Рыбаки
Мишка гордо вышагивал впереди отца. В брезентовой торбе через плечо было полно хариусов и ускучей. С тяжелой ношей он справлялся с трудом, можно сказать, из последних сил. А на лице светилась улыбка «до ушей».
Причиной тому был огромный таймень. Жаль, пацаньё не видели, как он усыплял рыбину, вытянутую отцом из холодной Кара-Кокши. «Но сейчас-то увидят»: – знал Мишка, – «Ишь, сбегаются, зырят. Завидуют!»
Накуканенный через жабры красавец свисал с крепкого плеча до самых пят. Хвост то и дело бил по голенищам: «Чвак… Чвак…».
Такого улова в деревне уж и не помнят. Говорят, что «молевой» сплав и разбитые плоты погубили рыбье лососевое стадо.
Самую крупную рыбину, которую удалось выудить Мишке до этого, съели на прошлой неделе.
Обычно дневной улов пацаны съедали, не отходя от речки. Нет, они не были голодными и не глотали живых пескарей, как Кот-Бегемот. Просто все знали, что ребятишки на обед не придут: взяли с собой кусок хлеба, соли и котелок – банку из-под абрикосов. Какие они, «абрикосы», никто не знал, но в сельмаг завозили компот, и однажды мать купила… Досталось и Мишке – жестяная, удобная банка.
Пол-лета на реке и в лесу. Целыми днями! Правда, иногда приходилось по жаре полоть картошку или ехать на сенокос со взрослыми. Так и там поручали: молоко в холодном ключе сохранить, или того проще – наловить гольянов на уху.
Оставшийся улов делили традиционно поровну и шли домой. Порой добычи хватало только на одну сковородку, но все же…
Удили чебаков и пескарей «на червя». Гольянов ловили в стеклянные банки с корочкой хлеба, завязав её марлей и пальцем проделав отверстие. Интересно было узнать, почему рыба находила дырку в марле, когда искала пищу, и не могла выплыть обратно? Набивалось десятка три, толстых в палец, краснопёрых, хоть и небольших, но взрослых рыбинок. Вкуснотище…
А в тот раз соседский пацан притащил кусок старой тюли. Соорудили бредешок и, как взаправдешные рыбаки, забрели они в протоку под перекатом. В мотне запутался полусонный хариус. Он был неестественно чёрным и холодным.
; Ни чё себе, – воскликнул пацан, – как делить-то?!
Мишка ошалел, когда пацан бросил тюль, котомку и побежал, прижимая к себе рыбину. «Плакала наша добыча», – подумал Мишка. Собрал брошенных чебаков и пескарей, выкинул еще живую молодь в реку. Хотел, как всегда, сварить, но передумал. «Угощу домашних», – решил по-взрослому Мишка. Прополоскал тюль и поплелся с обидой в деревню.
Из соседского дома раздавались крики:
; Ты куда, паршивец, тюль с веранды дел?
; Я… я неводил… с Мишкой, неводил, – всхлипывал пацан. – Вон в тазике харюзище какой!
Мишка зашел, и «добрая» тетя Люба приветливо улыбнулась, обрадовалась возвращенной занавеске. Расспрашивала, как так уда-лось выудить такого огромного битюря. Увидела почти полный само-дельный котелок, наполненный и другой рыбой, предложила:
; А давайте, ребятки, я вам пирог спеку!
Кто же откажется от такого? По праздникам и то не всегда…
Запивали крутым чаем с чагой и мятой. Изголодавшиеся за день смолотили почти половину. Кусок пирога Мишка попросил домой. Он хоть и был младшим в семье – «поскрёбышем», но знал, что большую семью надо кормить. Жаль, мать с отцом не видели, как старшие, первыми увидевшие Мишку, уплели «за обе щеки» гостинец. Паль-чики оближешь.
Подошли к дому, и раскрасневшийся от трудного пути, взмок-ший Мишка спросил:
; Пап, а пап! Как ты думаешь, а на сколько пирогов этого тайменя хватит?
; Думаю, штук на десять, если на большом противне выпе-кать, да еще пара ведер ухи получится.
; А мы сами всё съедим или…?
; Ты о чем, сынок?
И тут Мишка рассказал про хариуса и про тюль, и про пирог…
Разделывать рыбу собралась вся соседская ребятня и дед Ники-фор, в прошлом самый удачливый рыбак.
; Я таких-то по два было носил, а то и крупней попадались, – разбирая внутренности, хвалился дед. – В этом-то, смотри, желудок молодью набит. Каннибал проклятый, так свой род и погубишь.
; Да при чём тут это. Всегда рыба жрет все, что попадется. Мышь вот переваренная и лягушка, – возразил Мишкин отец, –попадись змея и ту проглотит. Ртище-то… А зубы…
Голова шмякнулась в ведро, туда же отправился хвост и молоки с печенью. Деду поручили варить уху, и он потащил добычу на летнюю кухню, где девчата уже чистили лук, морковь и картофель. Увесистый кусок лосося старшая сестра унесла в дом – пирог будет отменный. Остальное отец разделил на почти килограммовые куски и раздал по соседям.
; Тетке Любе скажи, чтобы еще и за харюзками зашла, – протянул пацану кусище Мишкин отец и добавил: – На здоровье!
; Это… Как его… Спасибо, дядь…
; Приходите уху пробовать… Из таймешатины! – крикнул отец.
Много лет спустя «пацан» стал участковым милиционером на центральной усадьбе совхоза. Часто приезжал на служебном мото-цикле «по делам» в родную деревню. Сидел на берегу, наблюдал, как ребятня возится в речке. Но не видел костров и котелков из жестяных банок.
А в сельпо продавали абрикосы… Настоящие.
2007г Камчатка-Горный Алтай
Последний плот
Сплавщики торопились. А лоцман все спорил с начальством:
; Не возьму я седьмой сплоток. Не дай бог!
; Ты же не веришь ни в чёрта, ни в б…! А еще фронтовик!
; Я матерюсь в б…! Не уговаривай! Затылком чую – не к добру это. Уже все в пути, я, как всегда, в хвосте. Отвечать-то кому, случай чего?
Ударили по рукам. Накладные подстегнул булавкой во внутрен-ний карман. И пятеро смелых, отчаянных мужиков, прошедших войну, отчалили плот из отборного кедра. По течению 200 верст до самого Бийска!
Назавтра занепогодило. Река начала пухнуть, пениться. Чтобы не перевязывать крепеж, решили плыть потемну. Все равно уже забрез-жил рассвет. Сплотки, увязанные в длинный плот, как вагоны поезда, постукивали, нет, даже бились друг о дружку, подталкивали.
«Как-то не так идет дело», – чувствовал лоцман. Вскоре он увидел скалу-бом: опасное место. Но лоцман не новичок – проходил не один раз и проводил по большой воде до девяти сплотков. Команда верная и опытная…
Передний руль хрустнул, как карандаш, оба сплавщика свали-лись, но не упали в воду. Плот, извиваясь, как змея, обошел камни. Однако справиться без переднего руля с несущейся громадиной было практически невозможно. До следующего поворота 5-7 минут, а восстановить управление – час, не менее.
Хлынул дождь как из ведра, потемнело. Молния резанула небо, ударив по сопке. Началась паника.
Лоцман стал на колено, взмолился:
; Господи! Сохрани жизнь мужикам! С войны вернулись, так неужели сейчас…?
Поднял голову в сторону, где должно быть солнце, но увидел черную тучу, продолжил:
; А если и я жив останусь, и не посадят за утрату добра… Возьму безродного старика… На полный пансион… До конца дней!
До сих пор лоцман не может понять, как проскочили поворот и скалы, как прибило к отмели. Причалили, запасное весло приспо-собили вместо сломанного руля. Собрались с духом и вновь вышли в путь, по воде…
Добрались живыми и невредимыми. Потом пили неделю с радости, а может и с горя.
В тот раз из трех плотов до запани дошел только последний. До глубокой осени собирали в протоках разбитые плоты по бревнышку. Нашли и погибших сплавщиков, побитых чайками да воронами. Похоронили под оркестр.
Дед Степан не понимал, почему он должен был ехать в такую даль. Последние годы он жил в ветхом бараке на заброшенном плотбище. Обносился, истощал.
– В чем душа-то держится? – одевал тулуп на старика и приговаривал бывший лоцман. – Мне в сельсовете сказали, что умерла у тебя бабка. Прошу, Христа ради, поедем ко мне жить?
; С чего бы это я бросил здесь все? – сопротивлялся старик.
; Зима скоро, а у тебя и дров-то не осталось. Есть чего будешь?
Дед задумался. Вспомнилось: «Всю жизнь не разгибал спины. Как согнали их в коммуну, так и вкалывал до самой войны, хуже, чем в батраках. А что растет в тайге? Овес да ячмень! Пшенички годами не видели. Орех кедровый да рыба и спасали. Картофель тоже не родил-ся, как следует. В сорок первом отправили на молевой сплав. В по-мощниках сопливые ребятишки да бабы. Жалко их, бедолаг, было. Им же еще рожать! Хотя вряд ли – понадорвались, перепростыли все до единой».
; А мне недавно из сельсовета письмо привезли, – поделился дед, – пишут: «Получите пенсию, колхоз выхлопотал, по четыр-надцать рублей в месяц…». А я ведь уже полгода собираюсь… Моей-то так и не успели начислить. Да и не положено ей, молодая была еще. А ты говоришь: «Бабка!». Да она твоя ровесница – восемнадцатого года.
Выделили в новом доме деду Степану целую комнату. Не полати на кухне, не печь за чувалом, а именно комнату. Светлую, простор-ную, с кроватью, маленьким столом и шкафом.
На «пенсию» купил дед Степан велосипед и подарил мальчиш-кам благодетеля. Те в драку, катались все свободное время. По вече-рам приходили к деду и читали заданные уроки, здесь же выполняли арифметику и чистописание. Дед оказался грамотным и подсказывал, считая в уме, правильные ответы. Даже грамматические ошибки заме-чал в тетрадных каракулях.
К весне дед Степан совсем оклемался, стал ходить в мастерскую. Изладил примитивный точильный станок и «открыл производство» веретен, скалок и толкушек. Деревенские с удовольствием заказывали у мастерового нужную в хозяйстве утварь. Особым спросом поль-зовались половники и дуршлаги из лыка и бересты.
Рассчитывались кто чем мог, а дед и ничего не требовал, но приносили мед, соленья, а иногда и читок. Хозяйка ругалась, но дед улыбался и никогда не спорил, но и не извинялся. Заработал!
По вечерам, на лавочке, дед собирал ребятню и учил играть на деревянных ложках и свистках из таволги. Обещал научить «бить шишку», не залазив на дерево, без колотушки.
Однажды утром, когда хозяин зашел в комнату узнать, почему не встает Степан, тот прошептал:
; Спаси… бо! Спаси бог! Тебя и твою семью. Помру я сегодня, – и открыл страшную тайну. – Я ведь крещеный. Еще в пятом году! Скрывал от партийцев... Поставь мне крест, я его на сеновале храню. Сделал по случаю из листвяка, да и тебе заботы меньше.
И еще… С твоей матерью я сильно близко знаком был. Она, когда в девках-то ходила, в нашем ведь доме жила и училась в церковно-приходском. Я тогда только с германской вернулся… Дело молодое, а оно, вишь, как обернулось? Ну, кажись, все… Прости…
Горный Алтай 2007год Из книги Рассказов "От Алтая до Камчатки"