Дорога к ее дому всегда превращалась для него в настоящую пытку. Проблема была не в том, что слишком быстро наступал вечер, и ему надо было спешить на последнюю маршрутку – ради свидания он был готов идти домой всю ночь, не обращая внимание на усталость и холод. И не в том, что снова приходилось расставаться – завтра был новый день. Проблема была в собачьем дерьме.
Так уж повелось, что в конце восьмидесятых все с ума посходили на собаках. Селили в тесных хрущовках, а то и бараках настоящих телят по восемьдесят килограммов весом, которые числа после десятого, после получки, могли нагадить пару-тройку килограмм. И это было бы смешно, а не грустно, если бы он не вступал в собачьи какашки с завидным постоянством.
Зимой было еще более менее просто – снег все-таки, и хорошо заметные пятна на нем позволяли если не избежать неловкой ситуации, то хотя бы почистится. Но наступила весна – и все пропало.
В этот раз было хуже всего: расцвели вишни, сердце стучало в предвкушении чуда. Но где-то на середине дороги мягкая субстанция под левой ногой издала чавкающий звук, а его обостренное обоняние подтвердило самые худшие опасения. Он сразу запутался в мыслях и словах, кураж прошел, а его рука, на которую так легко она опиралась секунду назад – задеревенела. Он сбился с мысли и замолчал. Оставшиеся метры до ее дома думая только о том, как это она ни разу ни во что не наступила?
Стараясь не входить в круг света перед ее подъездом он остановился.
- Мама сегодня испекла замечательный пирог с консервированными персиками. Не хочешь?
И он, заикаясь, отказался. Неловко клюнул в ее щеку поцелуем. Она пожала плечами, и явно обидевшись медленно пошла к ступеням парадного.
А он развернулся, и ушел в темноту. Но как только хлопнула дверь, через пару минут зажегся свет на третьем этаже, он бросился в темноту, и, в сердцах проклиная собак, всю дорогу до остановки буцал все какашки которые попадались ему на пути.
После этого вечера он не звонил и не появлялся. Когда, через пару недель – в те времена время текло гораздо медленнее, чем сейчас – она позвонила сама его соседям, он сослался на занятость, извинился и пообещал приехать поближе к выходным. Но не приехал и не перезвонил. И она забыла его, в те времена - и помнить и забывать – было гораздо легче.
Когда знаешь главную мысль, второстепенные детали вымываются из поля зрения. Ну зачем -скажи Господи? – помнить о том, как в начале девяностых она гуляла с пьяными колхозниками по баням три недели подряд. Как она боялась забеременеть, и начало ноющей боли новых месячных воспринимала как сумасшедший дар и всепрощение?
Слава Богу, что однажды вечером у нее были тяжелые сумки и спокойный мужчина ,почти пожилой, для нее двадцатидвухлетней – помог ей донести сумки домой.
И зачем кому бы то ни было знать, что через месяц ухаживаний, она легла с ним в постель и впервые испытала оргазм. Только думала в этот момент она совсем о другом человеке, и как хорошо, что у них оказались одинаковые имена.
Когда они снова встретились - была зима, он был хорошо одет, приятно пах, что сразу обратило на себя ее внимание. Под руку с ним шла девица с крашенными волосами, гордо неся коробки с новогодними обновками. А у нее – под рукой дочка и муж. Они встретились глазами, виновато улыбнулись друг другу, и разошлись.
На следующий же день она позвонила старой подруге и под коньячок разузнала о нем. Он отсидел. Вышел два года назад, и, судя по всему – деньги у него водились очень приличные для средины девяностых годов. Не женился. Владеет сетью ювелирных магазинов и бандит первостатейный.
Но видно что-то сдвинулось в небесных высях, то, что называется несвоевременность, снова заработало на всю катушку! Потому что через два дня она купила тест, а через восемь месяцев родила дочь. Вот так, безо всяких надежд. Для нашего рассказа совершенно не важно, как их всех звали, но Наденька оказалась очень похожа… впрочем, эта случайность часто наблюдается у любящих женщин с нелюбимыми мужчинами.
Она часто думала, чтобы было бы, если она была бы чуть более настойчива. Он часто думал, чтобы было бы, если бы он был менее стеснителен. Стоит ли удивляться, что когда у ее мужа случились настоящие неприятности – она просто поехала к нему, а он просто взял и помог.
Старшей дочке тогда уже было двадцать пять. Младшая – уехала учиться в Бостон. И вот эта мужнина проблема, которая могла превратиться в горе – вдруг оказалось избавлением. Возможностью выплатить все долги, которые накопились за годы ее правильной, «путевой», но совершенно бессмысленной семейной жизни.
Кончено, она в чем была осталась у него. Зрелость – это тоже красиво, если мужчина жил и взрослел в то же время что и ты. Если все что могло перегореть – перегорело, но душа осталось жива. Когда вдруг понимаешь, что еще двадцать лет впереди, а то что было до того – это ерунда, и в любом случае… И в любом случае – не ценно.
Когда она начала воскресную уборку в его большой квартире, то на деревянных полках книжного шкафа и на стеклянной полке секретера обнаружила неожиданно тяжелые слитки золота. Пять штук. Стоили они, вероятно, не одну сотню тысяч долларов, но лежали пренебрежительно сверху, на виду.
Каждый слиток представлял собой точную золотую копию собачьего дерьма в натуральную величину