1. Легенда о Пинеге.
Интересна история реки Пинеги. Когда-то она самостоятельно впадала в Белое-море. Водораздел долгие годы размывался водами, пока, наконец, приток Северной Двины не захватил Пинегу, и она повернулась влево. Много легенд и преданий сохранилось в народе о красавице реке Пинеге.
Вот одна из них, которую нам удалось услышать во время путешествия от старожилов-пинежан.
«Давно это было. Рассердилась как-то раз мать-Двина на свою дочь хохотушку Пинегу, которая вечно сыпала песком, хохотала до слез, да воду мутила. Отгородилась она от Пинеги каменным валом. Куда деваться дочери? Кинулась к хмурому красавцу Кулою. Породнился Кулой с Пинегой. Покорила она его своей веселостью да чистой водой. Темная вода Кулоя посветлела от вод Пинеги. Много песку рассыпала Пинега по дну и берегам Кулоя, разбавила его соленые ручьи. Много рыбы развелось на Кулое.
Но не захотела красавица Пинега долго жить в мире с Кулоем. Обидно ей было, что такая красивая да большая с маленьким Кулоем породнилась. Долго ворчала на Кулой Пинега. А один раз со злости даже намыла «деревянный порог», думала запрудить Кулой смытыми с берегов деревьями. А сама метнулась в сторону, но не смогла пробить белой брони берегов. Пришлось смириться строптивой. Ничего не сказал Кулой, лишь посмотрел на нее с усмешкой.
А на следующий год вновь попыталась Пинега уйти от Кулоя. Кинулась она влево. Но не тут-то было, крепко ее держали берега. Страшно разозлился на Пинегу Кулой. Метнув своим хвостом, речкой Соткою, замыл ход ее к себе.
Как ни билась Пинега, поняв свою ошибку, ничаго не смогла сделать. Слезы обиды и досады выпали из ее глаз, они камешками упали на ее дно и по сей день лежат там. Взмолилась тогда Пинега к матери-Двине, попросила их простить ее, во всем покаялась. Много земли залила Пинега, много озер сделала, билась, билась от злости, камни и песок бросала в обидчика Кулоя. А сама все пробивалась и пробивалась к Северной Двине. Приняла Двина ветреную Пинегу, потекла она вновь к Двине-матери. Стала уже не такой хохотушкой, а совсем тихой. Песок свой, который раньше несла к Кулою, весь по дну рассыпала, стала мелкой и капризной»…
2. Две былины о сватовстве короля Гремита Михайловича
1. Гремит Михайлович, Идол Жидойлович и Анна, племянница князя Владимира.
Одно из редких русских эпических произведений. 11 вариантов. Шесть из них записаны на Зимнем берегу Белого моря, два варианта в низовье р. Мезень, один - на р. Пинеге и два - на р. Печоре.
Этот вариант записан на Нижней Печоре от Николая Петровича Шалькова в 1902 г.
Как во славной земле было турецкой,
У Гремита короля, сына Манойлова,
Кабы было де пированьё, столованьё,
Кабы был-то у них, братцы, почесен пир
Ах на многиих на князей, всё на бояров,
Да на тех же палениц да преудалыих.
А Гремит-король по полику погуливат,
Как сапог де о сапог да поколачиват,
Как скобоцька о скобоцьку пощёлкиват,
Кабы русыма кудрями сам натряхиват,
Кабы ясныма оцями сам разглядыват,
Да весёлую речь сам выговариват:
Ой вы, ой есь, мои князя-бОяра!
Уж вы сильние могуты всё богатыри!
Уж вы ой есь, купцы гости торговые!
Уж вы ой есь, кресьяна православные!
Ещё кто же из вас знает сужону,
А по-русски назвать жоной венчальную,
По-немецки назвать супружницу?
Как статным была статна, да полна возрастом,
Как лицом была она да аки белой снег,
А глаза-ти у нее да ясна сокола,
А как брови у нее да черна соболя,
Как ресницы у нее чтобы сиза бобра,
Как сиза бы бобра да всё сибирского,
Как походоцька у ней была упавная,
Кабы речь-поговоря тихо-смирная.
Кабы меньши хзоронятся за средниих,
Кабы средни хоронятся за большиих,
Как от большиих Гремиту всё ответу нет.
Как сидел за столом за передниим,
Как на том же на стуле всё на золоте
Молодой де Идол да сын Жидойлович,
Вышину был Идол да ве сажени нынь,
Ширину был Идол да как коса сажень,
Как коса же сажень да нынь печатная.
Как ставал-то Идол да на резвы ноги,
Подходил-то коГремиту поближешенько,
Поклонялся он Гремиту понижешенько:
Ух ты гой еси, Гремит, да сын Михайлович!
Ты позволь-ко, Гремит,, да слово вымолвить,
Не позволь-ко за слово скоро сказнить,
Не скоро ты сказнить, скоро повесити.
Говорит-то Гремит да сын Михайлович:
Ух ты гой еси, Идол да сын Жидойлович!
Говори ты, Идол, да не упадывай,
Ни единого слова не затаивай.
Я-то прежде-то был да в земле Руськоей,
Я во том-то во городе во Киеве,
У того-то у князя у Владимира,
У того-то бы есь ныньце племянница,
Кабы та же ли Анна, княжецька дочь.
Как статным она статна, да полна возрастом,
Как лицом де она да аки белой снег,
Как глаза-то у нее да ясна сокола,
Кабы брови у нее да черна соболя,
Как ресницы у нее аки сиза бобра,
Как походоцька у ней будто упавная,
Ещё речь-поговОря тихо-смирная.
Наливат-то Гремит сын Манойлович,
Наливат он чару зелена вина,
А не малу, не велику – полтора ведра,
Припалниват чашу пива пьяного,
На заедку турей рог да меду сладкого,
На закуску колачик бел круписчатой,
Подавал-то Идолу `сё Жидойлову:
Прими, выкушай ты чару зелена вина,
Послужи ты ли мне да верой-правдою,
Ты вочьЮ де, позавОчью, не изменою,
Ты ле съезди во стольнёй во Киев град,
Ты посватайся на Анне княженевскоей,
Уж ты чесью дают, дак бери с радостю,
Ищ `ле честью не дают, дак бери нечесью,
Разгроми их палаты белокаменны,
Посади князя в злодейку землену тюрьму,
Говорит-то Идол да сын Жидойлович:
Уж ты ой еси, Гремит да сын Михайлович!
Еще сколько я рад да был чару пить,
Еще вдвое я рад службы служить,
Погрузи ты мне черленых тридцать кораблей,
Еще дай мне-ка силы тридцать тысячей.
Как пошёл-то Идол да сын Жидойлович,
Как на те же черлены больши корабли,
Обирали якоря новы булатные,
Обирали все те сходенки дубовые,
Распускали паруса белы полотняны,
Побежали-то по батюшку синю морю.
Как одна-то сторона там знаменУлася,
Как друга-то сторона да показалася,
Подбегали-то во гавань корабельную,
Как во ту же во пристань во глубокую,
Опускали парусы белы полотняны,
Выкатали якоря новы булатные,
Кабы клали-то сходни концом на берег.
Как пошёл-то Идол да сын Жидойлович,
Да идёт-то во славной стольнёй Киев град,
Как заходит-то во славной стольнёй Киев град,
Как идёт-то в палаты княженевскоей,
Да заходит на крылецькона прекрасное,
Как под им-то крылецико кацяется,
Косяки де перила покосилися.
Да не спрашивал у дверей он придверников,
У широких ворот да приворотников,
Да заходит нынь в палаты белокаменны,
Да проходит-то в новы ныньце горницы,
Кабы руськиим богам богу не молится,
Как Владимиру князю он челом не бьёт,
Он челом де не бьёт, да голову не гнёт.
Подходил `ему солнышко Владимир князь:
Уж ты здравствуй, Идол да сын Жидойлович!
Ты куда же поехал, куда правишься?
Ты куда же, Идол, да ныньце путь держишь!
Говорит-то Идол да сын Жидойлович:
Я бы еду от Гремита-короля сына Манойлова,
Я приехал к тебе ныньце посвататься
Да на той же на Анны княженевскоей.
Кабы чесью отдашь, дак возьму с радосью,
Кабы с чесью не отдашь, дак возьму нечесью,
Разгромлю твои палаты белокаменны,
Засажу тебя в злодейку землену тюрьму.
И весьма-то испужался князь Владимир тут,
Побежал Владимир во второй покой
Как ко той же ко Анны княженевскоей:
Уж ты ой есь, племянница любимая!
Уж пришёл на тебе да жених свататься,
От Гремита-короля сына Манойлова
Да приехал-то Идол да сын Жидойлович.
Кабы чесью идёшь, дак берет с радосью,
Ещё чесью не идешь, дак берет нЕчесью,
Разгромит мои палаты белокаменны,
Засадит меня в злодейку землену тюрьму.
Говорит ему Анна, княженевска дочь:
Уж ты ой еси, Владимир славно-Киевский!
Ты не стой-ко за ж... за бабию,
Не теряйко свою да буйну голову.
Кабы стала-то Анна снаряжатися,
Еще стала она да сподоблятися,
Надевала на ся да платьё цветноё,
Как брала с собой ящицёк хорошенькёй.
Как оттуль-то Владимир поворот держит,
Подходил он к Идолу коЖидойлову,
Подносил ему цяру зелена вина,
Да не малу, не велику – полтора ведра,
Говорит-то Владимир таковы слова:
Уж ты ой еси, Идол да ты сын Жидойлович!
Прими выкушай ты чару зелена вина,
Ты помешкай немножко, всё поправится.
Как берёт-то Идол да единой рукой,
Выпиваёт Идол да к едину духу,
Да поправилась Анна, княженевска дочь,
Как пошла-то на черлены больши корабли.
Да пошёл там Идол да сын Жидойлович
Да на те же на черлены больши корабли.
Обирали якоря новы булатные,
Обирали они сходни все дубовые,
Распускали паруса белы полотняны,
Побежали-то по батюшку синю морю.
А бежали-то по батюшку синю морю,
Там одна де сторона знаменУлася,
А друга де сторона там показалася.
Выходила-то Анна вон на улицу,
Да подале, на черлены больши корабли,
Увидала-то бы там да видно чад велик,
Ещё чад бы велик да дым столбом валит.
Заходила-то назад да в черной корабель,
Подходила-то к Идолу ко Жидойлову:
Уж ты ой еси, Идол да сын Жидойлович!
У вас этам-то ле что ле будто чад велик,
Ещё чад велик да дым столбом валит?
Говорит-то Идол да сын Жидойлович:
Уж ты ой еси, Анна, княженевска дочь!
Уж варят нам на свадьбу кобылятину,
Ещё варят нам на свадьбу жеребятину.
Говорит ему Анна, княженевска дочь:
Уж ты ой есь, Идол да сын Жидойлович!
Мне нельзя идти по батюшку синю морю,
Ещё сённи-то мне-ка именинной день.
Говорит-то Идол да сын Жидойлович:
Уж вы ой еси, мои да слуги верные!
Опускайте паруса белы полотняны,
Вы меците якоря новы булатные,
Нам нельзя идти по батюшку синю морю.
Как пошёл тогда пир у них навеселы,
Пировали-столовали целы сутоцьки.
Из ума-то Идол тут выпивается,
Одолила бы хмелинушка великая,
Кабы заспал Идол да сын Жидойлович,
Кабы спит-то храпит, да как порог шумит.
Как брала-то ли Анна: княженевска дочь,
Как брала-то свою да саблю вострую,
Как отсекла у Идола по плець голову.
Расходилось его тулово поганоё,
Да поганоё тулово, сердитоё
Поимало мачту корабельную,
А бы вымело-то мачту во мелко щепьё.
Усмиряло это тулово поганоё,
Ещё пало во черной большой корабель
Как скомандовала Анна, княженевска дочь,
Как сбирали якоря новы булатные,
Распускали паруса белы полотняны,
Побежали нынь во стольный славной Киев град,
Ко тому ноньце ко князю ко Владимиру.
Прибежали-то во стольной славной Киев град,
Опускали паруса белы полотняны,
Выкатали якоря новы булатные,
Да повыклали сходни концом на берег.
Да пошла-то ли Анна, княженевска дочь,
Как во тот же во славной стольной Киев град,
Ко тому же князю ко Владимиру,
Заходила нынь в палаты белокаменны,
Походила-то подале в нову горницу,
К самому ноньце ко князю ко Владимиру:
Уж ты здравствуй, дядюшка Владимир князь!
Убирай ты черлены больши корабли.
3. Сватовство Царя Гремина на сестре князя Владимира.
Записано А.Д. Григорьевым В 1901 г. От Терентия Ивановича Попова, Мезень.
Особенностью мезенских вариантов является то, что главная героиня – Марфа – сестра князя Владимира.Это необычно для русского эпоса. Возможно, это не домысел мезенских певцов, а след предшественника былины, в котором „киевские“ реалии совсем отсутствовали.
Снята сцена спаивания короля Гремина. Здесь богатыри без слов поняли Марфу и её намерения – это более позднее истолкование былины.
А да плыло-выплывало да тридцать кораблей.
Ох они плыли-заплывали да во Унепь-реку,
Во тот же город да славно Киёв-град.
Становилисе они да на пристань корабельную.
А выходило издолищо на землю туда.
Ко тому же ко князю да ко Владимиру,
Он заходит во грынюшку столовую
Ко тому же ко князю да ко Владимиру:
Уж ты здрастуёшь, Владимир да стольнокиевской
А й да ставал-то ле князь да стольнокиевской:
Пировать ле ты пришёл, столовать сюда?
Не пировать я пришёл, не столовать сюда.
Не хлеба кушати, не гуся рушати.
Я хожу-то ле к вам о добром деле, о сватовстве
На той же на Марфы королевисьны,
Если добром-то не отдашь, дак возьмём силою,
А не силою возьмём, дак грозой грозною,
А грозой мы возьмём да богатырскою.
Тут ставал то ле князь да славнокиевской,
Он ставал покрутёшенько на ножецьки,
А поскорёшенько из грыни столовое
Ещё к той же ко Марфы да королевисьны,
Ко своей к родной да ко сестриценьки,
А во ту же во грынюшку во столовую.
Уж ты здрастуёшь, сёстра да моя любимая!
Уж ты двадцать лет, солнышко не сходило,
А теперь зашло да обогрело же.
А садись со мной да думу думати.
А пировать ле ты пришёл да столовать ко мне,
Але хлеба кушати, гуся рушати?
Не пировать я к вам пришёл, не столовать сюда,
Я хожу-то ле к вам, да не очень ндравится:
А да о том же хожу да о добром деле, о сватовстве.
А такой у нас ведь есть да король Греминов.
Не жалашь ли за ёго дак ты в замужество?
А добром-то ты не йдёшь, дак возьмёт силою,
А не силою возьмёт, дак грозой грозною,
Он грозой-то ле возьмёт дак богатырскою.
Уж ты ой еси, Владимир стольнокиевской!
А как для бабьего гузна да не весь град губить.
А тут ставала Марфа ле да королевисьна,
А ставала покрутёшенько на резвы ноги:
- А пойдём-ко се мы да поскорёшенько,
Поспешим-ко се, брателко, скорешенько
Ко тому королю да нонь ко Гремину.
А идут-то они во грынюшку столовую,
Ко тому королю да нонь ко Гремину,
Ко тому издолищу проклятому.
Уж ты здрастуёшь, да ноньце король Греминов!
Пировать ле ты пришёл с нами, столовать сюда?
- Ой не пировать я к вам пришёл, не столовать сюда,
Я заехал сюда да за прекрасною
А за той же я за Марфой королевисьной.
А добром-то не йдёшь, дак возьму силою,
А не силой-то возьму, да грозой грозною,
А грозой-то я возьму да богатырскою.
А зачем же у нас да грозой грозной брать,
А силой у нас дак силой сильною,
А грозой-то у нас дак богатырскою?
А нельзя ле у нас дак всё добром сделать?
А когда ладиссе добром, дак сделаем дело с тобой.
Обратимсе с тобой тако неманениё,(?)
Обрутимсе в тако с тобой неманеё,(?)
Обручимся златыма-то перстнями нонь.
Ох мы долго с тобой дак думу думали
Мы придумали с тобой дак отправлятисе,
На те на корабли дак на мои пойдём.
А ты позволь-ка се мне, да король Греминов,
Ты позволь-ка се мне да слово молвити.
А да мы пойдём-ко с тобой дак пристань корабельную,
А мы возьмём-то с собой два спроводетеля:
А мы возьмём-то с собой Олешеньку Поповица,
А мы возьмём-то с собой Добрынюшку Микитица, -
Мы тогда-то с тобой не забоимсе ведь,
Мы отправимся с тобой дак во синё морё,
Выходили они из грынюшки столовоей:
А как по праву-то руку да сорок тысицей,
А во левую руку да цисла-смету нет.
И заходили они на корабли тогда,
И отправились они да к Езонепь реки.
Поднимали они паруса цёрного бархату
И отправидись они дак на синё морё.
И тогда-то они шли по синю морю,
Але стоят со Марфой королевисьнёй.
А тому-то ле думала: „он увёз её“.
А и Олёша Поповиц нонь ухватцив был
А и Добрыня Миктиц-от догадливой,
А срубил у ёго да буйну голову,
У того короля дак нонь у Гремина.
И выхватывали да нонь издолища,
И выбрасывали дак во синё морё, -
Сколыбалосе да вот синё морё,
Сколыбалосе синё морё со краю на край.
И тогда-то они все зрадовалисе.
И прибили они неверну силушку,
И отбили они да тридцать кораблей
Поворацивали да тридцать кораблей
И во ту же они да в Онепь реку,
И во тот же ле город славной Киёв-град,
И ко тому ле ко князю ко Владимиру,
И на ту-то же присталь корабельную.
А поднимали они флаки да ноньце руськие.
А увидал-то ле князь да стольнокиевской,
А тому-то ле он да очень рад был.
Записано А.М Астаховой в 1928 году на Мезени в деревне Лебская Лешуконского района от Якова Евдокимовича Гольчикова, 61 года.
4. А ехал стАрой по чистУ полЮ,
А по тому де раздольицку широкому,
А наехал ле стАрой на росстаньюшки,
А наехал ле стАрой на широкия,
5 А подписана доска ди есть исподрезана,
А поставлены буквы да позолочены:
„А во первУ ле дорожецьку – быть богатому,
А во вторУ е дорожку – быть женатому,
А во третьЮ дорожку – живому не быть“.
10 А подумал ле старый во своёй башкЕ:
А на што мне-ка ле старому быти богатому,
А на што мне старому быть женатому?
А я поеду то ли по дорожки – да живому мне-ка не быть.
А садился на коня, на коня да скоро-нАскоро,
15 А бьёт-то коня по тучнЫм ребрАм,
А под им карюшка россержаетця,
Да от земли-матушки отделяетця.
А наезжаёт ли старый да на станичничков,
А наезжаёт ли старый да-ко на разбойничков,
20 А хотят ле старого да бити ноне грабити,
А хотят и ле старого да розлучити с конём.
А говорил лишь старой да таковЫ слова:
А бити ле вам старого вам нЕ за шьто,
А взяти лё у старого нЕчего,
25 А есть и ле у старого куньЯ шубА,
А стОит шубочка восемьсот рублей,
А пуговок и ле на ей да нА три тысечи.
А пуще станичники россержаютца,
А на старого крепче да поднимаютца,
30 А хотят и ле старого да бити нонь да грабити,
А хотят и то старого да розлучити с конЁм,
А говорил и ещё старый да таковы слова:
А бити ли вам стараго вам не за што,
А взяти-то у стараго вам нечего.
35 А есть-то у старого как добрОй конь,
А доброму де конецку цены как нет,
А потому-то конь вздымаетце,
А высокие горушки перескакиват,
А мелкие речки промеж ног берёт.
40 А пуще станичники россержаютца,
А на старого крепче да подымаютца,
А хотят и ле старого бить да нонь грабити,
А хотят и то старого да роздучить с конём.
А говорил ище старый во третий након:
45 - А есть у стараго тУгой лук,
А есть ещё у старого десеть стрелочёк.
(Прежде лукАми стреляли)
А говорил ище старый да таковы слова:
А старому смерть страшнЫм-страшнО,
50 А у кого из вас ле есть дети малые,
У кого у вас ле есть да молОдые жонЫ?
А закричал старый во всю голову,
А натягивал правой тУгой лук,
А накладывал стрелочку закОленую,
55 А спустил стрелочку о сырУ землЮ,
А Ета стрелочка извиваетца,
А засыпал их желтЫм песком,
А закладывал сырОй землёй крЕпко-нАкрепко.
А испугалися станичнички-разбойнички,
60 А пали разбойнички на кОлени:
Ой ты гой еси, Ильюша Муромец,
А не губи нас да недобрых людей,
А ты оставь нас при живности,
А оставь нас ты хоть на сЕмена.
65 Бери сколько надо золотой казны,
А бери-ка цвЕтное платьице,
А бери добрЫх коней сколько надобно.
А говорил и ле старой да таковы слова:
А кабы брал я да ле нонь золотой казны -
70 А копали как мне бы погребы глубокия,
А кабы брал я да цвЕтно платьице -
А везли ле бы вОзы великия,
А как брал бы я да всё добрЫх коней -
Да гнали бы за мной да табунами же.
75 Да садился на добра коня,
Да засверкала его сабля нонь вострая,
А косил их скоро-нАскоро,
Да убил всех разбойничьков-станичницьков,
Да очистил дорожку прямоезжую.
80 А поехал старый конь в передний путь,
Да наехал на розбойника Рахматьича.
А сидит розбойник на семи столбах,
На семи столбах да на семи дубах.
А засвистел Соловей по-соловьиному,
85 А закричал Соловей по-звериному,
А у старого-то конь на колени пал,
От того от свисту, от богатырского.
А натягивал старой правой рукой тУгой лук,
А клал стрелочку раскалЕную,
90 А спускал прямо в правой глаз,
А попал Соловья прямо в правой глаз,
А и пал Соловей да на сырУ землЮ.
А подскочил Ильюша скоро-нАскоро,
А схватил он Соловья-ка разбойника,
95 А схватил он Соловья на добрА коня,
А пристегнул Соловья к седЕлку черкаському.
А говорил Соловей да таковы слова:
Да поедем, удалой доброй молодец,
А поедем ко мне на широкий двор,
100 А поедем ко мне да во гринюшки,
Да хлеба-соли исть, пива с мёдом пить!
А поехал старой скоро-нАскоро,
А увидела да жена да нонь в окошечко:
А едет Соловей да нонь Рахматович,
105 А везёт Соловей удалого мОлодца.
А взгленули нонь детушки в окошечко:
Да не Соловей везёт нвнче, да Соловья везут.
А отворяйте ворота нонь да крепко-нАкрепко,
А встречайте удалого доброго мОлодца,
110 А пойте-кормите нонь удалого!
А была дочь нонь полЕница:
Я встречу его под подворотницей,
А не малая подворотница – в сорок пуд,
А убью удалого крепко-нАкрепко.
115 А подъехал он к широкУ дворУ,
А заглянул в подворотницу – стоит она,
Заколол паленИцу да приудАлую.
А поехал старый да в передний путь,
А подъезжал к стольнему Киев-граду,
120 А ко тому ли князю ко Владимиру,
Да заезжал ко князю во широкий двор.
А то был день воскресеньской же,
А собралась беседа да весёлая,
А наезжади купцы люди торговые,
125 А сидят здесь богатыри все удАлые.
А входит удАлый в светлые гринюшки,
А поклонился старый во все стороны,
Князю Владимиру на-осОбицу.
А садят как гостя да за дубовой стол,
130 А подносят кушанья сахАрные,
А наливают братЫночку зеленА винА,
А подносят старому крЕпко-нАкрепко.
А берёт старый единОй рукой,
А пьёт старый единЫм лухОм,
135 А заговорило у старого ретивО серьцЁ:
А говорят-то старому таковы слова:
А ты откудь, удалый добрый молодец?
А какой ехал дорожкой да окольноей,
А окольней ехал ли прямоезжоей,
140 – А я ехал дорожкой прямоезжоей,
А залегла та дорожка да нонеча тридцать лет.
А не поверили ему да усмехнулисе:
Во очах детинушка да завирается,
А пустяками детина да похваляется:
145 Да заросла та дорожка нонь тридцать лет,
А птица на ней не пролЁтывала,
А удалой молодец не проЕзживал,
А заросла та дорожка Соловьём в тридцать лет,
А Соловьём да всё Рахматовичем,
150 А заросла та дорожка разбойницьками,
Разбойницьками - станичницьками.
Если хочИте знать – да Соловей у меня,
А Соловей да у меня сидит на добрОм коне.
Они приказали:
155 - Притащи-ка Соловья сюда в гринюшки светлые,
Тогда и поверим.
(Добрынюшка был догадлив, сказал, что не простой приехал. Тут ему приказали, он и привёл).
Старый скочил скоро-нАскоро,
Побежал за Соловьём на широкой двор,
Принёс Соловья-то разбойницька.
160 Все скочили здесь да ужАхнулися
(вроде как испугались),
Принимают гостя дорогого,
Жалуют, значит, гостя, цветным платьицем,
Дарят золотой казной.
Прикажи-ка Соловью нам песню спеть,
165 Засвистеть в полУсвиста.
Поставил князя с княгиней наперёд в серёдку
Закрыл их полой по ту и другу сторону,
Приказал Соловью запеть в полУсвиста.
Запел Соловей в полУсвиста,
170 Розвёл Соловей во весь свист
(Хотел всех свистом убить)
Все пали бояре кособрюхие на полУсвиста
( без ума, значит),
Хватил-то старый Соловья да Рахматовича,
Вытащил старый на широкий двор
(за это непослушание, значит).
Разорвал его крылья-пёрушки
(два раза нАдвое),
175 Рассвистал по чистУ полю.
Тут старому низко кланяютца,
Сделали старому великолепный пир,
Тут старого стали жаловать:
Живи-ко старый, в стольнем Киев-граде,
180 Положим тебе жалованье не малое.
Он тут уж и остался в услуженье.
Записано на Мезени.
Эта былина принадлежит к числу редких русских эпических произведений. На Русском Севере её записывали только в северо-восточных районах, в прошлом тесно связанных между собой. Всего известно 24 записи, из них 9 сделано на Зимнем берегу Белого моря, 5 – на Р. Кулое, 4 – на Пинеге, 3 – на Мезени.
В русском героическом эпосе Добрыня и Илья всегда выступают как крестовые братья, горячо любящие и уважающие друг друга.
Вот как побратались эти два богатыря:
5. Бой Добрыни с Ильёй Муромцем.
Как доселева Рязань слободой слыла;
А как нонече Рязань славен город стал.
А живёт-то в той Рязани князь Никита сын Романович.
Жил-то Никитушка шестьдесят годов;
Как состарился Романович – преставилсе,
Ай осталась у него малА семья,
Ай малА семья, молодА жона,
Молода жона Омельфа Тимофеёвна;
Ай осталось у нёго чадо милое,
Милое чадо, любимое,
А как мОлодый Добрынюшка Никитич млад.
Как от роду Добрынюшка был пяти годов,
Стал ходить по улочки.
Стал с ребятами боротисе;
Как не стало Добрынюшки да поединшичка;
А как малы-ти ребята двадцати пяти годов.
А как мастёр бы Микитич со крутой с носка спускать.
А как стал-то Добрынюшка на возрости,
Как ясён-то сокОл стал на вОзлети.
А как стало Добрынюшке двенадцать лет,
Он начАл во чистО поле поле поезживать,
А поезживать, всё стал погуливать,
А ездит всё на тихие на заводи,
А стрелить всё гусей, белых лЕбедей.
А как стал Добрыня во чистОм поле поляковать,
А не стало Добрынюшки поединшичка.
А как начал он метать сильных могучих всё богАтырей,
Ай прошла про молодца слава великая;
А дошла туто слава до города до Мурома,
А до того жа села до КарачЕева,
А до старого казака Ильи Муромца;
Услыхал тут старой казак Илья Муромец
Про сильного могучего богатыря.
Его серьдьце было неуступчиво;
Пошёл он скоро на конюший двор
Седлать, уздать свого да коня доброго.
Ай накладывал он уздицю тесмяную,
А на спину лошадину войлучёк,
Ай на войлучёк накладывал седёлышко черкальское;
ЗатЕгивал двенадцать сутужинок,
А сутужинки-потужинки-ти были шолковы;
А застёгивал-то он двенадцать пряжочёк,
А пряжечки-ти были красна золота,
А спёнушки-ти были булатные,
Крепкого булата всё заморьского, -
То не ради красы, ради крепости.
Илья-то был сын Иванович,
Одевалсе он в платье богатырскоё,
Богатырьско платьицё, военное.
У него ведь конь-от был как снегу белого,
Ишше хвост-грива у него была чёрная.
Он скоро легко скакал на добрА коня,
И он скоро поехал по чистУ полю;
А как по чисту полю только куревА стоит;
КуревА стоит, да только столб столбит.
А он скоро приехал ко Рязани славну городу.
Едет он по Рязани славну городу.
А играют туто маленьки ребятка жа.
А спрошаёт он у маленьких ребятка жа:
Уж вы гой еси, маленьки ребятка жа!
Где это Добрыньино подворьицё, широкий двор?
Вы скажите-ко мне про Добрынин про широкий двор.
Как отводят робятка Добрынино подворьицё.
Подъезжает он под окошёчко.
А кричит он зычным голосом:
Дома ли Добрынюшка Никитич млад, или в доме нет?
Услыхала тут Добрынина да рОдна матушка;
Подбегала рна всё к окошёчку,
Отпирала на окошечка немножечко;
Как увидела она старого казака Илья Муромца, -
А сидит-то он на своём добрОм конИ, -
Говорила Добрынина да рОдна матушка:
Уж и здравствуй-ко, казак Илья Муромець,
Илья Муромець да сын Иванович! -
Говорит тут Илья сын Иванов таковы речи:
Уж ты гой еси, Добрынина рОдна матушка!
Ты как меня-то знаёшь, именём зовёшь,
Величаешь ты меня по отечесьву?
Ише как-то я тебя не знаю, Илья Муромец?
Уж мы пили из одной чаши;
А когда я училасе у твое-то рОдной матушки,
Ты тогды не мог ходить на резвЫх ногах,
А сидел ты всё на печке на кирпицятой.
Ты добро пожаловать ко мне хлеба, соли покушати!
Накормлю ведь я тебя досыти,
Напою ведь я тебя допьяна.
Говорит-то Илья сын Иванович:
Я не пить приехал, ни исть хлеба, соли жа.
Ты скажи-ко мне про своего чада милого
Он и в доме, или его нет?
Отвечает Добрынина рОдна матушка:
У меня Добрыни тепере в доме не случилосе;
Он уехал всё на тихие на заводи
А стрелеть гусей, белых лебедей,
А пернастых серых малых уточёк.
Уж ты гой еси, ты старой казак Илья Муромець,
Илья Муромець да сын Иванович!
Ты наедёшь моёго чада во чистОм поли -
Не моги ёго убить, моги помиловать
Хошь не ради ёго, да ради меня вдовы:
Ишше хто меня будет под старость поить-кормить?
Как поехал старый казак во чистО полё,
Ишше едёт он скоро по чистУ полю -
Как увидял молодого в чистом поле богАтыря:
Да он ездит на добрОм кони, розъизжаитьсе,
Всё дворяньскими утехами да забавляитьсе,
Высоко-то он паличю-ту мечёт по-под нЕбеса,
Подъезжаёт на добрОм конИ,
Подхватыват ей да во правУ руку,
А не допускает он до сырой земли.
Подъезжает тут старой казак Илья Муромець:
Здрастуй-ко, дородной доброй молодець!
Ты скажи-ко-се про родину и про отчину.
Говорил тут Добрыня таковы речи:
А как скажет тебе моя палича тяжолая,
А когды тебе ссеку да буйну голову.
Тут розъерилось у Ильи да ретивО сердьцо;
А стегал он коня по крутым бёлрам.
Розъезжалисе богАтыри по чистУ полю,
Соезжалисе богАтыри всё в одно место;
Как ударились они паличеми тяжолыма,
У их паличи пошербАлисе;
Ише друг дружки они не ранили,
Не дали на собя раны кровавые.
А розъехались богАтыри во-в третЕй након,
Как ударились они копьеми ворзомецькима,
У них копьиця согнулисе, свернулисе;
Ише доуг друга они не ранили,
Не дали на сенбя раны кровавые.
Они соскОчили да со добрых коней,
Они схватилисе во схваточку боротисе.
Они перьвыя суточьки борютьсе с утра до вечера
И други-ти сутки борютьсе с утра до вечера;
А на третьи-ти суточьки у Добрыни порвалОсь платьё цветноё,
Окатилось у Ильи всё правА рука,
Подвернулась у его всё левА нога;
А как падал старЫй казак на мать сыру землю,
Ише мать сыра земля да потрясаласе.
Уж как сел-то Добрыня на белЫ груди
А он вынул-выдернул из кинжалища булатной нож,
Хочёт спорить Ильи белЫ груди,
Ише хочёт досмотрить ретива сердца.
А как тут старой казак да Илья Муромець
Возмолилсе он спасу пречистому,
Ише матери божьей богородици:
Уж ты господи, уже мне в чистом поли смерть не писана,
А ужели я помру на сём месте?
У его да силы вдвое-втрое прибыло;
А мётал-то он Добрыню со белЫх грудей,
А как скочил старый казак на резвЫ ноги,
А как шёл-то Добрыни на белЫ груди,
Хочёт спороть Добрынюшки белы груди
Досмотреть Добрынина ретивА сердца.
А как спомнил он Омельфино прошеньицё,
Ише спрашиват Добрынино отечесьво,
Ты скажи-ка мне просвоё отечесьво.
Говорит-то Добрыня таковы речи:
А когда сидел у тя да на белЫх грудях,
Я не спрашивал, коей земли, какого города,
Какого отьця да какой матери;
Я спорол бы у тя всё белы груди.
Вынимал Илья из кинжалища свой булатён нож,
А хочёт спороть Добрынюшки да всё белЫ груди,
Досмотрить Добрынина ретивА сердца.
А как тут Добрыня испушался жа,
Ухватил у Ильи Муромца булатён нож:
Я скажу тебе про родину – отечесьво,
Я скажу тебе про своего родна батюшка,
Я скажу тебе про свою родну матушку:
У меня родной батюшко был Никита сын Романович;
Он княжил в Рязани ровно шестьдесят годов,
А родна-то матушка – ОмЕльфа Тимофеевна.
Не моги меня казнить, моги помиловать.
НазывЕмьсе-ко мы братьеми крестовыма.
Покрестоемсе мы своима крестами золочёныма;
А как будет ты – большИя брат,
А я буду меньшИя брат;
А мы будём ездить по чистУ полю, поляковать.
Приставать будем друг за друга,
Друг зА друга, за брата крестового.
А ставал-то он да на резвЫ ноги,
Подымал он Добрыню за белЫ руки,
Целовал он Добрынюшку во уста сахАрные,
А сымали они с голов да золотЫ кресты,
Одевали друг на дружку золоты кресты,
Да садились они на добрЫх коней,
Поехали они к Рязани славну городу
Ко Добрыниной ко рОдной матушке.
Как приехали Добрыни к широкУ двору,
Увидала Добрынина рОдна матушка,
Стречала их середи двора,
Середи двора со краснА крыльца.
Да брала она старого казака за белЫ руки,
Повела вДобрынины да светлы свЕтлици,
Посадила она за дубовЫ столы,
За дубОвы столы, за есьвЫ сахАрные.
У их пир пошёл всё навЕсели;
Они пили, веселились трое суточьки.
В. Н, Орфинский. О любви к чистоте. Из Калевалы:
Ты столы захочешь вымыть
Попоздней в конце недели:
Мой поверхность, мой и сбоку,
Не забудь и ножки вымыть.
Ты облей скамьи водою,
Обмети, как нужно, стены,
По порядку все скамейки
И в длину все стены дома.
Что на стол насело пыли,
Что насело по окошкам,
Ты смети крылом прилежно,
Вытри тряпочкой с водою,
Чтобы пыль не разошлася,
К потолку б не поднялася.
С потолка смети ты сажу,
Черноту сотри, как надо,
О печной трубе подумай,
Не забудь ты и стропила,
Чтобы горницу узнали
И сочли её жилищем.