Начало второго семестра третьего курса запомнилось мне состоянием некоторой подавленности, замешанной на стыде и обиде за разжалование из командиров отделения и старшины второй статьи, в простые курсанты, «шульцы», как почему-то называлось в нашей среде. Без сомнения, вина моя мне была очевидна. Более того, я фактически избежал «отсидки» на гауптвахте, хотя в карточку взысканий и поощрений это наказание мне записали. Так что мог вполне радоваться, что хорошо отделался, однако состояние огорчения долго не проходило.
В 231 классе добрая половина курсантов исполняла обязанности командиров отделения на младших курсов, а из остатков, куда, после разжалования, влился и я, организовали отделения неполного состава. Я вошел в отделение, которым командовал Толя Вишняков. Он пришел в училище, уже послужив два года армии, да и туда, по причине о которой особо не распространялся, попал позже обычного, поэтому в нашей роте он был старше и Сани Сысоева, отслужившего 4 года, и Коли Тихомирова, пришедшего к нам сверхсрочником. По этой причине среди нас он был известен как «Старик». Парень он был рассудительный, учился хорошо. Его человеческого опыта вполне хватало, что бы со всеми в классе держать хорошие, ровные отношения. Но, кроме Игоря Морозова, с которым он дружил, ни с кем не откровенничал. Оба они были из Ленинграда, оба пришли в училище после двух лет службы, да и по возрасту отличались не много, Игорь был с 1938 года, а Толик - с 1936. Со временем, оба хорошо окончили училище, получили назначение на АПЛ Северного Флота, но долго на севере не задержались. С должности командира группы Игорь ушел в Первый Военно-морской институт, где прослужил до демобилизации, а Толя был назначен в Киевское Военно-политическое училище. О его дальнейшей судьбе, ни я, ни кто из моих одноклассников больше не знает.
Шестой семестр был последним, в течение которого нам читался курс ТОЭ, и первым для курса Электрических машин.
Алексей Сергеевич Богословский в этом семестре, завершая ТОЭ, читал нам нелинейные цепи, методы интегральных преобразования для расчета цепей и переходные процессы в электрических цепях. Параллельно он начал проводить занятия по курсу Корабельных электрических измерений.
Оба курса он читал блестяще, ухитряясь, почти не поворачиваясь к аудитории спиной, исписать всю доску своим каллиграфическим подчерком. Демонстрационные плакаты он тоже не жаловал, предпочитая даже сложные чертежи аккуратнейшим образом исполнять на доске, да еще и цветными мелками.
Профессор Зимин Владимир Иванович нам читал курс машин постоянного тока. Хотя, как специалист по электрическим машинам, он на то время был один из лучших в стране и по его учебникам учились во многих ВУЗах, но как лектор он был, на мой взгляд, не на высоте. Он не очень следил за тем, успевают ли курсанты за полетом его мысли или нет. Читал Владимир Иванович довольно точно по своему учебнику, и меня на его лекциях всегда преследовала мысль: почему бы ему не дать учащимся возможность разбирать материал по учебнику, оставив за собой роль консультанта по непонятным фрагментам текста? Забегая вперед, скажу, что эту мысль я осуществил на практике и уже несколько лет, ведя курс Общей электротехники в Балтийском университете «Военмех», весь теоретический материал отдаю в классные часы на самостоятельное изучение. Чтобы это осуществить, пришлось опубликовать в «Военмехе» цикл лекций Электричество и магнитные цепи, в котором весь материал разбит на небольшие фрагменты, сопровождаемые вопросами для самопроверки. В конце занятия раздаю тесты по теме занятия, включающие 4 вопроса с вариантами ответов. Убедился, что моё предположение о достоинстве такого способа обучения было верным. Студенты работают значительно интенсивней, чем при чтении лекции и, весьма заинтересованно и ревниво реагируют на оценку тестов. А у преподавателя на руках оказывается полная картина успеваемости каждого студента.
Во втором семестре третьего курса по ТОЭ мы выполняли расчетно-графическую работу по приближённому разложению в ряд Фурье методом Перри несинусоидальной нечетной функции, а по курсу Электрических машин у нас был курсовой проект, в котором надо было выполнить чертеж, разрез машины постоянного тока. Расчетную часть обоих работ я выполнил одним из первых, а вот с чертежом у меня дела шли туго. Чтобы выполнить чертёж на пятерку требовалась аккуратность и скрупулезность, которой мне явно не хватало. Поэтому я взялся сделать расчетную часть расчетно-графической работу по ТОЭ для Володи Дорожинского и Толи Будкина, с тем, чтобы они выполнили графическую часть работы по моему курсовому проекту. При этом каждый из нас считал себя в большем выигрыше. Так как я свой вариант задания уже сделал, то на расчет обоих работ у меня ушло от силы два часа. Правда, еще по часу ушло на объяснения каждому, как и что надо делать. Ребята мой чертеж вполнили безупречно. Чтобы так сделать, мне бы пришлось повозиться не один день.
В начале первого курса основное разделение между курсантами шло по отношению к году сдачи вступительных экзаменов. То есть была группа старослужащих, сдавших экзамены в 1961 году и группа курсантов, прошедших стажировку после экзаменов 1960 года. На втором курсе к нам пришла группа студентов, набранная из гражданских мореходных училищ и институтов водного транспорта. Однако, на третьем курсе разделение по годам поступления отошло на задний план, а возникло разделение по взаимным симпатиям. Одну группу одноклассников, с которой у меня были только формальные отношения, составляла компания, которую возглавлял Толя Иванов. Из «старослужащих», в нее входил его ближайший дружок Пархитько и молодые ребята из «стажеров» Пецгольд, Шиманский, Липатов, Вичкапов, Мурчиков. Все, как мне казалось, признавали его лидерство и желание обособиться. Как-то так получалось, что ни в каких совместных мероприятиях за пределами стен «системы» за годы учебы с ними я не участвовал. А с курсантами из этой группы у меня всегда чувствовал некий холодок взаимопонимания. Во всяком случае, отношения с ними у меня были более прохладные, и не только по сравнению с моими одноклассниками, не входившими в эту группу, но и с «надводниками», Юрой Гладилиным, Петей Смагиным, Саней Стюхиным, Димой Скороходовым, Толей Поповым, Лешой Боровским.
В те годы, когда мы учились, о дедовщине, которая стала проблемой позже, и является таковой до сих пор, мы не знали. Хотя конечно, какие то мелкие конфликты время от времени возникали. Если о стычках становилось известно начальникам, то всегда квалифицировалось как чрезвычайно серьезное нарушение дисциплины. Большая же часть конфликтов благополучно разрешалось внутри самих коллективов. Я считаю себя человеком достаточно бесконфликтным, но в описываемое время, видимо в результате общего эмоционального тона связанного с разжалованием, и у меня случилось две небольшие стычки со своими же сокурсниками. Как раз в это время на плановых занятиях по физической подготовке у нас проходили уроки бокса. Уроков было всего несколько, но общие понятия видимо они мне дали. Поэтому, когда однажды во время вечерней самоподготовки, мы о чем-то, о чем сейчас и не помню, повздорили с Валерой Петцгольдом, а Толя Иванов, поддерживая его, предложил выяснить отношения на кулаках, я, не раздумывая, направился в курилку. Туда же следом за мной пошел Валера, а следом за ним Иванов, Миша Левиев и Саня Игнатов в качестве свидетелей и неофициальных секундантов. Стычка оказалась не долгой, та как, удачно закрывшись от первого выпада соперника, мне удалось провести точный удар и разбить ему нос. Сильно хлынула кровь, и можно было прекращать бой. Но он, видимо, опасался, что я буду продолжать. Поэтому, оттолкнув стоящего на его пути Рыжего, выскочил из курилки, бежав с «поля боя». Победа была полной. Недовольный, что полноценного представления не состоялось, Иванов, намочив платок, последовал за моим соперником, что бы помочь своему приятелю унять кровь. Когда мы, выкурив с Рыжим другом по сигарете, вернулись в класс, Валера сидел за конторкой, отвернувшись к окну и подняв лицо кверху, периодически прикладывал мокрый платок к разбитому носу. На наше возвращение ни кто не прореагировал, и я посчитал, что инцидент исчерпан. В дальнейшем, ни каких конфликтов с Валеркой у меня не было. Вскоре его перевели учиться в Севастопольское училище, якобы по причине вредного для него ленинградского климата. Правда, как этот климат позволил ему через год вернуться, но уже под фамилией Волков, я не знаю. Также как не знаю, кто протежировал ему в этих непростых переводах. Но в любом случае училище он закончить не смог, так как был, в конце концов, отчислен по неуспеваемости.
Менее удачно для меня закончилась стычка с Иваном Шиманским, состоявшаяся приблизительно в это же время. Как и ссора с Пецгольдом, причина стычки была видимо пустяковой, так как я её не запомнил. Помню только, что возвращались мы из столовой, после ужина и начали словесную перепалку еще в строю. А сразу, после того, как строй распустили, прямо возле здания санчасти сцепились. Пока нас растащили приятели, мы успели обменяться ударами. Иван, баскетболист первого разряда, хотя и был не слишком высокого роста, но оказался значительно шустрее меня. Он достал меня прямой правой, да так, что не просто пустил кровь, но и слегка погнул нос, так что с тех пор имею искривленную перегородку. Мой же удар пришелся ему, наверное, в локоть, так как косточка на мизинце моей правой руки видимо дала трещину, так как несколько месяцев после «схватки» болела. Ни каких других последствий стычка не имела, и конфликтов с Иваном больше не было. Насколько я помню, он вскоре отчислился из училища по собственному желанию, так как учился хорошо и был достаточно дисциплинированным курсантом.
Кроме упомянутого мной бокса, небольшие навыки которого я опрометчиво пытался использовать, на третьем курсе, проводили занятия и снимали нормативы по другим видам спорта. В ненастную погоду занятия проводились в спортивном зале, расположенном в Восточной башне Адмиралтейства. Чаще всего это были гимнастические упражнения на снарядах, перекладине и брусьях. Кроме них учили прыгать через козла, лазать по канату. Помню, что было несколько уроков вольной борьбы, иногда играли в баскетбол и волейбол. Но всякое занятие начиналось с построения и осмотра формы. Трусы непременно должны быть глаженными, со стрелочками. После построения выполняли обязательный комплекс упражнений, что бы размяться. «Откосить» от физкультуры можно было, только имея на руках справку освобождения от врача. И всё равно освобождал не врач, а непосредственный начальник, что, впрочем, было чистой формальностью. Я не помню, что бы имея на руках справки от врача, кого-то не освободили. Среди нормативов по гимнастике было подтягивание и подъем переворотом. По гимнастике у нас в классе лучшим был Валера Богданов, у которого был первый разряд и Юра Иванцов со вторым разрядом. По подтягиванию абсолютным рекордсменом был Новичков, невысокий и злобный парнишка, который без особых усилий подтягивался до ста раз. При росте 184 сантиметра и весе в 75 килограмм больше 12 раз у меня не получалось, что впрочем, было достаточно для четверки.
С начала марта у нас плановые занятия по физической подготовке начали проводиться на лыжне. Лыжи были с полужесткими креплениями, одевали мы их на рабочие ботинки, которые у нас назывались «гады». На занятия выходили в «форме три с галстуком». Тренировки проходили в Александровском саду, где прокладывалась хорошая, укатанная лыжня, идущая вдоль границ сада. Стартовали рядом с фонтаном и далее, мимо памятника Пржевальскому, огибали здание Адмиралтейства, и вдоль Адмиралтейской набережной, шли вокруг памятника Петру Первому. Далее вдоль ограды в торце бульвара Профсоюзов и Манежа выходили на лыжню идущую рядом с Адмиралтейским проспектом, поворачивали вдоль Дворцовой площади и возвращались к фонтану, по аллее идущей у входа к Старшему Морскому начальнику Ленинградской ВМБ.
А на сдачу нормативов по лыжам, в одно из воскресений, мы выехали на десятикилометровую лыжню в Кавголово. 10 километров трассы надо было пройти за 50 минут. Лыжня шла по пересеченной местности, со спусками и подъемами. Погода стояла достаточно теплая, но нужно было угадать с мазью, так как без неё сильно налипал снег, и плохо скользили лыжи. Я прошел дистанцию без проблем, сказался опыт, приобретенный за годы жизни в Зеленогорске. А некоторым ребятам с юга пришлось туго. Помню, что Миша Левиев, который видимо, по незнанию пренебрег мазью, пробежал всю дистанцию не скользя, а просто переставляя лыжи, и хотя немного не уложился в норматив был поощрен руководителем соревнований «за упорство». Руководителем в ту поездку был начальник кафедры физической подготовки и спорта подполковник Пушечников В.И. Отличный лыжник, который и через пятнадцать лет после описываемых событий, когда я учился в адъюнктуре, приходил первым на училищных соревнованиях. У меня о нем сохранились особо теплые отношения еще и потому, что он позволил мне пересдать экзамен по физической подготовке, что позволило мне получить диплом с отличием.
Ибо, когда подошел экзамен по физической подготовке, оценка которого должна идти в диплом, я чуть не сгорел. Одним из вопросов экзаменационного билета, мне доставшегося, было упражнение на перекладине, которое насколько я помню, называлось «подъем переворотом, мах дугой, подъём завесом, переворот в упоре вперед и соскок дугой». Из этого каскада движений у меня не всегда получался «подъем завесом». И, как назло, не получилось во время экзамена. Так как сдавал я, как и обычно, в первой группе, то Валера Богданов, специалист в этом деле, сразу после того, как я вышел расстроенный из зала, взялся мне помочь. Он стал объяснять мне, в чем моя ошибка, и даже нарисовал схему действия сил, в процессе выполнения упражнения. Мы пошли к перекладине в другой зал, и он несколько раз показал на примере, как выполняется «подъем завесом». В конце концов, стало стабильно получаться и у меня.
Пушечников разрешил мне зайти на экзамен еще раз, но не стал давать новый билет, а, убедившись, что я «подъем завесом» уверенно выполняю, поставил в ведомости четверку. Так как все остальные экзамены этого семестра я сдал на отлично, то был опять, по результатам сессии назван «отличником учебы и воинской дисциплины» и сохранил право на получение красного диплома.
Нормативы по бегу на 3 километра мы сдавали на тех же аллеях Александровского сада, что и лыжи. Здесь безусловным рекордсменом среди курсантов нашей роты был Мурчиков, сухощавый, подвижный парень, которому, казалось, всё равно, что идти, что бежать. И стометровку он пробегал быстрее всех. Я дистанцию пробегал, с трудом укладываясь в норматив. Не любил эту дистанцию и мой друг, Рыжий, всякий раз пытаясь «срезать» дистанцию, не обегая вокруг «Медного Всадника».
Одним из самых приятных видов физической подготовки были занятия в бассейне. У училища Дзержинского своего бассейна не было, и занятия проводились в отличном бассейне Морского Пароходства, который в 1962 году был открыт в здании лютеранской церкви святых Петра и Павла.
Высокие, красивые сводчатые потолки над помещением 25 метровой чаши бассейна, придавали ему нарядный и торжественный вид. Чистые, ухоженные раздевалки, хорошие, теплые душевые, все настраивало на радостный лад. К сожалению, меня в команду по плаванию не взяли, так как желающих посещать бассейн три раза в неделю и с лучшими, чем у меня результатами, было достаточно. Но всякий раз, когда возникала возможность туда сходить, я это не упускал.
В 1994 году здание вернули протестантской общине. Бассейн был закрыт. Однако при реконструкции, я слышал, были нарушены системы уникальных кирпичных сводов. А новый пол расположили на 4 метра выше прежнего, так как под ним всё ещё находится чаша бассейна. Удалить её не представляется возможным. Акустика здания безнадёжно нарушена. Уверен, что число верующих, сейчас посещающих новый храм, много меньше, чем число спортсменов, занимающихся, в те годы, ежедневно в бассейне. Ситуация почти абсолютно повторяет историю с храмом Христа-спасителя в Москве, на месте которого в советское время был устроен отличный бассейн, который однажды, когда я учился в Обнинске удалось посетить.
В середине мая, когда вскрылся лед на Неве, появилась возможность проводить занятия по гребле на шестивесельных ялах. Училищные шлюпки, которые зимовали на Восточном дворе Адмиралтейства, перевезли к Петропавловской крепости, где на Никольской куртине, рядом с Зотовым бастионом на берегу Кронверкской протоки была оборудована шлюпочная база училища. Нашим тренером стал командир роты капитан 3 ранга Беспяткин. В училище он считался лучшим специалистом по подготовке шлюпочных команд. Уже после нашего выпуска, В 1967, 1968, 1969, 1970 годах он возглавлял дальние многодневные шлюпочные переходы сборных команд Училища по внутренним речным путям «Ленинград – Москва- Ульяновск», «Ленинград-Киев-Одесса», «Ленинград-Волгоград- Ульяновск». К сожалению, когда мы учились в училище, такие походы еще не организовывали, но по Неве и Финскому заливу мы накатались вволю.
Фотография, на которой гребет сборная нашего класса в составе Сысоева, Дорожинского, Бахарева, Беседина, Березина и Гужева есть не только в моём архиве, но и в нашем «выпускном» альбоме. Для тренировок, нам разрешалось вставать в шесть, до общего подъема, и переодевшись в спортивную форму, ускоренным передвижением направляться к шлюпочной базе. Наш путь шел по самым красивым местам Ленинграда, мимо Зимнего дворца, через Дворцовый мост, вдоль стрелки Васильевского острова, через Биржевый мост на дорожку вдоль Кронверкской протоки, и через Кронверкский мост на Никольскую куртину Заячьего острова. Где бегом, где быстрым шагом, дорога занимала минут двадцать. А если принять во внимание, что в те годы в начале седьмого часа автомобильного движения почти не было, и воздух был достаточно чистый, то и сама утренняя пробежка по красивейшим местам Ленинграда доставляла не малое удовольствие. И конечно сама гребля и плавание по утренней Неве давала чистую радость. Обратно возвращались тем же путем, чаще всего, успевая к утренней приборке.
Какое место заняла наша шлюпка на обще училищных соревнованиях, я уже не помню, но все участники нашей команды, в том числе и я, получили второй спортивный разряд по гребле на шестивесельных ялах. Чему я был несказанно рад, так как для четверки на экзаменах по физической подготовки надо было иметь, как минимум, второй спортивный разряд. По всем же остальным спортивным дисциплинам, по которым мы сдавали нормативы, стайерский и спринтерский бег, лыжи, плавание выше 3 разряда я не тянул.
Отношения с девушкой Таней, стартовавшие в начале третьего курса, уверенно развивались. Почти все свои увольнения мы проводили вместе. Представил её, как девушку, с которой давно встречаюсь, своей маме. Таня, в разговоре с ней, была с ней крайне вежлива и предупредительна, и мама одобрила мой выбор. Стало возможным, не таясь, приглашать её домой, чем, конечно, я пользовался, особенно в те времена, когда мама была на работе. В другие дни, часто ходили в театры, кино, на танцевальные вечера в клуб Училища. На вечеринки с друзьями мы тоже ходили вместе, так что вскоре, все мои приятели стали считать её моей постоянной девушкой, а она со своим легким и дружелюбным характером со всеми находила общий язык.
Иногда, с субботы на воскресение, ездили в Зеленогорск, кататься на лыжах, оставаясь ночевать у моей двоюродной сестры Зои. В эти годы она жила со своим вторым мужем Виктором в его двухкомнатной квартире деревянного коммунального дома.
Обычно, мы выезжали с Финляндского вокзала в субботу. По случаю такого события, я уходил в увольнение сразу после большой приборки. С лыжами, и объяснением, что иду на тренировку, показывал увольнительную записку и проходил через КПП до ужина. На вокзале, тоже экипированная для лыжной прогулки, меня ждала моя спутница. Зоя, ожидая нашего приезда, гостеприимно накрывала стол. Виктор был всегда рад застолью и за вечерней беседой мы засиживались часов до 22.
Виктор прошел дорогами воины с 1941 по 1945 год. В начале войны, попал в окружение, оказался в плену, где его отдали, как раба, к богатому немецкому фермеру, получившему землю в восточной Польше. Через месяц он бежал, дошел почти до границы с Белорусией, где поляки его выдали. Его клеймили и направили в концентрационный лагерь. Везли в вагоне, где было столько пленных, что можно было только стоять. Кто-то из пленных перед погрузкой в вагоны подобрал пятисантиметровый обломок ножовочного полотна, который таили от обыска, засовывая в задний проход.
По пути они выпилили доски пола, и пять человек смогли бежать. Когда поезд, на несколько секунд, в пути остановился, они спустились вниз и легли под вагон между рельсов. Виктор рассказывал, что он был последним, и почти сразу состав тронулся. На их счастье поезд остановился в лесу. И этот побег оказался удачным. Он добрался до Белоруссии где встретил партизан, где была группа красноармейцев, попавших в окружение. В составе группы, через два месяца блужданий перешел линию фронта. Некоторое время его проверяли, но вскоре направили снова на фронт, и он успешно провоевал до конца войны.
После застолья, сопровождаемого эмоциональными рассказами Виктора, мы с подругой направлялись в крошечнуя комнату, которую Зоя получила от работы еще до замужества. Комната находилась в этом же доме, в составе коммунальной квартиры. В этой комнате, в которой стояла одна кровать и небольшой столик, Зоя нам и стелила постель, но так, чтобы не видели соседи по квартире. А с утра, мы становились на лыжи и прямо от Зоиного дома направлялись в лес, благо он находился в пяти минутах ходьбы, сразу за железной дорогой Ленинград – Выборг.
Еще полчаса хода по накатанной лыжне и мы оказывались в чудном месте, которое местные жители называли Стрельбище, а романтические горожане Серенадами. Стрельбищем, живописное место называлось потому, что в 30 годы сюда перебазировался 1 Егерский батальон финских войск, где проводил учения и тренировки. Остатки бетонных коробок старых мишеней до сих пор можно обнаружить у подножья холма Мансиккамяки. Озы – холмы моренного происхождения и привлекают сюда многочисленных лыжников из Зеленогорска и Ленинграда. Здесь, среди чудного соснового леса можно найти склоны на любой вкус: длинные, пологие, с трамплинами, крутые. Самым опасным для начинающих лыжников был холм, под названием Лоб, по которому лыжня уходила вниз почти отвесно, и перегрузки на участке, где склон переходил в горизонтальную лыжню, мог сбить с ног недостаточно опытного лыжника. В солнечный мартовский день катание здесь доставляло истинное удовольствие. Со Стрельбища хорошо укатанные лыжни вели на Щучье озеро, а по просеке электропередачи и к Чертову озеру и далее по лесу к Большому Симагинскому озеру. Раньше оно называлось Каукоярви, что означает «Красивое озеро». И название вполне соответствует содержанию. Видимо поэтому среди местных жителей оно больше известно как Красавица.
К обеду, уставшие и раскрасневшие от морозного воздуха и яркого солнца мы возвращались в гостеприимный дом Зои, где нас ожидала очередная обильная трапеза и послеобеденный сон в Зоиной комнате.
Но все хорошее быстро проходит, и вечером надо было собираться в обратный путь, чтобы быть уверенным, что не опоздаешь из увольнения.
Весной 1964 года произошли события, которые в нашей среде довольно оживленно обсуждались. В апреле объявили Указ о присвоении Н.С. Хрущеву звания Героя Советского Союза. В своих разговорах, мы были единодушны. Это явный перебор, рецидив культа личности, только уже не в виде трагедии, а в форме фарса. Также неодобрительно нами было воспринято, пришедшие позже сообщения о награждении арабских лидеров бен-Беллу и Насера звездами Героя Советского Союза. Тут же среди нас появился стишок:
В пустыне чахлой греет пузо
Не то фашист, не то эсер,
Герой Советского Союза
Арабский вождь Гамаль Насер.
Может быть это и не верно, но нас внутренне оскорбляло, что высшую награду страны присвоили «по случаю», в то время, как для героев, отдавших жизнь в процессе ликвидации аварии на АПЛ К-19, не нашлось адекватной их подвигу награды.
Подобные решения внесли свою лепту в то, что отстранение Хрущева от власти, осенью этого же года, воспринималось как вполне заслуженное.
На заставке Пухтолова гора под Зеленогорском (Серенады)
Продолжение:http://proza.ru/2011/05/08/178