Я люблю разговаривать сама с собой. Перед зеркалом. Нет, я не шизофреничка и не алкоголичка. Все началось в детстве. Я отчетливо помню, как это произошло в первый раз. Училась в первом классе. В школу пошла не как все. В семилетнем возрасте, в аккурат перед первым сентябрем, меня свалила двухсторонняя пневмония, потом осложнения, и радостный праздник вхождения в десятилетний цикл школьной каторги перенесли на год позже. Я помню, что пришла из школы расстроенная до слез. Мне поставили двойку за чистописание. Мои каракули не понравились учительнице, она отчитала меня при всем классе, поставила жирную двойку в дневник и попросила прийти в школу родителей. Приплелась я домой, посидела у окна, полюбовалась на черный лебедь в дневнике и первый раз в жизни, раздумывала, что бы соврать маме. Мне очень не хотелось ее огорчать, мне было стыдно сказать ей о том, что ее приглашают в школу, совсем не для того, чтобы похвалить меня, а совсем наоборот. Что учительница маме будет говорить те же обидные слова, что говорила мне : « Ты – бестолочь! Неумеха! Ты позор для всего класса, такая дылда выросла, а писать не можешь! Руки, как крюки!»…Сидела я, страдала. Обманывать маму не хотелось, еще совсем крохой я поняла, что врать нельзя, потом будет только хуже. Но и правду говорить желания не возникало. Сидела я, горюнилась, а потом подошла к зеркалу. Зеркало висело в прихожей, огромное, почти до потолка, вставленное в тяжелую дубовую раму, матово-черную, с резными завитушками. Подошла и увидела нескладную зареванную девочку, с разлохмаченной челкой, угрюмую, сгорбившуюся, с распухшим красным носом. Так мне стало жаль эту нескладеху, что я разревелась в голос, сидя на полу у зеркала, а потом, когда первые отчаянные слезы прошли, я начала разговаривать с ней, этой зеркальной девчонкой, и спрашивая и отвечая за двоих.
С тех пор так и повелось. Радостно ли было мне, или плохо, я подходила к зеркалу и говорила. Сама с собой. Я рассказывала о том, как не сложились отношения с одноклассниками. Стоило мне нечаянно что-то уронить, маленькие бестии радостно смеялись и кричали: « Лизка-руки –крюки!». Со мной не шушукались на переменках, не приглашали на дни рождения, не просили списать домашнее задание, я была среди всех сама по себе.
Делиться радостными или горестными событиями мне было не с кем. Мама была занята на работе, а в редкие часы отдыха мне не хотелось нагружать ее жалобами. Помочь бы она не помогла, а только расстроилась. А маму я берегла. Постепенно стали улучшаться отношения с одноклассниками. Я давно уже ничего не роняла, училась на круглые пятерки, и хотя по-прежнему, не имела авторитета в классе, как некоторые ребята, но все же дразнить меня перестали. Не дразнили, но особо и не привечали. Я простила им дразнилки, что были раньше. Простила, но не забыла.
После пятого класса все изменилось. Я, в одночасье округлилась и спереди и сзади. Уговорила маму отрезать ненавистную косу и сделать модную стрижку. Выбросила школьную форму и начала приходить в школу в черной юбке со складочками, ослепительно белой блузе, и жилете с двумя кармашками. И мне начали уделять внимание мальчики из старших классов…
Ромка Кирзяев, мой сосед по дому, учившийся классом старше, на перемене подошел ко мне и тихо прошептал: «Лиз… приходи сегодня вечером в беседку… ты мне нравишься… придешь?». Я согласилась. Была весна, солнце ехидно щурилось с высоты, гладило теплыми лучами зеленую травку, ветер баловался, легко поднимая в воздух брошенный мусор, что-то шептал на ушко застенчивой листве…настроение было праздничным. Скоро каникулы. У зеркала я репетировала свое первое свидание. Оттачивала жесты, походку, взгляды. Придумывала вопросы и ответы. Мои репетиции прошли впустую. Свидание прошло совсем не так, как я мечтала. В свои тринадцать я уже вполне осознавала взаимоотношения между мужчиной и женщиной. Умница мама не делала из этого тайны, не краснела, не отворачивалась, не уходила от моих лобовых вопросов, а доступно все объясняла. А еще читала стихи о любви. Рассказывала, как познакомилась с папой, как он ухаживал и мне, глупышке, подумалось, что мой кавалер Ромка, так же будет нежно держать меня за руку, читать стихи, показывать звезды и говорить, что я самая, самая, самая…
Как бы не так! Пришла я на свидание расфуфыренная. В новой юбке, замшевой, с блестящими пуговицами на больших карманах, в модной джинсовке, украшенной бахромой. Ромке я, конечно, не сказала, что курточку я позаимствовала у мамы. А еще втайне, подкрасила ее тушью ресницы, полчаса не хуже чем верблюд, поплевавшись в бумажную коробочку. И еще накрасила губы, ярко-красной помадой, специально погуще, чтобы у Ромки напрочь пропало желание целоваться сразу. Целоваться Ромка и не думал. И читать стихи тоже. Про звезды я думаю, он узнал гораздо позже, когда начал драться…
Мы встретились в беседке, стоящей на отшибе детской площадки. Ромка пришел в школьной форме, чем немало меня удивил. Потом, помявшись, сделал неуклюжую попытку обнять, молча, сопя и краснея. Я отстранилась. Еще помолчали. Ромка вздохнул, и глядя мне в глаза, жалобно проблеял:
– Лиз…Ты это…попроси у матери блок сигарет хороших достать…мне очень надо…деньги я потом отдам…Ты это…ну…поняла, да?
Я честно ответила:
– Нет.
Ромка разозлился.
– Ты, че? Дура совсем? Я ж говорю, попроси у матери, она же у тебя в магазине работает, мне с фильтром надо. Блок. Поняла?
– Зачем я буду маму просить? Сигареты в продаже есть, иди и купи.
– Нет! Ну ты вообще! Отсталая какая-то! В магазине туфта всякая, а мне заграничные надо. Их трудно достать. Дефицит. Понимаешь?
– Ты для этого меня позвал?
– А че? Не в школе же про это говорить!
– А я тебе нравлюсь?
– Ты?
– Я. Ты же сам сказал…когда приглашал…
– А-а-а-а….ну, это…нравишься. Ага. Ну, попросишь у матери?
– Нет.
– Почему?
– Потому. Мама дефицитом не торгует. Пока, я домой пошла.
Встала я с деревянной скамеечки, и пошла домой. Ромке было со мной по дороге, но со мной он не пошел. Сидел на скамье, нахохлившийся, как воробей перед дождем. Молча. Лишь, когда я отошла на порядочное расстояние от беседки, громко крикнул вслед:
– не болтай никому, что просил! Слышь?!!
Я остановилась. Обернулась. И так же громко ответила:
– Не скажу!
Вернулась я домой не солоно хлебавши, как говорила мама, когда что-то не получалось. Переоделась. Умылась. И опять перед зеркалом рассказала своей двойняшке о первом свидании. Когда мама пришла домой с работы, ей я ничего рассказывать не стала.
Второе мое свидание полностью оправдало мои ожидания. Оно случилось через два месяца. Жаркое лето манило на речку, и мы с мамой решились поехать отдохнуть в выходной день на природу. Положили в сумку старенький плед, тонкий от долгого использования. Два больших полотенца, с ярким рисунком из красных роз. В другую сумку положили пирожки, тонкими ломтиками порезанную колбаску; пару надутых от важности, помидор; румяных яблочек с местного базара; горсть лиловых слив, овально вытянутых, плотненьких, сладких. И полную банку, кисло-сладкого смородинового морса. В нашем городе было всего три места, где можно было слиться с природой. Первое, это грязный неуютный пляж возле городского пруда. Вода в пруду была мутной, с мелкой взвесью взбаламученного песка, при вхождении в воду, ноги вязли и тут же опутывались противными скользкими водорослями. Купались там только отчаянные смельчаки, или пьяные, которым море по колено, и несчастные случаи с утоплением, на пруду были не редкостью. Второе место – плотина, за каскадом слива, возле металлургического завода. Глубокая впадина, с бурлящей, клокочущей пенной яростью водой. Там не купались никогда, но по берегу на бетонных откосах можно было загорать. И третье, это неглубокая, звонкая, прозрачная речка Ай, весело журчащая, с радостью несущая свои воды в городской пруд. Берега на речке пологие, заросшие невысокой зеленой травкой, где и в выходные и в простые дни, густо располагался отдыхающий народ. Туда мы и поехали. С трудом нашли свободное местечко. Почти у самой воды. И сразу получили два преимущества и один минус. Преимущество номер один, что не надо пробираться к воде через лежащие на траве тела, поминутно извиняясь, второе, почти рядом были густые кусты, куда можно сбегать по необходимости переодеться или более прозаическим, о коих стараются умолчать. Недостаток был один, но он на время затмил оба преимущества – нас атаковали пауты. Или оводы, как их называют литературно. Наглые, кусачие, резко пикирующие на обнаженное потное тело. Минут десять мы с мамой отчаянно и безуспешно, отмахивались от беспощадных кровососов, пока рядом толстый мужчина лет сорока, лысый, не развел маленький костерок. Огня в костре почти не было, зато от брошенных сверху еловых ветвей повалил пахучий едкий дым, что вмиг отогнал летающих извергов. Дым щекотал ноздри, немного першило в горле, но это пустяки, решили мы.
Легли на расстеленный плед, и отдались жарким лучам июльского солнца. Потом поплескались в речке, потом перекусили, опять позагорали, поиграли в карты, в подкидного дурачка, весело смеясь. Ну и наконец, настал момент, когда мне отчаянно захотелось в кустики. Мама принялась отвлекать соседей, а я быстро и незаметно ретировалась. Сделав дела, вернувшись, я увидела рядом с толстым мужчиной новый персонаж. Мальчишка, лет четырнадцати, стоял с обнаженным торсом, держа в руках снятую рубашку. Худой, высокий, нескладный, со смутно знакомым лицом. Мальчишка отчаянно спорил с родителем. Толстый дядька ласково уговаривал сына снять и брюки, лечь и позагорать. Пацан этого не хотел. Стоял, вцепившись рукой в брючный ремень, огрызался, тупо бурча: «Не хочу, не буду, мне не жарко…». Мальчишка врал. Жара была невыносимая. Лежа в одном купальнике у самой воды, мне и то хотелось поминутно залезать в реку, чтобы спастись от изнуряющего пекла. Я пригляделась повнимательнее и узнала его. Это был Денис Тутов, гордость школы, победитель математической олимпиады. Мы с ним участвовали вместе в конкурсе. Я от шестых классов, он от седьмых.
– Денис! Здравствуй! – сказала я.
Дениска оглянулся в мою сторону, посмотрел, узнал, минутку поразмышлял – не уронит ли он чувство собственного достоинства, если ответит малявке, потом ответил.
– Здравствуй. Загораешь?
– Ага. Пошли, искупаемся? Жарко…
Денис подумал еще минутку, наконец-то решился снять брюки. Свернул их, аккуратно положил на расстеленную газету.
– Ну, пошли.
Мы зашли в воду. Вся глубина реки была сантиметров семьдесят. Купались так – ложились на пузо, в воду, головой против течения, цеплялись руками за скользкие подводные камни-голыши, вытягивали ноги и получали возможность дать воде обтекать тело, качаясь на волне, из стороны в сторону. Мы плюхнулись в речку. Светлые струи Ая, дали желанную прохладу. Я повернулась к Денису.
– Ты из города не уезжаешь?
– Нет. Отец предлагал в пионерлагерь, но я не хочу. Скучно там. А ты?
– Я тоже дома. Скоро мама будет на зиму припасы делать. Буду помогать.
– Варенье, соленье?
– Ты не смейся. Знаешь, как интересно! Я умею сливовое варенье варить. У слив сначала косточки вытаскиваешь, потом сливки сладким горячим сиропом заливаешь, и ждешь почти 12 часов. А потом начинаешь варить. Пенки снимаешь, а они тягучие, сладкие-сладкие! Не пробовал?
– Ну, ты даешь! Я ж не девчонка, чтобы варенье варить!
– Дурак, я про пенки!
– Пенки пробовал. Правда, вкусные. Я в прошлом году к бабке на Украину уезжал. Она там всякие-разные варенья варила. И вишню, и яблоки, малину. Я потом домой три банки привез. Почти всю зиму чай пили…с вареньем… А вот индейцы варенье не варят…
– какие индейцы? Апачи?
– Ну, апачи, тоже наверное не варят. Ты, знаешь, я тут одну классную книжку прочитал. «Могила Тамме-Тунга» называется. Здоровская! Вот теперь думаю, а правда ли есть такая борьба, что даже от пули можно защититься? Там, в книжке, один парень индейский ей владел…
– Тоже хочешь научиться?
– Хочу. Только где?
– А…это…в спортивном комплексе, вроде есть какой-то кружок…Туда ходил?
– Ходил. Туда только с шестнадцати берут.
– Ну, ничего, годик и запишешься .
– Посмотрим…А кроме варений-солений, ты чем увлекаешься? Читать любишь?
– Очень…
– А что сейчас читаешь?
Я замялась и смутилась. На данный момент я, втайне от мамы читала взрослую книжку про любовь. О похождениях французской красавицы Анжелики. Сказать Денису, что я читаю про любовь, это в лучшем случае получить презрительную усмешку, типа: « фу, мура…» В худшем услышать: « конечно, про любовь, ты ж девчонка, вы все на этом повернутые…» К презрению я не стремилась, и использовала запасной вариант.
– Я о приключениях читаю. Трое ребят и девочка. Там и война есть, и разные неожиданности. Очень интересно…
– Дашь почитать? Я не потеряю…я к книгам бережно отношусь. Папа приучил.
– Дам.
Мы вышли из воды, еще немного позагорали, и решили отправиться домой. Надо было еще приготовить ужин, помочь маме прибраться, и улучив момент, все-таки дочитать приключения Анжелики. Денис пришел за книгой через два дня. Потом еще через три ее вернул. Дениска, так же, как и я, был в бурном восторге от прочитанного. Мы разговорились. Потом пили чай, потом смотрели вырезки из маминого альбома. Я испытывала чувство гордости за маму. Она, до моего рождения занималась художественной гимнастикой, была кандидатом в мастера спорта, поездила по стране, на различные соревнования, и осталось много памятных вещей, медали, грамоты, газетные вырезки и фотографии… Когда Денис уходил, обернувшись на пороге, он вполголоса сказал:
– а ты классная девчонка. Не зануда. Я даже не думал, что ты такая…
Денис еще пару раз приходил за книгами, мы делились впечатлениями, спорили, убеждая друг друга в собственной правоте, нам было не скучно. В субботу, когда мы с мамой затеяли большую стирку, ходили по дому растрепанные и мокрые, в дверь неожиданно позвонили. Я открыла. На пороге стоял Денис.
– Здравствуй, Лиза…Ты сильно занята?
– Да нет…мы стиркой занялись…А что?
– Да я…просто хотел тебя пригласить погулять………
В коридор вышла мама.
– Конечно, доча, иди…Мы уже все сложное сделали…Иди…Только чтобы не сильно поздно вернулись…
Я попросила Дениса немного подождать, чтобы я могла переодеться, привести себя в порядок. Денис молча согласился. Мама предложила ему посидеть в зале, но он вежливо отказался.
– Я Лизу возле подъезда подожду – ответил он, и ушел.
Вот именно это свидание полностью совпало с моими мечтами. Мы гуляли по старому заброшенному парку, среди толстых берез и густых кустов акации, Денис читал стихи, смущенно держа в ладонях мою руку. Рассказывал о себе, об одноклассниках, предупреждал, что в седьмом классе будет намного сложнее, чтобы я не филонила, а занималась, тогда проблем не будет…Когда мы уже подошли к моему дому, Дениска, вдруг замялся, покраснел, буркнул: « ты мне нравишься…», при этом неловко чмокнул в щечку, и тут же удрал, не дожидаясь моего ответа. Так началась наша дружба, продлившаяся до самого выпускного. Мне хорошо было с Денисом. Умный, серьезный, хорошо воспитанный парень вызывал во мне чувство уважения и интереса. Самое главное, за что я была ему беспредельно благодарна, это на его реакцию, когда зашел разговор о моем папе. Денис бывал у нас почти ежедневно, и вскоре понял, что живем мы с мамой одни. Денис деликатно не расспрашивал, куда делся второй родитель. А однажды, когда был день памяти папиной гибели, и мы с мамой, заплаканные и расстроенные, рассматривали папины фотографии, разговор о нем возник сам собой.
Мои будущие родители познакомились на веселой студенческой вечеринке, куда папу по случайности, пригласил приятель. Маме на ту пору было 17 с половиной, папе 32 года. Папа влюбился в маму как мальчишка. Отчаянно и бесповоротно. Он терпеливо ждал маминого совершеннолетия и они поженились ровно через два месяца после маминого дня рождения. Папа погиб, когда мама была на седьмом месяце беременности. Мой отец – летчик – испытатель, обкатывал новую машину, с усовершенствованным оборудованием. Это самое оборудование в полете дало сбой, самолет вошел в штопор, и через несколько секунд врезался в землю. После взрыва осталась большая воронка, фрагменты самолета собирали по округе в радиусе двух километров, а от папы нашли только оторванную взрывной волной ногу, в новом ботинке. Вот эту ногу и похоронили, под залп ружей, с почетным караулом, обустроив похороны возвышенной помпезностью. Я родилась через два часа, после того, как на могилу папы был положен последний венок. Недоношенная. Семимесячная. На первых порах маме помогали папины сослуживцы, а потом мама уехала из военного городка. Не смогла каждый день ходить на папину могилу, слышать гул самолетов над головой, видеть молодых, сильных, живых мужчин в летной форме. Это было настолько тягостно и жестоко, что мама собрала вещи, забрала меня, и вернулась в родной город, где родилась и выросла.
В тот вечер мы говорили о папе, и когда я сказала Денису, кем был мой отец, он воспринял это серьезно, без усмешек и ехидства. В других случаях, когда я начинала говорить, что мой папа летчик, и сверстники, и взрослые, ехидно ухмылялись, хмыкали, кивали головой, и нередко бросали очень обидные фразы: «А-а-а…летчик-налетчик…знаем, знаем….» Денис, еще не видя ни папиных орденов, ни фотографий, с серьезным выражением на лице сказал:
– Здорово. Твой папа молодец. Это профессия настоящего мужчины.
За это уважение, я и была сердечно благодарна.
Денису пророчили большое будущее, и он решил попробовать поступить в Московский институт. Он уехал. И поступил. Я осталась одна. Скучала. Тосковала. Писала письма. Получала короткие ответы с извинениями, мол, некогда, сессия, времени не хватает…потом и у меня началась подготовка к выпускным экзаменам, и наша связь оборвалась.
Шли годы. Я закончила школу. Поступила в педагогический техникум. Получила диплом. Вышла замуж. Развелась. Похоронила маму. Ушла из школы, где преподавала в начальных классах, начала работать в детском саду. Несколько строчек анкетных данных, а полжизни прошло. И вот опять, я сижу у зеркала и констатирую: мне тридцать девять лет. Я симпатичная одинокая женщина. Самостоятельная, самодостаточная, не бедная и сильно завидующая своей соседке Гуле.
То, что я самодостаточная и самостоятельная, это понятно. Какой еще быть одинокой женщине в наше время? Если нет надежного мужского плеча рядом? Только такой. Привыкшей решать все проблемы единоличным участием. Без надежды на помощь и поддержку. Самой делать ремонт, подкручивать штепсель у розетки, приносить продукты, самой устраивать себе праздники, самой себя веселить, одной ходить в гости и на торжества, самой зарабатывать копеечку и экономить, потому что зарплаты воспитателя детского сада мне катастрофически не хватало. Богатой я стала случайно и всего четыре года назад. Однажды в отпуске я, прогуливаясь по достопримечательностям небольшого, но уютного городка, набрела на маленький магазинчик. Там продавали книги. Я очень удивилась богатому и современному ассортименту. Потратила там почти все деньги, оставив жалкие грошики на обратную дорогу. Вернувшись домой и впрягшись в привычную лямку суеты и одиночества, я сначала забыла о привезенных книгах. Потом, когда появилось немного свободного времени, начала читать. О прочитанном делилась с подружками и коллегами по работе. Девчонки выслушивали мои бурные восторги и тут же просили: «Дай почитать!!» Я давала. Книги мне возвращали с благодарностью и сожалением, что эта книга принадлежит мне, а не им.
На мой тридцатипятилетний юбилей народу поздравить меня собралось много. Пришли коллеги по работе, соседи, школьные подруги. Кое-кто с мужьями, кто-то с любовниками, но веселье получилось замечательное. Было много подарков, и настолько светлая, праздничная атмосфера, что я расслабилась, веселилась, и перестала думать о долгах, что появились из-за моего праздника. Отдам, куда деваться, не в первый раз живу в долг…
Часам к двенадцати ночи, гости приустали и начали потихоньку расходиться. Вскоре остались только Нелька, моя школьная подруга, и Марина, моя нянечка по группе. Такая же, одинокая и несчастная, как и я. Неля, в отличии от нас, не бедствовала. Характер у нее был баламутный, непредсказуемый, но с ней было легко. Неля, единственная из класса дружила со мной, помогала, утешала. Сейчас Неля собирала со стола грязную посуду, и между делом делилась новостями из личной жизни.
– Лизка, представляешь, моему гаврику повышение светит. Начальство на новую должность сватает. А мой балбес отнекивается, не хочет, ответственности боится. Я ему говорю: « какого черта, Балашов! Будь начальником! Не справишься, тебя посадят, но ты не бойся, я тебя ждать буду!» А он злится почему-то…
Мы расхохотались. В этом вся Нелькина суть. Она что думает, то и говорит, не задумываясь о последствиях.
– Ну, Нель, ты даешь! Утешила, так утешила! Нет, что бы мужику сказать, что он самый умный, что со всем справится…Она его к тюрьме готовит!
– А чего? Я правду говорю. Куда предыдущие начальники делись? Один сидит, второй под следствием. Вот мой и трусит.
– Ну что ты в самом деле? Гена у тебя правильный, честный. Осторожный. Он рисковать не будет, во всякие авантюры пускаться…Хотя с другой стороны…Фиг знает, как сложится…
Гена, Нелин муж, в свое время, закончил торговый институт, сейчас заведовал овощной базой, а его руководство предлагало занять должность директора нового рынка. Мы немного помуссировали тему, и сошлись на том, что должность принять надо, но быть внимательным и осторожным, тогда все срастется, как надо. Перемыв посуду, мы завалились втроем на мой компактный диванчик. Неля, посидев минутку молча, поразмыслив о чем-то, вдруг сорвалась с места, как ошпаренная.
– Блин! Блин! Я, курица, забыла совсем! Мне же Генка наказал к Василию Егоровичу заехать! Книгу забрать! У нас компьютер забарахлил, Генка справочник просил привезти, а я забыла! Все, девки, Генка меня убьет!
Мы принялись утешать подругу.
– Да успокойся, ты…Не дергайся! Завтра привезешь! Поедешь и привезешь!
– Ага! Как бы не так! Егорович в командировку уезжает! Сколько натикало? О! Полпервого! Уже уехал! На целый месяц! Где я, этот чертов справочник возьму?
– А что за справочник, правда?
– По компьютерам. Люмина, Левина…Не помню…У меня записано.
– Нелька, погоди, не реви…
Я поднялась с дивана и подошла к книжной полке. Среди книг, что я привезла, было несколько экземпляров, как раз, связанных с работой на компьютере. Моя голубая мечта – купить себе маленький ноут-бук, пока оставалась только мечтой. Финансов не хватало на простое проживание, но о учебной литературе я позаботилась заранее. Пошарив по полке, я достала увесистый, пухлый том. Точно, Левин.
– На, кулема, держи. Отвезешь, попользуется Генка, потом вернете.
Неля посмотрела на меня. Посопела.
– Слушай, Лизка! Продай мне его, сейчас, сразу. У тебя в ближайшем будущем, все равно не предвидится комп купить…В драных колготках ходишь…А я тебе хорошую цену дам. Ты за сколько его купила? А…Пятихатка…Короче, на тебе штуку, и книга моя! Договорились?
Я молчала. Раздумывала. Немного было обидно, но Неля права. У меня эта книга пылится на полке, а Генке надо. Сейчас. Да и тысяча рублей сильно бы меня выручила. Неля поняла мое молчание по-своему.
– Так…штуки мало…понимаю…Генка говорил, что трудно достать….Ты права…Лиз! Три тысячи! Три! Последняя цена! Ну!
Честно говоря, я немного обалдела, и от предложенной цены и от такого напора. Смотрела на Нелю. Для нее три тысячи, это как для меня три рубля. Прореху в бюджете не сделают, и я решилась.
– Хорошо. Книга твоя.
Нелька радостно завизжала и кинулась меня обнимать. Потом, за такую же почти цену, Неля купила еще несколько книг, которые желала иметь в своей библиотеке. Я рассчиталась с долгами, приобрела несколько нужных мелочей по хозяйству, даже побаловала себя походом в ресторан с китайской кухней. Прошло еще месяца три-четыре, и моя подруга снова напросилась в гости. Для делового разговора, как заявила по телефону. Неля пришла, попила чайку, и сразу взяла быка за рога, без предисловий.
– Слушай, Лизавета! Садик твой на карантине. Времени свободного вагон! На тебе деньги, еще немного возьмешь в долг…Быстро собирайся, и мотай в ту зачухань, где ты книги покупала. Вот целый список, что люди хотят приобрести. Купишь, привезешь, продашь…И народу хорошо, и у тебя лишняя копеечка появиться….
Уговаривала меня Неля недолго. Через два дня я уехала. Через неделю, изрядно намыкавшись с большим тяжелым багажом, я вернулась. Заказанные книги, и новинки, раскупились вмиг, как пиво в жаркий день. Потом еще поездка, еще…Так, с легкой руки своей подруги, я занялась бизнесом. Через два года у меня уже был маленький книжный киоск, еще через год – магазинчик. Сейчас я являлась владелицей трех крупных магазинов, торгующей книгами и другой печатной продукцией. Денег мне хватало с лихвой на все мои капризы и прихоти. Бедным быть плохо, а богатым трудно. Когда я жила в нищете, у меня были друзья, подруги, знакомые. Мы встречались и иногда мило проводили время. Кто-то меня жалел, кое-кто помогал. Как Нелька, например, или соседка по лестничной площадке Гуля. Особых разногласий или обид не возникало. Но когда я встала на ноги, и начала хорошо зарабатывать, первое, что меня повергло в шок, это что я, оказывается должна поделиться своими доходами с большим количеством людей. Порой это были приятели, порой абсолютно незнакомые мне люди. Вначале деньги я давала без проблем, помня о своей трудной жизни. На новую машину, на путевку на море, на срочное погашение чужих кредитов и так далее. Потом заметила, что люди обратно долги мне возвращать не собираются. Более того, неоднократно слышала в ответ на просьбу вернуть долги, хамские отказы. И делиться заработанным я перестала. Тут же круг друзей и приятелей изрядно поредел. Остались только верная Неля с Геной, и Гуля, соседка. Сказать, что я стала жадиной и сквалыгой, это было бы неправдой. Я еще очень хорошо помнила свое нищенское существование и свое унижение, когда приходилось занимать в долг, но распылять деньги заработанные каторжным трудом на решение чужих никчемных проблем, мне больше не хотелось. Другое дело, если средства были необходимы в кризисной ситуации. Я помогла Неле, когда они с мужем остались с голой попой после пожара в квартире. Немало денег отдавала в благотворительный фонд.
Оплатила операцию Гулиному сынишке, когда пятилетний непоседа вдруг начал резко терять зрение. Мы и раньше с Гулей неплохо относились друг к другу, а после больничных страданий сблизились как родные.
Знакомство с Гулей произошло семь лет назад, после того, как мой сосед справа, Петр Николаевич продал свою квартиру и переехал жить в Крым, поближе к старшему сыну. Тогда я еще была голь перекатная, нищая. В выходной день, часов в девять утра я была разбужена тонким визгливым голосом, отдающим приказы.
– Не сюда! Поверни налево! Осторожнее! Заноси! Кому говорю, осторожнее!
Поначалу выходить я не хотела. Ясно было, что в квартиру заезжают новые жильцы, но потом любопытство победило. Я оделась, наспех причесалась и открыла входную дверь. На лестничной площадке крепкий здоровый мужик метра два ростом, в одиночку корячил в квартиру громоздкий холодильник. А рядом стояла милая толстушка, с объемами 120-100-120, ростом мне по пояс, с огненно рыжими всклокоченными при короткой стрижке волосами, и руководила, тыча пальчиком в направлении мужчины. Круглое личико было усыпано крупными веснушками, словно толстушка на солнышке загорала через дуршлаг. Реденькие бровки были выгнуты в удивлении, маленький носик немного сморщен, пухлые губы пренебрежительно кривились. Толстушка, увидев меня, негромко буркнула: « Здрасьте!», оглянулась на мужика, и тут же повысила голос:
– Ты что! Балбес! Я же сказала левее! Поцарапаешь, я тебе голову отверну!
Мужик, натужно пыхча, проблеял из-за дверцы:
– Ты, что, котик, не злюкай, я стараюсь….
У меня отвисла челюсть. Мои догадки, что толстушка так яро командует простым грузчиком, не оправдались. Судя по разговору, это был ее супруг, что впоследствии подтвердилось. Подавив в горле зарождающийся смех, я подошла к рыжухе.
– Здравствуйте! Я ваша соседка. Меня Лиза зовут. Может, помочь?
Конопатая кнопка исхитрилась посмотреть на меня сверху вниз, словно она была великаншей, вздохнула, взглянула на мужа, и только потом ответила.
– Ну если не трудно…Там внизу еще два чемодана принести надо.
Я покорно спустилась на первый этаж за объемными чемоданами. Потом внесла их в квартиру. Кроме холодильника, вся мебель была в магазинных упаковках, еще не собранная, и пакеты и ящики, занимали весь большой зал. Коробки стояли одна на другой, а на самом верху, главной жрицей, восседала рыжая властительница и со смаком хрустко, грызла зеленое яблоко, весело болтая ножками. Возле нее, на полу, сидел двухметровый гигант, гладил ручку жены, и ласково приговаривал:
– кушай, моя золотая…кушай…я сейчас еще грушку помою…
Увидев, что я вошла, рыжий «котик», на минутку перестала жевать, и кивком головы указала на меня. Гигант резво подскочил с пола:
– Ой, спасибо, вам, спасибо…
И обернувшись к жене, укорил:
– Ты, что, Гульназ, неудобно…Я бы сам чемоданы принес…
Безмерное удивление, второй раз за двадцать минут, крепкой ладошкой хлопнуло меня по затылку. Гульназ? Насколько я могла соображать, это абсолютно не русское имя, так обычно называют черноволосых, смуглых с сотней заплетенных косичек на голове, дочерей Азии. Но, имя, если меня не обманывали уши и глаза, принадлежало рыжей толстушке.
Гульназ заметила мои округлившиеся глаза и расхохоталась.
- Что? В диковинку имя такое? Это папа мой постарался…Все обалдевают – и снова расхохоталась. Вслед за ней смущенно стал похихикивать и Гулин муж. Рыжуха повернула к нему голову, нахмурила брови и отчитала:
- Так! И чего мы расселись? Ты видишь, соседка стоит? Быстро табуретку из кухни принеси!
Гигант исчез так стремительно, словно его смыло вмиг волной цунами. Моргнуть не успела, как он уже подстраивал к моим ногам маленькую табуреточку:
- Вы садитесь, Лиза. Садитесь. Фруктов хотите?
Гуля вновь перебила мужа:
- Савка! Ты чего глупости спрашиваешь? Помой и принеси. И персики не забудь!
Гигант опять исчез. Я с уважением посмотрела на толстушку:
- Ну, Гуля, ты молодец! Надо же так мужа вымуштровать! Мне в свое время не удалось.
Гуля оглядела меня с головы до ног, наморщила носик и констатировала очевидное:
- Разведенка?
- Ага. Уже почти три года.
Я решила сразу поставить все точки.
- Но ты не переживай. Я женатых мужиков в упор не вижу. Нет на мне такого греха, чтоб женатиков сманивать.
Гуля опять пристально поглядела на меня.
- Глупая ты. Я за своего Савелия и не переживаю. Я знаю, никуда он от меня не уйдет. Я спросила потому, чтобы наоборот, знать, помогать тебе или нет.
- Чем ты мне поможешь? Сосватаешь кого? Спасибо, не надо. Как - нибудь сама разберусь.
Гуля улыбнулась.
- Что ты за человек такой, а соседка? Все сразу в штыки. Сватать я тебя не буду, и в мыслях не было. А насчет помощи… Савка на все руки мастер. И чем больше у него работы, тем мне спокойнее. Золотой мужик, но как работы нет, все…На пробку приседает, сразу недели на две в загул. У меня на прежнем адресе, все соседи с самыми разными просьбами ходили. Кому утюг починить, кому шланг в стиральной машине продуть, кому часы отремонтировать, кому мебель собрать, кому ремонт сделать…Лишь бы у Савки руки и голова заняты были. Никто не стеснялся, и ты тоже не стесняйся. По любой мелочи, сразу беги: Сава, мол, выручай…Поняла?
- Поняла. Только звать не буду. Мне с вами расплачиваться нечем. Бедно живу.
- Совсем плохая да? Кто с тебя плату требует? Я тебе еще сама приплачивать буду, лишь бы Савка при деле был. Нельзя ему отдыхать. Так что, Лизонька, давай домами дружить, согласна?
Я кивнула головой. Минут через пять в комнату вошел Сава, с большим блюдом, на котором высокой горкой лежали фрукты. Я полакомилась спелым персиком, с удовольствием откушала сочную грушу и на верхосытку умяла гроздь черного сладкого винограда.
- Все, ребята. Спасибо большое. Накормили. Вечером приходите ко мне, я окрошку сделаю. Поужинаем.
Сава пригладил рукой вздыбленные волосы, и разулыбался, показывая ряд белоснежных крепких зубов:
- Обязательно, Лизонька, спасибо. Окрошку мы уважаем. Придем.
Так началась наша дружба. История их любви один к одному напоминала бессмертную драму Шекспира «Ромео и Джульетта». Родители Гульназ жили в Узбекистане, в небольшом городке. Жили мирно, тихо, дружили с соседями. Отец работал в обувной мастерской, мать медсестрой в больнице. Отец Гули, чистокровный русак, накрепко подружился с узбекскими соседями, и когда у него родилась дочка, назвал ее в честь доброй и заботливой старушки, бабушки уважаемого соседского семейства. У соседей подрастал сын, старше Гули на четыре года, и вопреки негласным законам, не женить детей на лицах другой национальности, отец Рустама, сам пришел к Гулиному отцу и сосватал Гулю, когда ей было всего три месяца от роду. Дети росли, вместе играли, Рустам защищал Гулю, водил ее в садик, потом помогал с уроками. Гульназ по малолетству не задумывалась о том, почему отец Рустама зовет ее доченькой и балует и привечает. Так бы, наверное, дело и закончилось свадьбой. Но когда Гуле исполнилось 16 лет, ее сбил на дороге лихой мотоциклист. Гулю увезли в больницу со сломанными ребрами, и сотрясением головного мозга. Пока она лежала на лечении, родители двадцатилетнего лихача пришли к Гулиным родителям и по человечески попросили не доводить дело до суда. Сильно помогли деньгами и умоляли не губить парню жизнь, тем более, как выяснилось, парень виноват был частично. Отказали тормоза, и его занесло, на мокром асфальте, после проливного дождя. Да и Гуля, как стали говорить позже, сама «подставилась», потому что стояла на дороге, выглядывая запоздавшийся автобус. Дело уладили миром. И лихач, высоченный парень, с косой саженью в плечах, пришел в больницу попроведать пострадавшую. Гульназ только взглянула на красавца, влюбилась по уши. Напрочь забыв о Рустаме, и о том, что она просватанная невеста. Ребята стали встречаться тайно. Выросшая все-таки в русской семье, Гуля через полгода тайных встреч, когда стало ясно обоим, что жить друг без друга они не могут, решилась все рассказать родителям. Первым взбунтовался отец. Он кричал Гуле в лицо о предательстве, о том, что она, подлая и гадкая, осрамила его перед уважаемыми соседями, не просто поставила их семью в неловкое положение, а нанесла смертельное оскорбление Рустаму и его родителям. Выяснилось, что обе семьи уже назначили день свадьбы, не дожидаясь Гулиного совершеннолетия. Потом подключилась и мать. Она выпытывала, осталась ли дочь девственницей, или успела низко пасть в грехе? Спрашивала, что ей делать? Сразу смириться с позором, и уничтожить дочь, запрятав ее куда подальше, или еще есть надежда, что она пойдет в брак с Рустамом чистой и непорочной?
Сказать, что Гулю потрясло такое отношение, значит, ничего не сказать. Она была в шоке, она не узнавала родителей, обвиняла их в пещерной дикости, кричала, что они живут в двадцатом веке, что она вправе выходить замуж за любимого человека, а не за того, кто шестнадцать лет был для нее - просто другом…Ничего не помогало. Гулю посадили под домашний арест. В школу ее стала провожать мать, Гулять не пускали. Запретили приходить школьным подружкам. Отец, пошептавшись с матерью, сходил к отцу Рустама. Вернулся просветленный лицом и зайдя в комнату к дочери, сказал, как припечатал:
- Свадьбу с Рустамом играем через три недели, как только он из командировки вернется…
Гуля обреченно опустила голову. На следующий день, на уроке алгебры, вместо контрольной, написала письмо Савелию, умоляя ее спасти от немилого брака, любым способом. Она согласна была на все. Лишь бы быть с ним. Потом всю большую перемену уговаривала одноклассницу передать письмо Саве. Черноокая узбечка письмо не брала, просила Гулю дурью не маяться, говорила, что у них почти все так замуж выходят, рожают детей и живут при муже. А любовь? А любовь это непростительная роскошь, редкая гостья у сосватанных родителями пар…
Гуля недооценила чувства Савелия. Парень пришел сам. Выловил Гулю в школьном коридоре, перед звонком на последний урок. Выслушал сбивчивый слезный рассказ, взял письмо, чмокнул в щечку и утешил:
- Гулюшка! Потерпи денек. Притворись, скажи, согласна, и постарайся свой паспорт взять. Я завтра после второго урока приду. Мне отдашь. Не волнуйся, я все устрою…
Гуле с трудом удалось сохранить скорбное лицо при встрече с матерью. Дома, она, поплакав для виду, вышла к родителям и объявила, что смиряется перед судьбой.
Отец вспыхнул радостью, убежал к соседям. Вернулся за полночь, пьяненький. Сразу лег спать. Мать, перебрав сушеный виноград, подошла к Гуле, погладила дочь по голове:
- Не сердись, дочка… Мы же для тебя стараемся…Лучше так будет…Всю жизнь беды знать не будешь…Рустам тебя на руках носить будет и богатые они. Мы, конечно, тоже тебе приданное справили, не такое, как в узбекских семьях дают, но приличное…Ложись, спи. Завтра к третьему уроку приду. К доктору пойдем, Рахим-ака справку просит, что девушка ты…Мало ему моей клятвы. Не хочет сына на посмешище выставлять…Последний раз спрашиваю, ничего не было?
Гуля ответила честно – не было. Мать ушла успокоенная, и вскоре тоже уснула. Гуля, знавшая, где мать держит документы, прокралась на цыпочках, к серванту и вытащила паспорт.
На следующий день, события развивались так стремительно, как сель после сильных дождей, сметающего все на своем пути…
Савелий увез Гулю после второго урока, в чем была, к своим родителям. Те, в свою очередь уже ждали ребят с купленными на поезд билетами, небольшим чемоданчиком, с вещами на первое время, и крупной суммой денег. В придачу, дали письмо родственникам, в Ленинград, с просьбой приютить влюбленных.
Через пятьдесят минут, после того, как Гуля, сев, возле школы на мотоцикл, обняв любимого за талию, уже жалась в угол закрытого купе и плакала, понимая, что назад пути нет, и родители ее не простят никогда…Что входит она во взрослую жизнь без родительского благословения…
Что было после их бегства, они узнали через три месяца, из письма матери Савы. До этого Людмила Николаевна отделывалась телефонными звонками, убеждая, что все хорошо… Никого не обвиняя, скупо, она писала, что Савин отец, Игорь Олегович, вечером того же дня как уехали ребята, пришел к родителям Гули. Разговора не получилось. Его не захотели слушать, прямо сказали, что у них нет больше дочери, но позора они не простят, и заставят обидчиков плакать кровью…Савин отец пытался поговорить, убеждал в абсурдности ситуации, призывал к здравомыслию. Тщетно. Гулины родители выгнали парламентера, бросив в спину роковую фразу: «пожалеете…» Еще через неделю мать Савелия избили и изнасиловали. Когда она еще была в больнице, отца Савы нашли в грязном арыке с проломленным черепом. Убийцу и насильника не нашли. Более того, город был на стороне родителей Гули и семьи «обесчещенного» Рустама. В конце письма мать написала: « Дети мои, ваше счастье оплачено позором и кровью. Я не виню вас в произошедшем; виновата злобная дикость варварских обычаев, прикрытая фальшивой лакировкой современности. Я от всего сердца желаю вам счастья, и любви. И еще. Дайте мне клятву, что вы никогда не расстанетесь. Чтобы вы были вместе, я заплатила честью, а отец – жизнью. Не предавайте нас. Докажите, что ваша любовь стоила таких жертв.»
У Гули на нервной почве случился выкидыш. Лежа в больнице, она плакала и молилась только об одном: лишь бы ее Сава, единственный любимый человек в жизни, не возненавидел ее, ставшей причиной несчастий в его семье. Сава не подвел. Видимо, есть еще в нашем жестком, практичном, лживом мире настоящая любовь… Людмила Николаевна приехала к молодым через полгода после письма. Она поняла, что жить ей в городе не дадут, поэтому продала квартиру и вернулась в родной Питер. Гуля с Савой были вместе почти двадцать лет, имели пятнадцатилетнюю дочку, что жила с бабушкой. Сава и Гуля в Питере жили недолго. Савка получил направление на наш уральский машиностроительный завод, и поэтому ребята переехали в другой город.
Эту печальную исповедь я выслушала в первый же вечер нашего знакомства. После того, как мы со смаком умяли по полной тарелке окрошке, немного посмеялись, Гуля отправила Саву собирать мебель, а сама осталась у меня. Слушая Гулю, я плакала не стесняясь. У Гули было строгое лицо, но она не плакала. Просто сидела и ждала, пока не иссякнут мои слезы. Еще всхлипывая, я прошептала:
- Гулечка, милая, я думала у меня жизнь паршивая, не сложилась, себя жалела, а ты, ты…просто героиня настоящая! И ты, и Савка твой….Я тебя люблю, Гуля! И уважаю! И завидую немного, но по хорошему, молодцы вы с Савкой!
- Да ладно тебе – улыбнулась Гуля. – хватить реветь, заканчивай нюниться, а то у меня выдержка не железная, того и гляди зареву, а мне плакать нельзя!
- Почему? - Хлопая глазами, спросила я.
- Да мне рожать через неделю! Стрессы не нужны!
- Как рожать?
- Лизка! Ты чего, слепая что ли? У меня пузо на нос лезет, а она удивляется!
- А…а…я подумала, что ты толстая такая…
- Ага. Со всех сторон, как бегемотик. Посмотри, врачи говорят ребенок крупный, вот и разнесло.
Гуля действительно через неделю родила сына. Савелий был рад безмерно. Малыша назвали Ромой. Я помогала Гуле по хозяйству, стирала пеленки, бегала по магазинам за продуктами, на молочную кухню, тетешкалась с Ромочкой. Мальчишка был беспокойным, часто плакал, мало спал. Гуля, тяжело перенесшая роды, была признательна мне за поддержку. Месяца через три, когда Ромка немного подрос, стал лучше спать и есть, мы с Гулей вечером пристроились на кухне, попить чайку.
- Спасибо тебе, Лизок! Если бы не ты, я б не справилась. Савка дни напролет на работе пропадает, вечером приходит, поест, с Ромкой пять минут поиграет и бряк на бок. Сразу вырубается. А я в норму войти не могу. После первых родов, как коза скакала, со всем справлялась, а сейчас тяжело.
- Да что, ты, Гуль... мне в радость. Да и не в новинку, хоть своих нет, зато, правда, в группе у меня пятнадцать архаровцев, но те постарше.
- Все равно спасибо. Ты наш ангел-хранитель. Я вот анализирую. Как с тобой познакомились, задружились, так у нас в доме все только в лучшую сторону стало развиваться. Савка уже почти четыре месяца к бутылочке не прикладывается. Даже если и минутка свободная, то с Ромкой, то по дому шуршит. Тебя очень уважает. Как то разговорились, он мне на полном серьезе: « Смотри, Гулька, соседка наша, еле- еле концы сводит, а не злобится, всегда улыбается, на судьбу не жалится. Ты с нее пример бери, а то мол, чуть что, ты плакаться начинаешь…» И Ромка, к тебе тянется, и тьфу-тьфу не болеет, и капризничает меньше. Это все потому, что ты светлый человечек, с тобой хорошо, спокойно.
- Гуля, перестань.
- Чего перестань? Я правду говорю.
Шло время. В моей жизни происходили изменения, но, даже когда я вошла в стабильно- сытый, благополучный период жизни, квартиру я не поменяла. Так мы и жили добрыми соседями с Савелием и Гулей. Активно помогая друг другу.
………Я вернулась из командировки. Приняла душ, перекусила, и подошла к зеркалу. Когда-то давно, я плакала у этого зеркального отражения, и делилась всем, что мучило душу. Я нежно погладила рукой по старинному багету.
- Ну, что Лизавета? Жизнь удалась? Или нет? Ты одинока, но с другой стороны, за тонкой стеной живет твоя названная сестренка, растет непоседа племянник, обожающий твои постряпушки. Они всегда тебе рады. Они тебя ждут. Ты для них ангел-хранитель. Так что, почисти крылышки и иди к людям, с кем тебе светло, радостно и уютно.
И я пошла.