Вот, наступил последний день творенья. Усталый Бог обозрел просторы своей Вселенной и увидел, что это хорошо. Засмеялся и крикнул своим Богам:
– Смотрите, Всемогущие, как прекрасно то, что я создал!
Они молчали. У Них не хватало желания материализоваться.
Бог снова окинул сотворенное и решил, что это хорошо…
«Взгляни на себя, – услышал Он Их голос, – Все – и Ты, и Мы, и Сущее – рождено случайностью. Больше ничем. Тебе недостаточно. Ты сам создаешь свои цепи. Взгляни же».
И Он нырнул в себя, как в текучую среду. Она прибывала, ниспадала, проникала снаружи и исчезала внутрь. Его окутали мириады миров, ощутивших, что значит сосуществовать. Он был творцом и частью создания – ее целью. Он воспринимал ее со всех сторон и разом. Осознавал себя прародителем и эмбрионом одновременно. Понятия висли на Нем как вериги, переходя в понимание. И понимание того, что теперь не уйти от его притяжения. Это ловушка Он шел вдоль него, точно вдоль испещренных дырами стен. Сквозь прорехи хлестала действительность, но выбраться в ее царство Он больше не мог.
Постепенно Он уверовал, что вступил в пространство потрясающей истины и внятности. Эти края и стали обителью света, что нес сокровенную суть бытия. Благодать сотворения и его гибельный привкус.
И это знание пересилило свет, как до того свет пересилил время. Смыслы смещались.
В Нем что-то росло, Он менял форму, как меняют форму капли дождя и линии тумана. Время и свет были лишь средствами, путями в сферу, где пребывают вне измерений и восторга. Где знают. Где обитают Высшие Боги и Боги Высших Богов.
Он видел Их. И безмерное одиночество. Их предельная отчужденность совпала теперь с предельным взаимопроникновением всего и вся. Крайности сливались, ибо обусловливали друг друга. Равнодушие деталей было неотъемлемо от их родственности. Подробности поглощали друг друга. Змея познания укусила собственный хвост...
Боги смеялись. Он взглянул наверх и увидел глаза. В Их глазах жила зависть.