Всех завьюченных лошадей собрали в четыре короткие связки. При этом связки составили так, что один конец веревки привязали за шею передовика, а второй пришелся на шею следующей. Чтобы веревка не попадала под ноги, ее пропустили в кольца на вьючном седле, пришитые сбоку, и тем же якутским узлом, каким их путали, еще привязали за хвост.
Провожать геологов вызвались Костя и Август. Они точно рассчитали время выхода и подъехали, когда Дубовик смотрел карту.
— Ну что, похоже маленько? — спрыгнув с коня, подскочил к нему Костя и заглянул в планшет.
— Похоже, похоже. Только не все показано - карта мелковата, то есть масштаб, — пояснил он коневоду. — Но координаты, основные элементы рельефа и главные привязки вынесены.
— Карта - это, конечно, хорошо, только здесь она тебе не поможет. Видишь, какая широкая долина Индигирки, — показав перед собой, глубокомысленно заключил коневод, — и по ходу ни одной горки, откуда можно было бы осмотреться, - кругом тайга да болото. Тут надо знать тропы. Нет, Саша, вам одним отсюда не выбраться. Плутать будете, время потеряете. До основной тропы мы вас доведем, а дальше пойдете сами. Там уже можно вытаскивать карту, а сейчас спрячь.
— Я не против, — отозвался Дубовик, принимая предложение коневодов как подарок судьбы, но карту не убрал. — Тут и правда можно заблудиться.
— По-хорошему, дней за семь-восемь до Курунг-Юряха, может, дойдете, — сказал Костя. — Где-то там за отрогами хребта Тас-Хая пасется один наш табун, а дальше я не был. Вон Огонёр в тех местах когда-то охотился, — кивнул он на стоявшего рядом Ивана Васильевича, — так он, кажется, дней за пять верхами добирался.
— Да, было дело, — оживился старик. — Раньше много раз ходил, а сейчас, однако, дорога сапсем забыл, шибко старый стал. — Он как-то тяжело вздохнул, точно сожалея о тех давно прошедших днях своей молодости. — Главное - Снежный перевал подняться и вниз спуститься. Шибко высоко там, а за перевал много-много камни навалены, да такой острый, как нож. Осторожно ходи, чтобы не разбиться. А места там богатые! Зверя много и, как я говорил, медведей, однако, полно, а ещё большой-большой тарын там есть. Наледь - по-русски. Скоро сам увидишь. Его отец тоже там бывал, — показал он на Августа. — Хороший коневод, и охотился удачно...
— Вот видите, это совсем рядом,— удовлетворенно хмыкал Костя,— чё там каких-то двести километров. Разве это расстояние для геологов? Вон какие у тебя орлы!
— Мужики у меня хоть куда, настоящие гвардейцы! - Ответил он коневоду и указательным пальцем провел по карте, показывая предполагаемый путь. Палец пересек болото, заскользил по долине реки и уперся в горный хребет. — По прямой далеко за двести, и еще с полста набежит на разные заходы и подходы. Так что наберется все три сотни и, возможно, даже с лишком.
К обеду солнце поднялось высоко, и теперь ничего не напоминало об утреннем тумане. Стало невыносимо жарко. Короткое якутское лето вступило в самую активную фазу, когда днём температура воздуха переваливает за тридцать, а ночью опускается до десяти-пятнадцати. Перегонщики с лошадьми змейкой вытянулись по тропе. Впереди шел Костя с Шариком. Он вел своего коня за узду. За ним следовали Дубовик с Романом и Стас. Шествие замыкал Август, ехавший верхом на гнедом вплотную за идущим Антоном.
С самого начала Антону не везло. Не успели отойти от загона, как забренчала печка на привьюке у Элэмэса, который был в его связке вторым. Тот как будто этого ждал и, словно по команде, остановился. Сразу задергался, стараясь побыстрее избавиться от неприятного груза. От резких рывков печка загремела и запрыгала еще сильней. Элэмэс в испуге резко рванулся, потащив всю связку в сторону. Через пару метров дверка открылась, и оттуда посыпались трубы, а потом слетела и сама печка. Когда седло с сумами съехало под живот, перепуганный конь остановился.
«Вот трус паршивый! Это, видно, в пику мне. Небось, думает, раз от моего копыта оклемался, так я тебя помучаю. После того случая глаза мои не глядели бы на него. Ведь не хотел же брать этого урода, Сашка настоял. А своего конька пришлось уступить Стасу. Теперь мучайся весь перегон…»
Антон стал его перевьючивать. Чтобы трубы не гремели, натолкал внутрь печки травы, плотно закрыл дверку, и снова взгромоздил на седло. После этого Элэмэс больше не выступал, и вместе с ним облегчение пришло к Антону. Но не прошло и часа, как начались мучения с Шестёркой. Только парень затягивал подпруги, как седло снова сползало набок.
— Что за наваждение?! Прямо заколдованный круг, — ругался Антон. — Все идут себе спокойно, и никаких проблем, а тут останавливайся поминутно.
Выручил подъехавший Август, успевший сгонять к знакомым сенокосчикам, стоявшим где-то в стороне от тропы.
— Затяни потуже подпруги. Видишь, ремни совсем свободные, болтаются как на вешалке, — не слезая с коня, показал он вниз. — Между ними крокодил пролезет.
Антон обеими руками ухватился за подпругу и повис, как на канате. Чуть скользнув по пряжке, ремень снова вернулся на прежнее место.
— Нет, дорогой, этого мало, — заулыбался коневод, — тянуть нужно сильней, даже очень сильно. Ты погляди, какое у него брюхо! Он же хитрый, как лис, тебя обманывает, а ты ему веришь. Когда ты натягиваешь подпруги, он надувает живот и становится толстым, как буржуй, поэтому ты не можешь затянуть нормально. Я покажу, как надо.
Август спешился и подошел к Шестёрке. Так же, как Антон, обеими руками он потянул за ремень, но сделал это резко; одновременно коленом ударил под живот. Конь от неожиданности охнул, издав звук лопнувшего резинового шара. Живот заметно уменьшился в объеме, и ремень проскочил на три дырки ниже.
— Вот теперь нормально, но я подтяну еще на две дырки. Это чтобы ты не хитрил. Смотри мне, — пригрозил он Шестёрке. — Нас на бобах не проведешь, а то ишь.., какой умник нашелся! Думаешь, мы ничего не видим. Нет, этот номер у тебя не прокатит, сейчас будешь пахать, как миленький.
Больше седло не сползало. Но теперь, видно, в отместку Шестёрка упирался пуще прежнего, задерживая всю связку, и поэтому даже Хромой, шедший последним, при случае догонял передовика.
Проводив геологов, коневоды повернули назад. Полуденная жара спала. Дул легкий ветерок, раздувавший осоку, свежо пахло болотными травами, к которым примешивался запах лошадиного пота.
«И куда мы так прем?! — с раздражением думал Стас. — Пора бы уже передохнуть, целый день на ногах, а мы все идем и идем, как проклятые. Если бы не эти паршивые лошаки, тогда куда бы ни шло. Этот Кеша просто достал».
В связке Стаса Кеша стоял последним, и парень проклинал его последними словами:
— Вот скотина безмозглая! Тянет назад, и хоть ты тресни! С ним сюсюкаешься, как с маленьким, а он ничего не понимает. Развели тут, видишь ли, телячьи нежности. Надо делать так: не хочет работать - получи по первое число, чтобы другим неповадно было. Была бы моя воля, я бы вам... — От негодования он даже заскрежетал зубами и дернул связку. — Это только наш начальник и Антон на лошадях немного сдвинулись: видите ли, боятся их ударить. Для Дубовика эти дикари вроде священных коров. Заладил, как попугай: «якутская лошадь, якутская лошадь». Тоже мне, невидаль! Возле моего дома такие же лохматые чудовища всю зиму шныряли по помойкам. Корм, видишь ли, они копытят из-под снега. Да не покорми их день-другой, от голода загнутся.
Стас зло выругался. Немного пройдя, в мыслях снова вернулся к тому же.
«Начальник и ребят туда же тянет, развлекает своими примитивными байками. Ну, просто умора!
Упала лошадь!
Смеялся Кузнецкий.
Мысленно передразнил его Стас, процитировав отрывок из стихотворения, которое часто повторял Дубовик.
...Подошел и вижу глаза лошадиные...
Тьфу, ты... Неужели трибун революции, глаголом прожигавший сердца людей, написал такую муру?»
Кеша снова резко дернул связку, и Стас от неожиданности чуть не упал. Узкомордая пегая лошадка с тонкими, словно точеными ногами, сработанными хорошим мастером, так же, как Тунгус, первый раз была поймана в табуне, поэтому ее еще не покинул дух свободы, игравший, как неперебродившее вино. Долго эта лошадь ходила безымянной и, может, до сих пор оставалась бы не нареченной, если бы не Стас. Она сразу ему приглянулась. Наверно потому, что была потоньше и даже постройнее своих друзей, напоминая не сформировавшегося подростка. Да и ходила она как-то степенно. Не особо вникая в родословную и не найдя во внешности ничего выдающегося, за что можно было бы ее окрестить, Стас назвал лошадку Кешей, что на его жаргоне означало «друг». Но внешность часто бывает обманчивой. В связке
Кеша отличался полной самостоятельностью и свободой действий. Всю дорогу он шел сбоку, порой вылезая на целый корпус в сторону. Все бы ничего, но при этом сильно дергал связку. Больше всех от этого страдал Стас. При каждом рывке лошадь на мгновение замирала, парень по инерции подавался вперед, потом резко улетал назад и останавливался как вкопанный. Для того чтобы после непредвиденной остановки сдвинуться с места, связку приходилось тащить волоком, затрачивая вдвое больше энергии, чем обычно. За эти выкрутасы Кеше доставалось по первое число. Обруганный последними словами, конь, словно понимая, чего от него хотят, какое-то время шел спокойно, но вскоре забывал о нравоучениях Стаса и начинал все сначала. Так, разбираясь со своими подопечными, парень не заметил, как натер ногу, а когда почувствовал — было поздно: нога ныла при каждом шаге, не давая идти. Эту ноющую боль он ощущал всем телом, но остановиться и перемотать портянку не решался - боялся показаться хлюпиком в глазах геологов.
— Ты что хромаешь? — заметив, что тот припадает на одну ногу, догнал его Антон. — Ногу натер?
Стас засмущался, как девица, показав свои гнилые зубы.
— Снимай сапог, я посмотрю.
На пятке парня Антон увидел большую водянистую мозоль, готовую вот-вот лопнуть.
— Как же ты шел? Неужели не чувствовал? У тебя портянка съехала, надо было сразу перемотать. Стасик, так ты останешься без ног, а их надо беречь.
Тот промямлил что-то не вполне вразумительное и стал наматывать новенькую, но уже всю смятую, будто изжеванную, портянку, выкроенную из голубой фланелевой пеленки. Портянка сморщилась гармошкой, а на большом пальце превратилась в какой-то мешок, который долго мусолили в руках.
— О, да ты, парень, оказывается, не умеешь портянки наматывать! — удивился Антон, — что же ты молчал? Давно бы тебя научили. Разворачивай! Я покажу, как это делается. Смотри и запоминай! Если не научишься, будешь мучиться весь перегон
Портянка, намотанная Антоном, легла ровно, туго облегая ногу. Большой палец заканчивался вершиной конуса, а на пятке не было ни одной складки.
— Теперь попробуй сам.
От напряжения парень запыхтел, как паровоз, выпускающий пар, но намотать, как показал Антон, не смог. Только с третьего раза получилось что-то более менее похожее. С перемотанными портянками идти стало легче, но стертая нога по-прежнему ныла.
«Вот не повезло! — сокрушался Стас. — Надо было надеть носки, послушал начальника. Много он знает, тоже мне, грамотей! Придем, я выброшу эти паршивые тряпки».
Весь следующий день парень шел, точно побитый, постоянно отставал и оттягивал Антона, замыкавшего группу перегона. Тело казалось чужим, стертая пятка опухла, а на бинте появились кровавые подтеки.
«Только бы не развилась гангрена, только бы не гангрена»,— как заклинание твердил он одно и то же. Но вскоре либо смирился с болью, либо забыл о своих опасениях и заклинился на другом.
«А вдруг нам не хватит продуктов? Без еды — всем конец. И никто никогда не узнает, где могилка моя. Места здесь дикие. То была непролазная болотина, теперь пошло проклятое пожарище. Тут так погорело, будто прошла орда варваров. А вот идти стало легче, и Кеша тянуть перестал. Все равно, по сравнению со жратвой, - это мелочи жизни. А где ее взять: тут во всей округе ни одной зверюшки. Тоже мне тайга! Нет, без еды долго не протянешь, надо что-то придумать…»
А Романа измотал Маган, так же, как Кеша, шедший последним. Временами, на-сколько хватала короткая веревка, он отскакивал в сторону от впереди идущего Сокола и, как тяжелым тараном, сумой сбивал едва державшиеся погоревшие и подгнившие деревья. После такого удара связка моментально останавливалась, и Романа, будто пружиной отбрасывало назад.
«Хорошая встряска после вчерашнего»,— очередной раз, поднимаясь с земли, ругался парень. Отдышавшись, он двигался до следующего дерева, которое выбирал конь. Несколько раз сбитые макушки пролетали над головой и с треском падали под ноги. Сколько он ни внушал коню, что сухостой не надо «бомбить», Маган по-прежнему испытывал терпение парня.
Незаметно гарь кончилась, начался редкий лиственничный лес, высоко забравшийся на пологий склон холма, по которому шла довольно широкая нартовая тропа, спрямлявшая путь по берегу петлявшей реки.
«Дело к вечеру, а солнце еще высоко, правда, уже не печет как днем, но и закатываться не собирается. Странное чувство: ждешь темноту, она не приходит».
Вытирая с лица сажу, Роман улыбнулся, отчетливо представив, как солнце, едва коснувшись земли и постояв на месте, пошло вверх, возвещая о начале нового дня. Невольно вспомнилось, что случилось вчера. Учащенно забилось сердце, бросило в жар.
С начала перехода он шел в пилотке, сделанной из газеты, однако от пота бумага быстро раскисла, и он ее выбросил. Открытую голову скоро так напекло, что к концу дня звенело в ушах, а он едва держался на ногах. Вместе с нарастающей болью пропал интерес ко всему окружающему.
«Упасть бы где-нибудь и пролежать до утра», — как червь точила навязчивая мысль. Думая о своих лошадях, он пытался забыться, но мысли об отдыхе, словно хищные звери, преследовали по пятам, проникали в каждую клетку тела и накрывали серой пеленой. До боли стиснув зубы, Роман терпел.
Давно уже вышли из долины Индигирки, повернули назад коневоды, а Дубовик все вел отряд вперед.
«И куда он гонит? — так же, как Стас, думал Роман. — Может, негде остановиться или не прошли того, что задумали. А вообще, раз идём, значит, так надо, Дубовик знает свое дело. Он командир...»
От неожиданно пришедшей мысли сразу стало легче. Постепенно молодой человек разошелся, все, что было раньше, куда-то ушло. Теперь перед глазами стояла только тропа, петлявшая по берегу ручья. Оценивающим взглядом он посмотрел по сторонам. Вода в ручье бурлила, мощной струей обтекая валуны, и от этого казалось, что ручей течет быстрее. Страшная боль сдавила виски, голова снова стала ватной.
«Только бы дойти. Дойти, дойти...»
Когда достигли очередной стоянки, Романа хватило только на то, чтобы привязать лошадей. Сделав шаг в сторону, он повалился набок.
— Обычный солнечный удар,— приводя его в чувство, заключил подоспевший Дубовик. — Я же вам говорил, — назидательно поучал он геологов,— что голову нужно закрыть. Вы же не дети — должны знать, что на Севере летом пригревает не хуже, чем на Южном берегу Крыма. Кстати, сегодня днем было не меньше тридцати.
По тропе геологи подошли к реке, образовавшей очередную петлю. На изгибе обрывистый берег подмыло, и высокие лиственницы оказались в воде. Корнями они еще цеплялись за землю, питались ее соками, но уже были обречены: первый же паводок смоет их в воду вместе с обрывом и неудержимым потоком понесёт вниз по реке. В ближайшем завале они застрянут, а там, ударяясь в возникшую преграду, мощная масса воды будет ломать и крушить, заставляя освободить перегороженное русло.