Эта история началась в октябре 1980 года. Осень медленно вступала в свои права, и мы перешли на зимнюю форму одежды. Из каптерки извлекли старые шинели, а те, у кого шинелей еще не было, получили новые. Старший прапорщик Летфуллин сразу предупредил нас, первогодков, чтобы мы свои шинели никому не давали и не меняли на старые. Мне одному досталась шинель точно по размеру; у других же шинели были или слишком широкими, или слишком длинными. Пока я пришивал погоны, петлицы, шеврон и годичку, старослужащие Груздев и «Спиря» заинтересовались моей шинелью, что не ускользнуло от всевидящего ока прапорщика Летфуллина. На построении роты он заявил:
- Увольняющихся в запас предупреждаю особо: если хоть одна новая шинель пропадет, особенно у Маркина, - он остановил свой взгляд на «Спире», - «дембель» будет под угрозой. Место на тумбочке до конца декабря вам будет обеспечено. Всем ясно!
- Так точно! – хором ответили «дембеля».
«Дембельская» шинель всегда была предметом особым. Зачастую старослужащие заранее обменивали у молодых солдат свою старую шинель на новую и постепенно доводили ее до «дембельского» вида: ушивали до нужного размера, начесывали ее металлической щеткой, переставляли пуговицы, пришивали новые погоны с блестящими металлическими буквами, в погоны иногда вставлялись специальные твердые вставки из текстолита или тонкого металла. Все эти шинели висели в каптерке, и старшина роты, хорошо знакомый с воинскими традициями, старался не замечать их, но, тем не менее, следил, чтобы не было особых излишеств в виде аксельбантов или особо «художественного» украшения погон.
Однажды поздно вечером, когда я был на аэродроме в наряде по штабу и сидел в радиомастерской, пришел сержант с одного из объектов и поинтересовался, есть ли у меня ножовка. В руках он держал рессору от машины. Ножовка у меня была, и он попросил, чтобы я отпилил от рессоры две пластиночки на вставки для погон. Выбора у меня не было, и, скрепя сердцем, я согласился. Сержант сказал, что зайдет через час, и ушел. Я зажал рессору в тисках, взял ножовку и принялся пилить. Небольшой пропил в поверхности рессоры мне дался довольно легко, но затем дело застопорилось. Я уже взмок от пота, присел отдохнуть и задумчиво разглядывал металлические опилки, усеявшие пол под тисками. «Если есть опилки, - размышлял я, - значит рессора понемногу, но поддается». После получаса бесполезных усилий, сообразив, что рессора сделана из закаленной стали, я понял, что распилить ее не удастся. Пришел сержант, и я объяснил ему, в чем дело. Поморщившись, он согласился с моими доводами и, оставив рессору, ушел. Не долго думая, я забросил ее за верстак, где лежали какие-то трубы и металлические уголки, убрал на место ножовку, прибрался на верстаке и на полу и уселся на стул. Было уже за полночь. Телевизионные передачи уже закончились, и я включил стоявший на столе прапорщика старый ламповый приемник.
Утром в радиомастерскую приехали прапорщик и Мишин. Мишин шел первым, я незаметно передал ему ключ и он, сделав вид, что достал его из кармана, быстро открыл дверь мастерской. Прапорщик, не знавший, что Мишин без его разрешения давал мне ключ, ничего не заметил. Спустя некоторое время, прапорщик выглянул из мастерской и позвал меня. Я вошел и заметил, как Мишин, сердито взглянув на меня, отвернулся и принялся сосредоточенно откручивать заднюю крышку телевизора. Это меня немного удивило. Прапорщик молча подошел к верстаку, где возле тисков лежала ножовка, взял какую-то металлическую деталь, принялся внимательно ее рассматривать, будто забыв обо мне, а затем как-то невзначай спросил:
- Маркин, что ты пилил ночью в мастерской?
Этот вопрос был для меня полной неожиданностью.
«Как же он узнал? – лихорадочно соображал я. – Но ведь я, положил ножовку на место, прибрался, все выключил… Неужели сказал кто-то…? Или дежурный по части узнал…!»
Прапорщик повернулся и хитро посмотрел на меня. Я виновато отвел глаза.
- Ну, что пилил? – вновь спросил прапорщик.
- Пилил…? – переспросил я, пытаясь изобразить недоумение.
Не дожидаясь ответа, прапорщик прошелся по комнате, заглянул в шкафы, под стол, а затем подошел к верстаку. С замиранием сердца я наблюдал, как он вдруг извлек оттуда злополучную рессору.
- Та-ак…! – произнес он. – И зачем же ты пилил ее, Маркин? Это же закаленная сталь, ножовкой ее не возьмешь…!
Он взял с верстака ножовку и протянул ее мне. Только тут я заметил, что зубья ножовочного полотна почти полностью, до самого основания, сточены.
- А ведь я только вчера днем поставил новое ножовочное полотно, - сказал прапорщик с видом знаменитого сыщика, только что раскрывшего очень запутанное дело.
Я был ошеломлен. Мне не оставалось ничего другого, как честно признаться, зачем я пилил эту рессору.
- Вставки на погоны, на шинель! Да ведь они же тяжелые! Ну, дает…! - рассмеялся прапорщик.
Я натянуто улыбнулся, соображая, чем все это может закончиться. Прапорщик сделал серьезное лицо.
- Мишин, ключ от мастерской у тебя? – спросил он.
Мишин молча достал из кармана ключ и протянул прапорщику. Тот взял ключ, окинул нас взглядом и сказал:
- Плохо работаете, ребята! Следы оставляете! Ключ я забираю.
Так из-за досадной оплошности мы лишились ключа от радиомастерской, и Мишин некоторое время был сердит на меня. Но недели через две, когда надо было срочно починить телевизор, прапорщик отдал Мишину ключ, но тот еще долго не давал его мне.
К седьмому ноября, к шестьдесят третьей годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, объявили результаты подведения итогов. Некоторые получили повышение в звании, но самой лучшей и желанной наградой был краткосрочный отпуск домой. Традиционно, отпуск получали очень немногие, да и то только те, кто уже прослужил полтора года. Когда объявили фамилии счастливцев - сержанты Фокин и Нечаев, рядовой Травин – мне вдруг сделалось грустно. Я подумал, что если я и заработаю отпуск, то будет это только через год, еще целый год…
Рядовой Травин из группы КДП был хорошим парнем, никогда не трогал молодых солдат, и начальство его ценило, как хорошего специалиста по радиотехнике. Последнее время он подолгу дежурил на объекте и в казарме почти не появлялся. Но после праздника он остался в казарме и сразу же стал собираться в отпуск.
Всех отпускников заботил вопросом: в чем же ехать домой? Шинели у тех, кто прослужил уже полтора года, были весьма потрепанными и никак не подходили для поездки домой. Обычно шинель отпускника готовилась так же тщательно, как и «дембельская», но была значительно скромнее.
Как-то раз Травин отозвал меня в сторону и предложил поменяться шинелями на время отпуска. Он заверил, что как только вернется из отпуска, так сразу же отдаст мне шинель. Я возражать не стал, и через несколько дней Травин в моей шинели улетел на самолете в Москву.
Пока он был в отпуске, все «дембеля» из нашей части уехали домой. Наконец-то никогда больше мы не увидим Груздева, Николаева и, что особенно радовало, ненавистного всем нам «Спирю». Старший сержант Клочков перед уходом пожал всем нам руки и пожелал хорошо «тащить службу». Пожалуй, он был единственным из всех «дембелей», с кем мы расставались с сожалением.
Новобранцы, которых мы ждали с большим нетерпением, еще не прибыли. В наряды приходилось ходить значительно чаще, а когда случался наряд на кухню, из-за нехватки людей присылали дежуривших на объектах.
Точно в назначенный срок из отпуска прибыл Травин и в тот же вечер отдал мне шинель. Теперь моя шинель выглядела столь шикарно, что мне, чтобы избежать гнева старослужащих, пришлось ее срочно хоть немного «состарить». Но больше всего меня расстроило то, что Травин подрезал снизу мою шинель. Я был выше его сантиметров на восемь и теперь, когда мы ходили в сапогах, это сразу же бросалось в глаза.
Дня через два к нам в часть прибыли новобранцы. Это событие вызвало у нас небывалый восторг. Они получили новую форму и шинели. Я хотел поменяться с кем-нибудь шинелями, но наш старшина строго настрого запретил это делать, к тому же моя шинель заметно выделялась среди других.
Утром, перед разводом, старший прапорщик Летфуллин построил нас на плацу. Он говорил о намеченных им хозяйственных работах. Когда он закончил, его цепкий взгляд остановился на мне. Внимательно осмотрев мою шинель, он вдруг спросил:
- Маркин, а что это у тебя за шинель такая?
Я не знал, что ответить и только лишь пожал плечами.
- Это твоя шинель? – вновь спросил Летфуллин.
- Так точно, моя, товарищ старший прапорщик, - ответил я.
- А зачем подрезал? Кто-то в отпуск ездил, что ли?
Опустив глаза, я молчал. Видимо сразу сообразив, кто ездил в отпуск, Летфуллин не стал уточнять.
- Значит так, Маркин, за порчу ротного имущества три наряда вне очереди.
- Есть три наряда вне очереди, - мрачно ответил я.
- Кроме того, Маркин, - строго произнес старший прапорщик. – Завтра утром я прихожу и удивляюсь: твоя шинель нормального размера. Ясно?
- Так точно…, - с недоумением ответил я.
Весь день настроение у меня было отвратительное. Три наряда меня не сильно пугали. Я уже знал, что получив определенное количество внеочередных нарядов, провинившиеся обычно отправлялись через день в наряд по роте, а наряд на кухню здесь не учитывался. Но как же мне выполнить приказ нашего старшины, я придумать никак не мог.
Вечером, в свободное время перед ужином, я зашел в бытовку и увидел новобранцев, пришивавших погоны к своим шинелям. Несколько человек, кому шинели были слишком длинными, их подрезали и отрезанные куски лежали на столе. И тут меня осенило: я взял эти кусочки, померил их, и отрезал кусок нужного размера. Затем я нашел толстые нитки, иголку, взял свою шинель и стал аккуратно пришивать снизу полоску десяти сантиметров шириной. Закончив эту работу, я взял утюг и разгладил шов. Получилось, как мне показалось, неплохо и почти незаметно. Довольный собой, я повесил шинель на место.
На следующий день старший прапорщик вновь построил роту связи на плацу. Закончив говорить, он уже собирался нас распустить, как его взор упал на меня. Некоторое время он молча разглядывал мою шинель, затем подошел поближе и спросил:
- Ты что, пришил что ли?
- Так точно! – с невозмутимым видом ответил я.
- Ну, Маркин, молодец…! – усмехнулся он, покачав головой. – Но… три наряда, э… все равно, за тобой.
- Есть, - четко ответил я.
Утро следующего дня выдалось пасмурным и промозглым. Моросил мелкий дождик. Командир группы КДП старший лейтенант Мамиконян приказал нам всем ехать на аэродром. Там, на стоянке машин, напротив здания аэропорта, он построил группу КДП в полном составе, включая и тех, кто в данный момент дежурил на объекте.Мамиконян был явно не в духе. Сначала он долго нас распекал, а затем решил заняться с нами строевой подготовкой. С полчаса мы, чеканя шаг, ходили по мокрому асфальту.
Дождь усилился. Старший лейтенант приказал построиться в две шеренги. Я стоял в первой. Мамиконян еще что-то говорил, то и дело поглядывая на мою шинель. Он прошелся вдоль шеренги и остановился напротив меня. Его взгляд упал на пришитую мной полоску снизу шинели. Приглядевшись, он вдруг заорал:
- Маркин, это еще что такое!? Что это у тебя за шинель!? Что…?! Что это такое…!?
- Пришил полосочку, - осторожно пояснил я, вдруг почувствовав, что подливаю масла в огонь.
- Что!? – буквально рассвирепев, сорвавшимся голосом прохрипел старший лейтенант. – Какую еще полосочку!? Зачем?!
- Короткая была, вот я и пришил…
- Что ты мне тут рассказываешь! У тебя была раньше нормальная шинель! Зачем подрезал?
- Я не подрезал, - пытался оправдаться я.
- А кто же?! Кто подрезал твою шинель?! И зачем… зачем ты пришил эту… эту полосочку?!
Уставившись в мокрый асфальт, я молчал. Травин стоял слева от меня и тоже молчал.
- Маркин, я тебя спрашиваю, кто подрезал твою шинель?! – охрипшим голосом продолжал допытываться старший лейтенант.
- Это я подрезал его шинель, - вдруг сказал Травин.
- Что…?! – удивленно воскликнул Мамиконян и, внезапно замолчав, перевел свой взгляд на него.
От одного из лучших солдат группы КДП он такого явно не ожидал.
- Мы временно поменялись шинелями, товарищ старший лейтенант, – спокойно объяснил Травин, - и когда я поехал в отпуск, то ее подрезал.
Мамиконян потерял дар речи. Вытаращив глаза, что придало его лицу еще более свирепый вид, он переводил свой взгляд то на меня, то на Травина. Пауза затягивалась. Командир группы КДП нервно прошелся вдоль строя, размышляя, что же с нами теперь делать. Вдруг он остановился и, резко повернувшись к нам, объявил:
- Четыре наряда вне очереди! Каждому!
- Есть, четыре наряда! - в один голос ответили мы с Травиным.
Может быть, эти четыре наряда остудили гнев старшего лейтенанта, а может быть усилившийся дождь, заставил его распустить нас по своим объектам. Я побежал к себе в радиомастерскую.
«Надо же так, - с досадой думал я. – Сначала получил три наряда за то, что Травин подрезал мою шинель, а потом еще четыре…, уже за то, что пришил эту полосочку».
- Сколько у тебя уже нарядов? – сочувственно спросил Мишин, когда мы поднимались по лестнице.
- Семь, - коротко ответил я.
- Да не бери в голову! – стараясь меня подбодрить, сказал Мишин и усмехнулся. – Зато на ближайшие две недели ты точно знаешь, чем будешь заниматься!
- Это уж точно…, - пробормотал я и выдавил из себя улыбку.
«А ведь жизнь прекрасна…, - вдруг вспомнил я слова моего товарища, никогда неунывающего Сергея Носова, - да, жизнь прекрасна…»
Настало время обеда, и мы пошли к автобусу, чтобы ехать в казарму, кто-то легонько задел меня за плечо. Это был Травин.
- Ничего, Маркин, не переживай, - сказал он. – Бывает и хуже…
Когда автобус остановился у казармы, мы вышли и, увидев старшего прапорщика Летфуллина, Мамиконян тут же ему сообщил:
- Травину и Маркину по четыре наряда. С завтрашнего дня.
- Ясно, а за что? – осторожно поинтересовался Летфуллин.
- За шинель, - коротко, кивнув в мою сторону и не вдаваясь в подробности, сказал Мамиконян.
Сквозь стекла своих очков старший прапорщик покосился на меня. Он не стал говорить старшему лейтенанту, что вчера уже объявил мне три наряда вне очереди за эту самую шинель.
В тот же день, вечером, я пошел в каптерку и попросил у каптера обменять мою злополучную шинель на какую-нибудь старую. Каптер придирчиво осмотрел шинель, примерил ее на себя и тут же согласился. Он извлек из шкафа несколько старых шинелей из которых я выбрал одну, довольно неплохо выглядевшую, правда, по размеру она была мне несколько великовата.
Отходив вместе со мной четыре наряда по роте, Травин вновь отправился дежурить на КДП. Еще дважды я сходил в наряд по роте, а затем старший прапорщик Летфуллин отправил меня в наряд по штабу, вероятно, решив, что я и так уже достаточно наказан.
Почти две недели я не появлялся на аэродроме и лишь из программы «Время» узнал, что 27 ноября на космодроме «Байконур» осуществлен запуск космического корабля «Союз-Т3» с космонавтами Леонидом Кизимом, Олегом Макаровым и Геннадием Стрекаловым. Это был испытательный полет трехместного варианта нового корабля серии «Союз-Т».