(воспоминания фронтовички)
Случилось это в декабре сорок четвёртого. При полном штиле на фронте, как снег на голову, неизвестно откуда прорвались фашисты. Взрыв. Штабная землянка засыпана. Все, кто в ней находился, включая начштаба, погибли. В живых лишь я – ранение в ногу. Рана нетяжёлая, сквозная. Перевязывать себя не стала, уверена, пришёл мой последний час: или от взрыва погибну, или от своей же гранаты – приготовила на случай, если немцы откопают землянку. В плен не сдамся. У меня на лбу ясно написано: еврейка. Слабею от потери крови и от мыслей, то засыпаю, то теряю сознание, а гранату крепко сжимаю в руке.
Очнулась оттого, что кто-то меня пристально разглядывает. Открываю глаза. Я на том свете, надо мной склонился чёрт. Правда-правда! Весёлый, улыбающийся чёртяка с яркими тёмно-карими глазами, кудрявыми волосами и небольшими рожками. После я поняла, что это не рожки, а кусочки снега прилипли к его чёрным волосам.
Рванула чеку. В ту же секунду он вырвал у меня гранату, метнул в угол землянки и упал на меня, прикрыв от взрыва. В рубашке он родился и в смертельную минуту рубашкой поделился со мной. Осколки пролетели над нами, не задев.
– Вот и спасай дурочек, – улыбнулся белозубо чёрт. Бас у него необыкновенно красив. Не правда ли, романтическая встреча?
Позже я узнала, что немцы разбиты. Небольшая группа фрицев попала в окружение и решила пробиваться к своим. Бойцов, и Эмиля в их числе, так звали весёлого чертяку, послали откопать штабную землянку, узнать, есть ли кто живой. Эмиля спустили по верёвке, он нашел меня, я его встретила таким вот салютом.
Отправили меня в прифронтовой госпиталь. Каждый день Эмиль приходил ко мне. Любовь между нами зажглась ярким, жарким костром. В наших судьбах много схожего. Он цыган, его табор, семья – родители и молодая беременная жена с детьми попали в руки фашистов, значит, погибли. Мои тоже погибли. И евреев, и цыган фашисты «любили» одинаково. Общая судьба роднила нас.
Эмиль везде носил с собой гитару, оставлял её лишь, когда ходил в атаки. Гитара боевая, в нескольких местах простреленная, а звучала душевно, будто её изготовил сам Страдивари. Если к кому я и ревновала Эмиля, так это к гитаре – для него она была живое существо. За Эмилем я согласилась бы идти с закрытыми глазами куда угодно: в табор, переходя с места на место всю жизнь, к чёрту, к богу, к дьяволу в логово, лишь бы рядом быть, смотреть в чарующие глаза, слушать волшебный голос. На Новый сорок пятый год он совершил чудо – подарил мне свежую красную розу на высоком стебле. Не забывай: зима, война, разруха, смерть и… роза. Говорили, я его околдовала. Нет, он околдовал меня. Но с тех пор, как мы встретились, он не глянул ни на одну женщину. А до этого, утверждали ребята, воевавшие с ним, не пропускал ни одной юбки. Все служащие женского полу по нем сохли. Мы решили пожениться после войны. Дух победы витал в воздухе, ждать оставалось недолго.
Но судьба сыграла с нами злую шутку: при осаде Берлина меня снова ранило, и меня отправили в тыл. Эмиль остался на фронте. Так как война подходила к концу, главврач принял решение оставить меня в госпитале до полного выздоровления.
Письма от любимого я получала каждый день. То были не письма – поэмы любви с орфографическими ошибками. После победы, писал Эмиль, он поедет в Молдавию, узнать, может, кто жив из табора. Потом за мной. Мы распишемся и уедем жить на его родину. Наконец пришло долгожданное письмо, где он сообщал, что скоро будет. Не только я ждала Эмиля. Весь госпиталь, все мечтали о счастье. Пусть не своём, лишь бы прикоснуться взглядом хоть к чужому, не своему, но счастью, поверить, что оно ещё живет на нашей многострадальной земле.
Снова письмо. Господи, как оно отличалось от предыдущих. Он писал, что освобождает меня от обязательств, что мы никогда не будем вместе, что просит к нему не приезжать и скорее забыть его.
Но я сразу, как выписалась, поехала его искать. С большим трудом нашла место, где обосновался любимый. У дверей полуразрушенного дома встречаю седую цыганку. Она меня осмотрела, пригласила в дом. Накормила, напоила, чем бог послал, и сообщла, что Эмиль уехал по делам. Я решила, что это его мать. И предположить не могла, что жена. Мы оказались почти ровесницы. Старухой она вернулась из концлагеря, у неё на глазах погибли родные, детей отправили в печь. Ей душу убили, уничтожили женскую суть. Не буду уточнять, что мне довелось услышать от жены Эмиля. Мне, смотревшей в лицо смерти и пережившей много горя, больно вспоминать ту встречу. Я не осталась ночевать и ушла в ночь. Ушла навсегда. С той встречи прошли года, я счастлива, что встретила любовь своей жизни. И люблю Эмиля до сих пор.