Совок

Русич 2
               

            На газовой плите, в стареньком алюминиевом ковшике закипела вода. Авдеич достал из холодильника раскрытую пачку пельменей и попытался высыпать их в бурлящий кипяток.  Подтаявшие и склеившиеся между собой сытенькими брюшками, они  ни в какую не желали покидать своего привычного места. Он резко тряхнул рукой. Рыхлый  комок  слипшегося теста тяжело  плюхнулся в бурлящую воду. Крупные и увесистые, как  раcплавленный свинец капли, полетели во все стороны, впиваясь  ему в лицо, руки, шею. «Ёк-ковылёк!..» - неловко отскакивая от плиты, вскрикнул он. Обожжённая кожа  замозжила.  Авдеич  кляня свою неловкость, намочил под краном первую попавшую под руку чистую тряпку, и стал прикладывать её к поражённым  местам. Но,утихнув на мгновение тупая, саднящая боль возвращалась снова и снова.  Ужинать сразу расхотелось. Он ещё раз смочил ткань ледяной  водой и, шаркая больными ногами, обуреваемый невесёлыми мыслями, поплёлся по длинному коридору из кухни в зал.               

       Эта  комната (которую супруга всегда называла залой) с недавних пор стала его постоянным  местом обитания. В одиночестве он коротал здесь  ставшими вдруг нескончаемыми    вечера,  читал газеты, спал… В двух других  Авдеич старался не бывать. Особенно тяжело ему было в спальне.  Там  всё напоминало о жене; и  лежащие на прикроватной тумбочке   очки, и  пузырьки с лекарствами…  А видневшийся  из-под подушки  уголок  ночной сорочки, аккуратно  сложенной её руками  в тот  страшный день, просто  вводил его в ступор.

          Ошпаренная кожа  тупо зудела.  Он прилёг на диван и уставился в телевизор, который не выключался у него теперь сутками. Нет, он не был любителем  бесконечных сериалов. Да и политика, как таковая, с приходом к власти «всенародновыбранных»  его  интересовала мало. «Кругом один обман, воровство и предательство»,- послушав кого-нибудь из нынешних политических деятелей, горестно вздыхал  он.               
         Этот «бубнящий ящик» создавал  Авдеичу иллюзию, ещё недавно царившего здесь уюта и покоя. Для него он стал сродни живому существу. Как та собака или плутоватый кот, которые, за долгое, верное служение хозяину и жилищу становятся членами семьи.
 
        Лучше всего от окружающей действительности его отвлекал  новостной блок «бегущая строка». Часами, не моргая, следил он за нескончаемой колонкой, несущих в себе  информацию буквенных знаков.  Но не  таившийся в них смысл, интересовал старика. Завораживала Авдеича сама «строка», как данность, как явление.  Чем-то она напоминало ему человеческую жизнь. Где-то там,  в другом измерении, которое люди называют будущим, формируется некое событие.  Вот оно  приближается, наплывает,  ставит пред свершившимся фактами и так же, неторопливо уходит в никуда, которое люди называют прошлым.     Человек,  осмыслив происшедшее, начинает  радоваться или стенать.  Это уж как кому повезёт…
        А вообще, ему было всё равно, что смотреть. Лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Но, какой бы барьер он не ставил им, они всё равно находили лазейку. Вот и сейчас жужжа, как встревоженный пчелиный рой, закружились они вокруг, проникая в его мозг,сердце,душу…
                ***

 
           У Авдеича  недавно умерла жена. С утра всё по хозяйству хлопотала.   После обеда неважно себя почувствовала, прилегла отдохнуть и…
      Обезумевший от  свалившегося на него горя, он не отходил от неё. Ни соседи, ни врач  скорой помощи, ни быстро  холодеющая рука   супруги не могли убедить его в том, что её больше нет.  Авдеич никого не слушал. Ему казалось, что она спит и скоро проснётся. Откроет глаза. Он даже разбудить её пытался. Нет, нет,  да и толкнёт тихонечко в бок: мол, вставай, вставай Алексевна, солнышко на заход пошло, ужинать пора…               
               
       Отпевали Екатерину Алексеевну в местной церкви. Молоденький, с  только-только начинающей пробиваться бородкой батюшка, прочитал над ней обязательные в этом случае молитвы, затем, волнуясь и краснея, стал  говорить о вечности,                о  душе, о том, что человеческая  личность неуничтожима. Что родительский Дом человека – это Горний Мир, а здесь, мы всего лишь гости…
 
        Авдеич  никогда не был  верующим. Более того, он всегда был убеждённым коммунистом и свой партийный билет (как многие тогда, в девяностых) не сжёг и не выбросил. Вместе с орденом «Шахтёрской Славы III степени» и бесчисленными с их  Екатериной Алексеевной «грамотами почёта», он  хранился у него в красивой, лаковой шкатулке под «хохлому».    В коммунизм он верил свято, но не в тот «где каждому по потребностям, а от каждого по способности».Не-е-т! За свою долгую жизнь он не раз убеждался, что потребности у человека во много раз превышают его способности. А в какой-то свой, им же придуманный:  где люди в первую очередь будут людьми в самом высоком смысле этого слова.  И дожив до преклонного возраста,  в душе он остался таким же «наивным советским ребёнком»(только теперь уже пожилым), как и много-много лет назад, когда гордо носил красный галстук, служил в армии,ставил трудовые рекорды... Таких, продвинутые демократы  называют  «совками».               
       Но вот что странно - там, в церкви, он вдруг ощутил, как сбивчивая и  во многом непонятная для него речь юного священника, ложиться целительным бальзамом на изнемогающую под тяжестью утраты душу. Невыносимая душевная боль терзавшая его,  неожиданно стихла.    Будущее, уже не казалось ему каким-то черным, непроницаемым  квадратом. Появилась какая-то  надежда и вместе с ней небывалый подъём душевных сил. Словно коснулся он чего-то необычайно  светлого, таинственного, неземного... Где-то в глубине его сознания промелькнула на этот момент безумная мысль:-"Хорошо-то как! Будто до коммунизма дожил..."

Глядя на мёртвое, с  расплывшимися чертами лицо своей супруги он вдруг физически  почувствовал, что и она сейчас, каким-то непостижимым для него образом,  испытывает нечто подобное. Только невообразимее ярче и острее... 
 
      После службы, родня и пришедшие проводить   в последний  путь   не многочисленные подруги,  простились с покойной. Батюшка тут же, в церкви предал её земле. Работники  ритуального агенства ( все, как на подбор с сизыми носами и  отудловатыми лицами) накрыли гроб  крышкой. Бу-бух! Бу-бух! Бух! – отдаваясь глухим эхом в куполе церкви, застучал по гвоздям молоток.               
  «Вот и всё…Прощай Алексевна! Голубка моя! -   еле-еле сдерживая рыдания, прижался лицом к гробу Авдеич.

***

      После похорон у него с неделю жила своячница.  Побоялась первое время одного оставить. Мало ли что!? Всё в деревню к себе жить звала.  Лет пятнадцать  назад, уже на пенсии, он и сам об этом подумывал. Да Алексевна его  - ни в какую! Аж руками замахала…  Она, как-то деревню недолюбливала. Всех племяшей своих в город перетянула, выучила. Кто где сейчас. Трое вот – за границей живут. Жаль на похороны приехать не смогли. Замучил их этот бизнес проклятый. Но на сороковины -  все быть обещались.         

    На девятый день Авдеич опять ходил в церковь. Поставил свечки.Заказал службу. Постоял, послушал.  И когда уже собрался уходить, все кругом  вдруг запели: Ве-е-рую во Еди-но-го Бога Отца Все-е-держи-и-и-теля-а…  Да так  проникновенно, что слёзы из глаз его ручьём полились… И как в прошлый раз  объяла такая благодать, такая лёгкость душевная…

       Дома,  томимый, оставшимся после воскресной литургии неведомым ему чувством, он всю ночь не сомкнул глаз. Блуждая, по своей гулкой квартире всё пытался понять: что же это за благодать на него в церкви находит?.. Ничего стоящего на ум не приходило. «Наверное, после победы коммунизма со всеми так будет»,- пошёл он по проторенному пути. И тут же усомнился: «Но на день рождения Ленина такого ведь со мною ни разу не было... И на День Шахтёра, когда орден вручали …»               
        Уже под утро, в его сознание вкралась крамольная мысль:  "Может, людям в первую очередь не электрофикация нужна, а православие?..» - впервые в жизни  усомнился  он в учении своего "вечно живого" учителя.
    
                ***


        Квартирой Николай Авдеевич  Карманов по здешним меркам владел неприлично огромной. Одной полезной площади семьдесят восемь квадратных метров. И это, не считая  «прихожки» с санузлом и двух балконов.   Бывшая коммуналка на три хозяина. Ему, как детдомовцу и молодому специалисту, после окончания техникума выделили здесь комнату. В тот год, как раз вступала в строй новая шахта – гигант. Старая, работавшая ещё с войны шахтёнка, где он трудился горным мастером на «проходке», вырабатывалась и Авдеич  (тогда ещё молодой, двадцатитрёхлетний парень), по переводу ушёл на возведённое по  последним достижениям тогдашней технической мысли новейшее угледобывающее предприятие.    
   
        Для своих рабочих шахта строила по нескольку многоэтажных домов каждый  год.  Все его соседи по  коммуналке, получив новые квартиры, разъехались. Остался он в этих хоромах один.  Правда, ненадолго.  Подселили к нему на освободившуюся жилплощадь, приехавших с Донбасса на практику студенток   горного техникума. Девчонки все статные, красивые. Певуньи… Будущая супруга (они тогда  ещё дружили) к ним, страсть как его ревновала. Правда,хохлушек тут же расхватали в жёны местные парни.               
     Вскоре и они с Катенькой расписались. Она работала у них на шахте крановщицей на лесном складе. Женщина умная. Дальновидная. Сразу же после свадьбы подали в профсоюзный комитет  заявление на улучшение бытовых условий. Там им,  как молодожёнам, пожелали здоровья, счастья в личной жизни и премию выписали. А чтобы детей делать никто им не мешал, предложили, занять всю секцию.               
      Вообще, то время, запомнилось Авдеичу бесконечными свадьбами, крестинами, новосельями.  Вот и ругай  после этого коммунистов…
    
        С супругой  Авдеичу повезло. Катенька была ему верной всю жизнь. Как хозяйка -  хлопотунья и необыкновенная чистюля. Как человек - очень  порядочная, нрава весёлого, ко всем доброжелательная и хлебосольная. У них постоянно в квартире кто – нибудь  проживал. То её  родня  деревенская, то его братаны детдомовские в поисках лучшей жизни передохнуть  остановятся. Всех привечала. Никому не отказывала.               

       Детей только вот Бог им не дал. Поначалу самим всласть пожить хотелось. Потом на «стенку» копили,  на машину, будь они неладны…По четыре раза за год на аборты бегала… А когда детишки им по ночам сниться стали, было уже поздно…               

        Она когда узнала, что их у неё больше не будет..,- в такую депрессию ушла, что в больнице оказалась. И ведь пробыла-то  там всего неделю,    а клеймо на всю жизнь поставили. В каких они с ней детдомах только не были – везде отказ. Затосковала  она тогда опять не на шутку…     И неизвестно чем бы всё это для неё закончилось, не случись с ним беды. Как говорится: не было бы счастья – да вот несчастье помогло…

       Получил Авдеич в шахте тяжелейшую трамву.  Раздавило его в забое, сошедшим с рельс гружёным  "лесом" вагоном. Прямо-таки «размазало» по стойкам крепи.  В местной больнице его даже смотреть не стали. Сразу  в район отправили. Никто уже и  не верил, что живой останется. Никто!, кроме супруги и того хирурга, который операцию делал. Собирал он  его «по косточке». Без малого двенадцать часов операция шла. И ведь выжил. С самой Москвы к нему светила медицинские ездили. Всё консультировали, но…, больше удивлялись. Травма-то  с жизнью не совместима была.

     Выписали его через полтора года с «третьей группой инвалидности», от которой он вскоре отказался. Работать, опять в шахту пошёл.
        Да-а, была медицина... Были специалисты... Не то, что нынешние. Вот, у внучки соседей его, Юленьки, года два назад обнаружили какую-то болезнь. Местные врачи толком ничего не делали. Как свечечка малышка таяла. Ох, и намучились же они, пока направление в Москву добились.  Денег на взятки ушло - уйма.               
        А в столице сразу сказали: « операция платная!», и такую цену назвали, что у родителей волосы дыбом встали. Они и квартиру продали, и кредит в банке взяли. В такие   долги влезли!..  Да всё бестолку! Умерла Юленька. Врачиха её лечащая всё жалковала: «Ну, чтобы вам пораньше к нам обратиться!..» Утешила.., так сказать.


      Боль от ожога утихла. Авдеич прибавил звук у телевизора. Передавали новости. Усатый диктор, захлёбываясь от восторга вещал, как  один наш  новоиспечённый олигарх пригласил к себе на Новый Год модного, заграничного певца из гомосексуалистов.  Тот за три миллиона долларов под ёлочкой, целый час ворковал ему свои песенки. «Это ж сколько "Юлечек" за такие деньжищи спасти можно было?!!» - вскинулся на своём диване поражённый Авдеич. Скольких родителей  счастливыми сделать?! Стариков! Да что же творится  на Белом свете!?".

     Дальше слушать лощённого ведущего не было сил.  Авдеич обвёл взглядом своё осиротевшее жилище. На глаза попалась лежащая на кресле маленькая подушечка-думочка,  сшитая когда-то специально для него  супругой. Одно время у  Авдеича по вечерам отбаливали  плечи и шея.  Ложась спать, он часами не мог найти им удобного положения.  Кряхтел, ворочался. Тогда-то и сшила ему жена эту симпатичную «думочку». Толи от проявленного к нему  внимания и заботы,  толи от жирной и вонючей мази, которой она с полгода растирала его перед сном, но боли вскоре утихли, а потом и вовсе пропали.    Теперь, когда  эта «думочка» попадалась ему на глаза,  Авдеич остро, до физической боли в сердце чувствовал своё одиночество.  Как-то он спрятал её с глаз долой в кладовку. Но лучше не стало. Такая тоска  накатила… Хоть в петлю лез. Пришлось снова достать её и положить на кресло, где так любила сиживать его дражайшая половина.
         «Катерина Алексеевна, на кого же ты меня здесь оставила!» - который  раз за последнее время мысленно обратился он к своей, ушедшей в мир иной жене и, неожиданно  для себя расплакался.
   «Чё ж ты матушка учудила- то!.. Договорились ведь… Я первый…               
                ***