1986 г. Бобик!.. Шарик!.. фью-ю-ю

Юрков Владимир Владимирович
Помнится в середине 1980-х годов расплодились волки в ужасном количестве в Ульяновской и Пензенской губерниях. Нет, может быть, они преумножились и в других местах, только в те годы часто я ездил по направлению Москва-Саратов и попутчики постоянно жаловались на волчью угрозу.

Вот рассказ одного человека, которому пришлось прогуляться от одной деревни до другой в компании серого волка, правда не зная об этом.

«Новый Год отгуляли, а тут началось Рождество. Опять пьянка. Зима была не столь холодная, сколько снежная, дороги замело, все сидели по своим домам, транспорт ходил плохо, только если дорогу расчистят, да и до магазина далеко. Ну, в общем – кончилась она проклятая! Ни в одной бу-тылке не осталось ни капли, а душа просит… душа горит!

Посидел-посидел, подумал-подумал и решил в соседнюю деревню к Игорьку сходить – уж у него-то точно есть. Он мужик запасливый, жадный и малопьющий. Учитывая местные особенности торговли, запасется на всю зиму, а то и на две. Куркуль! Но с другой стороны – не зажимистый, бутылку не даст, но стакан нальет.

Открыл дверь… е-е-е… на дворе ночь кромешная! Вот так, так, а вроде только что солнце светило, день был… а уже ночь… короткие дни зимой. Ну, пьяному, говорят море по колено, а тут – какая-то ночь – раз плюнуть, тем более, что от деревни до деревни дорожка прорыта-протоптана, да такой глубиной в ту снежную зиму, что в некоторых местах до плеч доходила. И идти-то всего километр-другой, да вот ноги ослабели, после многодневной попойки, поэтому тыкаясь в снежные стенки, порою припадая то на одно, то на другое колено отправился я за горючим к Игорьку
Стоило только отойти от деревни, как увязался за мною песик, я вперед иду и от за мною трусит. Припаду на колено, а он – остановится. И вот шьется сзади, как хвост, то по одной стороне дорожки-траншеи идет, то перепрыгнет и по другой пойдет. А я и рад – вместе веселее. Как говорят: «Не один я в поле кувыркался, был со мною валяный сапог.» А тут живое существо – песик – мягкий, теплый. Внимательный такой… я ему, один раз упавши, все беды свои высказал, как тяжело мне идти, да душа просит… надо еще добавить. А стал вставать со снега, да как рыгну, глядя на песика, так он даже отскочил от меня еще дальше.

В общем, иду я, только чувствую – пес сзади, всем нутром чувствую его присутствие, даже как-то внутри холодно становится, а обернусь – сразу остановится и стоит. Господи, подумал, а не чудится ли он мне, рукавицей глаза потер, перекрестился как мог, головой потряс… а пес не исчезает. Ну, сразу легче стало, значитца пес живой и настоящий, а чтобы веселее идти было, стал его на всякие собачьи имена звать. Бобик, Шарик, ко мне, лапу дай… посвистывал, оборачиваясь на него, только пес какой-то необщитель-ный попался. Идет сзади на расстоянии и ближе не подходит.

Вот уж судя по всему, должна была Нестеровка показаться, почти пришел, аж передернуло – сейчас погашу огонь страданий! И ходу прибавил. Только слышу, бежит за мною песик, быстро бежит… ну, подумал, Нестеровский наверное, чейный не знаю, но Нестеровский, раз деревню увидев, скорости прибавил. Поворачиваюсь к нему и говорю: «Бо-о-бик! Ша-а-рик! Фь-ь-ь-ю. Ко мне! Домой пришли». А он бежит по краю траншеи, ажно морду отвернул, будто меня, пьяного, чурается. Я хотел его по боку похлопать, да не вышло – как вихрю пролетел. Подумалось: «Ну и черт с тобой… сам дойду». И пошел, только смотрю – между мною и деревней пес этот сидит и морду вверх потягивает, но тихо-тихо. Насторожился я… недобро как-то вокруг стало, недобро, тоска какая-то к сердцу прилегла, вроде как на похо-ронах бывает… Аж, споткнулся я и матом ругнулся что есть мочи. И тут…
луна просияла, не так, не в полную силу, а робенько, еле-еле, но светила она прямо на песика и в ее лучах глаза его загорелись злым зелерным огнем. Волк! Волк! – ударило в голову! Земля качнулась и поплыла куда-то, как после литра самогона. Глаза спасительно уткнулись в снег – волка не стало видно. И на душе полегчало. Поднялся в полный рост… сидит! И ждет! «Ну чего ждешь падла! Вот он я»! Бери!» - забулькало в голове, только на языке ничего кроме сипения не получилось. И тут, волнами, стал с меня хмель сходить… вздрогну – и трезвею, еще вздрогну и еще сильнее трезвею. Чувствую – годен к строевой – надо прорываться!

И с криком «Ура» кинулся на волка, все ближе и ближе, ору «Убью, су-ка!», а он сидит и не шевелится. Страх по ногам ударил, да и хмель не прошел, в общем ; споткнулся я, и тут, кручение какое-то в желудке произошло и блеванул я, падая, да еще и рожей в собственную блевотню упал.

Ох, дрянь! Руками, хватаясь за стенки дорожки, подтянулся… глянул… Нету! Нету волка! Ушел! Ну и как рвану со всех сил к домам. Бегу и думаю – а не причудилось все это мне спьяну?

Добрался до Игорька, весь трясусь, зуб на зуб не попадает. Рассказал все свои злоключения. Он мне стакан налил, а я – не могу. Не идет! Дрожа-щими руками поднимаю стакан и обратно на стол ставлю. Пока я так маялся туда-сюда-обратно, Игорь сходил и при свете луны нашел следы матерого волчары. Возвратился и говорит мне: «Настоящий волк был, не почудилось тебе!» А мне и легче как-то стало. Значит не допился я, значит не сбрендил, не пропил рассудок. Даже на радостях глоток выпил. Но все равно – глотнул раз и все… Не идет!

Ну а на день, когда протрезвели-просветлели головы наши похмельные, решили мы, народом, что пьяный дух меня и спас. Не любят животные спиртовой запах, претит он им, а я не только дышал перегаром, у меня вся телогрейка была им облита, поскольку как я стаканчик-то пропускал, то и на себя опрокинул. С утра это было, но у самогона дух забористый, надолго хватает.