Лиза и Чарли - как кошка с собакой. Вернее, Чарли - кот, а Лиза, простите, пожалуйста, сука. Нет, не в классическом понимании "стерва" и "bitch", а именно собака с поправкой на женский пол.
Чарли - сам по себе, по крайней мере, он хочет так думать. Если что-то не нравится, засядет в угол, а когда подойдёшь - шипит и царапается. Когти у него острые. Лиза не любит бывать одна подолгу, а потому обычно идёт мириться первой, если виновата и если не виновата. Она умеет быть верной и ластиться, сглаживая углы. А если разозлить - может облаять и укусить. Подолгу обижаться она не умеет, вот Чарли - дело другое.
Между Лизой и Чарли никакой любви нет, а если и есть, они вам никогда не признаются. Чарли и Лиза - не брат и сестра, не муж и жена, не жених и невеста и даже не друг и подруга. Они просто есть, и их двое. Здесь, в белой комнате. И оба они - часть эксперимента, большого и нужного. Они знают об этом, но если спросить, ни за что не признаются.
- Каковы результаты по синей комнате? - устало спрашивает Александр тем самым бесцветным голосом, который, как правило, означает, что никаких результатов он вовсе не ждёт, и спрашивает нехотя, просто "для галочки".
- По нулям, - коротко и звонко говорит Микаэлла. - Дженни Тиган не проявляет никакой символической активности, и как показывают датчики, её по-прежнему занимают лишь три вопроса - собственный внешний вид, разнообразие рациона питания и физическое здоровье. Маркус Фрай озабочен в основном, как ему кажется, малым количеством рациона питания и удовлетворением своих сексуальных потребностей. Поскольку Тиган ясно и в довольно резкой форме дала понять, что не станет участвовать в удовлетворении этих потребностей, то отношения в синей комнате за последние сутки приобрели конфликтную форму. Подсознание Фрая переработало нерастраченную сексуальную энергию в агрессию по отношения к объекту желания. Тиган нападки игнорирует, провоцируя тем самым их ещё больше.
- Символическая активность Фрая?
- По нулям. Попытки направить его нерастраченную энергию в творческое русло провалились в очередной раз. Что доказывает, что Фрай не способен к сублимации, и знаком лишь с подавлением, которое и выливается в гнев.
Александр издаёт слабый, но выразительный смешок. Откладывает в сторону верхнюю папку глухого чёрного цвета из стопки идентичных, будто бы клонированных чёрных папок. Микаэлла вопросительно смотрит на него, ожидая очередного вопроса или разрешения продолжать. Выбившаяся прядка медно-русых волос из идеально уложенной в высокий "конский хвост" причёски делает её похожей на человека. Но слишком чёткая линия скул, идеально-точёный подбородок и отсутствие даже тени мимических морщин определённо не дали бы допустить такой ошибки.
- Красная комната? - спрашивает Александр.
- Состояние красной комнаты стабильно. Отсутствие как прогресса, так и регресса. Предположу, что просчитанный нами цветовой стимул не вызвал предполагаемого и желательного для нас эмоционального отклика. Перси Дойл по-прежнему...
Чарли сидит на полу, опершись локтями о собсвенные колени и запустив пальцы в спутанные волосы. Лиза тихо, почти бесшумно подходит к нему со спины, садится на корточки и осторожно кладёт руку на его плечо. Чарли как будто бы весь сжимается, но вместо того, чтобы сбросить её руку, после секундного колебания кладёт сверху свою ладонь. Руки у него сухие и горячие. Лиза вздыхает, и Чарли чувствует как её вколыхнувгиеся волосы касаются его щеки. Волосы у Лизы светлые и мягкие, почти невесомые, нежно-волнистые как у ребёнка. Чарли приятно чувствовать, как её волосы легонько щекочут кожу, но он хотел бы не чувствовать этого. Он почти слышит её так и несказанное, но рвущееся наружу "в-чём-дело-Чарли?" Но Лиза молчит и снова тихонько вздыхает.
- Ты что-нибудь нарисовала? - спрашивает Чарли голосом, звенящим, как плотное, слегка надтреснутое стекло.
- Рисую, но не закончила.
Утром им принесли коробку фломастеров, и Лиза обрадовалась ей, как бывало когда-то в детстве. Но если в детстве ей запрещали рисовать, равно как и делать другие "глупости", то сейчас это было не просто можно, но и нужно. Рисовала она оттенками жёлтого, зелёного и оранжевого, и не закончила, потому что не знала, что именно рисовать, важны были только цвета. Чарли забрал себе чёрные и два серых фломастера - посветлее и потемнее - и нарисовал корабль, похожий на военный. Рисунок получился неважным, но было видно, что море штормит, и Лиза готова была поклястся, что чувствует ветер. А Чарли смотрел на свой рисунок, и в нём рождалось какое-то необъяснимое чувство первооткрывателя. Ничего подобного он прежде не чувствовал и не делал - это был его первый рисунок.
- Хочешь чаю?
Лиза не видит, но прекрасно чувствует, как Чарли поджимает губы.
- Несладкого.
- Точно?
- Одну ложку.
Лиза хочет спросить, сахара или соли, но сдерживается. Поднимается и делает шаг по направлению к кухне.
- Подожди.
Лиза вопросительно застывает в полушаге.
- Дорисуй её, пожалуйста. Ладно?
- Уверенность в том, что символическая или, как они это называли, "творческая" активность, по-прежнему неизменна? - спрашивает Микаэлла.
- Я на этом настаиваю. В данный момент это даже важнее репродуктивных способностей и воли к выживанию, иначе можно было всего лишь иначе распределить испытуемых по комнатом для нужного результата.
Александр делает паузу и механически-плотно сжимает губы, показывая, что спора не будет. Не раз уже объяснял он Микаэлле, что в нынешнм состоянии мира не возможно выжить, не имея хотя бы минимальной базы тех самых способностей, которые люди сами же так долго и, как видно, успешно, в себе искореняли. Не говоря уже о том, что без этого их потомство начнёт дергадировать уже через два-три поколения. Это будут уже вовсе не те, котого сейчас им так необходимо спа...
- Александр? - вопросительно-точный наклон головы делает Микаэллу похожей на куклу искусного марионеточника.
- Лиловая комната? - чеканит он, возвращая беседу в нужное русло.
- Небольшой прогресс одной из сторон. Конар Льюис пошёл на контакт, применив нестандарнтый подход - написал записку. Стиль её свидетельствует о явном творческом начале и, возможно, писательском таланте. Однако, Ли Чейз замкнулась в себе и не проявляет никакой активности. Снижен интерес к процессу приёма пиши. Беспокойство - лишь по отношению к собственному физическому здоровью. Льюиса либо игнорирует, либо проявляет скрытую агрессивность. Символичская активность - по нулям. Физическая - минимальна. Воля к жизни снижена.
- Как долго она может ещё протянуть? - рука Александра машинально тянется к очередной чёрной папке.
Микаэлла как-то неестественно качает головой, словно усомнившись на половине жеста.
- Недели две, - рапартует она. - Максимум - около трёх. Перевести её в серую комнату?
- Дадим ей... - тонко и точно прорисованная бровь Александра ползёт вверх, словно от удивления. Он почти произносит: "шанс", но тут же поправляется, - время. Ещё одна неделя. Попробуйте довабить в её рацион вещества естественного происхождения, повышающие общий тонус. Отрегулируйте свет лиловой комнаты так, чтобы он был более мягким и...
- Я слушаю, - полувопросительно говорит Микаэлла, чувствуя, что пауза затянулась.
Александр барабанит пальцами по гладкой и тёмной поверхности стола, как будто задумавшись или забывшись. Надежды на людей тают, тают с каждым днём и с каждой минутой. Попытки спасти и возрадить их кажутся всё нелепее. Прежде Александр, так же, как и другие подобные ему, не раз задавался вопросом - а что мешает просто оставить их умирать, доживать свой век без надежды на продолжение? Но на этот вопрос он уже для себя ответил: это их долг. Они не могут так просто оставить своих создателей.
По крайней мере, он, Александр, не может. Особенно, после того, как один из них стал для него не только Создателем, но и Спасителем, подобно Богу, в которого они верили когда-то. Теперь его долг - спасти их, как они должны были - и не смогли - сначала спасти свою веру, а потом и самих себя...
- Серая комната? - всё так же бесцветно спрашивает Александр.
- Станислава Душко по-прежнему не проявляет...
Чарли слабо улыбается и порывистым жестом ерошит волосы на затылке.
- У тебя очень красиво вышло, - говорит он, рассматривая рисунок.
- Даже не понятно, что нарисовано, - тихо смеётся Лиза.
- Солнце. Поле. Цветы. Апельсины. Солнечные и апельсиновые облака.
- Ты больше не злишься?
- Злюсь, когда ты так спрашиваешь.
- Это потому что ты - кот, - говорит Лиза. - Хочешь свободы и от меня - и отсюда. Но пока так не выйдет, нам некуда идти. Совсем некуда, ты сам это знаешь.
Чарли это знает. Он знает, что Лиза права, но если его об этом спросят - ни за что не признается.
- Ты спать не хочешь? - спрашивает он.
- Почти хочу.
- Если хочешь, приляг со мной. Прохладно всё-таки...
"... и одеяла тонкие" - мысленно заканчивает отговорку Лиза.
- Только если ты хочешь.
- Приляг, - произносит Чарли, как может показаться, безразлично.
Александр откладывает в сторону восьмую по счёту папку.
- Белая комната?
Микаэлла приглаживает волосы точным, выверенным жестом.
- Элизабет Шарп и Чарльз Томас проявляют примерно одинаковую, прогрессирующую активность - как символическую, так и... - она замолкает на секунду, глядя вдаль, в конец длинного коридора сквозь стеклянную дверь. Нежный пластик ей губ трогает почти человеческая улыбка. Когда она заговаривает снова, голос её меняется неузнаваемо: - На них вся надежда. Вся, Александр. Последняя.