- Расстаёмся, Глашенька... … - высокий лоб Ивана Петровича прорезала глубокая вертикальная складка. - Вчера из области приказ пришёл. Будем создавать партизанскую базу в Мытненских лесах, чтобы, как говорится, поджаривать немца изнутри, - он отложил в сторону листок, стараясь скрыть дрожание рук. Так что… прощаемся с тобой, любовь моя… последняя …
Он замолчал. Минута казалось вечностью.
- А я? - наконец собралась с мыслями оцепеневшая Глаша.
Иван Петрович… Она так и не привыкла называть огромного сильного, уверенного в себе человека, просто Ваня. Старший по возрасту и должности, он вызывал прежде всего уважение. Да и сблизились они месяц назад, когда Секретарь райкома партии Иван Петрович Крайнов решил привлечь инструктора райкома комсомола Глафиру Васильеву во время посевной к поездке по району .
В апрельское утро, тёплое и солнечное, высоко в небе пели жаворонки: видимо, он и она. Глаша, как ребёнок, аплодируя, радовалась каждой ноте, которую им удавалось взять, и ждала новой высоты.
- Какая прелесть! Какая чистота и естественность! – думал Иван Петрович, наблюдая за ней. – Беленькая, ясноглазая, хрупкая. Голос звонкий и чистый, как ручеёк… Такие девушки - редкость. Жаворонок, настоящий жаворонок…
Завершили неотложные дела, вернулись домой. Он искал глазами Глашу на заседаниях, несколько раз в день проходил мимо дверей её кабинета, не спал ночами , смущённо опускал глаза при встрече и, наконец, понял: это любовь.
В свои сорок лет Иван Петрович имел партийный пост, высокие идейно- нравственные убеждения, жену и двоих детей.
- Боже мой! Как часто вслед за Шекспиром и простым смертным приходится решать вечный вопрос: быть или не быть? – маялся измученный Иван Петрович и, конечно же, решил вопрос в свою пользу.
Что делать? Слаб человек… Или силён? Его не испугали ни возможные преследования за аморальное поведение, ни распад семьи, ни обездоленные дети, ни исключение из партии. Наказания не последовало. Война. Личное отошло на второй план и казалось совершенно неважным, пустым.
- А я? – растерянно повторила Глаша, пытаясь прочитать в глазах Ивана другое решение.
После долгих колебаний Крайнов внёс фамилию Васильевой в список партизан.
Сколько тайн скрывают непроходимые лесные чащи! Скрыли ещё одну, надёжно замаскировав партизанскую базу: несколько землянок, запасы продовольствия, боеприпасов. Ежедневно партизаны терпеливо осваивали подрывное дело, учились премудростям разведки – готовились к предстоящей борьбе. Их немного: тридцать мужчин и Глаша. Женской работы хватало. Её положение в отряде было непростым: нравилась она всем без исключения.
- Ещё раз увижу рядом с ней, считай, что покойник! Пристрелю, как собаку! – кричал, размахивая пистолетом, комиссар Михнёв, бывший Председатель райисполкома.
Явно не выдерживая конкуренции, минёр Васька Хлыбов, в прошлом боксёр, наматывал на кулак солдатский ремень:
- Сгинь с моих глаз! Одним ударом порешу! Ты меня знаешь!
Из землянок выскочили люди, готовые присоединиться к любой из групп. Участников драки становилось всё больше. Страсти накалялись.
- Стой! Стой! Кому говорю? – расстёгивая на ходу кобуру, к месту драки бежал командир. – Бабу делите? Врагами друг другу становитесь! Забыли, где настоящий враг? – он размахивал пистолетом и, казалось, готов выстрелить в любого, только бы укрепить свою власть. - Не позволю! - кричал он .
Подчиняясь воле командира, партизаны застыли на месте. Молчали. И чувствовалось в этом молчании затаившееся зло.
- Моя это женщина… - неожиданно тихо сказал он. - Жена она мне… Ребёночка ждём…
Разошлись и Глашу в покое оставили. Её округлившийся живот вскоре стал заметен всем.
- Вот, жаворонок мой, разобьём фашистов, вернёмся в родной посёлок, построим дом… И заживём дружной семьёй: ты, я и сыночек… Давай назовём его Славой. Правда, звучит символично? – мечтал он, долгими зимними вечерами под шум сосен баюкая Глашу, как ребёнка.
Она, закрыв глаза, мысленно соглашалась с каждым словом, хотя то, что в планах Ивана Петровича не было места его детям, не нравилось.
- Ничего. Закончится война, разберёмся, - думала Глаша засыпая.
Но конца войны не было видно. Каждый день группы уходили на задание и, возвращаясь, докладывали командиру:
- Товарищ командир, участок дороги у станции Творогово взорван. Движение вражеских поездов остановлено. С нашей стороны потерь нет.
- Состав с нефтепродуктами взлетел в воздух, командир. В перестрелке погиб Петро Хмурый.
Случались и большие потери. Как-то подорвались на вражеской мине пятеро партизан... А однажды на плащ-палатке партизаны принесли тяжело раненного командира...
Птицей заметалась Глаша по землянке: грела воду, готовила чистые бинты... Но уже не требовалась помощь…
- Жаворонок, детей... - с трудом открыв мутнеющие глаза, беззвучно прошептал он леденеющими губами.
Слезинки не проронила Глаша. Боль острыми иглами в сердце вонзилась и замерла. Похоронили Ивана под одинокой сосной, печально склонившейся под тяжестью зимнего одеяла. Прилетел ветер, поиграл с ветвями и уронил его на могилу. Спи спокойно, Иван...
- Вот что, девонька, отправляйся в Веригино. Тебе рожать скоро, а там повитуха есть. Тут оставаться нельзя. Я по своим каналам договорился: тебя ждут, - новый командир был краток.
Согласилась. И на другой день с Васькой Хлыбовым отправилась в Веригино.
А снегу навалило! С трудом передвигая отёкшие ноги, опираясь на плечо Василия, к вечеру она добралась до деревни. Обессиленная, с трудом развязала за спиной узел огромного клетчатого платка и опустилась на лавку. Хозяин с трудом снял с её ног валенки, приветливая хозяйка налила кружку козьего молока, пошептала над ним и протянула Глаше. Спать положила на кровать с высокой периной, успокоила добрым словом, обнадёжила и полезла на русскую печь.
Утром они проснулись от выстрелов, лая собак и резкой немецкой речи.
Хозяйка соскочила с печи и лбом прильнула к оконному стеклу.
- Вставай, деточка! Немцы! – крикнула она Глаше.
Та в растерянности наматывала на ладонь парашютный шнур, случайно оказавшийся в руках.
Вспомнились слова командира:
- Ждут тебя ...
Горько усмехнулась:
- Действительно, ждут...
Немцы стучали в дверь, требуя немедленно открыть. Женщина накинула Глаше на плечи платок, а хозяин вывел, её, босую, через заднюю дверь в сенцах на улицу и велел огородами бежать к лесу: он спасёт, он укроет…
Её силы на исходе. Платок соскользнул с плеч, но Глаша не чувствовала холода. Ноги, порезанные острыми льдинками, кровоточили.Заволновался и ударил ножкой в стенку живота ребёнок...
Всё ближе собачий лай, всё отчётливее немецкая речь...
В нескольких шагах спаситель – лес! Но вряд ли он поможет… Взгляд упал на одинокую сосну с обломленной ветвью, руки размотали парашютный шнур.
- Прости, сыночек...
Забросить петлю на сук с первого раза не удалось…
Многое повидала на своём веку сосна. На минуту она словно застыла от горя, затем заволновалась, зашумела и снова замерла в великой скорби.
В деревне в полнеба костром полыхал гостеприимный дом... На колодезном «журавле» раскачивался труп хозяина. А в лесу шумели встревоженные сосны, стараясь скрыть скрип наста под ногами партизан, спешивших отомстить.