Настало знойное лето. С каждым днем столбик термометра неумолимо поднимался все выше и выше и достиг отметки 40 градусов в тени. Теперь голубое небо почти всегда было безоблачным, и очень редко невесть откуда появившееся белое облачко ненадолго давало спасительную тень и закрывало собой палящее солнце. От обильной весенней зелени и тюльпанов не осталось и следа. Все засохло и превратилось в серую бесформенную массу, гоняемую раскаленным ветром по песку. Зелеными остались лишь тонкие стебли верблюжьей колючки.
Под камнями можно было найти скорпионов, а иногда и фалангу, спрятавшихся от полуденного зноя. Коля Озеров рассказывал, как они однажды прокладывали кабель и наткнулись на большую, около двух метров в длину, змею. Вероятно, это была гюрза. А однажды за автопарком нашли несколько черепах и одну из них принесли в казарму. Она ползала по полу, пока прапорщик Летфуллин не приказал унести ее туда, где нашли.
Я опасался, что, как и год назад, вновь буду мучиться от изнуряющей жары. Но, к моему большому удивлению в сорокоградусную жару я чувствовал себя прекрасно. Даже особой жажды не испытывал, хотя, конечно же, чай из фляги пил. Вероятно, моему организму в прошлом году потребовалось какое-то время, чтобы настроиться на повышенный тепловой порог и адаптироваться к местным климатическим условиям. Теперь же никакая жара мне была не страшна.
Но ребятам ноябрьского призыва, хоть они и постепенно привыкали к жаре, было тяжело. Валера Тропинин то и дело прикладывался к фляге с чаем, и капли пота стекали из-под панамы по его лицу.
По воскресеньям нам даже стали разрешать выходить из казармы на улицу посидеть в тенечке. Но дежурный по части или кто-то из офицеров, остававшихся в казарме на выходные, каждый час собирали всех в расположении части и проводили проверку личного состава.
Однажды в воскресенье, прогулявшись возле казармы, мы поднялись наверх. Кроме дежурного по части молодого лейтенанта никого из офицеров и прапорщиков не было. В каптерке РТО включили музыку на полную громкость, и она из висевшей на стене колонки разносилась по расположению всей нашей части. Зазвучала песня: «Синий синий иней, лег на провода…» Дневальный, присев на край тумбочки, тихонько подпевал, как вдруг открылась входная дверь и на пороге появился майор Мижерицкий («Синий»). Расслабившийся дневальный мгновенно вскочил и, стараясь перекричать музыку, заорал: «Часть, смирно! Дежурный по роте на выход!» Наряд по роте в тот день был от РТО. Сержант, слушая музыку, лежал на своей кровати. Услышав крик дневального, он вскочил и, застегивая ремень и надевая панаму, побежал к выходу. Тут же по расположению пролетел слух, что пришел «Синий», но в каптерке никто об этом не знал, и из колонки доносилось: «Синь, синий иней, синь, синий иней…»
Дежурный по роте сержант потом рассказывал, что с трудом сдерживал себя, чтобы не рассмеяться, когда докладывал «Синему». Побагровев и одновременно посинев, Мижерицкий заорал: «Выключить музыку!», а из колонки неслось: «Синь, синий иней…»
Один из дневальных бегом побежал в каптерку, и музыка стихла. Тут же прозвучала команда: «Часть строиться!» Потом «Синий», который, конечно же, знал, что его так называют, устроил проверку личного состава, распекал свою роту и раздавал наряды вне очереди. К счастью, вскоре подошло время обеда и, выплеснув на нас весь свой гнев, он удалился, а мы отправились в столовую. Это неожиданное, а главное, своевременное появление «Синего» всех нас очень позабавило, даже тех, кто получил от него внеочередные наряды.
Я опять был в наряде по штабу, когда прилетели сразу три литерных самолета. После заправки они встали в ряд напротив здания аэропорта. Это могло означать лишь то, что космонавты Коваленок и Савиных, завершив послеполетную реабилитацию, покидают Байконур и отправляются в Москву.
Был выходной день, и никого из офицеров в штабе не было. Иногда я спускался вниз и смотрел, не видно ли автобуса с космонавтами. Вскоре показалась машина ВАИ, следом за ней «космический» автобус, несколько черных машин и микроавтобусов. Я быстро побежал к выходу из здания. Напротив двери АТС стояли ребята с КДП и Коля Озеров. Я достал из кармана фотографию космонавтов и сказал, что собираюсь подойти к ним за автографами. Вдруг позади послышался голос прапорщика с КДП:
- О…! Маркин! Ничего себе! Где это ты такую фотографию раздобыл?! Слушай, подари, а?
- Ну уж нет, товарищ прапорщик…, - обернувшись, сказал я и поспешно спрятал фотографию в карман.
Прапорщик был одет в «техничку» без погон и берет.
- Послушай, Маркин, ну подари…, - продолжал настаивать он. – Ну зачем тебе эта фотография?
- Как это зачем…? – спросил я, несколько опешив от такой бесцеремонной наглости прапорщика. – Мне ее самому подарили…, замполит подарил…
- Замполит? – удивился прапорщик.
Тут кто-то крикнул, что идут космонавты. Мы вышли на крыльцо. Космонавты в окружении гражданских и нескольких офицеров неторопливо шли по асфальтовой дорожке и остановились метрах в семи от нас. Владимир Коваленок был в военной форме - в кителе и фуражке, со звездой Героя Советского Союза, Виктор Савиных – в светло-сером костюме. К ним подошли несколько журналистов с микрофонами и фотоаппаратами. Они о чем-то расспрашивали космонавтов, а затем сфотографировали их, но так, чтобы люди в военной форме не попали в кадр.
Держа в руках фотографию, я стоял у массивной колонны, поддерживающей козырек крыльца, и выжидал удобного момента, чтобы подойти к космонавтам. Закончив беседу с журналистами, Коваленок и Савиных давали автографы каким-то, одетым в гражданское, людям. Я поправил панаму и уже собрался идти, как вдруг кто-то тронул меня за плечо и предостерегающе прошептал:
- Стой, стой! Посмотри налево!
И тут я увидел позади толпы провожающих заместителя командира нашей части и замполита. Они стояли немного в стороне и с интересом наблюдали за нами. Их суровые лица не предвещали ничего хорошего. Прапорщик, стоявший недалеко от меня сказал:
- Ну, ладно, я пошел за автографами. Маркин, идешь…, или давай свою фотографию… Я подойду. Ну быстрее…
Я хотел, было, дать ему фотографию, но вдруг подумал, а что, если он мне ее потом не отдаст, и отрицательно замотал головой. Прапорщик только хмыкну и поспешил к космонавтам. Они расписались на листке бумаги и, проходя мимо нас, прапорщик продемонстрировал нам автографы.
Космонавты направились к самолету, а я бегом побежал в штаб, заметив, что на стоянке остановились еще несколько черных машин. Мой посыльный сидел на месте и читал журнал. Я быстро проверил, все ли в коридоре штаба в порядке и предупредил ребят с ЗАСа, что замполит на аэродроме. Некоторое время мы ждали появления начальства, но вскоре позвонил Коля и сказал, что командирский УАЗик покинул аэродром и, вероятно, направляется в казарму. Я облегченно вздохнул и опять пошел на улицу. Обидно было, что не удалось подойти к космонавтам за автографами. Коля уже стоял у входа в здание и наблюдал, как несколько солдат из батальона с красными повязками на руках подвезли на тележке к самолетам чемоданы.
Толпа провожающих рассеялась, и Коля предложил мне подойти поближе к самолетам. Мы направились к другой стороне здания, прошли по дальней дорожке мимо деревьев и остановились недалеко от третьего литерного самолета. У трапа стояли два генерал-лейтенанта авиации с синими лампасами. Приглядевшись, я узнал их обоих. Это были начальник Центра подготовки космонавтов, дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт Георгий Береговой, и дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт, начальник подготовки космонавтов Владимир Шаталов. Мы увидели, как два солдата с батальона заносят чемоданы по трапу в самолет.
- Слушай, а пойдем, поможем вещи в самолет занести! – предложил Коля.
Я удивленно посмотрел на него и указал на генералов. Но Коля смело пошел вперед, а я как-то нерешительно последовал за ним. Береговой обернулся и, сдвинув густые брови, посмотрел на нас. Не выдержав его сурового взгляда, мы повернули назад и скрылись за деревьями. Больше к самолетам мы не подходили. Решив, что на сегодня впечатлений вполне достаточно, я вернулся в штаб.
Вскоре загудели моторы. Я выглянул в окно. Один за другим самолеты с краснозвездными хвостами выкатились на взлетную полосу и взмыли в синее небо.
Во второй половине июня в часть после карантина прибыли новобранцы. Восемь или девять человек взяли в роту связи, остальных – в РТО. Среди них были два украинца – из Одессы и с западной Украины, трое выходцев из Молдавии, причем из них двое молдаван и один по национальности болгарин, остальные - сибиряки. Оба украинца попали к нам в радиомастерскую.
Пополнение нас, конечно же, порадовало, хотя никакого облегчения не принесло: в наряды они начнут ходить лишь через месяц. Я по-прежнему через день заступал в наряд по штабу. Рана у меня на руке уже почти затянулась, но я все еще иногда показывался в санчасти. Чтобы не повредить заживающую рану и избежать попадания грязи врач не советовал мне раньше времени снимать повязку.
Палаточный лагерь «целинников» за автопарком заметно уменьшился. Автомобильные роты сворачивали свое снаряжение и колоннами отправлялись на погрузку. Вернувшись из наряда, я узнал, что накануне уехал Сергей Носов. Последняя рота, в которой был Дроздова, должна была отправиться со дня на день.
25 июня я опять заступил в наряд по штабу. Вечером, после ужина мы с Колей вышли на улицу. Навстречу попался солдат из батальона охраны. Он держал в руках несколько крупных спелых абрикосов. Коля спросил, откуда это у него абрикосы. Он ответил, что на стоянке разгружают самолет и уронили пару ящиков. Мы с Колей отправились к взлетной полосе. Военно-транспортный Ан-12 привез из Ташкента абрикосы. Его грузовой отсек был открыт, и там суетились молодые солдаты из батальона. Рядом стояла машина с крытым брезентовым кузовом, почти доверху заполненная ящиками с абрикосами. Разгрузкой руководил сержант, хорошо знавший Колю. Он указал на лежавшие у машины разбитые ящики, и мы выбрали среди раздавленных несколько целых абрикосов. Потом мы зашли в грузовой отсек самолета и посмотрели, как там все устроено. Мне еще никогда не доводилось бывать в таких самолетах. Тут подъехала еще одна машина. Из кабины вышел прапорщик, и мы с Колей поспешно удалились.
Помыв абрикосы, мы присели на заборчик под деревьями. К нам подошли ребята с КДП и ЗАСа , и мы угостили их абрикосами. Через два дня мой день рождения, и мы с Колей как раз обсуждали этот вопрос. Еще на прошлой неделе я получил из дома письмо, где говорилось, что к дню рождения мне отправят посылку. Посылки у нас обычно привозили по пятницам, а завтра как раз была пятница. В субботу я опять должен был заступить в наряд по штабу, и очень надеялся, что моим посыльным будет Валера Тропинин. Я собирался взять у Мишина ключ от радиомастерской и вечером отметить там мой день рождения. Но сложнее всего было переправить посылку на аэродром. Мы договорились с Колей, что в субботу утром, когда все, дежурившие на точках, поедут в баню, он зайдет в казарму, и я передам ему содержимое посылки. Во время поездки в баню я собирался купить в магазине чай и сахар, и вечером в субботу, когда заступим в наряд, растолкав по карманам, захватим все это на аэродром.
Уже почти совсем стемнело, и нам нужно было расходиться по своим объектам. Все мы находились в радостном предвкушении моего дня рождения. Казалось, ничто не сможет помешать этому. Завтра вечером, сдав наряд, я вернусь в казарму и получу посылку, а в субботу вечером вновь буду на аэродроме…
Но…, я тогда и предположить не мог, что все произойдет совершенно не так и в мою судьбу вмешается случай, который изменит все мои планы на несколько месяцев вперед.
На следующий день утром, как обычно, автобус привез офицеров штаба и наших солдат из радиомастерской. Кто-то мне сказал, что сегодня уезжает последняя рота «целинников». «Ну все, - подумал я, - Дроздов уехал, и мне уж теперь точно больше ничто не грозит».
День проходил как всегда. В половине первого все из штаба и из мастерской уехали на обед. Сначала я сходил на обед, потом мой посыльный. Когда же автобус вновь приехал, меня ждал невероятный сюрприз. Услышав шаги, я привстал со стула, чтобы посмотреть, кто это там поднимается по лестнице, и прямо-таки обомлел: это был Володя Дроздов. В одной руке он держал сапоги, в другой – солдатский вещмешок.
- Здорова! – сказал он. – У тебя какой размер сапог?
- Размер сапог..? – растерянно переспросил я. – Э… сорок… сорок третий… А ты откуда взялся-то?!
- Вот и отлично! – облегченно вздохнул Дроздов, протягивая мне сапоги и вещмешок. – Быстро переодевайся, поедешь на «целину». Давай, давай, быстро…
- Когда ?! – в полном недоумении спросил я, взяв у Дроздова сапоги и вещмешок.
- Да сейчас! Давай скорее! – ответил Дроздов.
На лестнице вновь послышались шаги. Это был капитан Тулинов.
- Ну, что переоделся, Маркин? – спросил он. – Нет еще! Давай скорее! Ты отправляешься вместо Дроздова. У казармы тебя ждет машина. Давай бегом переодевайся и в автобус!
Услышав наш разговор, из мастерской вышел наш прапорщик. Я зашел в мастерскую, переоделся, оставил свои ботинки Дроздову и побежал в автобус.
Водитель домчал нас до казармы очень быстро. Мы с капитаном поспешили к машине ЗиЛ-130. Навстречу нам вышел майор-ракетчик, высокий, крепкий, с довольно суровым выражением лица.
- Вот, товарищ майор, рядовой Маркин, - представил меня капитан Тулинов. – Правда, в машинах он не очень-то разбирается…, а в остальном… горя знать не будете…
Майор оценивающе посмотрел на меня и сказал:
- Ну, ладно, рядовой Маркин, быстро садись в машину. Едем на погрузку.
Я думал, что мне удастся забежать в казарму, взять из тумбочки свою зубную щетку, конверт, чтобы написать письмо домой, и сказать ребятам, чтобы вечером без меня получили мою посылку и открыли ее. Но майор очень торопился, к тому же, у него был такой суровый вид, что я даже не решился попросить его подождать еще немного.
Солдат-водитель завел мотор, и машина направилась к Тюра-Таму. Миновав железнодорожный переезд, мы помчались по уже знакомой мне, прямой, как стрела, дороге на 2-ю площадку. Я был так ошеломлен внезапным отъездом, что некоторое время лишь молча смотрел в окно.
Видимо, заметив мою подавленность, майор стал меня расспрашивать откуда я родом, где учился… На самом деле, несмотря на внешнюю суровость, майор оказался хорошим человеком и справедливым командиром. Он рассказал, что командует автомобильным взводом и теперь будет моим непосредственным начальником. Во взводе около тридцати человек солдат, два прапорщика и десятка два грузовых машин. Поначалу меня удивило, что взводом командует майор, но потом я узнал, что на «целине» все по-другому. Отдельным автомобильным батальоном командует полковник, ротами командуют подполковники, командиры взводов в основном капитаны и майоры. В каждой роте было по четыре автомобильных взвода и взвод управления. Предполагалось, что наш взвод будет базироваться и работать отдельно от всей роты, то есть подальше от начальства, и именно поэтому командиром был назначен опытный офицер, майор, способный организовать работу подразделения и держать в «кулаке» солдат, можно сказать, вырвавшихся на свободу.
На горизонте, сквозь марево раскаленного воздуха, виднелась громада здания монтажно-испытательного корпуса. Именно здесь собирали гигантскую ракету Н-1. Вскоре мы остановились на КПП, и майор показал часовому документы. Нас пропустили, и мы поехали по территории 2-йплощадки. Я с интересом смотрел по сторонам и искал глазами знаменитую стартовую площадку №1, откуда полетел в космос Гагарин. Заметив мое любопытство и будто прочитав мои мысли, майор сказал, что сам стартовый комплекс находится в нескольких километрах отсюда, и мы его не увидим.
Повсюду были проложены трубы оросительной системы, и обильная зеленая растительность радовала глаз. За высокими деревьями виднелись двухэтажные, старой постройки, казармы, такие же, как на 61-й площадке. Мое внимание привлекло огромное здание монтажно-испытательного корпуса. Его гигантская, почти квадратной формы, дверь, наверно, метров пятнадцати высотой, отодвигающаяся в сторону вдоль стены, была закрыта. Прямо к этой двери подходила железнодорожная линия. Слева, параллельно этому зданию стояло еще одно здание несколько меньших размеров, но более длинное. Мне сразу вспомнились кадры кинохроники, где ракету с космическим кораблем «Союз» вывозят на специальной платформе из монтажно-испытательного корпуса, и я поймал себя на мысли, что это ведь и есть то самое здание.
Прервав мои размышления, майор указал на воинский эшелон, стоявший метрах в двухстах от монтажно-испытательного корпуса. Подъехав поближе, мы остановились и вышли из машины. Погрузка шла полным ходом. У товарных вагонов суетились солдаты, загружали коробки с продовольствием, баки с водой, одеяла… На железнодорожные платформы с рампы заезжали машины и их крепили проволокой. Мы с майором подошли к одному из вагонов, и я увидел среди незнакомых солдат двоих водителей из РТО. Сашка Иноземцев, с которым в первые месяцы службы мы часто бывали в наряде по столовой, тут же познакомил меня с ребятами нашего взвода, а майор представил меня прапорщику, заведовавшему хозяйственной частью взвода. Прапорщик, уже далеко не молодой, был человеком добродушным, невысокого роста, с несколько грузноватой фигурой и подернутыми сединой волосами. Солдаты между собой называли его Макарычем. Второй прапорщик, по фамилии Новиков – худощавый, усатый, с пропитой физиономией, заведовал технической частью.
Как оказалось, наш взвод погрузку уже завершил. Все машины кроме той, на которой мы приехали, уже стояли на платформах, и все солдаты нашего взвода собрались у вагона, в котором мы должны были ехать. Прапорщик руководил погрузкой в вагон какого-то снаряжения. Работали в основном солдаты младшего (ноябрьского) призыва. Их было во взводе человек 9 или 10. Четверо из них были по национальности узбеками, по-русски говорили не очень хорошо, и особого рвения к работе не проявляли.
Мне, конечно же, еще никогда не приходилось ездить в товарном вагоне воинского эшелона, да и видел я такие эшелоны только в кино. В вагоне, в правой и левой его части, были деревянные нары в три этажа; посередине вагона в одну линию стояло несколько длинных столов и скамеек, какие обычно бывают в солдатских столовых.
После погрузки в вагон всего необходимого мы слонялись вдоль эшелона и смотрели, как на платформы заезжают машины другого взвода. Среди товарных вагонов стоял один пассажирский. В нем разместились офицеры и прапорщики. В одном из вагонов расположилась кухня.
На ужин нам выдали сухой паек, и мы наполнили чаем свои фляги. С наступлением темноты объявили отбой. Сашка Иноземцев, парень бойкий и шустрый, кого-то сдвинул, с кем-то поругался, и в результате мне досталось неплохое место на втором ярусе. Засыпая, я подумал, что ведь не все уж так плохо, как мне поначалу казалось.
Утром мы поднялись часов в семь, не спеша позавтракали. На календаре было 27 июня 1981 года, мой день рождения. Мне исполнилось двадцать лет. Благодаря удивительному стечению обстоятельств, в этот день я оказался в самом сердце космодрома, в двух километрах от знаменитого стартового комплекса и в сотне метров от здания монтажно-испытательного корпуса, где собирают космические ракеты. Настроение мое значительно улучшилось. Я довольно смутно представлял себе, что меня ждет впереди, но теперь я желал лишь одного – поскорее бы эшелон отправился в путь.
Погрузка близилась к завершению. Мы опять слонялись вдоль эшелона, а затем поднялись по насыпи и пошли к казармам. Там был солдатский магазин и чайная. Мы купили печенья, конфет, попили газировки и пошли к эшелону.
С насыпи открывался вид на бескрайнюю равнину. Впереди, примерно в километре от нас, виднелись несколько зданий. Это была 113-я площадка. Там находилось несколько гостиниц, в которых размещались приезжающие в командировки на космодром специалисты ракетно-космической техники. Правее, за зданием монтажно-испытательного корпуса, вдали, сооружался стартовый комплекс «Энергия-Буран», и где-то дальше, за ним, должна находиться посадочная полоса для космического корабля многоразового использования «Буран».
Я вспомнил подполковника, рассказывавшего мне о запусках лунной ракеты Н-1. Он, видимо, работал в этом самом монтажно-испытательном корпусе. Значит, стартовая площадка, откуда взлетала эта ракета, должна быть отсюда видна. Левее 113-й площадки на расстоянии нескольких километров отчетливо просматривалось какое-то очень высокое сооружение, похожее на фермы стартового комплекса. Вероятно, это и есть та самая, неиспользуемая сейчас 110-я площадка. Я представил себе, как гигантская ракета оторвалась от земли, а затем упала и взорвалась… И теперь лишь ржавеющие металлические конструкции заброшенного стартового комплекса напоминают о тех, мало кому известных, событиях.
После обеда погрузка была полностью завершена. Нам было приказано занять свои места в вагонах и не выходить. Командиры взводов проверили наличие личного состава и доложили командиру роты. Вскоре к всеобщей нашей радости эшелон тронулся, и мы отправились в далекий путь.