришь, а потом выясняется, что это твоя иллюзия о них... Позже… после смерти отца, один мой приятель рассказал мне, что у отца было много любовниц. (Со слов приятеля… он был еще тот… ловелас). И, что жизнь моих родителей, – сплошной кошмар.
Меня они больше не интересуют. Это вам ясно! Не мое дело. Муки, что ты знаешь о муках? Катись, к черту! От чужих черных проблем нужно отключаться – все платят по счетам… и нечего лезть, даже... если это самые близкие и любимые люди. И еще… моя мать меня очень любила, она лучше знала, почему она так поступала! Наследство ведь все равно… досталось мне и Луизе тоже! Это вас интересует… не так ли? Отец был безнадежно болен, а Луиза – одинока, разве этого мало, чтобы об этом не трепаться. Больше вы от меня ничего не услышите… ничего не узнаете… есть Бог! Он всем судья! И потом… у Луизы кроме меня никого нет, ее мир уникален: она много читала, любила поэзию, она была одинока, как и все в этом мире… Детям, вообще, нечего лезть в жизнь взрослых… нечего судить! Это я поняла давно.
Наша жизнь хорошая или плохая все равно какая – фальшь, мы все фальшивки! – Елизавета Петровна посмотрела с отвращением на человека в маске, и безразлично устало добавила, – чего вы лезете в мое нутро? Хочешь правду, что я о тебе думаю? Ты сам… псих! Вот… кто ты! Копатель чертов!
Елизавета протараторила все это на одном дыхании и cнова замолчала. В комнате воцарилось минутное молчание. Тишину прервал все тот же ледяной чувственный голос:
– Теперь многое становится на свои места, вы любите мужа и стараетесь не поступать с ним плохо… Это понятно. Луиза! Кажется, ее судьба ужасна, Луиза спилась… не так ли? И… вы тоже, Лиз, пристрастились… только не к выпивке, а к игре – это особая наркомания, без наркотика, верно? Где сейчас ваша мама, вы стали единственной наследницей? Теперь, можно творить все, что захочешь. Верно, Лиз? Но прошлое вам не нравится! Оно не дает вам покоя?
–Что вам от нас нужно? Вы исследуете нас как букашек! Капаете нутро! – снова, уже в какой раз спросила Елизавета, она упала на кровать, уткнулась в подушку и зарыдала. Кокон уверенности и спокойствия улетучился. Она была слабая и беззащитная. Ее нервы сдали. Она больше не хотела себя контролировать. Она ничего не хотела, совершенно ничего.
–Ничего личного, Лиз, любопытство, игра, теперь я, как вы, разве это не понятно, я искал предел вашего холода и безразличия, я расчетлив, Лиз, – сказал лукаво человек в маске.
–Я устала, хватит, этой игры, уже довольно, никто не имеет право влезать в мое прошлое, хватит, где Роман? Хочешь меня убить, подонок? Так убей! И еще! Я давно поняла! Родителей нельзя судить! Все было, как должно быть. Не твоего ума дело, скот! Фатум, рок, судьба, все это пустые слова, никто ничего не знает точно, что хорошо, что плохо. Особенно, дети. Они ничего не смыслят, жизнь взрослых для них – это темный лес. Мне хотелось, чтобы мои родители были счастливы, вот и все! Моя мама далеко, она уехала со страны навсегда! А остальное… тебя, гад, не касается! Моя комната-прошлого – это мое личное дело, идиот! Моя мама жива и счастлива! Пошел вон! – слезы Елизаветы были тихие неслышные. Слабость сковывала тело, нервная дрожь пробежала волной по спине Лиз.
–Мне не нужна ваша смерть, Елизавета Петровна, да и смерть вашего мужа тоже, я хочу освободить вас от мук: к черту вашу комнату, на кой она вам? И прошлое… хватит о нем, я сегодня ваш единственно верный психоаналитик, вы могли меня переиграть, Лиз, если бы не стали рассказывать о вашей семье; зачем убивать красивую женщину? Хотя… зачем вы мне, Лиз? Вы сладкая кукла Романа Карловича! У всех, Лиз, свои истории прошлого! Ваш рассказ примитивен и скучен! – человек в маске произнес эти фразы зловеще, шепотом.
Вряд ли Елизавета могла вникнуть, в сказанное незнакомцем, она окунулась снова в свое прошлое, в свою старую, никому ненужную боль, в свою жизнь.
Дверь щелкнула, но Елизавета этого не слышала, она лежала плашмя на кровати, уткнувшись в подушку, у нее кружилось в голове, перенапряжение было настолько сильным, что она совсем обессилила. Все это время у нее не было сил, чтобы подняться, и сделать что-то… неважно что.
Незнакомец вышел из комнаты так же неожиданно, как и вошел. По всему дому распространялся запах бензина, охрана и прислуга спала крепким сном.
Все шло по плану, по плану человека в маске, он не был голословным, угрожая Роману Карловичу. Его план, и в самом деле, работал, как хорошие швейцарские часы. Даже новенький охранник и тот отсутствовал.
Елизавета Петровна подняла голову, комната была пустая. Ночной светильник горел по-прежнему тускло и мягко.
Лиз не могла поверить, что незнакомец в маске исчез, но его, и в самом деле, в комнате не было. Елизавета не могла пошевельнутся. Ее знобило, ей было противно, ей показалось, что ее жизнь мелкая, никчемная и никому ненужная, и не только ее, но и ее родителей тоже. Псих добился своего, величие и счастье ее реальности исчезло, провалилось в никуда, в черную дыру снов. Лиз ощутила странное и непонятное освобождение…
Продолжение следует.