А это- мой Пушкин! Глава ХХIV. Шествуйте, сыны!

   
  Споры,  куда лучше  пойти, продолжались постоянно.  Горчаков был уверен:
- Лучше дипломатической службы ничего не может быть!
Он дополнительно учил итальянский и  английский языки, свободно владея уже французским и  немецким…

Его поддержали Сергей Ломоносов и два Павла - Юдин и Гревениц и Николай Корсаков, которые, по совету Энгельгардта, практически  осваивали дипломатическую карьеру: изучали переписку берлинского и русского двора, писали депеши, делали конверты  и пакеты без ножниц - как  и положено…

Жанно парировал князю с доброй улыбкой:
- Военная карьера – это судьба гусара, капитана или улана!

Матюшкин  прервал их:
- А карьера чиновника, это   значит  стать асессором, чиновником высокого ранга и, в конце концов, знатным вельможей!

Сашка, продолжая метаться между   желанием иметь блестящий гусарский мундир и мечтой  посвятить себя  поэзии и прозе, обратился к отцу с просьбой  содержать его в конной армии. Но Сергей Львович  сослался на недостаток средств, чтобы оплатить ему  службу и  согласился только на то, чтобы сын поступил в гвардейскую пехоту. Но Сашке хотелось быть только гусаром.

И тогда он  бросился за помощью к дяде. К нему  он обратился в стихах:

Скажи,  парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может важный быть певец
И вместе гвардии полковник?
Ужели тот, кто иногда
Жжет ладан Аполлону даром,
За честь не смог бы без стыда
Жечь порох на войне с гусаром…
Ты скажешь: «Перестань, болтун!
Будь человек, а не драгун;
Парады, караул, ученья  -
Все это оды не внушит,
А только душу иссушит…»…

Василий Львович  посоветовал  ему гражданскую  службу. Все родные были против гвардии, все хором пытались его отговорить. В этих спорах он и сам осознал, что его привлекает только свободное творчество. Именно оно – его судьба, его удел…

Продолжая быть везде в гуще литературных  событий, теперь, после ответа отца и дяди, Сашка  в стихах стал посмеиваться над необходимостью «красиво мерзнуть на параде».  С чистой совестью  решил посвятить себя литературным боям на стороне последователей Карамзина и Жуковского, в "Арзамасе";  получал  от этого немало удовольствия!

Все это время оставался под влиянием любимого Вольтера. «Ему я обязан и ранним  своим  безбожием,  и  склонностью  к сатире… Впрочем, надо признать, что моя сатира находится  также в зависимости от литературной борьбы карамзинистов   и от шутливых  сатир  Батюшкова…»  - Его  все так же притягивали  к себе "Оссианнизм"  и  "Барды»...
 
Но   больше всего ему нравится  новая элегическая  поэзия,  связанная  с Парни и  Мильвуа. Недаром он постоянно ищет их стихи, читает запоем, создает  пародии в их  духе. Вдохновленный сатирой Батюшкова  на  борьбу  с  "Беседой", разделял  все  симпатии и антипатии "Арзамаса".

И, пока все лицеисты находились в волнениях и тревогах по  поводу выпуска, он грыз перо,  выливая  на голубой листок  свое отношение ко всей этой суете:

Промчались годы заточенья;
Недолго, мирные друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.
Разлука ждет нас у порога,
Зовет нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу,
С волненьем гордых, юных дум.
Иной, под кивер спрятав ум,
Уже в воинственном наряде
Гусарской саблею махнул –
В крещенской утренней прохладе
Красиво мерзнет на параде,
А греться едет в караул;
Другой, рожденный быть вельможей,
Не честь, а почести любя,
У плута знатного в прихожей
Покорным плутом зрит себя;
Лишь я, судьбе своей послушный,
Счастливой лени верный сын,
Всегда беспечный, равнодушный,
Я тихо задремал один.
Равны мне писари, уланы.
Равны мне каски, кивера,
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора...

 Лицеисты теперь постоянно говорили о выпуске, собирали слухи, обсуждали их с горячностью, волновались об экзаменах. В очередной раз, вечером собравшись  у Жанно, они   вновь шептались о  списке - с каким чином и куда, «в зависимости от желания, благонравия и успехов в науке», выйдет из лицея каждый из них.

 Список не был еще составлен, о нем только говорили, но  они  уже слушали последнюю «национальную» песню:
 
Этот список - сущи бредни,
Кто тут первый, кто последний,
Все нули, все нули,
Ай  люли, люли, люли!..

Матюшкин  предложил:
- А давайте мы создадим рукописный сборник  наших стихов! -  И добился, что все обратили к нему любопытные  глаза. Илличевский сразу же все понял и подхватил:

- В нем мы подытожим наши творческие успехи!  Пусть младшие воспитанники знают, что лицейское творчество -  неотъемлемая часть лицейской жизни…

- А почему только стихи? Мы же создали  много хороших  «национальных песен»!  Пусть они тоже войдут в сборник! - загорелись глаза  и у Вольховского.

Никто не спорил – все  дружно согласились  начать подготовку рукописного  сборника. Поручили его   составлять Сашке, который  сам  ему   и   дал  название:  «Дух лицейских трубадуров». Туда, по общему согласию, решили  включить   двадцать четыре его  стихотворения, двадцать стихотворений  Тоси Дельвига, семь – Олоси Илличевского, пять  - Николая Корсакова   и два -  Вили Кюхельбекера, а также  лучшие куплеты  из  «национальных песен».

Несмотря на то, что они  все уже печатались в солидных литературных журналах, таких как «Вестник Европы» или «Российский музеум»,  эти лицеисты все проявили  горячий  интерес и к этому рукописному сборнику Они понимали, что  рукописный журнал  может  явиться примером   преемственности литературных  лицейских традиций для всех  будущих лицеистов. Нужно ли говорить, что все  переписывали беспрекословно  набело не  только свои, но  и чужие стихи?..

 Тем временем  уже   стало  известно, что они будут сдавать пятнадцать (!) экзаменов. Все опять схватились за книги и   стали упорно заниматься.
 Сашку  Энгельгардт вызвал к себе, чтобы   опять  просить написать прощальную песню, но он  взмолился:
- Но вы мне уже поручили написать стихотворение о безверии! Поручите  написать  прощальную песню другому. Например,  Тосе Дельвигу. Или Олосе Илличевскому!

Сашка  был недоволен, что  стихотворение о  муках безбожия  директор дал ему не без умысла –  тот наверняка  думал, что   он относится к религии слишком легкомысленно...

Директор посмотрел  на него с хмурым видом: «Вечно он сопротивляется!» , но не стал спорить. У него и так  забот - полон рот. По слухам , в Царское собиралось множество гостей. Упорно твердили, что  приедут  прусский король, австрийский император, некоторые князья из  Германии - им уже в Царском Селе готовили покои во дворце... Якобы они собирались присутствовать и  на экзаменах- тут не только голова закружится!
 
- Хорошо! Пригласи сюда барона Дельвига, - буркнул он и отпустил Сашку...

 Пятнадцатого мая  начались выпускные экзамены. Первым  был латинский язык. Второй,  по закону божьему, напугал лицеистов  нашествием попов  на Лицей. Их  наехало столько, что  они удивленно смотрели на черные рясы, мелькающие тут и там. Оказывается , они были приглашены  князем  Андреем Николаевичем Голицыным,известным святошей, исполняющим в этот момент обязанности министра народного просвещения…

На экзамене по русской словесности Сашка прочитал, сверкая глазами и зубами, написанное,  хоть и  по обязанности,  но глубоко искреннее стихотворение «Безверие». Несмотря на то, что стихотворение было заказным, он  попытался в нем описать муки безбожия, хотя его  личное отношение к религии , действительно, желает  оставлять лучшего. Не зря ведь он написал в альбом  Олоси :

Ах, ведает мой добрый гений,
Что предпочел  бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие моих творений…

… В результате  экзаменов  Сашке вручили свидетельство,  где его успехи охарактеризованы так: «…оказал успехи: в Законе божьем и Священной истории, в Логике и Нравственной Философии, в Праве естественном, частном и публичном, в Российском гражданском и уголовном праве хорошие; в Латинской словесности, в Государственной экономии и Финансах весьма хорошие; в Российской и Французской словесности, также в Фехтовании превосходные; сверх того занимался Историей, Географией, Статистикой, Математикой и Немецким языком»…

Он ухмыльнулся: «Занимался, да,  я историей, статистикой, и особенно - математикой!..»

Последний экзамен был сдан  тридцать первого мая,  и в этот же день в Лицее заседала конференция. Это был орган управления, где рассматривался вопрос « О распределении воспитанников». Было решено их распределить по роду службы – с  учетом желания каждого и его благонравия. Здесь же был определен круг отличников, достойных наград и медалей.

Сашка оказался зачисленным во второй разряд окончивших  Лицей с чином коллежского секретаря. Он надул губы, но вспомнил  свои многочисленные проделки,   неохотные занятия  обязательными науками и решил не зацикливаться – главное, учеба подошла к концу. И - слава Богу! Теперь - свобода!

 Все в возбуждении , с горящими щеками , в актовом зале выслушали, что четвертого июня Александр I  утвердил постановление конференции, которым в Коллегию иностранных дел  были определены: Александр Горчаков, Сергей Ломоносов, Николай Корсаков, Павел Гревениц, Вильгельм Кюхельбекер, Павел Юдин. В  государственную канцелярию направлен Дмитрий Маслов. Модест Корф – в министерство юстиции. Комовский Сергей и Стевен Фридрих - в министерство просвещения; Матюшкин Федор – в гражданскую службу. А Иллический Алексей, Антон Дельвиг и Константин Костенский -  в министерство финансов. Михаил Яковлев направлен в министерство юстиции  в Москву. Александр Пушкин - в иностранную коллегию.

Все! От них уже ничего не зависело! Их судьба была решена. Исполняющий обязанности министра народного просвещения князь Голицын  сообщил министру иностранных дел об определении   Сашки в министерство иностранных дел коллежским секретарем - колесо закрутилось!

Кроме этого, князь Горчаков Александр, Маслов Дмитрий, Кюхельбекер Вильгельм, Ломоносов Сергей, Корсаков Николай, барон Модест Корф, Стевен Фридрих, барон Гревениц Павел  и Комовский Сергей указом царя были пожалованы в титулярные  советники - за похвальное  поведение и  добронравие; они же  были награждены  и чинами.

Выпуск из Лицея  был назначен  на девятое июня . Тося Дельвиг  написал гимн к  этой дате:

Простимся, братья! Руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
Друг на друге остановите
Вы взор с прощальною слезой!
Храните, о друзья, храните
Ту ж дружбу, с тою же душой,
То ж к славе сильное стремленье,
То ж  правде – да, неправде – нет,
В несчастье – гордое терпенье,
А в счастье – всем равно привет!

   На церемонии присутствовал государь, который  сказал  им  речь и наградил их всех жалованьем  (Сашка понял -  как окончивший по второму  разряду, он будет получать  семьсот рублей, в отличие от хорошо  себя показавших;  у тех- восемьсот!).

Зато на  его выпуск  приехали  члены  "Арзамаса" – они  смотрели на Сашку , как на счастливое  для них происшествие, как на торжество.

Сашка , сверкая на них яркими от счастья глазами , размышлял:
 « Мои родители не могли  бы принимать во мне  более нежного  участия, чем  они… Особенно - Жуковский! Каким он кажется счастливым! Как  будто бы  сам бог послал ему милое чадо».

 И  Сашка  шаловливо  улыбнулся своим старшим друзьям. У него кровь кипела в жилах, впереди была интереснейшая жизнь, полная приключений. Он  был счастлив в этот момент, как никогда в жизни…

 Пятнадцатого июня тысяча восемьсот  семнадцатого года Сашка принес в Коллегии иностранных дел, на Английской набережной, служебную присягу и подписал присяжный лист.  К присяге его привел весь какой-то  серый, невидный из себя, священник сенатской церкви Никита Полухтович. В качестве свидетеля  присутствовал экзекутор Коллегии иностранных дел, коллежский советник Константинов. Этот был, наоборот, великан с голубыми глазами навыкате и пренебрежительными губами.

Когда закончился ритуал, Сашка вздохнул с облегчением - наконец-то  наступил этот долгожданный день!

Он, разумеется , не  мог не понимать, что конец учебы в Лицее и является концом  его юности: "Во взрослую жизнь  я  выхожу в  восемнадцать лет. Но  сформировался ли до конца мой характер? Сумею ли я найти себя во взрослом обществе? Хватит ли у меня терпения и ума  на службе?"...

Эти вопросы теперь  он задавал себе все чаще... Но больше всего его волновал вопрос: "Смогу ли я заниматься любимым делом  и хватит  ли у меня сил на то и  на  другое??...
Он решил успокоиться , поверить в себя и заняться любимым делом. "Я справлюсь обязательно - не зря же мой талант признан такими корифеями литературы, как Жуковский, Батюшков, Вяземский, Плетнев …Только  поэзия может дать мне то, что я  ищу. А у друзей ,что ж, у каждого из них тоже - свой путь:
 
Шесть лет промчалось как мгновенье,
В объятьях сладкой тишины,
И уж отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!

  Все разъехались, с грустью в последний раз обозрев любимые места в Царском Селе.

Сашка уехал в Петербург, в квартиру родителей на Фонтанке, у Калинкина моста.  И у него  началась  самостоятельная жизнь взрослого человека. От ощущения свободы и независимости у него закружилась  голова: он не знал, куда броситься, с чего начать. Но одно  он  знал твердо - ему теперь доступно всё:  и театры, которые он непрестанно  часто будет посещать, и балы, и "Арзамас", а главное – свободное творчество…