Глава двенадцатая. Тайна Дмитрия Серковского.
Дом, возвышавшийся на одной из яузских набережных, своей архитектурой напоминал ни то средневековую готику, ни то сталинский ампир. На седьмом этаже этого дома вот уже десять лет проживал Андрей Степанович Игнатьев. Причины, которые привели этого блестящего юриста, сделавшего головокружительную карьеру, из тихого Ростова в шумную Москву, были настолько страшны, что любое воспоминание о них заставляло Андрея Степановича нервно вздрагивать.
За окном давно стемнело, улицы опустели, когда в квартире Андрея Степановича раздался звонок в дверь. Раиса Наумовна, супруга Игнатьева, бросив тарелки и чашки в посудомоечную машину, поспешила в прихожую. Открыв дверь, она перевела дыхание. На пороге стоял Дмитрий. Вид у него был усталый и почти сонный. Бежевый плащ был влажным от застывших на нем капель дождя, а коричневые туфли насквозь промокшими.
— Ну, наконец-то! – воскликнула Раиса. – Я тут уже вся изволновалась. Ты где пропадал-то?
— Извини, тетя Рай. Просто сегодня весь день провел в Троице-Лыково, а оттуда звонить, сама понимаешь, несподручно.
— Так, ладно. Давай, иди на кухню. Я тебя сейчас кормить буду, – скомандовала Раиса.
— Тетя Рай, только ты особо не хлопочи. Так… чайку согрей да бутербродик какой-нибудь сделай.
Обстановка на кухне, стараниями Раисы, была домашняя и уютная. Ничто не напоминало той помпезности и претензий на элитность, которой отличался дом. Скромненький гарнитур, привезенный еще из Ростова, незамысловатая утварь, видавшая виды посуда - все подчеркивало скромность и отсутствие каких-либо претензий обитателей этой квартиры. В этом жилище Дмитрий любил бывать гораздо больше, чем у себя дома.
— Что-то ты зачистил в это свое Троице-Лыково. – говорила Раиса, когда Дмитрий, сидя на кухне, уминал за обе щеки испеченные ею пирожки с картошкой. – Тебе там будто бы медом намазано.
— Да, тетя Рай, дел там просто много, – ответил Дмитрий. – Я же должен довести до конца то, что мы с дядей Андреем задумали.
— Вам с дядей Андреем делать нечего. Вот вы дурью и маетесь, – недовольно произнесла Раиса. – Дим, ты хоть сам понимаешь, куда ты влез? Это ведь авантюра чистой воды. Если тебя там раскусят, пощады не будет.
— Да, тетя Рай, никто меня там не раскусит, – ответил Дмитрий. – По крайней мере, до тех пор, пока мне это самому не будет нужно.
Раиса укоризненно покачала головой. Все, что происходило с Дмитрием, она принимала близко к сердцу. Для неё уже давно не было разницы между ним и её родным сыном – Александром. В ту ночь, когда Дмитрий постучался в двери их ростовского дома и рухнул, как подкошенный, прямо на пороге, Раиса решила, что отныне у неё есть еще один сын, за судьбу которого она несет прямую ответственность.
— Ну, как сегодня день прошел? – раздался в дверях зычный голос Андрея Степановича. – Как там поживают наши заклятые «друзья»?
— Дай ты парню хоть поесть нормально, – одернула мужа Раиса. - Успеешь еще ему мозг вынести.
Не обращая никакого внимания на слова жены, Андрей Степанович прошел на кухню и сел за стол прямо напротив Дмитрия. Раиса Наумовна поняла, что предстоит серьезный, мужской разговор, а поэтому предпочла не вмешиваться, и, недовольно вздохнув, ушла в свою комнату.
— Как продвигаются твои дела? – спросил Игнатьев. – Удалось нащупать какие-нибудь пути?
— Дядя Андрей, все оказалось гораздо проще, чем я думал, – довольным тоном ответил Дмитрий. – Я так думаю: через месяц или два от могущества этих зверей не останется и следа.
— Дима, я слышу это от тебя уже второй месяц, а воз и ныне там, – строго проговорил Игнатьев. – Знаешь, у меня начинает складываться впечатление, что в Троице-Лыково просто развлекаться, а не выполнять то, что мы задумали.
— Ну, я же должен там оглядеться, оценить обстановку. Дядя Андрей, ты не беспокойся. Эти два месяца не прошли даром. Герман Сапранов мне полностью доверяет. К тому же его дочка явно ко мне благоволит. Я уж не говорю про племянницу.
— А что племянница?
— Да, та просто влюблена в меня по уши. Да, стоит мне там появиться, как она уже готова растаять.
— Слушай, а это может сыграть нам на руку, – произнес Игнатьев. – Женщины по природе своей доверчивы, а влюбленные женщины – тем более.
— Что ты этим хочешь сказать? – настороженно спросил Дмитрий.
В последнее время он стал замечать, что его любимый дядя Андрей начинает терять чувство реальности. Ненависть – штука заразительная и нескоро проходящая. То, что Дмитрий увидел на месте своего дома в ту роковую ночь, не оставило в его душе никаких других чувств, кроме ненависти. Эта ненависть, желание отомстить распространились и на Андрея Степанович, который всегда считал Черкасовых своей семьей, и их гибель переживал не менее сильно, чем Дмитрий.
Андрей Степанович достал с антресоли коричневый портфель, достал из него ворох каких-то бумаг и положил их на стол перед Дмитрием.
— Ну, я тут тоже не лаптем щи хлебаю, – довольно произнес Игнатьев. – Смотри, что мне удалось нарыть.
Дмитрий с интересом рассматривал разложенные перед ним бумаги. Перед ним лежали газетные вырезки, какие-то справки, выписки. Дмитрий скрупулезно рассматривал каждую бумажку, внимательно вчитываясь.
— Дядя Андрей, из всего этого следует, что к убийству моих родственником причастны местные преступные группировки. Про Сапрановых тут не говорится ни слова.
— Ну, и что, что не говорится? – Игнатьев внимательно посмотрел в глаза Дмитрию. – Понимаешь, в том, что убийство совершили местные бандиты, я не сомневаюсь, но вот кто был заказчиком? Несколько подонков из этой шайки осудили. Но вот имя заказчика, естественно, осталось неизвестным. Так вот, что я подумал: съезжу я в эту колонию, встречусь с этими подонками. Попытаюсь их разговорить. Может быть, кто-нибудь из них и согласится дать нужные нам показания. Тогда мы сможем нанести двойной удар. Я отправлю эту семейку на скамью подсудимых, а ты – пустишь их по миру.
Убийство в станице «Гнездовская» было беспрецедентным даже по меркам девяностых годов. Все газетные полосы пестрили заголовками, сообщавшими об этом преступлении; официальные лица клялись с телевизионных экранов, что костьми лягут, но найдут убийц. Всем этим клятвам и заверением меньше всего верили Андрей Степанович, Дмитрий и Раиса Наумовна. Вернее, этот вопрос для не требовал ответа…
… Дмитрий сам не помнил, как очнулся на диване, стоявшем в гостиной. Первое, что увидел – это испуганное лицо тети Раи, склонившиеся над ним, и стоявшего со стаканом воды в руке дядю Андрея.
— Дима, что случилось? – испуганно спросила Раиса.
— Убиты все, – тихо промолвил Дмитрий.
— Погоди. Я ничего не понимаю, – сказал недоуменный Игнатьев. – Кто убит? Когда? Где?
— Все: отец, мама, бабушка, дядя с тетей, братья, – из глаз Дмитрия хлынул поток слез. – Дядя Андрей, я одного не понимаю, что этим Сапрановым еще от нас нужно. Ведь отец их чуть ли ни с рук кормил. Без нас они там, в своей Москве, вообще – ноль без палочки.
Андрей Степанович смотрел на Дмитрия вдумчивым, сердитым взглядом. В свете того, что Игнатьев поведал Сергею о проделках Германа, такого развития событий можно было ожидать. Конфликт между Черкасовыми и Сапрановыми назревал давно. Причиной тому была чрезмерная амбициозность Германа, желавшего стать единоличным хозяином двух концернов, и упрямая неуступчивость Сергея, считавшего «Кубань» семейной ценностью, которая ни под каким видом не должна оказаться в чужих руках.
— «Кубань» - это мое детище, – часто говорил Сергей. – Я в него столько сил вложил, что другим и не снилось, и почему эти москвичи, пальцем не пошевелившие ни на одном из моих предприятий, должны пользоваться плодами моих трудов.
К тому же Сергей хорошо понимал, что благосостояние семьи Сапрановых, так или иначе, зависит от его бизнеса, а сознание этого факта предавало ему некую уверенность в собственной значимости. В самом деле, стоит Сергею прекратить свои поставки, или хоть на один день задержать их, весь бизнес Ивана и Германа рассыплется, как карточный домик. Понимал это хорошо и Герман, а поэтому решил принять упреждающие меры.
— Эта семейка меня достала! - как-то в запале гнева заявил Герман. – Если эти выскочки с Кубани будут и дальше путаться у меня под ногами, то придется сделать так, чтобы их не было.
Тогда на эти слова Германа никто из его домочадцев не обратил внимания. Осознание всего ужаса сказанного пришло лишь тогда, когда в телевизионных новостях сообщили о страшной трагедии, случившейся в станице «Гнездовская».
Разъяренный Иван ворвался в комнату, когда тот спокойно лежал на диване во фланелевом халате и щелкал кнопками на пульте от телевизора.
— Так! Это твоих рук дело!?! – кричал разъяренный Иван.
— Не понимаю, о чем это ты? – совершенно спокойным тоном ответил Герман.
— Только что в новостях передали, что убиты Черкасовы. Все! Герман, только не говори, что ты не имеешь к этому никакого отношения.
Герман выключил телевизор и пристально посмотрел на брата. Положение его становилось щекотливым. Отношения с братом были обострены до предела, и сейчас, в пылу гнева, Иван запросто мог сдать Германа прокуратуре.
— Я не знаю, какие еще идеи родились в твоем воспаленном мозгу, но к тому, о чем ты говоришь, я не имею никакого отношения, – сказал Герман.
— Ой, Герман! Да, ты – первый, кто был заинтересован в устранении Черкасовых. Они всегда были тебе, как кость в горле.
— Ну, а я этого и не отрицаю. Скажу тебе даже больше: кто бы это не сделал, он оказал неоценимую услугу нашей семье. Сергей окончательно зарвался. Стал тянуть одеяло на себя. Ты хоть знаешь, что он собирался выводить из «Подмосковья» все свои активы. Вань, для нашего бизнеса это означало бы верную гибель. Так что… все к лучшему.
— Герман, я поражаюсь твоему цинизму. Погибли люди. Целая семья, а ты говоришь о каких-то активах, бизнесе.
С этими словами Иван развернулся и вышел из комнаты…
… — Дядя Андрей, а мне в ближайшее время Сашкина помощь понадобится, – проговорил Дмитрий.
— Сашкина помощь? – удивился Андрей Степанович. – И в чем же?
— Мне нужен кредит.
— Тебе кредит? Интересно, для чего?
— Хочу я провести одну хитроумную комбинацию. Если все получится, то через пару месяцев от империи Сапрановых не останется и следа.
Андрей Степанович внимательно посмотрел на Дмитрия. Признаться, такой решимости и такой уверенности в себе от своего подопечного он не видел уже давно.
— Не останется и следа, говоришь, – промолвил Игнатьев. – Интересно, каким образом ты собираешься этого достичь?
— Ты Брайана Кэрри помнишь?
— Этого напыщенного англичанина из Манчестера? Конечно, помню. А причем здесь он?
Дмитрий замешкался. Вообще его идея была похожа на авантюру, причем, заведомо обреченную на провал. Однако желание поквитаться с Сапрановыми было настолько сильно, а возможность сделать это быстро и с наибольшим эффектом настолько заманчивым, что Дмитрий готов был на любые риски.
— Все дело в том, что в собственности банка этого Кэрри находятся долговые обязательства российского правительства еще ельцинских времен.
— Так, а что это нам дает?
— Ну, как что!?! – воскликнул Дмитрий. – Дядя Андрей, ты что, телевизор не смотришь?
— Димка, перестань говорить загадками! Из того, что ты мне сейчас сказал, я ничего не понял.
Дмитрий даже усмехнулся. Придуманный им план был настолько театрально эффектным, а результат должен был быть настолько разрушающим, что Дмитрий сам упивался тем, что родил его, отравленный ненавистью, воспаленный мозг.
— Ну, как же, дядя Андрей, – сказал Дмитрий – Сейчас по всем программам все разговоры только о том, что Герман Сапранов собирается вернуться в политику. То есть, во власть.
— Ну, и что из этого?
Игнатьев искренне не понимал, к чему клонит его подопечный. Сам он был противником втягивания в их с Дмитрием планы посторонних людей. Тем более, если дело касалось его сына.
— Понимаешь, тут главное сыграть на честолюбии Германа. – Дмитрий продолжал излагать свой план. – Я тут пообщался с ним… В общем, у него и тени сомнения не возникает, что именно он победит на выборах. Так вот, все аналитики в один голос говорят, что, в случае победы партии Сапранова, стоимость этих обязательств возрастет многократно. Понимаешь, куда я клоню?
— Пока не очень.
— Да, такой человек, как Герман, не упустит такого шанса разбогатеть. Тут, главное, не уставая, петь ему дифирамбы о том, что победа его партии на выборах – вопрос решенный. И вот в самый ответственный момент, на пике избирательной компании, так сказать, мы вытаскиваем на свет Божий этих бандитов, которые рассказывают все об убийстве моей семьи. Представляешь, чем это оборачивается для Сапрановых? Во-первых, для Германа – это полный крах его политической карьеры. Во-вторых, стоимость долговых обязательств идет резко вниз, а значит, Сапрановы теряют колоссальные деньги, а также то, что ими будет заложено под предоставляемый кредит. Ну, как тебе? – спросил Дмитрий, закончив излагать свой план.
Сердитое выражение лица, хмурые брови Андрея Степановича говорили о том, что идеи Дмитрия пришлись ему не по вкусу. Дело тут было даже не в сути самого плана, а в деталях. Дмитрий, по мнению Игнатьева, хотел взять на себя непосильную ношу, не только обреченную на провал, но и сопряженную с большим риском.
— Бред!!! – наконец произнес Андрей Степанович. – Полная чушь!!!
— Ну, почему, дядя Андрей?
Андрей Степанович тяжело вздохнул.
— Дима, ты кем себя возомнил? – спросил он. – Вершителем судеб? Крутым политтехнологом? Ты сам-то понимаешь, куда ты хочешь влезть? Димка, политика – это самая грязная и опасная игра, которая только может быть, и сидят там такие зубры, которые раздавят тебя, как таракана.
— Ну, и что же тогда делать?
— Да, решение находится у тебя под носом. Я не понимаю, почему до сих пор ты его не заметил.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты сам говоришь, что племянница Германа без ума от тебя. Вот и пользуйся этим, – совершенно спокойным тоном произнес Андрей Степанович. – Начни за ней ухаживать… не мне тебя учить, как. Ну, там, всякие цветочки, конфеты дари. Своди в ресторан, там, в театр какой-нибудь. Такие провинциалки, как она, это любят. Ну, а когда оно совсем размякнет, неплохо бы пол учить с неё генеральную доверенность на управление всем имуществом. Вот тогда своя рука – владыка. У тебя будут все права, и ты сможешь беспрепятственно пустить поезд Сапрановых под откос.
Дмитрий прибывал в шоке от того, что говорил ему его любимый дядя Андрей. Такой жестокости и такого откровенного цинизма от мягкого и спокойного Игнатьева Дмитрий не ожидал. Неприязнь, которую Андрей Степанович испытывал к семье Сапрановых, зародилась еще с тех пор, как Сергей стал совладельцем «Подмосковья». Звериной интуицией Игнатьев, конечно, не обладал, но внутренний голос ему подсказывал четко: от этих москвичей, сладко поющих многообещающие песни, стоит держаться подальше. Теперь же неприязнь к семейству Сапрановых переросла в жгучую ненависть, которая преследовала Андрея Степановича день и ночь, не давая покоя.
— Дядя Андрей, а мне Люду жалко, – промолвил Дмитрий после того, как Игнатьев закончил излагать свой план. – Девушка наивная, чистая. Про то, что творится в её семье, вообще ни сном, ни духом.
Андрей Степанович от возмущения даже кулаком по столу ударил.
— Тебе Люду жалко! – закричал он. – А родителей твоих тебе не жалко!?! Ты что, забыл тот ад, через который тебе пришлось пройти, благодаря эти недочеловекам?
— Да, но Люда-то тут причем? Почему она должна расплачиваться за то, к чему не имеет отношения?
— Она – Сапранова, и этим все сказано. Димка, а ты случайно не запал на эту особу? – вдруг спросил Андрей Степанович. – Я ведь тебя хорошо знаю. Тебе влюбиться, что очки надеть. Только запомни: из этой любви ничего путного у тебя не выйдет.
От слов Игнатьева у Дмитрия мурашки по телу пробежали. Сам себе он боялся признаться, что Людмила ему небезразлична. Причем, небезразлична настолько, что любое упоминание о ней вызывало в нем какое-то странное волнение. С тех пор, как Дмитрий встретил Людмилу на той импровизированной ярмарке, он уже не мог быть безразличен к этой девушке.
— Нет, дядя Андрей, – ответил Дмитрий. – С чего ты взял? Просто я хочу, чтобы все было по справедливости, а делать из Люды орудие мести было бы слишком несправедливо, даже жестоко.
— Дима, а нам некогда думать о справедливости. Сапрановы лишили нас этой возможности. Ты не забывай, Сапрановы отняли у тебя все, и отец этой Людмилы имеет к этому непосредственное отношение.
— Я вот тебя слушаю, и мне страшно становится, – раздался в дверях голос Раисы Наумовны. – Ты во что парня впутываешь? Монстра хочешь из него сделать?
— Да, какого монстра, Рая? – произнес Андрей Степанович. – Я просто хочу, чтобы эта семья ответила за все, что они натворили.
Ту ненависть, которую Игнатьев испытывал к семейству Сапрановых, и то желание отомстить, которое он активно культивировал в Дмитрии, Раиса Наумовна не поддерживала никогда. Дело было не в том, что она испытывала какие-то теплые чувства к Сапрановым, а в том, что месть, как таковую, Раиса Наумовна считала занятием грязным и унижающим человеческое достоинство того, кто мстит.
— Вот ты себя слышишь? – говорила Раиса, обращаясь к мужу. – Ты предлагаешь Димке использовать молоденькую, наивную девушку, которая к тому же в него влюблена, для достижения своих, каких-то совершенно абсурдных целей. Андрей, это будет уже запредельная жестокость.
— Рая! – Андрей Степанович ударил кулаком по столу. – Слушай, вот, от тебя мне действительно странно слышать такие вещи. Ты что, забыла Наташу? Она ведь была твоей лучшей подругой. Забыла Сергея, благодаря которому наш Сашка в люди вышел. Рая, их нет! Они убиты, а те, кто их убил, спокойно наслаждаются жизнью. Вот это несправедливо, Рая! Я уж не говорю о том, что эти звери пользуются плодами того, что Сергей создавал своим трудом в течение многих лет, а они просто присвоили себе то, что им не принадлежит.
В правоте своих слов Андрей Степанович не сомневался ни на минуту. Как юрист, как просто человек он был глубоко убежден в том, что убийца должен сидеть в тюрьме, а если этого не получается сделать, то он должен быть уничтожен. Причем, под уничтожением подразумевалось не физическое устранение убийцы, а в прямом смысле превращение его в пустое место. В лице Дмитрия Игнатьев находил полного единомышленника вплоть до тех пор, пока не встретил Дмитрий на той импровизированной ярмарке Людмилу.
— Дядя Андрей, а, может, тетя Рая действительно права? – произнес Дмитрий. – Нельзя же всех под одну гребенку. Например, Люда… В чем она виновата? Только в том, что угораздило родиться дочерью Ивана Сапранова?
— Ну, вот, и ты туда же! – воскликнул Андрей Степанович. – Значит, Люду жалеешь? А то, что эта Люда стала хозяйкой всего того, что твой отец создавал в течении долгих лет своим потом… На своем горбу все это хозяйство вытаскивал? Это как!?! Теперь что, давай все добро этой Люде подарим вот так, просто, за здорово живешь?
— Хорошо. Что ты мне предлагаешь? Обмануть чистую, наивную девушку? Дядя Андрей, я что, похож на негодяя?
— Вот, послушай, что тебе Димка говорит, – согласилась со своим любимцем Раиса Наумовна. – Андрей, посмотри, в кого ты превратился. Только и слышишь от тебя: разорить, растоптать, пустить по миру. Хорошо еще, хоть, не убить.
— Рая, да, смерть – это слишком легкое наказание для этих тварей! – эмоционально произнес Андрей Степанович. – Нет! Пусть они потеряют все, что нахапали за эти годы. Пусть окажутся нищими, разоренными, раздавленными, и, вот, когда они приползут или ко мне, или, вон, к Димке, тогда можно будет считать, что справедливость восторжествовала!
Дмитрию становилось не по себе, когда он слушал эту тираду Игнатьева. Еще никогда он не видел приступа такой ненависти. Отличавшийся сдержанностью и самообладанием, Андрей Степанович изменялся до неузнаваемости, когда речь заходила о семье Сапрановых. Глаза наливались кровью, на лице тряслась каждая жилка, и, казалось, человек находится в одном шаге от сильнейшего припадка ярости. В такие минуты Андрею Степановичу было бесполезно что-либо доказывать, и уж полным безумием были бы споры с ним. Раиса Наумовна это хорошо понимала, а поэтому решила перевести разговор на другую, более отвлеченную тему.
— Шел бы ты спать, – сказала она мужу. – Завтра вставать рано. Сам говорил, что у тебя с утра какая-то важная встреча.
Бурча себе что-то по нос, Игнатьев отправился в спальню, оставив Раису и Дмитрия наедине.
— Слушай, он тебе хотя бы поесть дал спокойно? – спросила Раиса у Дмитрия. – Или опять преставал со своими бреднями?
— Да, это не бредни, тетя Рай. Ты пойми, мы с дядей Андреем хотим, чтобы справедливость восторжествовала.
В ответ на это Раиса многозначительно промолчала, видимо, обдумывая то, что хочет сказать. Потом, сев напротив Дмитрия, она спросила:
— Дима, скажи, а в твоем понимании справедливость допускает страдание ни в чем неповинных людей?
Вопрос был, что называется, не в бровь, а в глаз. Дмитрий хорошо понимал, куда клонила Раиса Наумовна, а от этого кошки на душе начинали скрести еще сильнее.
— Нет, тетя Рая. Конечно, я так не считаю, – ответил Дмитрий. – Вопрос только в том, можно ли вот этих убийц вообще считать людьми? Ведь они никого не жалели. Так, почему я должен их жалеть?
Такая постановка вопроса больше всего возмущала Раису. Уж она-то неплохо разбиралась в людях и хорошо понимала: единственный человек, который может стоять за этим убийством, - это Герман.
— Димка, не греби всех под одну гребенку, – сказала она Дмитрию. – Сапрановы тоже, представь себе, разные. Вот, например, эта девочка, Люда. Она-то в чем перед тобой виновата? Только в том, что угораздило родиться дочерью Ивана.
Вот знала Раиса Наумовна, какие струны души Дмитрия нужно задеть. Уже месяц прошел, как Серковский познакомился с племянницей Германа, и с тех пор было видно, как Дмитрий буквально преображается при всяком упоминании об этой девушке. Всегда серьезное, даже мрачное лицо расплывается в улыбке, а глаза начинают гореть радостным, искрящимся светом.
— Вот Люда – это другое дело, – ответил Дмитрий. – Ты знаешь, она – самая необычная девушка из тех, что я встречал.
— Димка, а ты, часом, не влюбился?
— Да, нет, тетя Рая. О какой любви ты говоришь? – смущенно ответил Дмитрий, хотя по его глазам можно было прочитать совершенно другой ответ.
Раиса Наумовна со снисходительной улыбкой посмотрела на Дмитрия. Уж она-то хорошо знала, когда Дмитрий говорит правду, а когда лукавит. Сейчас он явно не хотел признаваться в том, что Людмила значит для него гораздо больше, чем просто девушка, приглянувшаяся на импровизированной ярмарке.
— Дим, ну, кому ты рассказывать будешь? – сказала Раиса. – Я ведь вижу, как у тебя глаза горят, когда ты начинаешь об этой девушке говорить.
Осушив залпом чашку чая, Дмитрий, как бы пытаясь перевести разговор на другую тему, спросил Раису:
— Тетя Рай, а ты маму помнишь?
Раиса Наумовна тяжело вздохнула. Наталью – свою лучшую подругу она не помнить не могла. Вернее, те отношения, которые сложились между Натальей и Раисой, даже трудно было охарактеризовать, как просто дружбу. Это было что-то более крепкое, чистое, надежное. Не всегда между родными сестрами присутствуют такие взаимопонимание и чуткость, какие были между этими двумя женщинами.
— Дим, ну, как же я могу твою маму не помнить, – на глаза Раисы навернулись две слезы. – Мы ведь дружили еще с тех пор, когда тебя еще и в проекте не было. Знаешь, такие люди, как твоя мама, вообще редко встречаются.
— А вот они их всех убили! – произнес Дмитрий, делая ударение на слове «они». – Причем, знаешь, вполне нормально живут после этого. Мук совести, я так понимаю, не испытывают. Разве это справедливо!?! – Дмитрий еле сдерживал себя, чтобы не расплакаться. – Тетя Рая, вот, почему так? Почему мои родители лежат в могиле, а их убийцы спокойно живут, ходят по земле абсолютно безнаказанными?
Говоря это, Дмитрий буквально преображался на глазах. Из спокойного, тихого, доброго юноши он превращался в одержимого жаждой мести, безжалостного монстра, готового сокрушать все на своем пути, лишь бы достичь желаемой цели – разорения семьи Сапрановых.
— Дим, скажи мне, только честно. Вот, допустим, отомстишь ты Сапрановым, разоришь их, пустишь по миру, а тебе самому от этого легче станет? – спросила Раиса Наумовна.
— Легче мне уже никогда не станет.
— Ну, а тогда ради чего все это? Ты же сам понимаешь, что ни твой отец, ни твоя мать ни воскреснут от того, что ты разрушишь чью-то жизнь. Да, ты и сам устал уже от своей ненависти.
— То есть, тетя Рая, ты предлагаешь оставить все, как есть. То есть, я должен ходить с этими людьми по одной земле, дышат с ними одним воздухом. – в голосе Дмитрия с каждой секундой все сильнее чувствовались нотки раздражения. – Нет, тетя Рая. Этого никогда не будет!
С этими словами Дмитрий резко встал из-за стола и вышел из кухни.
Тихо опустившись на стул, уткнувшись в белую скатерть, расстеленную на столе, Раиса Наумовна стала рыдать так сильно и так неистово, как может рыдать мать, потерявшая единственное дитя, или вдова, похоронившая любимого мужа. В этот момент она проклинала всех: и Сапрановых за их невиданные, выходящие за всякие пределы добра и зла преступления; и Игнатьева за его ненависть, длящуюся уже много лет и постепенно становящуюся навязчивой идеей; и себя, так и не сумевшую уберечь ни мужа, ни Дмитрия от той опасной, роковой игры, в которую они втянулись, словно наркоман в свое пагубное зелье, и которая затягивала их все больше и больше.
Утро выдалось холодным, дождливым и пасмурным. Непогода, воцарившаяся в городе, не то, что не располагала к какой-либо активной деятельности, а даже к тому, чтобы, пробудившись ото сна, встать с постели. Какой-нибудь нувориш, сколотивший изрядное состояние, а поэтому вполне довольный жизнью, открыв глаза и взглянув в окно, предпочел бы остаться дома и продолжать нежиться в мягкой, теплой постели, чем отправляться на работу и заниматься уже надоевшими делами. Но не таков был Дмитрий. Бизнес для него был главным делом жизни. Тем более, что именно бизнес, которому Серковский отдавал все силы, посвящал все время, был средством для достижения главной цели. Благо, что и работоспособность, и деловая хватка у Дмитрия были потрясающими. На работе он мог проводить целые сутки, буквально утопая во всевозможных договорах, отчетах, контрактах, сделках. Скрупулезно, шаг за шагом, тщательно продумывая каждое последующее действие, Серковский строил свою империю, которая должна была разрушить империю Сапрановых.
Первое, что увидел Андрей Степанович, придя утром на кухню, был Дмитрий. Серковский был, что называется, при полном параде. Строгий, черный костюм, белая, накрахмаленная рубашка, алый галстук предавали Дмитрию поистине обворожительный вид.
— Куда это ты собрался в такую рань? – спросил Игнатьев. – К Сапрановым?
— Нет, – ответил Дмитрий. – Сегодня в салон на Плющихе завозят новую коллекцию, и я должен быть там.
— Дим, ты смотри за своими делами про главное не забудь.
— Дядя Андрей, да, разве об этом забудешь? Я, может быть, и вкалываю, как проклятый, чтобы хоть какой-то вес в деловых кругах приобрести. Пусть Герман Сапранов видит, что не только он такой крутой олигарх. Пусть чувствует у себя за спиной мое дыхание. Он же – гордец. Ни за что не потерпит рядом с собой кого-то равного себе. Вот, когда начнет нервничать, я тут, как тут, нанесу решающий удар.
— Ну, за равного себе Герман тебя никогда не признает, – констатировал факт Андрей Степанович. – А опасности ты себя будешь подвергать действительно большой. Дим, ты оставь Германа пока в покое. Сейчас твоя главная цель – его племянница. Раз ты говоришь, что она влюблена в тебя, этим надо воспользоваться.
— Дядя Андрей, если ты о том, что говорил мне вчера, то я про это даже слышать ничего не хочу. Играть чувствами других… тем более, такой девушки, как Люда – это подло. Понимаешь?
— Эти мысли, я так понимаю, тебя вчера вечером тетя Рая напела? – раздраженным тоном спросил Игнатьев. – Ну, тогда послушай, Дима, что я тебе скажу: выбора-то у тебя другого нет. Ты, дорогой мой, на войне находишься, а на войне, как известно, все средства хороши.
— Ладно, дядя Андрей. Давай отложим этот разговор на потом, а то я так и опоздать могу, а это мне сегодня ни к чему. – Сказал Дмитрий и решительным шагом направился к двери.
То, что говорил Андрей Степанович, коробило Дмитрия. Он никак не мог понять, откуда в этом мягком и интеллигентном человеке могло взяться столько цинизма и беспринципности. Нет, никаких иллюзий относительно Сапрановых у Дмитрия не было. Особняк в Троице-Лыково он ненавидел не меньше, чем каждого из его обитателей. Но вот Людмила… тут дело принимало совершенно другой оборот.
В сознании Дмитрия Люда ассоциировалась с чем-то добрым, светлым и нежным. В принципе, она была тем идеалом женщины, который Дмитрий часто рисовал в своем воображении. В том, что он влюблен, Дмитрий сам себе признаться боялся, но не думать о Людмиле он уже не мог.
Ювелирный салон на Плющихе был тем местом, где собиралась, как это принято говорить, столичная тусовка. Артисты и банкиры, гламурные тусовщики и просто богатые бездельники считали делом престижа дорогие побрякушки покупать именно в этом салоне. Все дело в том, что любое изделие, красовавшееся на витринах сего заведения, по праву могло носить звания эксклюзивного. Любая дамочка, которая приобретала украшения в этом салоне, могла быть уверена, что ни на одной из своих «подружек» такой же цацки она не увидит.
Суета и нервозность, царившие в это утро в салоне, были обычным делом, если в стенах этого магазина появлялся высокий гость. В этот раз гость был не то, что высоким, а супер-мега-экстра-важным, и поэтому всем сотрудникам салона было вменено в обязанность ходить перед этой персоной на задних лапках и угадывать каждое, пусть даже самое экстравагантное, желание. Естественно, в салоне должны были сверкать не только витрины и торговый зал, но и даже самый отдаленный закуток и чуланчик должны были поражать своей чистотой.
Римма Агибалова, уже не один год служившая в салоне главным администратором, считала, что идеально исполняет свои обязанности, а поэтому была вправе требовать того же от других. Женщина требовательная и строгая, а поэтому нелюбимая всеми своими подчиненными, в это утро она была сама не своя. Шеф должен был вот-вот подъехать, а дел еще было – непочатый край. Мало того, что в люстре, висевшей в центральном зале, не хватало двух лампочек, так еще товар в витринах не был разложен в той последовательности, в какой требовала Римма Аркадьевна.
— Маша, ну, вы порядок у себя за прилавком наведете, наконец? – говорила Римма, обращаясь к миловидной продавщице, растерянно смотревшей на ни в меру возбужденную начальницу. – Почему я должна за всем следить, а вы ведете себя так, будто приходите сюда не работать, а развлекаться.
Сопровождаемая испепеляющим взглядом несчастной Маши, Римма Аркадьевна проследовала в служебное помещение, где ею была тут же найдена новая жертва для своих атак. Уборщица тетя Клава оказалась виновата только в том, что недостаточно тщательно пропылесосила пол, и на нем валялись какие-то соринки.
— Я же вам сто раз объясняла, какой важный гость к нам сегодня приезжает, а у вас тут творится, Бог знает что! – выговаривала Римма смотревшей на неё, как удав на кролика, уборщице. – Вы же знаете, что сегодня к нам приезжает важный иностранный гость, от которого зависит дальнейшее благополучие нашего магазина, а вы ты тут Бог знает, чем занимаетесь.
— Милая, да, неужто твой иностранец в этот задрипанный закуток попрется? – отвечала уборщица. – Дмитрий Сергеевич его, знамо дело, по залам водить будет, а там у меня все блестит.
Иностранец, к приезду которого так тщательно готовились в салоне, был не кто иной, как Франко Сталлоне – швейцарец итальянского происхождения и крупнейший производитель ювелирных украшений в Европе. С Дмитрием Франко познакомился в Базеле, где проходила одна ювелирная выставка. И тот, и другой сразу поняли, что нужны друг другу. Сталлоне нуждался в новых рынках сбыта, а Москва представляла собой в этом смысле, ну, просто Клондайк. Дмитрий же стремился повысить престиж своего бизнеса, а появление в его салонах такой марки, как «Франко Сталлоне», повышало этот самый престиж в разы.
За всеми хлопотами и волнениями Римма Аркадьевна не заметила, как к дверям салона подъехал белоснежный «Audi», из которого вышел сам хозяин салона – Дмитрий Сергеевич Серковский. Войдя в салон, Дмитрий стал неспешно прохаживаться по залу, подходя к каждому прилавку и внимательно рассматривая разложенный на нем товар. Увидев шефа, Римма Аркадьевна готова была провалиться под землю. Появление Дмитрия могло означать только одно: иностранец появится с минуты на минуту, а в магазине, что называется, еще и конь не валялся.
— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – чуть ли не заикаясь, произнесла подошедшая к Дмитрию Агибалова. – У нас почти все готово. Осталось навести кое-какой порядок в технических помещениях, а в остальном можно принимать вашего гостя хоть сейчас.
— Да, я вижу, Римма Аркадьевна. Вы действительно хорошо потрудились. Франко будет нашим постоянным партнером, а поэтому мы должны произвести на него наилучшее впечатление.
Прохаживаясь по залу, Дмитрий внимательно рассматривал каждое украшение, красовавшееся на прилавках. Надо сказать, в ювелирном деле он знал толк. Сказывалось увлечение Сергея коллекционированием драгоценных камней, которое тот с успехом привил и сыну. Собственно, именно благодаря коллекции отца, Дмитрию удалось стать тем, кем он являлся сейчас, в данное время…
… Ни кола, ни двора, в карманах гулял ветер – вот что представлял собой Дмитрий, когда появился в доме Игнатьевых. После осознания того, что произошло, перед Дмитрием с особой беспощадностью встал вопрос, как жить дальше. Имена тех, кто был виноват во всех его несчастьях, Черкасов хорошо знал, и сейчас его преследовало только одно желание: поквитаться с Сапрановыми, заставить их расплатиться за все свои обиды.
— Ну, и как ты теперь жить собираешься? – как-то спросил Дмитрия Андрей Степанович. – Чем вообще будешь заниматься?
— Мстить! – коротко ответил Дмитрий.
— Прекрасно! – кивнул головой Игнатьев – Только расскажи, как ты это собираешься делать?
— Не знаю, но я не успокоюсь, пока вся эта семейка у меня под ногами землю есть не будет.
Игнатьев внимательно посмотрел на Дмитрия. Решимость и уверенность в своих намерениях юноши были ему приятны, но вот, каким образом Дмитрий собирался осуществлять то, что задумал?
— Дим, я надеюсь, ты понимаешь, что для того, чтобы на равных тягаться с Сапрановыми, надо встать на один с ними уровень. Ты думал об этом?
— Ну, и как мне этого достичь, дядя Андрей. Я же гол, как сокол. Все, чем владела наша семья, теперь принадлежит Сапрановым, а мне только и остается, что искать какие-то окольные пути, чтобы поквитаться с ними.
Андрей Степанович задумчиво посмотрел Дмитрия. То, что он ему собирался сказать, должно было перевернуть всю его жизнь, а заодно помочь в осуществлении планов. Тайна, которую собирался раскрыть Игнатьев, долгое время была известно только ему и Сергею, но сейчас настало время, чтобы о ней узнал и Дмитрий.
— Дима, а ты знаешь, что ты у нас миллионер? – с места в карьер начал Андрей Степанович.
— В прошлой жизни только, – иронично заметил Дмитрий. – Сейчас-то у меня какие миллионы? Я же все потерял.
— Ошибаешься, – произнес Игнатьев, загадочно улыбнувшись. – Димка, ты – очень богатый человек. Даже не представляешь себе, насколько богатый.
Эти слова Андрея Степановича стали для Дмитрия открытием. После трагедии, произошедшей с его семьей, он очень хорошо понимал то положение, в котором оказался. Да, раньше у него было все: огромное состояние, положение в обществе, покровительство могущественного отца. Но сейчас ничего этого не было, а рассчитывать он мог только на свои силы.
— Дядя Андрей, о каком богатстве ты говоришь? У меня теперь ровным счетом ничего нет.
Игнатьев многозначительно посмотрел на Дмитрия. Эту тайну он хранил многие годы, не открывая никому. Собственно, эта была даже не тайна, а своеобразное завещание Сергея, условия которого Андрей Степанович неукоснительно соблюдал.
Сергей Черкасов, будучи человеком практичным и осторожным, всегда любил просчитывать свои действия на сто шагов вперед. Время, в которое Черкасов начинал свой бизнес, было смутным и неспокойным, а поэтому Сергей Николаевич решил застраховаться от неожиданностей. Страсть к коллекционированию возникла у Сергея внезапно, в одночасье. Он стал часто выезжать за границу, посещать всевозможные ювелирные выставки, аукционы, откуда возвращался, привозя бриллиант редкой красоты и такой же редкой цены.
— Хоть убей, но не могу понять, для чего тебе надо, – часто говорил Игнатьев, когда Сергей из последней заграничной поездки привез очередной бриллиант. – Вроде бы не нувориш какой-нибудь, а за этими камнями мотаешься по всему миру, как одержимый.
— Андрюша, зри в корень! – отвечал Сергей. – Ты посмотри, какие времена настали. Сегодня ты на коне, а завтра – под серым камнем. Я же должен и о Димке, и о Наташе подумать. А вот эти камешки обеспечат им нормальное, безбедное будущее, если со мной что-нибудь случится.
Тогда Андрей Степанович не воспринял слова Сергея всерьез, но сейчас он эти слова стали, как нельзя, актуальными, а для коллекции настало время сыграть свою, строго определенную, роль.
— Видишь ли, Дима, помимо того состояния, о котором все знали, у твоего отца был еще один, скажем так, параллельный капитал, – сказал Игнатьев, чем вызвал немалое удивление у Дмитрия.
— Параллельный капитал? – удивленно промолвил Дмитрий. – Дядя Андрей, о чем ты говоришь?
Игнатьев выдержал молчаливую паузу в несколько секунд. То, что он собирался рассказать Дмитрию, могло перевернуть всю его жизнь, но Андрей Степанович хотел быть уверенным, что богатства Сергея будут употреблены определенным, вполне адресным, способом.
— Для того, чтобы ответить на твой вопрос, я должен отвезти тебя в маленькую страну, расположенную в центре Европы, – ответил Андрей Степанович.
— Ну, так, за чем дело стало. Ты же знаешь, чтобы расправиться с Сапрановыми, чтобы заставить их есть землю у себя под ногами, я готов ехать куда угодно.
Маленькая страна, о которой говорил Игнатьев, была тем государством, где доморощенные олигархи предпочитают прятать свои капиталы от не в меру пронырливых фискальных органов. Собственно, Сергей не стремился что-то от кого-то скрывать. Он всего лишь хотел подстраховаться, сохранить свое состояние для потомков.
Альпы, горные склоны, заливные луга, цветники на балконах, аккуратные мощеные дорожки – все промелькнуло перед глазами Дмитрия, как во сне. Все красоты и европейский лоск интересовали его тогда меньше всего. Дмитрия больше всего беспокоило то, что долгие годы скрывал отец.
Здание банка, расположенное на одной из старинных улиц Берна, меньше всего походило на здание, в котором расположено финансовое учреждение. Скорее, это был средневековый замок, затерявшийся на маленькой улочке современного города. Массивные стены, круглые башенки, расположенные по углам здания, красная черепица на крыше – все предавало зданию банка некую необычность, эдакую европейскую экзотичность.
Полненький, сутулый старичок не меньше получаса просматривал бумаги, которые ему предъявил Игнатьев. Обменявшись с Андреем Степановичем несколькими фразами на английском, старичок куда-то отошел, а спустя десять минут вернулся в сопровождении импозантного господина, по всей видимости, представлявшего руководство банка. Бросив на Дмитрия пренебрежительный, холодный взгляд, господин подошел к Андрею Степановичу и, поздоровавшись за руку, отвел его в сторону, где, сидя за маленьким кофейным столиком, они пять минут о чем-то оживленно беседовали. Подробностей этого разговора Дмитрий, конечно, слышать не мог, но, судя по жестикуляции и выражению лица Игнатьева, разговор этот был непростым. Наконец, Андрей Степанович достал из портфеля увесистую кипу бумаг и положил её перед собеседником. Когда господин прочитал две-три бумаги из этой кипы, и тон разговора, и его взгляд несколько изменились. Посмотрев в сторону Дмитрия добродушными и по-собачьи преданными глазами, он жестом пригласил и Андрея Степановича, и его спутника следовать за ним.
Проходя по узкому, темному коридору, стены которого были почему-то задрапированы черным бархатом, Дмитрию становилось не по себе. Вся обстановка вокруг напоминала жилище какого-нибудь вурдалака или чернокнижника, а не солидный банк.
— Дядя Андрей, а куда мы идем? – робко спросил Дмитрий Игнатьева.
— В депозитарий, – коротко ответил тот.
В конце коридора забрезжил яркий свет, пробивавшийся сквозь распашные, деревянные двери. Кабина лифта опустилась вниз на расстояние не менее трех этажей, и Игнатьев, Дмитрий и служащий банка оказались в помещении, напоминавшем подземный бункер, где стен, собственно, не было. Вместо стен все пространство от пола до потолка занимало какое-то немыслимое количество металлических дверок. Одну из этих дверок и открыл служащий банка, и извлек из-за неё некий сверток. Передав сверток Игнатьеву, служащий удалился, оставив Андрея Степановича наедине с Дмитрием.
— Димка, иди сюда! – сказал Игнатьев, подзывая Дмитрия жестом руки.
В руках у Андрея Степановича был сверток из плотной, холщевой ткани. Развернув его, Игнатьев достал футляр, отделанный красным бархатом. Когда Дмитрий увидел содержимое футляра, у него перехватило дыхание. Бриллианты переливались всеми цветами радуги, приводя Дмитрия в оцепенение. Черные и красные, голубые и белые – их свет поистине ослеплял.
— Вот, на то, чтобы собрать все это богатство, твой отец потратил больше двадцати лет, – тихо произнес Игнатьев. – Теперь эти бриллианты – твои, а ты уж распорядись ими так, как велит тебе твоя совесть.
Последние слова Андрея Степановича носили определенный, вполне понятный Дмитрию, смысл. Теперь он должен посвятить себя тому, чтобы пробиться в самые верха российского бизнеса. Перед ним должны были быть открыты двери в самые высокие коридоры, а его слово должно весомым для самых высокопоставленных людей. Целью же всего этого было – разорение семейства Сапрановых.
С тех пор Дмитрий перестал принадлежать самому себе. Все его время, все его мысли, вся его целеустремленность были отданы работе. День и ночь он проводил в бесчисленных переговорах, разъездах, деловых встречах, презентациях. Наследство отца, конечно, делало свое дело. За короткий срок Дмитрий смог открыть несколько ювелирных салонов в центре Москвы, которые сразу же стали пользоваться популярностью среди столичной богемы. О Серковском заговорили, его имя было на устах самых влиятельных людей страны, а в скором времени перед ним открылись двери в такие кабинеты, в которые другие люди только мечтают попасть.
На достигнутом Дмитрий останавливаться не хотел, да и не мог. Игра, в которую он ввязался, затягивала все сильнее и сильнее, как болотная тина. За открытием ювелирного магазина последовало открытие художественного салона, а потом и антикварных магазинов. Бизнес Серковского набирал обороты стремительно. Благосостояние Дмитрия росло, как на дрожжах. Он стал завсегдатаем всевозможных выставок, презентаций, великосветских приемов. Не прошло и года, как о нем заговорили, его фотография стала мелькать на обложках глянцевых журналов, а любое мероприятие, устраиваемое так называемой богемой, не могло обойтись без его участия.
Все эти банкеты, тусовки были для Дмитрия абсолютно безразличны. Для него вообще все, что он делал, было не целью, а средством. Цель же была одна – как можно быстрее войти в дом Сапрановых; стать там абсолютно своим человеком; добиться полного доверия со стороны Германа…
… Вальяжно прохаживаясь между прилавков, Сталлоне не переставал выражать свое восхищение увиденным. То и дело с его уст срывались иностранные, но такие понятные русскому слуху слова:
— Белиссимо! Грацио!
Молодой переводчик в строгом черном костюме подошел к Дмитрию и совершенно официальным тоном заявил:
— Сеньор Сталлоне хочет выразить свое восхищение тем, что он здесь увидел, господин Серковский. В дальнейшем он надеется наладить с вами плодотворное сотрудничество.
Эти слова не могли не греть Дмитрию душу. Теперь его бизнес будет поднят на новую высоту, а это открывало новые возможности, новые перспективы. Для Дмитрия было важно, чтобы его имя стало известно в самых высоких деловых кругах. Дело тут было не в тщеславии и не какой-то болезненной жажде известности. Просто Дмитрий понимал, какой акулой среди деловой элиты является Герман Сапранов, а играть с ним он хотел на равных.
— Дмитрий Сергеевич, сеньор Сталлоне просит его извинить, но неотложные дела заставляют его покинуть вас, – неожиданно сказал переводчик. – Он хотел бы узнать, где и когда он бы мог с вами встретиться, чтобы обсудить детали предстоящего сотрудничества.
— Ну, что ж. Я очень сожалею, что господин Сталлоне должен покинуть нас, – ответил Дмитрий. – Но я надеюсь, что в ближайшее время мы сможем договориться о новой встрече.
Едва кортеж Сталлоне отъехал от дверей салона, как Дмитрий буквально подбежал к еще не успевшей прийти в себя от нахлынувших впечатлений Римме Аркадьевне и, волнуясь, спросил:
— Римма Аркадьевна, дорогая, вы сделали то, о чем я вас просил?
— Конечно, Дмитрий Сергеевич, – ответила верная администраторша и отошла куда-то.
Через две минуты она вернулась, принеся с собой маленькую пурпурную коробочку, перевязанную белой лентой, и вручила её Дмитрию. Открыв коробочку и увидев то, что в ней находилось, Дмитрий расцвел в улыбке. Золотое кольцо с черным бриллиантом, обрамленным миниатюрной серебряной змейкой, ослепляло своей красотой. Именно о таком подарке для любимой девушке Дмитрий мечтал долгие дни. Это кольцо он хотел преподнести Людмиле именно сегодня, и ни днем позже. Сегодня должна была осуществиться его мечта – прожить всю оставшуюся жизнь с любимым человеком.
— Римма Аркадьевна, я даже не знаю, как вас благодарить, – произнес Дмитрий, поцеловав обескураженную женщину в щеку. – Чтобы я без вас делал.
— Дмитрий Сергеевич, вы же знаете, что всегда и во всем можете на меня рассчитывать, – вздохнув, сказала Римма Аркадьевна. – Когда бы вы ко мне не обратились, я всегда буду рада вам помочь.
В словах Риммы Аркадьевны не было ни наигранного подхалимажа, ни желания выслужиться перед начальником. Обделенная красотой и давно перешедшая тридцатилетний рубеж, эта женщина давно распрощалась с надеждой на личное счастье. Молодой, привлекательный, пышущий мужественностью, Дмитрий был для неё олицетворением мечты, которой не суждено было сбыться. Не раз и не два проклинала она судьбу за то, что обделена всеми теми атрибутами, которыми мечтает любая женщина: красотой, молодостью, обаянием. Вот, если бы не это, не устоять бы Дмитрию перед её чарами.
Сам Дмитрий рассекал в это время мокрый, от утреннего дождя, асфальт на своей белоснежной иномарки, и думал только о том, какой ответ даст ему та, чей образ грезился ему во снах уже долгое время; та, чье имя он не мог произносить без внутреннего волнения; та, за один поцелуй которой о готов был отдать все, что у него есть.
Дмитрий не замечал ни проносящихся мимо машин, ни домов, мелькавших за окном автомобиля. Все его сознание, всего мысли были заняты девушкой, которая стала хозяйкой его сердца. Наконец, за поворотом показался знакомый дом. Припарковав автомобиль около ворот, Дмитрий бежал по грушевой аллее, а сердце так сильно билось, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Вот и мраморные ступени, который пылко влюбленный преодолел в два счета. Вот и массивная дверь, в которую Дмитрий почему-то боялся постучать. Наконец, дверь отворилась, и Дмитрий увидел улыбающееся лицо Людмилы.