Пончики заканчиваются быстро. Богослову надоело ловить снежинки губами, и теперь он меланхолично пожевывает невесть откуда взявшуюся палочку. Ангел с механическими крыльями напряженно вглядывается в однообразный пейзаж за окном. Сероглазая женщина задумчиво крутит кольцо на левом безымянном. Изумруд матово поблескивает в свете фонарей. Она силится вспомнить, но ничего не выходит. Здесь, в этом мире, настоящем или безнадежно выдуманном, ей не удается помнить всего. Она даже не помнит своего имени, что уж говорить об имени Падшего Ангела, которого все называют именно так. Ибо известно, что он окружил себя таким количеством вымышленных имен, что страшно становится - как он сам их все умудрился запомнить.
Снег перестает идти. Падший Ангел спустился с облаков. Это значит - зима кончилась. Весна идет, и не ему теперь танцевать на облаках и вытанцовывать дождь. В голове роится великое множество вопросов, которые она хотела бы задать ему. Но сероглазая женщина покинула его дом, и он непременно расстроится, когда найдет вместо нее дырявую шаль и остывший чай. И ни поцелуя, ни записки, ни даже неуловимого аромата ее духов. Сероглазой женщине становится грустно. Потому что она знает: Падший Ангел не из тех, кто станет идти за кем-то, кто решился его покинуть.
Она думает, был ли в ее жизни хотя бы кто-то, кто был бы готов идти за ней, когда она уходила? Ангел с механическими крыльями был с ней всегда. Ей не было нужды уходить, и ей некуда было уходить от него, у нее не было ключа от замка, который скрепляет их священные узы. Богослов тоже был с ней всегда. Она уходила, и он уходил вместе с ней. От Света к Тьме, и обратно, и так несколько раз. Сероглазая не помнила, как все это происходило, да и он особо не распространялся. Просто они оба знали - так есть. И все тут.
По всему выходило, никто не приходил в пустой дом, никто не находил остывший чай и дырявую шаль, никто не звал в пустоту. И не трогался с места, чтобы догнать ее по исчезнувшим почти следам. Впрочем, приходили. И находили. И звали. Но сил или желания тронуться с места почему-то не находилось. А она ждала там. В темноте. Сероглазая чувствует, как наворачиваются слезы, и щипет глаза.
Она знает, Падший Ангел не сможет догнать ее, даже если захочет. У него одна дорога: дом-облака и обратно. Поэтому он с таким наслаждением вытанцовывает снег. Это ведь единственная альтернатива его, по сути, добровольному заточению. Но странное чувство волнения все-таки возникает в ее груди, когда она в сотый раз прокручивает на левом безымянном кольцо. И не исчезает уже больше совсем. Ангел подкручивает гайки и внимательно смотрит на ее раскрасневшиеся щеки. Богослов мрачно смотрит в окно, прижавшись к нему лбом и будто высматривая что-то на дороге позади автобуса. Автобус медленно замедляет ход. Первая остановка за все время пути.
В этом Богом забытом месте не было ничего, что намекало бы на минимальную обжитость. Только покосившийся знак, возвещающий о том, что здесь останавливается автобус. И покосившийся козырек, скрипевший от ветра. Передняя дверь, дребезжа, открылась, и сероглазая женщина с замиранием сердца прислушалась к твердым шагам в салоне. Автобус тронулся. Она не решалась поднять глаза. И только когда его холодная ладонь накрыла ее пальцы, и кольцо с изумрудом, когда его улыбчивые глаза взглянули на нее из прорезей маски цвета слоновой кости, когда губы его не дрогнули, она смогла поднять на него взгляд и сказать:
- Эмеральд. Теперь я помню, как звали тебя. Эмеральд. Смарагд. Изумруд.
"Здравствуй, Светоносная", - говорят его глаза. Сероглазая смотрит на него широко раскрытыми глазами и вспоминает свое собственное имя.
- Отец Лжи, - вставляет реплику ангел с механическими крыльями.
- Царь насекомых, - презрительно бросает Богослов.
Но Эмеральд держит ее за руку. Остальное не важно. Автобус, мягко переваливаясь на кочках, въезжает на светлую лесную полосу.