Таёжный перегон. Глава 15. В гостях

               
Весь вечер накануне перегона Антон гулял с Татьяной. На опушке леса, у подножья горы, на них повеяло свежестью. Белоствольные березки распустили косы, и их лениво трепал налетавший ветерок. Выше запахло лиственницей, которая сменила березняк. Ее запах перебил аромат разнотравья и брусничника, стелившихся под ногами. С горы открылся вид на огромную Селеняхскую впадину, в которой лежал поселок. Теперь он был как на ладони, и можно было рассмотреть каждый дом.

— Я здесь первый раз, — восхищалась увиденным Татьяна. — Если бы не вы, Антон, я бы сюда никогда не пошла. А, оказывается, так интересно. Это вы ходите по тайге, видите то, что недоступно простому смертному, а я в основном сижу на одном месте. Иногда выезжаю за пределы поселка или санрейсом летаю по дальним стадам.

У Антона на сердце было легко.
«Какое счастье, что рядом есть человек, который тебе нравится. Вот так бы и прошагал с Татьяной по жизни. Главное, чтобы она согласилась».
Когда они вернулись в посёлок, солнце спряталось за гору, но по-прежнему было светло. О том, что заканчивается день, напоминали только розовые отблески, разбросанные по слегка потемневшему небу. Они остановились у порога Татьяниного дома, а потом прошли внутрь. Дом разделяла деревянная перегородка, оклеенная светлыми обоями. Прямо посередине стояла деревенская печь, которую, по-видимому, недавно побелили. На стене висели детские рисунки и вышитый на белом полотне полевой букет ромашек и васильков.

— Не стойте  в дверях, проходите, пожалуйста, — из-за перегородки послышался  голос Татьяны. — Я мигом. Только чай поставлю.
Не успел Антон как следует осмотреться, как на плитке стоял белый эмалированный чайник, а хозяйка хлопотала возле стола.
— Своеобразные работы и острый взгляд у этого  юного художника. Кто это, интересно, рисовал? — спросил он Татьяну, рассматривая  рисунок, на котором охотники догоняли оленей.

— Алёшка, мой сын. Вы его не застали. На днях я его отправила на  материк  к бабушке с дедушкой. Знакомые в отпуск поехали - взяли его с собой. У меня отпуск только на будущий год, — пояснила она. — Не хотела отпускать, да мама упросила, она его встретит в Москве. В каждом письме родители писали, чтобы я им внука привезла. Вот я и не выдержала: пусть, думаю, погреется на солнце и накупается в речке. Отпустила, а теперь жалею - скучно без него. Он у меня уже большой, через два года пойдет в школу.

За печкой послышался звук прыгающей крышки и шипение воды, выбежавшей из чайника.
— Все, пьем чай с брусничным вареньем, — донесся оттуда голос Татьяны. — Антон, садитесь за стол.
Свежезаваренный чай обжигал. Антон пил маленькими глотками, наблюдая за Татьяной. К чаю она не притронулась, хотя рядом с ней стояла такая же чашка с блюдцем. Было видно, что она о чем-то задумалась.

— Вы знаете, когда я разошлась с мужем, решила уехать, — нарушив молчание, начала она. На мгновение Татьяна замолчала и внимательно посмотрела на Антона, вероятно, желая узнать, какое впечатление произвело ее сообщение. И увидав, что тот внимательно слушает, продолжила. — А куда ехать? Все мои родственники и знакомые в том же городе, больше никого у меня нет. А потом решила: везде же люди живут и везде нужны рабочие руки. Посмотрела на карту и выбрала Якутию, вспомнила, что там работал мой дедушка. Я вам о нем уже говорила, — напомнила она. —  Вот так и оказалась здесь.

Судьба девушки взволновала Антона и, отодвинув чашку, он спросил: 
— Значит, если бы не дедушка, вы бы сюда не попали, и мы бы не встретились?
— Возможно, хотя я об этом никогда не задумывалась. Не о встрече с вами, конечно, — поспешно добавила она. — Своего деда я никогда не видела, но по словам бабушки знаю, что он был личностью, а на таких людей невольно равняешься. К сожалению, о нем известно немного. В 1953 году он пропал без вести. Как говорят, был человек и не стало. Мама рассказывала, что бабушка его долго разыскивала. А потом в их доме появился отчим, и бабушка, видно, успокоилась. Своего  отца моя мама почти не знает, вспоминает только какие-то отдельные эпизоды из жизни. Вроде того как он приехал в отпуск и привез кучу подарков, как они ходили в парк, а потом фотографировались в фотоателье, как папа носил ее на руках и все приговаривал: «Анечка, ты у меня умница, ты самая красивая, слушайся маму». Ничего удивительного: при такой жизни, когда отец годами не бывает дома,  можно забыть, как он выглядел. 

— Вот такая работа у горняков и геологов, — тяжело вздохнув, вставил Антон, заинтересовавшийся сообщением девушки. — А в те годы работа на Севере даже у вольнонаемных была вроде каторги. Повсюду лагеря, заключенные…
О массовых политических репрессиях в  период сталинизма с конца 1920-х  по начало 1950-х годов, он был неплохо осведомлен, поэтому людям, работавшим на Колыме, всегда сочувствовал. Памятен еще был рассказ старого геолога, занимавшегося поисками драгоценных металлов.   

— В первые дни войны дедушка записался добровольцем и, конечно, попал в самое пекло, — продолжила Татьяна. — Главное, что уцелел, но в начале войны его уже ранили.  В госпитале он познакомился с молоденькой медсестрой, она стала его женой. Недолго продолжалось их счастье - после выздоровления его снова отправили на фронт. Война закончилась и он снова уехал в Якутию. Бабушка говорила, что у него было много наград. И даже - Орден Трудового Красного Знамени. Но больше всего он дорожил каким-то значком. Странно, не правда ли? — повела плечами Татьяна. — Интересно, что же это за значок? Может, он золотой?

— Не думаю, — сразу отозвался Антон. — Возможно, что-то типа «Ударник коммунистического труда» или «Победитель соцсоревнования». А может, какой-нибудь ведомственный. Вы же знаете, в каждой отрасли есть свои награды, которые вручают за достигнутые успехи в труде. — Он вспомнил, что по итогам взятых на себя соцобязательств стал победителем, но из-за молодости пальму первенства отдали более  зрелому Сивцеву. Начальник партии еще пошутил над незначительностью награды и сказал, что он еще успеет, а у Пал Палыча не за горами пенсия. — А что, эти награды остались дома? — вернулся он к разговору. Зачем они на Колыме? Впрочем, я не прав: раньше фронтовики с гордостью носили  ордена. Это потом их задвинули и …

Татьяна сказала, что никаких орденов она не видела.
— Возможно, бабушка спрятала. Хотя вряд ли, мама знала бы о них. Ну, если не она, так дядя Коля точно бы сказал. Он военный и старше мамы на четыре года. Майор Симонов переживал, наверное, больше всех, когда узнал, что я развелась с мужем и уехала с сыном в Якутию. Он мне постоянно пишет, беспокоится о своей любимой племяшке, как он меня называет, и ждет, когда же я возьмусь за ум. До сих пор считает, что поступила я опрометчиво. Но у меня на этот счет другое мнение. Я уверена, что правильно сделала. — Татьяна грустно улыбнулась.
Антон давно забыл про чай и, подперев голову руками, сидел не шелохнувшись.

— После развода я сильно переживала и хотела уехать хоть на Северный полюс, да только туда не продают билетов. Как-то неожиданно для меня это получилась. Теперь  вот третью зиму буду здесь зимовать. Сейчас-то я уже привыкла, а было нелегко. — Она вздохнула и, подняв голову, посмотрела на Антона. Возможно, искала поддержки, а, может, хотела посмотреть на его реакцию, но парень молчал, и Татьяна продолжила свой рассказ:

— Дали  нам  одну  комнатку при  больнице,  а  дней  через  пять  освободили  этот домик. Первую неделю я прожила на новом месте как во сне. Делать ничего не хочется и, главное, чувствую себя выброшенной из этой жизни. Состояние такое, будто я  приехала не работать, а ссылку отбывать.  Однажды к нам зашёл главврач. Он, видно, хотел посмотреть, как я устроилась, а мне его посадить даже не на что:  кроме койки и двух небольших чемоданов, в комнате ничего нет. Поглядел он на мое жилье, покачал головой и говорит: «Надо  вам, Татьяна Михайловна, устраиваться — я думаю, не на один день вы приехали сюда. Народ у нас хороший.

Никто вас  в беде не оставит. Принес он мне разную посуду, электроплиту, вот этот чайник,  кое-что дали сотрудники больницы. И во мне словно что-то повернулось, стала я на все смотреть по-другому. Неужели, думаю, я, городская, должна выглядеть хуже деревенских. Начала я потихоньку оживать, как будто сердце оттаяло. Вначале стол из двух ящиков смастерила, потом полочку над умывальником прибила, вешалку сделала. Вроде бы ерунда, а мне приятно: сама своими руками, значит, думаю, и без мужа всё смогу.  Вот тут-то, кажется, я совсем проснулась, и смело взялась за ремонт, хотя дома, скажу, Антон, никогда этим не занималась. Вскоре после ремонта главврач снова зашёл. Походил по комнате, вижу, доволен, понравилось. «Вот сейчас другое дело — вашу комнату не узнать, — хитро  так улыбаясь,  говорит он мне. — Молодец, Татьяна Михайловна, хорошо обжились, теперь я за вас спокоен — вижу, что никуда вы от нас не уедете».

— Главврачом тогда был Юрий Николаевич, очень спокойный  и душевный человек, специалист, каких поискать. Он мог и добрым советом помочь, и роды принять, и операцию сделать. Словом, доктор в лучшем понимании этого слова...
Антон в душе порадовался за Татьяну. Было приятно сознавать, что она такая сильная и решительная. Значит, он в ней не ошибся: именно такие девушки ему нравились.

— Ой, что это на меня нашло, сама не знаю! —  увидав выражение его лица, засуетилась она. —  Наверное, уморила я вас своими баснями? Простите…
— Таня, что вы! Вы... — Антон смотрел на неё с восхищением,
сейчас Татьяна казалась ему еще прекрасней.
«Просто удивительно! Такая женственная, с виду даже хрупкая, а столько в ней силы. Далеко не каждая решилась бы на такой шаг, — мелькнула у него мысль».
  — Антон, честно, мне так неудобно. Наговорила я вам тут всего. И чего это я…?

«А может, хорошо, что я сразу о себе рассказала, — подумала она в этот момент. Татьяна была уже не глупой доверчивой девчонкой, а взрослой и многое понимающей женщиной.  —  Он хочет меня, но значит ли это, что он меня любит. И нечего играть с собой в прятки…»
Она встала из-за стола, подошла к окну. Во дворе никого не было, вокруг стояла тишина, казалось, что они тут одни. Вдруг рядом хлопнула больничная дверь, и снова все стихло. 

— Таня, я счастлив, что ты мне доверилась, рассказала о своей жизни, — услышала она слова Антона. — Не простая она у тебя, не все так могут. Ты очень сильная и решительная.  За это я тебя уважаю ещё больше. 
Поставив чашку, он прошелся по комнате и остановился рядом с ней. Сердце трепетно билось, отдавало даже в висках.
— Уже поздно, вам нужно идти, — сказала Татьяна.— Завтра утром вы не встанете, и ваши лошади разбегутся.
— Не разбегутся, они у нас почти ручные, да к тому же стоят в загоне. А оттуда просто так не убежишь.

— Голова-то как,  не болит?
— Да я о ней уже совсем забыл.
— А вот это  плохо - голову терять не надо.  Ну все, Антон.  Серьезно, вам уже надо  идти.  А то ваши коллеги пойдут вас искать, в деревне всех поднимут на ноги...

Антон приблизился к ней ещё на шаг. По поднимавшейся груди девушки он чувствовал ее учащенное дыхание.
— Ты не беспокойся, дорогу я знаю, не заблужусь.
— Я не шучу, тебе, правда, надо идти.
Она даже не заметила, как перешла на «ты», и продолжала его выпроваживать, хотя в душе все протестовало, хотелось, чтобы он остался. Антон обнял Татьяну.
— Отпусти меня, не делай этого, если не всерьез.

Сказав эти слова, она избегала смотреть в его глаза. Антон взял в ладони ее лицо и, внимательно посмотрев в глаза, поцеловал. Невольно Татьяна хотела оттолкнуть его, но, ощутив тепло, исходившее от Антона, замерла. Проснулось дремавшее внутри желание. Обхватив его шею руками, она ответила на поцелуи и доверчиво прижалась всем телом. В этот момент для нее существовал только он один на белом свете. Ничего подобного она не испытывала с бывшим мужем. Ласка и нежность Антона проникли в ее душу, и ее охватило чувство, что именно Антон тот единственный мужчина, который предназначен ей самой судьбой. Ясно обозначилось в ее сознании: «Я чувствую, что это человек, с которым не страшно за будущее, не страшно за ребенка»   

—  Я тебя люблю, — зашептал на ухо Антон. — Как только увидел, сразу полюбил. Понимаешь, люблю тебя, люблю! Без тебя я больше не смогу, ты мне нужна.
— Болтунишка, — вздрогнув всем телом, сквозь слёзы отозвалась Татьяна, — ты третий раз меня видишь, а уже в любви объясняешься.
— Я тебя люблю, милая, ты будешь только моей, — осыпал он ее поцелуями. Губы девушки были солёными, по лицу текли слезы. — Жди меня,  после поля я вернусь.