Порой мне кажется, что всякий раз, когда играя температурами, приходит весна, и внезапно налетевший порыв ветра, холодный от ещё не растаявшего снега, но уже переплетающийся с едва уловимым запахом озона, как после дождя, вызывает у меня помимо чувства лёгкого озноба, ощущение, близкое к некоему скепсису, но в тоже время, бесконечного спокойствия и гармонии. В такие моменты, в моей душе словно освобождается место для чего-то, что я не могу постичь разумом и с трудом пытаюсь сам себе описать словами. Эта свободная ниша, с каждым годом становясь всё более вместительной, особенно заметно пополняется в период апреля и мая, когда последний снег уже превратившись в весёлые извилистые ручьи, разбегается по неровностям городских дорог и в воздухе стоит аромат безудержной свободы, лишь изредка перебиваемый запахом древесной пыли. Весна особенно часто, как мне кажется, ассоциируется у людей со свободой, поскольку в отличие от лета, воспринимаемого не иначе как «отдых», свобода, это нечто большее; то безразмерное, желанное и непостижимое, что необходимо каждому из нас, несмотря на то, что мы любыми способами, с каждым годом изощряясь всё больше и больше, лишаем себя этого чувства, всё твёрже и аргументированнее отказывая внутреннему призыву к ней.
Как ни странно, но с каждым годом это ощущение становиться всё отчетливее, и именно весной мой организм порой, существует отдельно от разума. В конце концов, я начал замечать, что для меня больше не составляет труда представлять и впоследствии воплощать то, о чём раньше я отказывался даже слушать, считая это невообразимым вздором и наличием бездарно проведенного огромного количества свободного времени у авторов вышеописанных высказываний. Более того, в моё отсутствие в окружении близких мне людей, да и просто знакомых, не наблюдалось ничего необычного, наоборот, всё текло в привычном и размеренном жизненном темпе, но стоило мне лишь оказаться в компании своих давних приятелей или хороших знакомых, как события, до сих пор бывшие обыденными и до скуки простыми становились странным образом похожи на стечение дурных, я бы даже сказал мистически предначертанных обстоятельств, в которых каждый из нас будто бы играл роль частички паззла, составляющего необъяснимую скверно размалёванную картину и истерически разбросанного невидимыми руками высших, не поддающихся усмирению, роковых сил.
Вот лишь некоторые факты из той непрерывной цепи фатальных совпадений, в коих моя роль была хоть и не главной, но уже само моё участие, бывшее вроде бы и случайным, но, в тоже время, вполне объяснимым.
Началось всё приблизительно десять лет назад, точное время и дату я указать затрудняюсь, поскольку то место, где меня содержат последние два с небольшим года напрочь отбило у меня ориентацию во временных рамках, за исключением, разве что, времени приёма лекарств и пространственных ориентиров территории психиатрической больницы и высоких ограждений по всему периметру, сжимающих мою неугомонную душу в тиски размеренности, покорности и безразличия к миру.
Десять лет назад, весной, я и четверо моих школьных приятелей пошли в поисках приключений запущенной и всеми забытой лесной тропой, по направлению к северу от города, куда раньше ни мы, ни кто-либо из наших знакомых никогда не умудрялся свернуть, даже случайно сбившись с пути. Дорога в школу пересекала эту неказистую на вид тропку, и та уходила в лесную чащу, через которую волей-неволей приходилось пройти и потешить своё самолюбие, или слегка пощекотав нервы выйти на открытую поляну, окружённую со всех сторон островерхими елями. Поляна находилась неподалёку от резко обрывавшегося исполинских размеров карьера. Когда-то давно, здесь было месторождение каменного угля, и масштабы добычи его росли с каждым годом в геометрической прогрессии, но вскоре эта территория была закреплена за государством и частная компания, ведущая добычу угля под гнётом властей свернула все работы и с тех пор, как это нередко бывает, этот гигантский карьер был брошен и впоследствии закрыт. В светлое время суток это местечко являло весьма благоприятный и вполне успокаивающий вид, но уверяю вас, что любой, кто забрёл бы по несчастливой случайности в это место ночью в лучшем случае сошёл бы с ума от исступляющего и всеобъемлющего ужаса и царящего здесь могильного холода и тишины. Жители близлежащих деревень, что располагались вдоль зелёной лесной гряды, часто поговаривали, что эта поляна, - излюбленное место голодных волчьих стай, что по ночам, при появлении на мрачно-лиловом небе лунных очертаний, любят собираться на этой проплешине и, загоняя свою очередную жертву в центр круга, выходят поочередно из-за каждого вкруговую стоящих деревьев, в предвкушении кровавого пиршества. Несколько самонадеянных смельчаков из крестьянских семей пытавшихся вооружившись огнестрельным оружием сократить численность волков в одно время патрулировали этот лесистый участок, но с того момента, как накануне вечером они собравшись гурьбой ушли в чащу, их никто больше не видел. Только по прошествие нескольких месяцев, их обглоданные добела кости были найдены местными крестьянскими мальчишками. Некоторые останки тел также были обнаружены и на дне исполинского карьера. Всё кругом, казалось, представляло собой западню: лес, лысая поляна, окруженная со всех сторон высокими елями, обрыв… Но сейчас дурная слава этого места никоим образом не препятствовала нам в нашем любопытстве.
Поросшая незнакомыми до селе диковинными травами и кустарниками с чёрными матовыми ягодами, тропа заводила нас то в прохладные впадины Вичвудского леса, то наоборот, поднимала к солнечному свету, который пробиваясь через шаткую стену деревьев всё слабее грел наши спины, отдаляя от волчьей поляны.
Мы шагали друг за другом и всё время о чём-то переговаривались. Поначалу всем было весело, и любопытство грело наши юношеские сердца. Ожидание чего-то нового и таинственного затягивалось на неопределенное время и нам всё сильнее не терпелось прийти в конечную точку вновь открытого нами маршрута. Несколько непродолжительных остановок в качестве привала слегка восполняли растраченные в пустой ходьбе силы, но отсутствие достаточного количества воды значительно усложняли наш неведомый путь.
Наконец, мы обнаружили нечто, похожее на усыпанную сгнившими листьями лощину, со всех сторон заросшую каким-то непонятным, невиданным нами до этого кустарником. Место показалось нам странным, мы ещё тогда подумали, а не здесь ли живут те мистические звери, что облюбовали себе место, прозванное деревенскими старожилами «волчья плешь»?
Световой день неуклонно приближался сумеркам, в то время как наша горе-экспедиция бродила в безрезультатных поисках приключений. За пустыми разговорами проходя километры пути, мы, очевидно свернув не туда, вышли к тому же месту, откуда и начали свое воодушевленное странствование. Но каково было изумление, когда мы не досчитались одного из нас. Теперь наша живая цепочка состояла уже из четырёх человек: Пола, его брата Кевина, Джеки, бывшего самым младшим из нас, и меня. Последним, замыкавшим цепь, всегда был Джозеф, однако в этот раз, в конце уныло опустившись на корточки, был Джеки. Все были искренне удивлены и в какой-то степени даже напуганы тем, что мало того что мы вернулись в начало, так ещё и потеряли одного. Было решено, без промедления организовать поиски пропавшего Джозефа, поскольку приближался вечер, а с наступлением темноты в этом лесу поиски стали бы для нас невозможными, кроме того, мы стали бы заложниками ситуации, а этого допустить было нельзя. Мы, наскоро рассредоточившись по лесной чащобе, шли в пределах видимости друг друга и, перекрикиваясь, скоро и теперь уже более уверенно приближались к той самой лощине, где мы так опрометчиво высказывались насчёт «волчьей плеши».
Подойдя вплотную к спуску в лощину, мы, возможно, прошли бы дальше, если бы не некоторые детали, бросившиеся мне в глаза, едва я скользнул по ней взглядом. Повсеместно наблюдались следы, весьма отличные от следов крупных хищников, но той же структуры и строения, что и у собак. Кроме того, ближе к дну лощины листва была взъерошена и раскидана, что визуально напоминало следы от падения или более даже походило на следы борьбы и волочения. Я был из всех нас единственным, кто отличался хорошей зрительной памятью и не мог не обратить на вышеперечисленные факты внимание всей группы. Тревожное ожидание накалялось. Темнота медленно, но верно подступала к верхушкам елей, пока четверо мальчишек сновали взад-вперед по окрестностям зелёной клетки Вичвудского леса.
Так ничего и не обнаружив, и не дозвавшись Джозефа, мы весьма обнадёживающе подумали, что по всей вероятности, он мог уже быть дома, или, по крайней мере, ждал нас у точки сбора, в самом начале пути. Однако поспешно двигаясь в первоначальном направлении, мы быстро вышли на тропу, заведшей нас столь неведомым путём и пересекавшей путь от школы к дому. Наскоро распрощавшись, мы разошлись по домам, небезосновательно полагая, что родные уже хватились нас.
Следующим утром, придя в школу и рассевшись за парты, мы, с недоумением озираясь по сторонам, нигде не могли найти Джозефа. Его место пустовало на протяжении всего дня, и на следующий день также. Наконец, Пол, как самый старший из нас, предложил всё же рассказать родителям историю с таинственным лесом, что и было сделано нами тем же вечером. Лишь по прошествии месяца, с того дня, когда извилистая и поросшая осокой тропа впустила нас в лоно Вичвудского леса мы узнали, что вскоре после того вечера местные жители вновь нашли в устланной гнилыми листьями лощине изглоданные добела кости, как впоследствии оказалось скелета ребёнка. Каждый из нас, несомненно, чувствовал непосильное бремя вины в гибели нашего общего друга, и этот отпечаток надолго врезался в детскую память, впоследствии всплывая при каждой нашей встрече горьким чувством сожаления о содеянном, разбавленным изрядной долей креплёного вина. С тех пор, я и начал становиться тем, кем меня, упорно доказывая это бесконечными исследованиями, считают сейчас. Мой разум перестал быть подконтролен мне.
Спустя несколько лет, мы, всё также поддерживали друг друга. Весной мы вновь договорились о встрече всем вместе, поскольку у младшего из нашей компании, а именно у Джеки, должен был вот-вот родиться сын и счастливый отец в предвкушении столь знаменательного события собрал нас по старой традиции. Договорившись о месте и времени, он заехал по делам, и по дороге забрав меня, мы вместе двинулись туда, где всё уже было готово для предстоящего пиршества.
Предварительно созвонившись, мы с Полом решили устроить небольшой сюрприз, виновнику торжества, заранее подговорив Кевина о том, чтобы он обустроил всё в духе того, как любил Джеки. Организацию праздника Пол уверенно взял на себя, в то время как я отвечал за техническую сторону мероприятия.
Джеки, как всегда сама пунктуальность, подобрал меня по пути домой и я, второпях собравшись, прыгнул в машину и мы помчались, рассекая встречный ветер. Ничего казалось, не предвещало беды. До назначенного времени оставалось около получаса, но Джеки, был, казалось неугомонным. Зная его манеру езды, я старался не говорить под руку, но всё же, заметно переживал, когда он топил педаль газа в полу или резко поворачивал, не сбавляя газу. Он, видя мою отчаянно скрываемую нервозность, старался успокоить меня и приговаривал:
- Не бойся, брат! Бережёного Бог бережёт. А я – атеист, так что, и сам справлюсь!
Я, лишь с недоверчивой улыбкой поглядывая на спидометр, повторял про себя какие-то детские считалки и напевая мотивы старых песен, стараясь отогнать подальше дурные мысли. Отыскав в бардачке машины старую аудиокассету с любимой нами AC/DC, я, немного повертев её в руках со счастливой улыбкой подмигнув Джеки, сунул её магнитолу. Мы с первых звуков музыки любимой группы задвигались в такт песне. Это была “Highway to Hell”. Странное совпадение, подумал я тогда, мы тоже едем по шоссе, да ещё и с номером 6, неужто, оно приведёт нас прямо в ад? – последнюю фразу я незаметно для себя озвучил, чем вызвал смех у Джеки, и в ответ засмеялся сам. Внезапно, смех на лице Джеки сменило удивление и он судорожно застучал по педали тормоза. Впереди виднелся перегодивший дорогу бетонный блок. Каково было моё удивление, когда ни впереди, ни глядя в зеркало заднего обзора, я не обнаружил ни одного предупреждающего или запрещающего проезд знака. Увидев серую каменную громаду, я, цепенея от ожидания страшной трагедии, крикнул ему, во весь голос:
- Ручник! Дёргай, твою мать!!! – он на мгновение очнулся от шока, и рванул рычаг стояночного тормоза, но всё было безрезультатно. Мы проехали последний поворот, который и должен был вывести нас к назначенному месту, но как Джеки ни пытался свернуть, передняя ось, словно стала монолитом с дорогой, поскольку иного объяснения я дать не могу. Мы стремительно приближались к бетонной преграде, когда неожиданно для нас обоих, тормоза вдруг сработали, и раздался резкий визг, сопровождаемым характерным запахом палёной резины. Машину рывком развернуло на 90 градусов и всё, что я увидел перед тем, как железный остов форда шесть раз перевернувшись через бок к, ударился о бетонный обелиск, было его перекошенное диким и неописуемым ужасом лицо. Он даже не успел закричать, так быстро всё произошло. До сих пор передо мной возникает картина той страшной автокатастрофы, его искажённое в предсмертной гримасе лицо, и это пустынное шоссе под номером 6. Позднее, когда я, придя в сознание, после недельной комы узнал от Пола и Кевина подробности случившегося, то сначала не поверил своим ушам. Из новостей я узнал, что авария случилась на 66-м километре трассы номер 6. Эта деталь никак не могла быть отнесена мной к числу ещё одного рокового совпадения, в их непрерывной цепи. Первой мыслью, пришедшей мне в голову, после возвращения с того света, было: Господи, почему ты тогда не забрал меня?...
Похоже, что в этой цепи фатальных закономерностей, именно я являлся слабым звеном, из-за которого вся цепь утрачивала свою первоначальную жесткость и надежность. До сих пор в тех редких, но до боли чётких и фрагментированных снах, я переживаю эпизоды из своего детства и юности, связанными с моими ныне покойными друзьями.
Похоронив Джеки, в день, который должен был стать днём его свадьбы, мы с невыносимым грузом на душе, поклялись, что несмотря ни на что, будем всегда вместе. Такую же клятву, порезав себе запястья школьным циркулем, мы давали в детстве, скрепив наш союз незначительным кровопусканием, но теперь оно было чем-то несоизмеримо большим, чем просто клятвой верности. Это был наш общий крест.
Минуло ещё пять лет, в жизни каждого из нас поменялось буквально всё, однако то обещание, данное нами в юности и скреплённое кровью, что течет в наших жилах, мы хранили несмотря ни на что.
В одну из наших очередных встреч, мы решили скоротать ночь в местном баре, под названием “Alcatrazz” располагавшемся неподалеку от того квартала где жил я. Бар был самый что ни на есть обычный, за тем исключением, что располагался в конце улицы и место это, на первый взгляд, было весьма недружелюбным, однако времяпрепровождение в нём вызывало у каждого из нас исключительно положительные эмоции, разогретые качественным алкоголем дорогих марок. Название заведения не представляло собой ничего сверхъестественного, кроме может быть одноименного исправительного учреждения расположенного на острове с тем же названием в заливе Сан-Франциско.
Изредка выходя на улицу, уже изрядно подогретые алкогольными парами и беседой со старыми знакомыми, мы то и дело дышали ночным, разряжённым после прошедшего ливня воздухом Сиэтла, и, куря, размышляли и делились планами на ближайшее будущее. Пол и Кевин намеревались открыть свою фирму, по изготовлению гитар на заказ от известнейших звёзд музыкального олимпа. Я, человек весьма далёкий от всех этих какофонических фантазий той или иной гитарной звезды, сейчас с неподдельным удовольствием слушал своих друзей и по-белому им завидовал. Моя же участь в этом плане, сводилась лишь к покупке новой квартиры и переезду в более тихий и менее густонаселённый район Сиэтла. Мы вспоминали, сколько мы всего пережили вместе, и что мы, несмотря ни на что остаёмся друзьями. Навечно, пока смерть не разлучит нас.
Ночь опускалась на город, неслышно расправив крылья, подобно летучей мыши и привнося в окружающую атмосферу ночного квартала частичку таинственности и загадочной тревоги. Достав по новой сигарете из пачки, братья, неспешно прикурив друг от друга, в лёгком раздумье, принялись рассказывать мне какой-то забавный случай, связанный с их предстоящей деятельностью. Мы смеялись, наслаждаясь обществом друг друга и этой тёплой апрельской ночью.
- Тони! – голос из бара, до боли знакомый мне казалось, позвал меня внутрь.
Мы переглянулись с Кевином, затем с Полом и я позвал их зайти вместе. Они сказали, что сейчас докурят и через минуту подойдут к стойке бара, чтобы я их ждал там. Мы, подмигнув поочередно друг дружки, и сойдясь на варианте «у стойки бара» на мгновение расстались. Заходя в бар, на пороге мне повстречался подозрительного вида мужчина в длинном сером плаще. Он был явно одет не по погоде, но мне было не до него и я, устремившись в отрытые им двери, и поймав его взгляд на себе, никак ему не ответил. Да и какая мне разница, в общем-то, до какого-то бродяги.
Меня позвал, как оказалось бармен, мой давний знакомый, который только что сменил напарника, разглядевший меня в толпе и решив переброситься парой фраз угостить меня. Висевший на стене телевизор транслировал новости, как обычно в 23.00. Из последних сводок мы узнали следующее: «Опасный преступник бежал из тюрьмы, притворившись сокамерником» и далее подробности:
- Сегодня опасный преступник сумел выйти из тюрьмы, притворившись сокамерником, - сообщала девушка – корреспондент.
Инцидент произошел в штате Мэриленд, в тюрьме, где содержат заключенных, которым предстоит явиться в суд или выйти на свободу. Тейлор был доставлен туда для дачи показаний и попал в камеру с ожидающим освобождения осужденным. Когда охранники вызвали второго заключенного по фамилии, вместо него откликнулся Тейлор. Он безошибочно произнес на память личный номер своего сокамерника. На пути к свободе самозванец еще дважды представлялся служащим тюрьмы, и обман не разоблачили. Тейлор был приговорен за покушения на убийства к трем пожизненным срокам. Его поиски результатов не принесли»
Мы пропустили по одной, и стали бурно обсуждать услышанное, когда мне показалось, что с улицы до нас едва донёсся звук, напоминающий хлопок. Вначале, я не придал этому значения, но тут же раздался пронзительный женский крик и звук второго хлопка был уже более похожим на выстрел. Я, подскочив на месте, стремительно рванулся к выходу, когда сквозь вопли всё той же испуганной девушки я услышал ещё один выстрел. С трудом растолкав сбившуюся у входа толпу зевак я был вытолкнут на улицу кем-то из них и увиденное повергло меня в неописуемый, холодящий сердце шок. Кевин лежал у дерева, где все мы втроём ещё пару минут назад стояли и курили. Он лежал на спине, лицо его было разворочено до неузнаваемости. Он был мёртв. Примерно в двадцати метрах, на пустынном тротуаре, опёршись рукой о поверхность тёплого и мокрого асфальта, в полусидячем состоянии находился Пол. Другой рукой он держался за грудь в области сердца, в которой сейчас зияла огнестрельная рана. Подбежав к нему и оперев его о себя, я почувствовал, как по моей руке потекла струя горячей, буквально обжигавшей кожу крови, что текла из его полуприкрытого рта. Он задыхался и, отхаркивая кровью, прошептал еле слышно:
- Вот и всё, брат…видно, не суждено нам, - он снова закашлял и вновь струя тёмно- бордовой, почти чёрной, насколько это было различимо в темноте, в свете тускло горящих фонарей кипящей жидкости хлынула у него изо рта.
- Всё будет хорошо, - я, судорожно стараясь не причинять своими неосторожными движениями ему ещё большей боли, орал во всё горло, чтобы вызвали скорую и полицию, но было безответно поздно. Он умер у меня на руках, так и не успев договорить последней фразы, но смысл её мне был сейчас более чем ясен. Медленно опустив ему веки окровавленной рукой, я положил его тело на асфальт и лишь тогда увидел ещё одно ранение, очевидно первое, в ногу. Он пытался догнать того, кто одним паршивым выстрелом оборвал жизнь его брата, но сам пал в неравном бою с этим ублюдком в плаще. Я сидел, последи тротуара, окружённый зеваками со всех сторон и орал так громко, как только позволяло дыхание. Мои исступлённые крики казалось, заглушали вой сирен приближавшихся машин скорой помощи и полиции. Я орал, захлёбываясь от гнева, обиды и сражённый под ударами судьбы. Мой крик был обращён вверх. Мраморно-белый диск полной луны был абсолютно чист.
Вот и сейчас, заканчивая своё повествование этими наспех выведенными строками, стоя у распахнутого настежь окна восьмого этажа моей палаты в клинической психиатрической больнице, наслаждаясь майским ветром и прекрасно зная о предстоящем ночью полнолунии, я, в свете умирающего дня, хочу поклясться, что чтобы ни было там, в якобы лучшем мире, где каждый из нас рано или поздно находит приют, никто и никогда не испытает того чувства, что было даровано мне Небесами и облачено в виде людей, которых став частями моей собственной жизни, я безвозвратно потерял, так и не сумев отдать им хотя бы часть того, чем жил на этой земле я.
10/04/2010 год