Из всего Гришковца больше всего понравился "Дредноуты". Смотрела с острым интересом, порой смеялась, порой по губам проходил спазм.
Сегодня раскопала про то, как он собаку съел. Смотрела, и со дна души, откуда-то из темных зеленоватых глубин поднялись обрывки памяти.
Мой дедушка служил на флоте. Служил не как сейчас - едва доехавши до пункта - ан пора и обратно. Служил 4 года на Дальнем Востоке, на огромном крейсере "Воровский", который сегодня уже, наверное, никому бы не показался огромным.
Моё детство было вскормлено не сказками Арины Родионовны, а армейскими байками моего деда. Был он большой прохиндей, а 4 года - достаточно большой срок, поэтому баек было много, и байки были веселые. Было там и про гауптвахту, и про кормового медведя, и про всяческие проказы, которые кончались опять таки гауптвахтой.
Я ловила моменты, когда серьезные мужские дела не слишком занимали моего деда и пятилетнюю меня, подбиралась к нему бочком, и просила: - Деда, сбреши мне! Тут необходим небольшой лингво-исторический комментарий. Я была главным, саммым внимательным и благодарным слушателем деды, и рассказывал он долго, с явным удовольствием, и когда начинал кокетничать,говорил: - Что-то я разбрехался, пора уже заканчивать". Это значило: надо просить еще. Посему слово "сбрехать" напрочь закрепилось как определение его армейских историй.
И я, замирая (пан или пропал!) просила: деда, сбреши! А он брал в свою ручищу мою всегда холодную лапку, сжимал, прятал к себе в карман или просто накрывал второй ладонью, и начинал рассказывать...
Так я и запомнила: озябшие пальчики, спрятанные между двумя мозолистыми руками старого матроса, щочка, прислоненная к рукаву его куртки, и много-много веселых морских историй "матроса Скворцова". Я все их напрочь забыла. Так жалко. Но Гришковца с его морскими историями - полюбила, да.