Вышел раз дальневосточный казак Пятрович из своёй избы, почёсываясь. Сдул пух куринай с усов – в носу зашшекотало. Огляделся окрест, штаны с оранжевыми лампасами подтянул, задумался.
По работе соскучился. Што бы тако совершить?
Сперва думает, како ныне время года? То ли пахать, то ли сеять, то ли траву косить? Али лошадей пасти?
А времени-то и нету!
Можа, родину пойти зашишшать? – думает тогда.
Огляделся обратно, ни-ко-го! Одна тайга дальневосточна кругом! Ни наступать не на кого, ни обороняться не от кого.
Постоял, поморгал. В бороде зачесалося.
- Уй! – блоха укусила, противная.
Повернулся, и к избе. По дороге давай «чёрнага ворона» во всю глотку.
- Так-то, кому она нужна, родина-то, окромя меня самого!
Вышел раз дальневосточный казак Пятрович дозором на охрану границы государевой. Конь добрый, в зубах цигарка. Гимнастёрка шерстяна, пуговицы золоты. Крест нательный на двести грамм, шашка востра.
Полуштоф казённой, сала шмат, каравай в тряпице, лук-дичок.
Сольца в берестяном туеске. Фуражка с кокардой набекрень.Таков ерой!
Там тайга, и за спиной тайга. И карабин кавалерийский тожа за спиной.
Никого опять жа, тишина.
Да, кисет же ешшо вышитой! С посвяшшеньицем.
Ан, опять никого. Хоть волком вой!
Обсмотрел природу – тишь, благодать!
Вдруг, глядит, чо-то красное в кустах, и вроде на нашенской стороне. Могёт быть, чего хорошее! Шеволится, вроде знаки подаёт.
- Я вот те нагаечкой ужо-то присмолю, зазывало!
С коня прыг, рукой могутной-ррраз! К отчизне прижал, глядит – это ж китаёза в малиновом пиджаке!
- Ну, держись, раз пристал!
Правой могутной по полостям-запазухам насчёт холодного и огнестрельного.
- Нету? А тута?Е-есть!
Пригляделся – китайский телефон мобильный.
-Тьфу ты, мать ненашенска!
Выбросил. А китаёзу в сельпо на мыло сменял. Дали пять кусков.
Тут и дозор окончился. Конь под казаком играт, удила просит. Казак песнь поёт, домой возвращатся.
- Вот и неча, узкоглазый, всяку дрянь на нашу землю ташшить!
Прогуливался раз дальневосточный казак Пятрович по Владивостоку, совершал променаду. От него и ладаном, и конским потом. Снизу дёгтем.
Усы накручены, чуб аж вьётся. Барышни оглядываются.
Орёл!
Тут навстречу казаку знакомый коммерсант Пьянков.
Вот так встреча! Пьянков уж пьян. Из кармана бутылка торчит.
- Здрась-те!
- Здоров!
- Петрович! Уважа…ем мы те…бя-с!
-Ну!?
- Снизойди, защитник, напитку иностранного отведать, не побрезгуй! От всего нашего!
Пятрович портупеи поправил, складку с-под ремня выбрал, глаз округлил:
- Ну!?Кака?
Взял бутыль, читал, читал, слёзы на глазах, нос покраснел. Куды ж там, к чорту, грамота нерусская!
- Давай, Пьянков, штоб кони были сыты! А границы закрыты!
Барышни прыскают, рисовыми веерами закрываются, и через дырочку смотрят, недотроги.
Уж Пьянков давно завалился в кусты сирени под манчьжурским орехом, а наш орёл всё кисет теребит, аки собственну душу:
- И кто ж ея, проклятую,здеся берёт и пьёт, ведь она сырой могилой пахнет!
Пошёл как-то раз дальневосточный казак Пятрович походом во глубину Сябири. Рысят, скачут, в шкурах спят, года каки-то давние.
Вода в небесах, мясо на костях, впереди Хомус-Юрях.
Почти чужбина, кругом неруси.
Войско шагом, стяги обвисли. Ползёт Змей, в хребтине трезубец.
Навстречу калика перехожая.
Пятрович, есаул, седой от пыли:
- Ты хто?
- Китаица.
- Чо?
- Чо-по-китаицки зопа.
- Ах-х, ты, куды забралси! Инакентий!
Срубили. Мечут дале. Уже ширше шаг.
Опять перехожий. Опять есаул, лицо напряжённо:
- Китаица?
- … - чокнуть не пофартило. Срубили напополам. Кешка глянул теперя, с седла свесясь:
- Пятрович, глядь, крешшоный штоль…
Казак есаул Пятрович бородёшку в кулак, дума крепка, в серых очах пламень лютый:
- Пошто якутца развалил?! Оне от Расеи неотделимы есмь!
- Тьфу ты, Пятрович, напугал!
- Ужо вот напугаишь тебя!
Ладно, едут-скачут, ни конца, ни краю, лампасы оранжевы горят, складень-триптих, оберег походный, в душу торкат.
Третий ползёт.
- Кончай ехать!
Сурьёзным уж басом:
- Веры каков!?
- Татарской, уеплёт!
Пятрович крякнуть не суспел, приспешники азу нарубили под детский роток.
Ну што ж, хорэ на сёдня, забивачили.
- Усю ж Сябирь прошли, Пятрович. Далече ешшо? Каких рубить будем?
- А ты не торопись, паря, а то поспеешь, падать больно.
Посопели.
- Вот ужо и мне сомненье, как быть! То ли народы-этносы изучать вам, бесшабашным, то ли Вечну Книгу наново читать!
А сам так потихонечку и замурлыкал што-то…
- Чо-орнай во-о…
Нашёл как-то дальневосточный казак Пятрович в тайге паровоз.
Пошшупал – настояшший. Холодный, как утюг, топка не горит.Скумекал – давно.
Стал размышлять, как это - паровоз, а рельсов нету. Шпалы пожечь – пустое дело, тайга рядом.
Дале пошёл, гнус жрёт. Рельсов нету.
- Накентий!
Кешка тут как тут.
- Пятрович, прадеда твово паровоз!
- Куды ж, он чо ли машинист, не казак?
- Прадед, кулёма!
- Но-о, Кентий, рельсы кто собрал?
- Батя твой.
Рядом горе –казак в дозоре.
Есаул думу в голову, руку в сундук. Пётр святой на него глядит, подначивает.
- Ты, Кеша, батю мово не трожь!
- А ты паровоз другой раз в тайге найдёшь, не тронь, стороной обойди.
Так казак Пятрович нашёл, куда рельсы делись.
Сидел раз дальневосточный казак Пятрович с удочкой на берегу, рыбу удил. Клевануло што-то, глядит – ёрш. Отцепил, выбросил обратно.
Сидит дале, цигаркой попыхивает, сапогом притопывает, рыбу подзывает. Обратно клевок, посильнее. Подсекат – шшучка. Подумал, брать не брать… и туда ж её, в речку.
Опять на приманку поплевал, забросил, другу цигарку присмолил, дух и дымок над водой плывут, в туман превращаются.
Тута ка-ак хватанёт! Чуть яво в улово-то не стянуло. Выволакиват – о-моё, златорыбица. Жабры ейные сдавил, в глаза заглянул – чо-то пришшур какой-то лихой, незнакомый.
Держит, а сам думает, вот, шшас зебры отпушшу, она почнёт агитацию разводить, жаланья сполнять, хвостом вилять.
А она токо ротом шеволит, а слов нету.
Ну чо, кумекает казак наперёд, изба есть, жана есть, конь да шашка есть.
А чево нету? Вот так вопрос! Пальцем да в небо!
Можа, иё на службу определить? Дак и щас послужит.
Али на мыло поменять? Не-е, мыло ешшо осталося с тово разу.
А, вот чево не хватат иногда – куражу! И-и, куражу! Кураж – не фураж. Казёнки хватанёшь с полчетверти – вот он и кураж!
Не то.
Тута совсем ево думы одолели, ум за разум, мозог головной за спинной зачепился, и всё нараскоряку встало.
А златорыбица ротом водит, хвостом упирается, воздуху просит, штоб слово-то сказать, ослобониться.
Вспомнил тута казак ерша недавнего. Што вот он, ёрш, недюжий да колючий, потому и не нужный. Шшука зубаста да тиной пахнет, мясная, и та на свободе. А эта – умна да баска, пользу приносит, и в полоне?
Отпустил ейны зебры и в воду.
Не стал златорыбицу на мыло менять.
Поехал раз дальневосточный казак Пятрович на охоту. Конёк справный нясёт его по долинам, по взгорьям, копыты тока туп да туп. А осенью дело, серы тучки лодьями по синю небу плывут, сопки вдали тожа синие, а близки - то красны, то жёлты, то зелёны – пестрят вовсю.
Ишшет Пятрович добычу, а изубры рядом где-то, но не кажутся.
Ехал-ехал, на душе лепота, дивна природа и в суме кое-што.
Раз отхлебнул, другой, на третий казёнка и скончилась. Тут яво идея прошибла. Он донышко у штофа-то отбил, и давай в горло реветь. Думает спьяну, вот ловко размыслил, подману рогатого и тута ево на мушку.
И точно, отвечает ему недовольно другой изубр, мол, пошто пришёл по моим самкам топтаться, иду с тобой битца. И во-от ревут обои! Ничо вокруг не слышут! Сходятся всё ближе.
В последний момент в соседних кустах слышит Пятрович вместо изубриного явное «мяу»!
Опст! Тигра! Тожа изубра подманивала!
Ужас, ужжасс! Конёк со страху пёрднул, да так, што подпруга лопнула, и унёсся вскачь, а казак остался в седле верхом на попоне.
Ревун в руке, конь вдалеке, фурага в реке, карабин… в Бикине. Ружо, ружо где? Да тута где-то, чо пристал!
Во заворот! Делать што? Горячим назьмом по глазам! Бают, помогат!
Во, шашкой рубить! Толково! И Накентий так же бы сделал.
Хотел для начала попону пожечь, дымом пугать. А тигра ему говорит, глазами, мордой, - чо говорит, неясно. Но не ест его.
Стал сображать, в чём дело. Допетрил – оконфузилась киска, теперя не поймёт, чо делать. И опять не ест, хоть и голодная.
- Дак а я-то не конфуз? – сам себе. Тут совсем яво сморило от мыслей, чуть голова не лопнула от натуги.
- Звери дикие лучше иного охотника. А то и человека.
Пришёл раз Пятрович на блошиный рынок и говорит:
- Раз вы блошиные, найдите мне здеся блоху, котору Левша подковал.
Народ дикой, блоху не боится, а про мастеров таких и вовсе не слыхал. А штоб ешо блохи копытные, - так это вроде паровоза на деревянных колёсах.
- А она как, с футорками была? – спрашивают.
- ??? - поразмыслил Пятрович. Без футорок-то жизнь совсем пресна. А с футорками-то весело.
Палашом усы подбрил. Крестами позвякал.
- Да хрен с ей, с блохой, футорки где?
Инженеришка Калюжный подходит, вал коленчатый на груди лелеет. Сам-то доходной, молотки с фуражки пропил, шинелишка в похлёбке.
- Нетути, заграницу продали, - говорит. А сам образованный. – А блоха сама ускакала!
Вот те на! А говорили, спортил её Левша!
Ни с чем казак остался. Ни блохи, ни дохи, одни потрохи.
Одну медаль с себя снял, инженеришке на грудь. За то, что не убоялся правду сказать.