С наступлением зимы жизнь в пустыне замерла. Тушканчики, змеи, черепахи, скорпионы и прочая живность попряталась по норам и укромным местам и впала в спячку. По песку, который приобрел какой-то серый оттенок, ветер гонял засохшие стебли верблюжьей колючки. Моросящий дождь часто переходил в мокрый снег и укрывал землю тонким белым слоем, который очень быстро таял. Иногда с севера дул холодный пронизывающий ветер, смешивая тонкий снежный покров с песком, а по ночам даже случались заморозки. Но затем холод вновь сменялся оттепелью. Такая промозглая сырая погода была нам непривычна и действовала на нас угнетающе; хотелось снега, чистого белого снега с морозцем.
К величайшей нашей радости после прохождения «карантина» в часть прибыли новобранцы ноябрьского призыва. Двоих направили к нам в мастерскую. Один из них был телемастер, физически крепкий, рослый парень Валера Тропинин. Мы с ним были ровесниками и как-то сразу подружились.
Еще в нашу роту, в группу ЗАС, прибыли после учебки два солдата нашего призыва, оба родом из Костромской области. С ними, также после учебки, прибыл сержант Яковлев, по национальности русский, но родом из узбекского города Наманган.
В субботу вернулись из отпуска сержанты Фокин и Нечаев. Вечером они со своими товарищами сидели в курилке и рассказывали, как весело провели время в отпуске. Кто-то принес из каптерки гитару и Нечаев своим мощным, чуть хрипловатым голосом спел несколько песен из репертуара группы «Машина времени». Особенно хорошо у него получалась песня «Поворот». Андрей Макаревич и его «команда» пользовались огромнейшей популярностью, даже несмотря на то, что их крайне редко показывали по телевизору. Ребята переписывали друг у друга слова песен и гитарные аккорды. Многие специально учились играть на гитаре, чтобы, вернувшись домой, спеть в компании своих друзей хотя бы одну песню «Машины времени».
В группе КДП существовало еще одно небольшое подразделение – СКП (стартовый командный пункт), личный состав которого состоял из двух человек, и которое подчинялось прапорщику, начальнику нашей радиомастерской. СКП представлял собой машину ГАЗ-66 с фургоном, в котором находилась специальная аппаратура.
Во время полетов СКП обычно находится у самого края взлетной полосы и в его фургоне дежурит помощник руководителя полетов. Долгое время машина была в ремонте и стояла в автопарке, а теперь ее наконец-то отремонтировали. Намечались плановые полеты транспортных самолетов авиаполка, и начальство потребовало, чтобы машина СКП была готова к выезду на позицию. Один из солдат этого подразделения – ефрейтор Хохлов – находился в отпуске, и в помощь водителю машины прапорщик направил меня.
На следующее утро, сразу после завтрака, получив в столовой несколько банок консервов и хлеба, мы отправились в автопарк. Ночью немного подморозило. Машина, как ни странно, завелась почти сразу, и мы выехали на аэродром.
Наша позиция находилась рядом с глиссадой, где дежурили два солдата из РТО. Из песка торчала труба, из которой выходило несколько кабелей, подключаемых к нашей машине. Я очистил разъемы от инея и прикрутил их к разъемам на кузове машины. Через десять минут мы должны доложить на вышку КДП, что готовы к полетам. Водитель поднял ручку рубильника, но аппаратура в машине не включилась – напряжения на разъеме питания не было. Он почесал затылок и забегал вокруг машины, вопя:
- Маркин, давай, давай скорее! Дизель…, дизель надо вытащить!
Мы спустили на землю из задней двери фургона машины небольшой, но очень тяжелый дизель. Водитель заправил его соляркой и, к моему немалому удивлению, завел с первого раза. Впрочем, по его лицу было видно, что он и сам удивился тому не меньше меня. Мы быстро прикрутили к тарахтящему дизелю кабель питания, аппаратура включилась, мы связались с вышкой и доложили, что к полетам готовы.
Начались полеты. Военно-транспортные самолеты полка АН-12 взлетали и садились совсем рядом от нас. Рев их двигателей порой заглушал наш дизель. Помощник руководителя полетов так и не пришел.
Солдаты с глиссады помогли исправить неполадки с кабелем, и мы наконец-то заглушили уже изрядно надоевший дизель. Водитель забрался в кабину машины и задремал. Я залез в фургон, уселся в мягкое кресло заместителя руководителя полетов и долго так сидел, наблюдая в окошечко за летающими самолетами.
Обедать нас позвали на глиссаду. В небольшом помещении, врытом в землю и замаскированном сверху песком, была комнатка с двумя кроватями и телевизором на тумбочке. В маленькой кухоньке на плите шипела сковородка, от которой исходил забытый аромат жареной картошки. Проглотив слюнки, я вымыл руки, сел за стол и принялся открывать привезенные нами консервы. Так впервые за полгода мне довелось поесть жареной картошки. После обеда, такого сытного и домашнего, я искренне позавидовал этим ребятам, и подумал, что неплохо было бы пожить вот так хотя бы месяц, подальше от казармы и бесконечных нарядов.
Солнце, клонясь к закату, спряталось за тучи. Ветер сменил направление, и самолеты стали заходить на посадку с другой стороны взлетной полосы. Скоро полеты закончились, и мы, не спеша свернув свою аппаратуру, уселись в кабину машины. Взревел мотор, и водитель вырулил на взлетную полосу. Он прибавил газу и, находясь в хорошем настроении, стал рассказывать что-то смешное, повернувшись в мою сторону. Машина неслась по широкой и ровной бетонной полосе, и я рассматривал стоявшие на стоянке самолеты и вертолеты. Мой взгляд скользнул по лобовому стеклу и вдруг впереди я увидел заходящий на посадку самолет с включенными фарами. В тот же момент водитель тоже наконец-то посмотрел вперед. Прервав на полуслове свой рассказ, он затормозил и, свернув влево, направил машину к ближайшей рулежной дорожке. Когда мы наконец-то съехали на рулежную дорожку, транспортный самолет АН-26 уже бежал по полосе.
Говорят, что руководитель полетов по этому поводу пытался устроить скандал с командиром нашей части, но дело быстро замяли. Водителя сняли с машины СКП и пересадили на другую машину, а его место занял вернувшийся из отпуска ефрейтор Хохлов, имевший водительские права. Еще несколько раз мы с ним ездили на полеты, однако жареной картошкой нас больше никто не угощал.
Приближался Новый год. Немного подсыпало снегу и подморозило. Старшина объявил, что 27 декабря наша часть заступает в патруль по городу. Это сообщение очень всех нас порадовало – появилась возможность погулять по Ленинску.
В назначенное время нас привезли в военную комендатуру города, построили, провели инструктаж и распределили по районам. Все заступающие в патруль офицеры были из других частей, из нашей - только солдаты. Каждому офицеру в зависимости от маршрута патрулирования дали одного или двух солдат. Только на станцию Тюра-Там и в район стройбатовских казарм направили по три солдата, самых крепких и рослых. Меня направили патрулировать район офицерских общежитий поблизости от центральной части города вместе с морским офицером. Капитан-лейтенант, выделявшийся среди других офицеров своей черной морской формой, оказался человеком не очень разговорчивым. На все мои расспросы о службе на 95 площадке он отвечал лишь общими фразами. На улице было довольно холодно, градусов 15 мороза, и весь вечер мы заходили погреться то в один, то в другой магазин. Там царила предновогодняя атмосфера – стояли елки и разноцветные гирлянды радовали глаз. В большом продуктовом магазине жители Ленинска бойко раскупали коробки конфет, различные сладости, сгущенку, мандарины… На витрине стояло шампанское и множество каких-то красивых бутылок иностранного вина. Посмотрев на это продуктовое изобилие, мы пошли дальше.
После закрытия магазинов мы несколько раз обошли свой участок, изрядно замерзли и зашли погреться в одно из общежитий. Там у дежурного был включен телевизор, и мы смотрели какой-то фильм. Отогревшись, офицер опять позвал меня пройтись по нашему участку. Стояла тихая морозная ночь. На улицах не было ни одного человека. К двум часам ночи мы вернулись в комендатуру. Рано утром наше патрулирование продолжилось и завершилось днем. Мы вернулись в казарму в предновогоднем настроении.
До Нового года оставалось три дня, однако же, мысль о том, что кому-то предстоит заступать в наряд в новогоднюю ночь, никак не давала покоя. К тому же, по нашим подсчетам, как раз нашей части выпадало заступать в наряд на кухню 31 декабря. Среди старослужащих упорно ходили мрачные слухи, что в «праздничный» наряд могут пойти одни «деды». Это их злило и создавало в части нервозную обстановку.
После утреннего развода рота связи все еще стояла в строю, когда прапорщик Летфуллин о чем-то разговаривал с капитаном Тулиновым. Затем капитан ушел, а прапорщик встал перед строем и объявил:
- 31 числа, в Новый год, мы заступаем в наряд по столовой. В наряд пойдут одни «черпаки», - он многозначительно сжал губы и, выпятив подбородок, сквозь очки окинул нас взглядом, как бы проверяя нашу реакцию.
Старослужащие одобрительно зашептались, а сержант Фокин сказал:
- Их мало, товарищ прапорщик, всего-то четыре человека.
- Сегодня же вечером все вернутся с объектов в казарму.
- А кто идет дежурным по столовой? – спросил Фокин.
- Дежурным по столовой иду я сам, - четко выговаривая каждое слово, объявил прапорщик Летфуллин.
Эта новость меня порадовала. Если уж не удалось избежать новогоднего наряда, то лучше всего отправиться на кухню именно в таком составе.
На следующий день все мои товарищи приехали с объектов в казарму. На вечерней проверке прапорщик зачитал фамилии «счастливцев», заступающих в наряд на кухню.
31 декабря 1980 года, когда все находились в предвкушении встречи Нового года, мы переоделись в подменку и вышли на плац, на развод заступающего наряда. Всего нас было 28 человек, больше чем обычно.
После развода, перед тем, как зайти в столовую, прапорщик построил нас на плацу и сказал:
- Я не намерен встречать Новый год на кухне. Чем быстрее закончим уборку после ужина, тем быстрее пойдем в казарму праздновать. Закончим в 10, значит в 10 и пойдем.
- А если картошка будет?! – с тревогой в голосе спросил кто-то. – Тогда ведь будем сидеть до самого Нового года!
- Картошки не будет! – медленно и четко произнес прапорщик. - Я договорился! Так что все работаем быстро и качественно, никто не отлынивает! Всем понятно?
- Так точно! – бодро ответили мы и побежали в столовую.
Быстро пролетел ужин, и мы принялись за мытье посуды и уборку. Несколько человек принесли со складов крупу и другие необходимые продукты на завтрак. Прапорщик внимательно следил за всем происходящим и вовремя давал руководящие указания. К половине одиннадцатого мы в основном все закончили и собрались в обеденном зале. По просьбе поваров сделали еще какие-то необходимые работы, а затем главный повар, переговорив с прапорщиком, сказал, что наряд может идти.
Радостные, мы вышли на улицу и вдруг остановились от удивительного зрелища. Словно по мановению волшебной палочки в новогоднюю ночь пошел снег. Все вокруг покрылось мягкой белой пеленой. Стоял легкий морозец и полное безветрие. Крупные белые пушистые снежинки медленно опускались с неба. Как завороженные, мы молча взирали на эту идиллическую картину.
В казарме полным ходом шли последние приготовления к встрече Нового года. В проходе стояли столы. Молодые солдаты ноябрьского призыва под присмотром каптера и сержанта раскладывали печенье, пряники, хлеб, банки со сгущенкой, ставили бутылки лимонада. Мы переоделись, умылись и расселись у телевизора. Всю усталость как рукой сняло.
Наконец, все сели за столы. Кто-то из офицеров поздравил нас с Новым годом. Разлили по кружкам лимонад; бой курантов по телевизору, с Новым, 1981 годом ..!
Старослужащие радовались, что наступает их «дембельский» год. Я вдруг вспомнил дом, своих родных, представил, как сидят они сейчас за праздничным столом, наверно вспоминают меня, и подумал, что еще и следующий Новый год мне предстоит встречать вот так же, и здесь же, и от того мне стало как-то грустно. Конечно, я понимал, что самое плохое уже позади и в Новом году хуже, чем было, уже не будет. Поскорее бы дожить до лета, когда придут новые новобранцы…
По телевизору начался новогодний «Голубой огонек». В половине первого убрали столы, и дежурный по части приказал строиться на вечернюю проверку. Затем объявили отбой. Как только командиры рот и другие офицеры ушли, дежурный по части разрешил старослужащим снова включить телевизор и сам вместе с ними уселся смотреть продолжение «Голубого огонька».
Я сразу же уснул. Утром, 1 января 1981 года, наряд по столовой подняли в половине шестого. Все остальные по распорядку выходного дня спали до семи часов.
Наряд прошел тихо и спокойно. Около шести часов вечера мы вернулись в казарму. Так, как-то незаметно, пролетел новогодний праздник и вновь солдатская жизнь пошла своим чередом.
С середины января молодых солдат ноябрьского призыва стали ставить в наряд по столовой, и я уже больше не мыл полы в обеденном зале, а работал в более «престижных» местах – в посудомойке или цехах.
С нового года, вероятно, начался очередной этап борьбы с «дедовщиной». По указанию вышестоящего начальства замполит части регулярно проводил собрания по поводу неуставных взаимоотношений. Он рассказывал об ужасающем положении в стройбате и подразделениях хозяйственного назначения, где в основном служат солдаты из среднеазиатских республик. Жизнь молодых солдат славянского происхождения там была просто невыносима. Замполит указал всем офицерам и прапорщикам нашей части, а также сержантскому составу выявлять и пресекать случаи неуставных взаимоотношений. Замполит заявил молодым солдатам ноябрьского призыва, что в случае избиения или каких-либо притеснений они могут обращаться прямо к нему, открыто или в письменном виде. Старослужащим грозила гауптвахта, перевод в другую часть, а в лучшем случае - уехать на «дембель» в последнюю очередь. Сержантам же, кроме того, грозило разжалование в рядовые и бесконечные наряды.
Вечером, на вечерней прогулке, когда поблизости не было офицеров и прапорщиков, сержант Фокин от лица старослужащих специально для «молодых» сказал, что то, к чему призывает их замполит, называется «стукачеством» и не советовал бы этого делать. Еще он сказал, что не намерен лишаться сержантских лычек, а тем более уехать на «дембель» в конце июня, и заверил, что никто из старослужащих не будет их трогать, но только и они по старой армейской традиции должны первый год, а тем более первые полгода «пахать» безропотно.
В дальнейшем этот негласный договор в основном соблюдался, хотя иногда некоторые старослужащие, а особенно каптер, пускали в ход кулаки. Но меня уже никто не трогал, и служба моя теперь проходила довольно спокойно.
Минул январь. В наряд по столовой я теперь ходил редко. Вместо этого я отправлялся в наряд по роте, а иногда и в штаб, что очень меня радовало.
Среди солдат пошли слухи, поначалу показавшиеся мне фантастикой или очередной легендой космодрома. Такие легенды передавались из уст в уста, обрастая все новыми подробностями, и со временем уже невозможно понять, происходило ли это на самом деле. Так еще осенью, кто-то из солдат рассказывал, что слышал, как лет десять назад испытывали огромную ракету 70 или даже 80 метров высотой, называвшуюся «Геркулес» (ракета-носитель типа «Союз» - высотой 50 метров). Она будто бы взорвалась тогда прямо на старте, и от стартовой площадки ничего не осталось. Мы пытались узнать хоть какие-то подробности об этом событии у офицеров и прапорщиков, но те лишь пожимали плечами. Я даже стал сомневаться, была ли вообще такая ракета. (Но несколько месяцев спустя мне случайно доведется услышать совершенно ошеломивший меня рассказ участника тех событий, происходивших в действительности, о чем будет рассказано в следующей главе).
На этот раз кто-то из солдат рассказывал, что слышал, будто бы у нас в Советском Союзе ведутся работы по созданию советского Шаттла. Более того, он говорил, что где-то за второй площадкой сооружается посадочная полоса для такого космического корабля. По телевизору в новостях я не раз слышал о завершающем этапе работ по созданию американского космического корабля многоразового использования, но нигде и никогда не упоминалось, что и у нас в стране ведутся подобные разработки. Некоторое время все эти разговоры о посадочной полосе и о советском Шаттле были лишь разговорами, к которым я относился с определенной долей сомнения. Но как-то раз вечером мы возвращались на автобусе с аэродрома в казарму, и я услышал, как кто-то из офицеров спросил начальника штаба о посадочной полосе для космического корабля многоразового использования. К величайшему моему удивлению тот ответил, что полоса уже практически готова. Она необычайно ровная и гладкая 4 километра длиной и 100 метров шириной, замаскирована под цвет песка и лежит на монолитном гигантском бетонном прямоугольнике, уходящем в глубину на несколько метров. Там же поблизости от полосы строится стартовый комплекс и монтажно-испытательный корпус. Еще меня взволновало и удивило то, что как только у полосы будет установлено необходимое для посадки самолетов оборудование, примерно треть солдат нашей части, а также несколько офицеров во главе с командиром будут переведены туда служить. Сам же космический самолет «Буран» (именно тогда я впервые услышал этот термин) еще не готов и будет привезен на космодром для испытаний не раньше, чем через год, а может быть и два.
Накануне 23 февраля 1981 года в части подводились промежуточные итоги. Солдаты сдавали небольшой экзамен по обслуживанию вверенной им техники на классность.
В день Советской Армии на плацу было торжественное построение. Затем на построении нашей части, в казарме, вручали значки «классности». Я получил значок с цифрой 3 и стал теперь специалистом третьего класса. Старослужащие получали значки второго и первого класса. Несколько человек получили благодарность, а одному ефрейтору из РТО дали отпуск. На этом торжественная часть закончилась. День проходил по распорядку выходного дня. Очень нас порадовал праздничный обед в столовой: на второе давали гречневую кашу с мясом, что случалось лишь по большим праздникам.
В тот же день, 23 февраля 1981 года, в Москве произошло важное политическое событие - открылся XXVI съезд Коммунистической Партии Советского Союза. По телевизору мы смотрели трансляцию об открытии съезда и доклад Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева: «Отчет Центрального комитета КПСС и очередные задачи партии в области внутренней и внешней политики».
Теперь ежедневно замполит проводил политзанятия по изучению материалов съезда. В проходе ставились столы и мы в течение двух часов, борясь со сном, записывали в тетради то, что нам диктовал замполит. Два или три дня мы конспектировали доклад: «Основные направления экономического и социального развития СССР на 1981—1985 годы и на период до 1990 года». Никто из нас тогда и не сомневался, что все поставленные партией задачи непременно будут выполнены. Как никому другому в СССР, нам и в кошмарном сне тогда не могло присниться, что через несколько лет грянет перестройка, которая приведет к гибели управлявшего страной могучего партийного аппарата и развалу нашей огромной страны – великого и могучего Советского Союза. Кто же тогда мог предположить, что рухнет военный блок стран социализма - Варшавский Договор, и в НАТО вступят не только его участники, но и несколько республик Советского Союза…
Незаметно подошел к концу февраль. В нашей роте появился новый офицер – старший лейтенант, занявший должность замполита роты. Оказался хорошим человеком. Он никогда не произносил громких пропагандистских речей, как замполит части, а старался по возможности находиться среди солдат, пытался вникнуть в их проблемы. По выходным он всегда находился в казарме, и однажды принес свой фотоаппарат и фотографировал солдат. Раньше такого никогда не было, и многие сомневались, будут ли вообще фотографии. Я в тот день находился в наряде по роте и не смог сфотографироваться. Как ни странно, но на следующий день к всеобщей радости замполит принес кучу готовых фотографий. Оказалось, что весь вечер и почти всю ночь он проявлял пленку и печатал фотографии для солдат, а химикаты и фотобумагу он покупал на свои собственные деньги. Конечно же, за такое бескорыстное отношение замполит пользовался большим уважением среди солдат.
Как-то раз в воскресенье наш замполит устроил викторину по вопросам международной политики, военным блокам и разным странам. Две команды по нескольку человек соревновались между собой, кто быстрее ответит на заданный вопрос. Меня сразу же взяли в одну из команд. Наша команда победила, а я получил от замполита специальный приз – фотографию космонавтов, отправившихся в космос несколько дней назад. Это был экипаж космического корабля «Союз-Т4», стартовавшего 12 марта 1981 года - Владимир Коваленок и Виктор Савиных.
Эта фотография, конечно же, сразу стала предметом всеобщей зависти. Я убрал ее в свой блокнот и потом всегда носил с собой в кармане. У меня тут же появилась идея: когда космонавты вернутся на Землю и будут улетать в Москву, неплохо было бы мне оказаться на аэродроме, подойти к ним и попросить, чтобы расписались на фотографии. Вот был бы великолепный сувенир с Байконура!
Примерно в то же время произошло еще одно интересное происшествие. Однажды я был в наряде по штабу. Мое ночное дежурство у телефона пришлось на вторую половину ночи. Поспав до двух часов ночи в комнате отдыха КДП, я пришел в штаб. Где-то в начале четвертого мне позвонил Коля Озеров, дежуривший на коммутаторе, и позвал к себе. Я закрыл дверь штаба на палку, взял опечатанную коробку с ключами от дверей комнат штаба с собой и пошел на АТС. Если вдруг приедет дежурный по части, на КПП нас предупредят, и я успею прибежать на свое место, но обычно в такое время крайне редко кто-то может появиться на аэродроме. Мы с Колей сидели и болтали. В четыре часа он соединял все наши объекты с дежурным по части для ежечасного доклада. Я тоже доложил прямо с АТС, что у меня в штабе никаких происшествий не произошло. Потом я заметил, что Коля стал клевать носом. Несколько дней подряд они днем рыли траншею и прокладывали кабель, а ночью у Коли ночное дежурство на коммутаторе. Тут он попросил меня хотя бы минут сорок посидеть за коммутатором, а он хоть немного поспит на расстеленном на полу за стойкой матрасе. Звонить сейчас в столь ранний утренний час никто не должен, а до следующего доклада дежурному еще почти час. Коля показал мне, как работать на коммутаторе и повалился на матрас. Еще он мне сказал, что если вдруг пойдет вызов с города, то чтобы сразу же я его разбудил. Правда, он меня заверил, что ночью оттуда обычно никогда не звонят. Я надел наушники с микрофоном и уселся за коммутатор.
Полчаса я просидел спокойно, никто не звонил, за стойкой сладко похрапывал Коля, и вдруг засветилась табличка городского коммутатора. От неожиданности я несколько растерялся и крикнул Колю, но он меня не слышал. Табличка настойчиво мигала, я вставил в отверстие контакт и назвал в микрофон позывной нашей АТС. Голос в наушниках попросил:
- Соедините меня с диспетчером.
Я лихорадочно искал на коммутаторе табличку с надписью «Диспетчер», но никак не мог ее найти.
- Одну минуту, - сказал я и, сняв наушники, бросился к Коле.
- Коля, Коля! – вопил я, пытаясь его разбудить. – С города звонят! Диспетчера надо, а я не могу найти!
- А-а? Что..? – пробормотал Коля, с трудом открывая глаза. – Диспетчер слева, с краю…
Я вернулся к наушникам и вдруг услышал тот же голос:
- Ребята, мне диспетчера нужно.
Я хотел, было еще раз сказать: «Подождите минутку», но промолчал. Нигде слева с краю не увидев надписи «Диспетчер», я опять бросился к Коле, который с трудом пытался выползти из-за стойки.
- Коля, давай скорее!
Наконец он подбежал к коммутатору. Из наушников послышалось:
- Вы там спите что ли? Это генерал-майор Леонов звонит.
- Никак нет, товарищ генерал-майор, Алексей Архипович! Соединяю! – бодрым голосом ответил Коля.
- Слышал?! Это Леонов звонит! – прошептал Коля, глядя на меня.
Потеряв от удивления дар речи, я лишь кивнул в ответ.
Как оказалось, таблички с надписью диспетчер и не было, там просто стояла буква Д.
Диспетчер ответил, и мы слышали, как Леонов спросил, когда будет вертолет на Аральск.
У Коли весь сон, как рукой сняло, и для меня хорошая была встряска. Сам Леонов звонил, а я попросил его подождать минутку. Под впечатлением этого события я вернулся в штаб и подумал, что теперь когда-нибудь можно будет похвастаться, что мне довелось поговорить по телефону со знаменитым космонавтом, заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. Но чтобы не подвести Колю, я никому не стал рассказывать об этом случае.