Поминки
Перевернулась моторная лодка. Юрка успел ухватиться за верев-ку с траком, которую использовал вместо якорной цепи. Оттолкнув-шись от убегающего из-под ног песчаного дна, увидел в холодных волнах течения уплывающую зеленую куртку жены. Заорал:
; Инка-а! Я здесь! – и поняв, что их разделяет добрая сотня метров, добавил еще громче: – Махни рукой!
Вздувшаяся пузырем куртка не давала признаков жизни и быстро неслась в одну из многочисленных проток.
; Зашиблась, мать твою… – ругался незадачливый сплавщик. Взглянул еще раз на почти исчезнувшую зеленую точку, тоскливо завопил: – Я-то как тут... один…!?
Всплыла из затонувшей лодки набросанная одежда, мешки картофельные, пустые банки. И лишь когда вырвался, ухнув, как поплавок, полупустой бак, Юрка опомнился. Стал бешено грести к берегу, зацепился за корягу, встал на четвереньки и привычными движениями закрепил конец веревки за пень. Что было сил подтянул лодку на мель.
В днище зияла огромная рваная дыра от топляка. Забрел, снял мотор и выволок его на берег. Кинулся закурить, но сигареты размокли.
; Тфу-ты… Сплошная непруха, – и обернулся в сторону, куда унесло жену. – Накопали картошки. Наелись досыта мать-перемать!
Уже смеркалось, когда Юрка подходил к поселку. Лаяли собаки. На высоком противоположном берегу горланили пьяные песни, потом плакали, почти причитали, и опять пели.
; И никому дела нет, что мы не вернулись, – рассуждал уставший и промерзший Юрка. – А ведь и я мог, как Инка… Того. Ударься пошибче и каюк…
Стало обидно и за себя, и за осиротевшую дочь, гостившую у бабушки. Зашел в крайний дом к знакомым. Там был накрыт стол для послебанной отдушины.
Когда Юрка рассказал, что случилось, хозяин подворья повел его в парилку, налил стопарь, потом другой…
Часам к двум ночи, когда смолкли моторы на реке, приутихли машины на трассе, и взошла полная луна, поминки по утопшей приобрели массовый и неуправляемый характер. К столу подходили все прохожие, знавшие Инку и никогда в глаза не видевшие ее. Кто-то затянул «Как бы мне рябине…», и на другом берегу подхватили «К дубу перебраться…»
; Давай, Юрка, это… держись, – поднял стакан очередной уте-шитель.
К столу пробралась известная в поселке Валька Авоська, не пропускавшая ни одних похорон и тем более поминок. Налила себе из никем неконтролируемой полторашки, приготовилась говорить…
; На вторые поминки за вечер, – начала говорить заплета-ющимся языком Валька, глотнула и продолжила, – в обоих случаях утопленники. Берет реченька с нас дань! За рыбу… наверное, так надо!?
; А кто еще-то утоп? – спросил хозяин стола.
; Так… это. Я была на том берегу, у рыбкооповского мага-зина. Инка Кочеткова по мужу ревет, говорит, что перевернулись на лодке и Юрку зашибло. Кум мой подобрал Инку в протоке и привез отогреться. Второй ящик водки допи... – и осеклась.
Образовавшуюся почти вакуумную тишину разрывали всхлипы «в дым» пьяного Юрки и доносившиеся с другого берега отрывки застольной «Гнуться и качаться...».
Как в кино
В который раз всей семьей смотрели телефильм «С легким паром!». Сами в бане помылись загодя и тут же сели лепить пельмени. Стряпали помногу, на все праздники до Рождества Христова для большой семьи и для случайных гостей. Традиционно весь вечер и назавтра с утра прикладывались к рюмочке, провожая Старый Новый год. Выходили только «до ветра», да скотину напоить и сена дать.
; А ведь наша улица тоже из одинаковых домов, – рассудил переселенец из Горного Алтая и добавил: – В темноте и перепутать не-мудрено.
; Я тебе перепутаю расческу с поленом, – ругнула жена переселенца. – Зайди только хоть раз к соседке.
Хозяин, зная суровый нрав ревнивой супруги, приумолк. Почесал затылок, подумал, что надо прекращать похождения – не равен час и правда поленом голову расшибет.
Вспомнил, как легко достался ему новый дом. Колхоз в 70-х настроил целую улицу особняков с одной стороны и двухквартир-ников – с другой.
Работящие люди ехали отовсюду. Цена дома была невысока, да и ссуду давали. В семье было четыре пары работящих рук и выплатили колхозу долг быстро.
Село считалось перспективным. Дома стояли прямо на берегу рек Ниня и Бия рядом с сосновым бором. Городские приезжали, как на дачу: рыбачили, собирали дикоросы, заводили знакомства с местными. Колхозные поля давали стабильный урожай зерновых. На много-численных склонах балок косили сено для колхоза и личных под-ворий. Семенное огуречное хозяйство приносило немалую прибыль. Всем миром в сентябре собирали переспевшие огурцы. Для школь-ников это было в удовольствие, да и летнее время многие проводили на прополке пропашных, зарабатывали хорошие деньги. Молочная ферма и лесопилка тоже давали работу и доход.
В новом доме было тепло. Достаток в семье и даже телевизор – жить да радоваться. Переселенец привез из Алтайской тайги в Новиково всю родню. Заселили четыре дома. Глуховатая, но еще шустрая мать жила у дочери, но частенько приходила к сыну. Вот и сегодня Мария Федоровна привычно орудовала скалкой: сочни у неё получались равные и тонкие, как фабричные.
; Налей-ка, сынок, глоток беленькой, – попросила старуха, – а то вы, смотрю, за мной вчетвером не поспеваете.
; Может до завтра погодишь, а то все на ёлку да в пляс, а ты… – возразил было переселенец.
; Ты бы лучше мясо подкрутил, теста-то еще полведра!
Взявшись за мясорубку, хозяин обнаружил, что в доме нет лука. Образовалась пауза. Все уставились в телевизор, где артист Мягков пел: «Если у вас нету тещи…».
; Если у вас нету лука, – запел переселенец, – к соседу сходи, попроси…
; Я тебе схожу! Ходилки гвоздями сколачивать будешь, – снова заругалась жена.
; Сношенька, а ведь и правда, Клавка обещала вязанку дать, –вступилась свекровь. – Схожу-ка я, разомнусь да мешочек пельмешек мороженных отнесу. Клавка-то лепить их не любит. Они все больше супы варят.
Бабка наскоро накинула полушалок и скрылась в клубах мороз-ного белого пара, ворвавшегося в открытую дверь. Решительным шагом пошла к соседнему дому-близнецу, где и жила разведенка Клавка.
Чтобы сократить путь, пошла огородами. Полезла через сосед-ское прясло, жердь хрустнула и…
Отряхнувшись, Мария Федоровна обнаружила пропажу очков. Порылась голыми руками в снегу, но ничего не нашла.
; Пойду. Поди дверь в темноте и так нащупаю, – вслух рассуждала старая.
Подошла к дому, обмела валенки голиком. Ей показалось, что вязка у веника сыновья, с медной проволокой в два обхвата. «Подлец! Не успокоится никак, по чужим юбкам страдает!» – подумала, потом постучала, и, не дожидаясь ответа, вошла и удивленно с порога:
; Вы чё, тоже пельмени лепите? Кто у тебя в гостях-то, Клавка, не разберу? Ты ж говорила, дочка приедет.
; Ты, мать, никак с забора свалилась, – засмеялся переселенец, удивившийся её быстрому возвращению.
; Ты почем знаешь-то? – выпалила бабка, обескураженная голосом, похожим на сына.
; Где лук? – тут же заверещал голос, точь в точь, как у снохи.
И уже совсем запутавшись, даже испугавшись, Мария Федо-ровна пролепетала сквозь слезы:
; Какой лук? Я вам пельмени… – и протянула мешочек.
Дружный хохот родных и до боли знакомых людей вывел бабушку из полусумасшедшего состояния. Она то смеялась с ними, то опять плакала, пыталась обьяснить:
; Гы… гы… гы… Нашли кого послать. Вот и очки где-то остались!
Улеглись спать заполночь – завтра предстоит большая гулянка: Новый год! Соберётся родня, на смех поднимут старуху…
; Надо же, как бес крутанул? Как в кино! – забираясь на печь, ворчала старуха.