11 сентября 1983 года на окраинной улочке, в просевшем домишке, с прогнившей крышей и маленькими оконцами играли скромную свадьбу. И жених, и невеста были людьми в возрасте. Жених недавно отпраздновал сорокалетие, невеста, милая женщина с простой внешностью преодолела тридцатипятилетний рубеж. Проще говоря, была старой девой. Как – то не получилось у нее по молодости создать семью, не встретился хороший, надежный человек, с кем захотелось бы плечо к плечу идти по жизненной дороге. Да и замуж сейчас Вера шла больше от отчаянья, убегая от невыносимого одиночества, от усталости бороться с житейскими трудностями только своими силами. Cо стороны жениха тоже не было проявлений большой любви и страсти, скорее холодный расчет. Виталию, всю жизнь прожившему под опекой матери, женщины сильной, властной, деспотичной, после ее смерти просто захотелось вновь ходить в чистых рубашках, кушать домашние обеды, а не перебиваться сухомяткой, иметь возможность регулярной половой жизни, а не покупать девиц из подворотни, рискуя собственным здоровьем.
Познакомила молодых дальняя родственница Виталия, пронырливая бабка, уставшая от обязанности кормить Виталия по субботам и воскресеньям. Матрена Егоровна за свою долгую жизнь имела множество нужных знакомств и связей, все про всех знала, всегда была в центре событий небольшого городского района. Вера, имея профессию штукатура-маляра, делала ремонт в однокомнатной квартирке бабки Матрены, и как-то вечером, после работы, за кружечкой душистого чая, с липовым цветом и мятой, с малиновым вареньем и пухлыми твороженными ватрушками – разоткровенничалась. За окном куражился февраль, засыпал снегом, мучил морозами с пронизывающим колким ветром, давил темным небом, закрывая солнышко мутной пеленой. Вере очень не хотелось возвращаться из теплой уютной квартиры бабки к себе в общежитие, в комнату, где кроме нее, жило еще пять девушек. Вера по возрасту была самой старшей, остальные – молодые девчонки, только-только закончившие ПТУ. Общих интересов у них не было, разговоры сводились лишь к бытовым вопросам, и получить у них сочувствие, жалуясь на не сложившуюся долю, Вера не могла. У этих девчонок все еще было впереди – и любовь, и разочарования, и свадьбы и разводы…..
Бабка Матрена умела слушать. Редкое качество для человека в ее возрасте. Как правило, старушкам уже не интересны чужие беды, они предпочитают сами быть в центе внимания, нагружая собеседника информацией о своих болезнях, равнодушии детей, претензиями к внукам…. Матрена Егоровна слушала не перебивая. Вера даже не заметила, как в общем-то чужому человеку выложила все свои горести и печали, надежды и мечтания, рассказала о прожитых годах, где было так мало хорошего и так много плохого…Когда ремонт закончился, бабка с Верой расплатилась честь по чести, напоила чаем, завернула в старую газету большой кусок рыбного пирога, черкнула корявым подчерком в потрепанную записную книжку Верин адресок и место работы, и телефон общежития. Просила не забывать, приходить в гости без повода, чтобы скоротать за приятной беседой одинокие стариковские вечера.
Работы у Веры хватало. Помимо основной, она не отказывалась от выгодных шабашек, дополнительных подработок, не обращала внимания на подначки соседок по комнате, что, мол, куда тебе, одиночке, столько денег? Продолжала жить скромно, не шикуя, покупая лишь необходимое, лишние деньги складывала на сберегательную книжку.
День защиты детей, 1 июня пришелся на воскресенье. Вера любила ходить в парк, смотреть на разрумянившуюся, растрепанную от веселых забав, ребятню. Если устраивались конкурсы с шарадами, ребусами, загадками, старалась незаметно подсказать какой-нибудь малышке правильный ответ. Увидит, что есть ребята без взрослых, подойдет к ним, познакомится, и после ведет в детское кафе, где угощает всю компанию мороженым, пирожными со сладкой газировкой. После таких встреч в душу к Вере приходило умиротворение, спокойствие, появлялся новый стимул, и долго не уходило хорошее настроение.
Вера гладила праздничное (выходное) платье, когда открылась дверь в комнату и появилась задорная конопатая мордашка Лизки, семилетней внучки сегодняшней вахтерши.
– Тетечка Вера, спуститесь вниз, к бабушке, там к вам пришли…
Вера гостей не ждала. Некому было к ней в гости ходить. Мать жила в деревне, приехать погостить не собиралась, подруг у Веры не было, кавалеров тоже, поэтому в сильном удивлении, быстро переодевшись, стала спускаться на вахту. У столика дежурной, возле металлической «вертушки», с большим баулом стояла бабка Матрена.
– Здравствуйте, Матрена Егоровна! Какой сюрприз! Какими судьбами сюда, ко мне? Да вы, проходите ко мне в комнату, чего здесь-то разговаривать!
– Здравствуй, касатушка! Ну, пойдем, посмотрим на твои хоромы!
– Да что вы, какие хоромы, койку занимаю в комнате, своего угла нет…Проходите, проходите…
Вера несла громоздкий баул, недоумевая, как с такой тяжестью бабка дошла до нее. Она десять метров его несет, а уже руки отваливаются!
– Заходите, Матрена Егоровна. Вот, здесь я и живу. Проходите, присаживайтесь. Я сейчас чайку сгоношу, у меня печенье вкусное есть, сама стряпала.
– Да, ты, Вера, не суетись, я к тебе на минуточку….Вот, в оказию попала, подружка моя померла, завещала мне «Зингер» свой, племянник обещал помочь до дому донести, да чего-то задержался….Уж не сочти за труд, помоги энту бандуру до дому допереть…
– Конечно, помогу, какой разговор! У нас сегодня Люся, таксистка на смене, как раз должна на обед приехать, я с ней договорюсь, она мигом до дома довезет!
– Не с руки мне, девонька на такси разъезжать, пенсия-то, кот наплакал! Уж мы потихоньку, сами пешочком, дойдем как-нибудь….
– Да что вы, Матрена Егоровна, я сама за такси заплачу! Ну, в самом деле, как мы с такой тяжестью на другой конец города добираться будем? Пуп надорвем!
– Ладно, касатушка, уговорила…
– Вот и хорошо! Вы посидите, чай попейте, а я к Люсе сбегаю….
Вера спустилась на второй этаж, подошла к комнате, где жила Люся. Бедовая девка, не пожелавшая иметь женскую профессию, а выучилась на водителя, немало выслушав насмешек и обидных намеков от мужиков, что, мол, не женское это дело «баранку» крутить. Люся, упорно, как танк, шла к намеченной цели. Толи талант ей был дан от бога, толи родиться надо было мужчиной, а только машину она водила так, что даже старые шоферы – удивлялись.
– Люсь, ты дома?
– Дома, заходи….С чем пришла?
– Люсь, тут одну бабульку отвезти надо, помоги…Я заплачу….
– Да отвезем, не вопрос. Вот пообедаю только и поедем. А то с утра маковой росинки не перепало. Или срочно надо?
– Нет. Ты кушай, не торопись. Она у меня в комнате сидит, как освободишься, заходи ко мне, и поедем.
– А что за бабка-то? У тебя мать вроде в деревне, а эта родственница что-ли?
– Да нет, Люсь, не родственница, просто хорошая бабулька, помочь надо.
– Ну, отвезу, сказала же….
– Спасибо, Люся!
– Да, пожалуйста….
Матрена Егоровна чай уже не пила. Стояла посередине комнаты, разглядывала картинки на стенах, что повесили для украшения Верины соседки. Были здесь и фотографии артистов, и полный набор разномастных кошечек и собачек, и вырезанные из журнала листы с обнаженными фотомоделями.
– Фу, срамота какая! Нешто можно, на стенки такую пакость лепить! И куда ваш комендант смотрит?
– Да молодые девчонки балуются….Я договорилась, Матрена Егоровна. Сейчас Люся перекусит и поедем.
– Ну и ладно, ну и хорошо. А ты, значит, здесь и проживаешь? А пошто нарядная такая, собралась куда?
– Да хотела в парк пойти, там у ребятишек праздник сегодня. Я каждый год хожу.
– Детей, значит, любишь?
– Да как их не любить? Они все такие интересные, милые, забавные…
– Верно, верно…Да, только, тебе, девонька, пора уж своих тетешкать, а не чужими любоваться…
– Своих…Чтобы своих тешкать, Матрена Егоровна, надо сначала мужика хорошего найти. А по нашему времени, хорошие-то уж разобраны все, свои семьи имеют. А мне не хочется за кого попало идти. Не хочу со всякой пьянью связываться….
– Верно, верно….Хороший мужик на дороге не валяется….Да только один Бог ведает, где тебе счастье улыбнется… Может рядом оно уже, кто знает…
В голове у Веры мелькнула мысль, что-то не так, что-то не чисто. Хитрит бабка! Раньше она даже не намекала на Верино счастье, что рядом ходит, а сейчас сидит, глазки загадочно щурит, улыбается, да и говорит намеками. С чего бы это? Додумать Вера не успела. В дверь постучали.
– Вера! Поехали!
– Пойдемте, Матрена Егоровна! Машина подана! Люсь! Помоги мне!
Вдвоем с Люсей они донесли «Зингер» до машины, положили в багажник, сели сами и через минут двадцать уже были в бабкиной квартире.
– Бабушка Матрена, куда машинку ставить?
– А вот сюда, к окошечку. У меня тоже «Зингер» был, да сломался, выбросить пришлось, а столик остался, вот на него и ставь.
Машинка вошла в пазы, как родная. Вере вспомнилось, правда, когда делала ремонт, стояла машинка. Бабка еще хвасталась, как она, после войны, на этой машинке себе наряды шила.
– Вот, спасибо тебе, касатушка. Давай, посидим, отметим это дело. У меня наливочка вишневая есть, ну и закусить кой-чего. Особо-то, разносолов не готовила…
– Да я не пью, Матрена Егоровна.
– Ну, по маленькой можно, не грех. Давай, проходи к столу, я сейчас….
Бабка шустро метнулась в крошечную кухоньку и быстро сгоношила на стол. Старинный графин, с вылепленными гроздями винограда по бокам, был поставлен в центр. В миске янтарно желтели оладушки, краснобокие помидорки плавали в рассоле, холодец, жареная картошка, тонко порезанные пластики копченой колбасы расположились на блюдце, потертый сыр с чесноком и майонезом, издавал такой аромат, что рот наполнился слюной, салат «оливье», квашеная капуста. Королева стола – жирная селедка с луковыми колечками.
В душу к Вере тихой сапой закрадывались сомнения. Обычно бабка так не питалась. За три недели, что шел ремонт, кроме картошки, сваренной в «мундире», щей с квашеной капустой, да изредка плюшек с творогом, она больше ничего у бабки не видела. Сейчас на столе такое богатство! Еще говорит, разносолов не готовила….Вера решила, что бабке от нее чего-то надо, и по хитрой, крестьянской привычке, бабка решила сначала Веру задобрить. Только вот, что?
– Ну, Верочка, за твое здоровье! За подмогу!
Бабка тяпнула стограммовочку наливки одним глотком, крякнула, облизнулась, закусила помидоркой, и выжидательно посмотрела на Веру.
– Ты, чего, касатушка? Давай, не робей, наливочка сладкая, вкусная…
– Я сейчас.
Вера глубоко вздохнула, и выпила стопку. Наливка, действительно была вкусной. Но не слабенькой. Через минуту по телу пробежала приятная дрожь, в желудке зажгло, в голове затуманилось. Вера спешно налегла на холодец, картошку. Не хватало еще напиться!
– Давай, касатушка, по второй!
– Нет. Я больше не буду. Крепкая очень. Я так посижу.
– Да что ты, милая! Наливочка слабенькая совсем! Это тебе на голодный желудок показалось. Ты выпей, да поешь, не стесняйся.
– Ладно.
Вторая стопочка выпилась легче, и в голове шуметь перестало. Вере подумалось, сколько же времени она вот так, просто, не сидела за столом, в приятной компании, с человеком, что ее понимает, поддерживает. Какое счастье, что у Веры появилась родная душа! Матрена тем временем, подкладывала на тарелку Вере кусочки колбасы, салат, картошку и вполголоса говорила:
– Смотрю на тебя, Вера и думаю, замуж тебе надо! Ты девка работящая, не пьющая, не вертихвостка какая-то, детишек любишь…..Нешто хорошо такой девке одной куковать!
– Бабушка Матрена! Говорила я, нету у меня хороших мужиков на примете. Да и старая я уже. 35 месяц назад стукнуло. В мои годы куда пойдешь? У подруг свои семьи, у молодых – дискотеки, да рестораны, я туда не ходок. Попробовала один раз на вечер «кому за 30» сходить, так потом обревелась вся. Подходят мужики какие-то задрипанные, помятые, небритые и чуть ли не сразу под юбку лезут…. Один и вовсе, денег говорит, дай, похмелиться нечем, жена не дает на бутылку… Вот, скажите, Баба Матрена, зачем таких в клуб пускают? Зачем они сами туда ходят? Больно ведь душе-то потом после таких свиданий….Как оплеванная идешь, да себя коришь, дура, зачем пошла? Сидела бы дома, носки вязала….Нет, поперлась, а я баб Моть, ведь заранее чувствовала, что ничего хорошего в этом клубе не будет…Раньше-то свахи были, мне мама рассказывала, вот они всех невест знали, всех женихов, кто кому подходит, знакомили невзначай….А сейчас?
– И-и-и-и, касатушка, чего вспомнила! Раньше, девка еще в пеленках ножками сучит, а уж знали, за кого она замуж пойдет, как подрастет. Сговор промеж родителей был. Потом, как заневестится девка, сватали, да под венец!
– Как под венец? А вдруг ей кто другой, а не жених, сердцу мил? Как за не любимого замуж идти?
– Э, милая, что есть любовь? По первости, жар, пыл, голову кружит, а в семье не любовь главное, а уважение друг к дружке, понимание. Мужик в доме – хозяин, голова, а жена для домашних дел нужна, да деток ростить.
– Уважение, это да, я согласна. Но если не нравиться человек, как с ним в постель–то ложиться? Противно, ведь.
– Да чего противного? В постели-то все мужики одинаковые. Потокуют, да голову на подушку. Что любый, что не любый. А вот хозяином в доме, не каждый может быть. У справного мужика и жена лебедушкой ходит, а поживут вместе малость, деток родят, там бабе некогда про любовь думать….Дел невпроворот.
Вера с такой постановкой вопроса в душе была не согласна, но с бабкой решила не спорить. Сейчас время другое, никого насильно замуж не отдают. Все по согласию. Посидели, выпили еще по рюмочке. Вера решила – хватит. Пора и честь знать. Засиделась, бабке отдыхать надо, старенькая все-таки.
– Баба Мотя, я пойду. Давайте помогу со стола убрать и домой. Загостилась я у вас.
– Да что ты, касатушка, посиди еще, мне одной-то шибко скушно….А ты приветливая, да уважительная, хорошо с тобой! Посиди еще, сделай милость! Мы еще и песен не пели, я то в молодости славно певала!
– Ну, хорошо, еще чуть-чуть посижу.
– Давай, Верочка по маленькой, чтобы в горле не першило, да споем!
Выпить – выпили, а вот спеть не успели. Залился звонкой трелью звонок. Баба Мотя, резво, как и не пила вовсе, ушла в прихожую.
– Ой, батюшка, а я тебя и не ждала уж увидеть сегодня! Ты, чего же, милок, бабку подводишь? Обещался помочь, да и нету тебя!
Невидимый Верой, обладатель приятного баритона, с недоумением в голосе оправдывался:
– Ты, чего, баб Моть? Какая помощь? Ты ничего не говорила…
– Запамятовал, милок? Я ж просила тебя сегодня машинку принести, а ты занят был, сказал попозже, вот, слава Богу, Вера, хорошая девушка мне помогла. Сидим, обнову обмываем, проходи, познакомлю, славная девушка.
– Какая машинка, баб Моть? Не говорила ты ничего. У тебя же своя машинка есть, вчера, на ней, ты мне брюки подшивала.
– Да сломалась, сломалась та машинка, выкинула я ее. Ты, проходи в комнату-то…..
У Веры в мозгах щелкнуло. Машинка у бабки не ломалась, она свою, старую к Вере притащила, разыграла комедию, видать только для того, чтобы была причина вот так посидеть, дома. И на стол заранее все приготовила, знала, Вера помочь не откажется. А теперь и племянник нарисовался! Ай, да бабка! Как ловко подстроила! И разговоры про замужество неспроста! Настоящая сваха!
В комнату вошел мужчина средних лет. Невысок, чисто выбритый, в приличном костюме, в руках коробка конфет. На вытянутой яйцом голове, от мощного лба и дальше блестела капельками пота большая лысина. Лишь по бокам, над ушами, кустиками саксаула торчали блеклые пряди. Реденькие брови, серые глаза, глубоко спрятанные в глазные впадины, набрякшие веки и отечные мешки, крупный нос, одутловатые щеки, и как в насмешку, – ярко-красные пухлые губы, абсолютно не к месту, словно взятые с чужого лица…..Веру передернуло. Никогда еще в своей жизни она не встречала более отталкивающего типа. Себя Вера красавицей не считала, но и в уродины не записывала. Каштановые волосы, скрученные в тугой узел на затылке, без челочки, делали лицо открытым, каштановые брови, карие глаза, аккуратный носик, чуть плоские губы….Про таких говорят – не красавица, но милая. И фигуркой бог не обидел, что спереди, что сзади, все как надо, правда ног своих Вера стеснялась, немного тонковаты, с густыми длинными волосами от бедра до щиколоток. Уж она их брила, брила…Поэтому старалась носить либо брюки, либо длинные юбки, все платья шились тоже ниже колена.
– Вот, Верочка, познакомься, племяш мой Виталий. Холостой, не женатый. Не нашел еще хорошую женщину, чтобы в дом привести. Работящий, не пьющий. Свой домик имеет, с дачей-огородом. А это, Виталя, знакомая моя, Верочка. Добрейшей души девушка. Самостоятельная, умница, деток любит. Ну, вы тут поговорите пока, а я на кухню, у меня ноне пирог яблочный, подогрею.
Бабку из комнаты как ветром сдуло. Вера молчала. О чем говорить? Хитрая бабка им друг о дружке все рассказала. Пусть потенциальный жених смекалку проявит, а она уж потом, поглядит-посмотрит, что он из себя представляет…..
– Э-э-э Вера….а…я…вот …шел тут мимо….э-э-э …думаю, зайду, посмотрю, как моя бабка…э-э-э…поживает….не виделись давно, вдруг заболела…
Вера изумленно подняла брови. Ну, дундук! Бабка ж ему намекала, что он вроде бы должен был машинку забрать! Неужели, не понял?
– Бабушка ваша вполне здорова. Даже с тяжелой машинкой по городу бегает.
– Что? А….да…конечно…я…забыл….она …просила…я …забыл. А вы где работаете? Я не мог вас раньше видеть?
– Вы знаете, Виталий, мне пора. Я уже давно у бабушки в гостях. Я пойду, а вы оставайтесь, ей не скучно будет. Посидите, по-родственному, поговорите…До свидания.
– До свидания.
Вера быстренько в прихожую, спешно надела босоножки, открыла замок, и уже в дверях громко крикнула: « До свидания, баба Мотя!» и бегом дунула по ступенькам вниз, на улицу. Еще минут пять, чуть ли не в припрыжку, до остановки. Зря бежала. Оглянувшись, увидела – никто ее догонять не спешил. Бабка не может. А племянничек видать не захотел.
В понедельник Вера домой не спешила. Шла тихонько, любуясь зеленой листвой, улыбаясь сама себе, вспоминая вчерашнюю встречу. Поднимаясь на общежитское крылечко, столкнулась с Люсей.
– Привет, подруга! Иди, тебя ждут.
– Привет. Кто?
– Бабка твоя. Вчерашняя пассажирка.
У столика вахтерши, на колченогом стуле, робко притулилась бабка Матрена. Увидев Веру, разулыбалась и бодренько пошла навстречу.
– Здравствуй, касатушка. Чего ж ты вчера убежала-то? Виталя не поглянулся?
– Не поглянулся.
– Милая, да растерялся он, от красоты твоей! Мне так прямо и заявил, я говорит, бабушка, никогда таких красавиц не встречал! Ну и стушевался малость. Да ты, поди, не поэтому убежала? Виталя у нас, верно, не красавец. Ну, дак, что? С лица воду не пить. Зато рукодельник, не пьющий, домосед. Ты за ним как за каменной стеной была бы.
– Баб Моть, я не пойму, вы меня сватаете что ли?
– А почему нет? Ты одинокая, он тоже. Притулились бы друг к дружке, глядишь, обоим хорошо станет. У него домишко свой, неказистый, правда, дак ему квартиру обещают. Хозяйкой будешь, не надоело еще по общежитиям-то мотаться? Ты, вот что. Давай, иди к себе, переоденься там, причепурься маленько и поедем ко мне. Виталя там, ждет. Мне так и сказал, без Веры не приходи. А я тут тебя подожду.
Вера как под гипнозом, поднялась в комнату, умылась, переоделась и …….села на стул. Мысли в голове бегали тараканами. Была в бабкиных словах своя правда. Ей, Вере 35, ясно уже, что принца на белом коне, неотразимого красавца, ей не дождаться. Ушло ее времечко. Ну и ладно, что Виталий лицом не пригож, зато по бабам бегать не будет, кто на такого польститься? И свою квартиру хорошо бы. Уж Вера из нее конфетку бы сделала. Да и не бесприданница она, на книжке большие деньги лежат. На все хватит, и на свадьбу, и на новую мебель, еще и останется. В конечном счете, устала она от одиночества. А тут готовый муж, вон бабка говорит, понравилась она ему сильно. А самое главное, при муже можно и ребеночка родить.
В бабкину квартиру Вера входила, сильно волнуясь, оказалось, зря. Виталий сразу подошел к Вере, широко улыбнувшись, без запинки повел разговор:
– Здравствуйте, Верочка! Вы, уж, извините меня за вчерашнее. Я как увидел вас, прямо обомлел! Неужели, думаю, еще такие красавицы на свете живут. Я таких, как вы, только в музее видел, на картинах. Сразу вы мне понравились. Проходите, присаживайтесь. Давайте поговорим. Я в ЖЭКе слесарем работаю, работа, конечно, может и не завидная, но мне как хорошему работнику, не пьющему, квартиру в этом году обещают. А раз один, так и дадут однокомнатную, как бабуле. А если бы семья была, я бы уж у них двухкомнатную выбил. С дальнейшей перспективой, так сказать. Ну, я в смысле, деток.
Вера покраснела. Бедное сердечко во время монолога то сладко замирало, то кровью обливалось от обиды. Она значит, красавица, это приятно. А вот, то, что она нужна для большей жилплощади – это корежило. А с другой стороны, он прав, она сама в бригаде на стройке работает, знает, как квартиры распределяют, и что здесь такого, если человек в открытую говорит, не стесняясь. Будет Верка кочевряжиться, вместо двушки будут ютиться в однокомнатной, а дети пойдут? Да и сам, если про детей говорит, значит, долгонько с Верой жить собирается, и нужна она ему не только для расширения жилплощади.
Вера с Виталием женихались весь июнь. 2 июля подали заявление. Свадьбу назначили на 11 сентября, в аккурат на «бабье лето». Свадьбу отыграли скромную, решив приберечь денежки на обустройство новой квартиры. Зажили молодые тихо, без ссор, не выясняя отношения, четко распределив обязанности. Квартиру им выдали все-таки однокомнатную, вот из этой квартиры звездной майской ночью Веру увезли в роддом.
– А-а-а-а-а мамочка, больно! Мама!а-а-а-а
– Женщина хватит орать! Аж уши заложило! Тужься лучше! Не ори, сказала! Как с мужиком баловаться, так не орете! Замолчи! Тужься! Так, так. Да не ори ты, идиотка, ребенка загубишь! Тужься! Еще! Еще! Вот. Передохни чуток. Беда с этими первородками! Да еще в таком возрасте! Ты чего, раньше мужику дать не могла? Корячишься теперь…. Так… тужимся….тужимся….Ольга, блин! Скальпель дай, рассеку ее, не разродится сама! Ну… ну… Оля, поздно, принимай, девка…
Вера очнулась только на больничной койке. Мучила тупая боль внизу живота, страшно хотелось пить, и еще болели груди от пришедшего молока. На соседних койках четверо женщин, разного возраста, закрыв лица масками, кормили малышей. « А что мне не принесли? Кто у меня родился-то? Не помню ничего…» Голова кружилась, тело заливала свинцовая тяжесть.
– Мамаши, детей отдаем. Грудь сцедить, обмыть, знаете, да?
– Катя, у нас женщина очнулась…
Молоденькая медсестричка подошла к кровати.
– Как себя чувствуете, Вошнякова?
– Плохо….голова кружиться…болит…внизу…и…пить хочу…Мне можно пить?
– Вам теперь все можно, кроме спиртного. Сейчас принесу.
Вера жадными глотками выпила весь стакан.
– Можно еще, девушка?
– Погодите маленько, а то стошнит.
– А где мой ребенок? Кто у меня родился? Я не помню ничего…
– Где уж помнить, вас с родилки чуть тепленькую привезли. Без сознания, сегодня вторые сутки пошли после родов. Дочка у вас.
– Она здоровая? Все хорошо? Почему ее кормить не принесли?
– Вы ее что, на автопилоте кормить собирались? Только- только глаза открыли.
– Она здоровая? Все хорошо?
– Вошнякова, сейчас к вам детский врач подойдет и все скажет.
Минут через десять в палату вошла полная, с красивым иконописным лицом, женщина. Подошла к Вериной кровати, взяла стул, села, усталыми глазами посмотрела на нее.
– Вера Александровна, мужайтесь, ваша девочка родилась с большими отклонениями. У нее церебральный паралич, косоглазие, правая ручка совсем не двигается. Очень слабенькая. Если выживет, вряд ли будет ходить самостоятельно. Вы вправе такого ребенка оставить в роддоме, но хочу предупредить – роды у вас были сложнейшие. Вы, к сожалению, никогда больше детей иметь не будете. Эта девочка ваш первый и последний ребенок. Кормить вы ее пока не сможете, она слишком слаба. Будем кормить искусственно. Сцеживайтесь, Бог даст, недели через две, если все будет хорошо, вам ее принесут на кормление. Если вы, к этому сроку, решите отказаться от девочки, грудью кормить не надо совсем. Скажите медсестре, она вас перетянет.
Верино лицо обильно было залито слезами. Как только врач взглянула на нее, она почуяла, что-то не так. Рыдания душили. Горячечная боль несправедливости раздирала виски. Хотелось закрыть глаза, и умереть… Вера прикусила простыню, вздохнула, приглушенно выдохнула:
– Почему?
– Сложно сказать. Природа ДЦП до конца не изучена. Много факторов сыграло роковую роль: неправильное прилежание плода, возраст, ваши сопутствующие заболевания, сами роды были непростые, может быть, пьяное зачатие….мне очень жаль, поверьте. Но решать вам. Просто предупреждаю – иметь такого ребенка, это не просто труд, это – ад. Думайте, Вера Александровна, с мужем посоветуйтесь….
После ухода педиатра в палате стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь Вериными всхлипами. Первой заговорила пожилая, лет пятидесяти тетка.
– Милая, ты не сдерживай себя, поплачь, повой в подушку то, легче станет. Я как мужа первого хоронила, выла в голос, тем и спаслась. А то с ума сошла бы, любила я его сильно…Ты плачь, не стесняйся нас, дуреха…
– Да чего реветь-то сейчас, да хоть обрыдайся! Чего изменится-то?
– Дура ты, Маринка. По молодости не понимаешь. Проплачется, соображать начнет.
– Да что тут соображать? Оставить в роддоме и все. Если уж так ребенок нужен, пусть из детского дома возьмут.
– Маринка! Думай, что мелешь! Свое дите, выношенное, в муках роженное! И оставить! Еще раз ляпнешь, пеняй на себя!
– Ну, все, все! Молчу!
Вера с усилием поднялась с кровати. Глаза застилала пелена слез.
– Эй, ты куда? Нельзя тебе!
– Я….в туалет….В ванную….подкладку сменить…
– А-а-а, это по коридору, в конец….Дойдешь сама-то? Или подсобить?
– Дойду.
Вера медленно ползла по коридору, маленькими шажками приближаясь к цели, дрожащими руками держась за стену. Ванная комната была маленькой, самой ванны не было, стояла лишь душевая кабинка, биде и грязная раковина. Вера на всю мощь открыла воду в душе, села на биде и принялась ритмично, с силой, биться головой об стенку. После третьего или пятого удара из носа пошла кровь, сочилась сукровица со лба, ничего не чуя, Вера билась головой….
« Господи! Матерь пресвятая Богородица! За что? За какие грехи наказала меня? Что делать теперь? Оставить? Больше детей не будет….Взять? Как поднимать? А Виталий? Что скажет? Поможет? Или бросит? Почему? Почему? За что? Возраст….А если бы не побоялась осуждения, родила бы тогда, в 19 лет, у меня сейчас взрослый ребенок был бы. А я, все боялась, шептала своему возлюбленному: «ты резинку надел? Без нее не дамся!» Дура, дура! А еще врачиха о ее, Вериных болячках говорила, о неправильном прилежании…А откуда будет правильное, если Верин мастер, вздорная, зловредная, ехидная баба, сама родившая троих, не переводила Веру на легкий труд, не смотря на справку. «Мы в свое время до самых родов пахали, а вас разбаловали, чуть пузо округлиться – шасть в контору, бумажки писать! А план кто делать будет? Деньги все любят, а работать никто!» – кричала мастер Вере в лицо. И Вера работала. Дура, какая дура! Поругаться боялась, а теперь – на! Ребенка калеку….Пьяное зачатие…А может и так….Виталий, практически непьющий мужик, на собственной свадьбе напился до риз, пьяный и к Вере полез, сделал дело, да прямо на ней и уснул…И весь медовый месяц пил, то с друзьями, то один….Как мать говорила? Трезвого – приласкать, пьяного скалкой гнать? Поздно…..все поздно….Оставлю….как я с ней? Всю жизнь – обуза. Лечение, деньги…Может и правда, из детского дома возьмем….Оставлю….Кровинку свою…Доченьку……….Единственную… Долгожданную…… Господи! Вразуми! Подскажи…..Нет мне ответа….»
– Женщина! Откройте немедленно! Что вы там делаете?! Немедленно откройте дверь! Вошнякова! Сейчас же!
– Вера Александровна! Это я педиатр, откройте, послушайте меня! Завтра вашу девочку посмотрит профессор, он лучший из всех! Может быть, есть еще надежда….Откройте…
Вера щелкнула задвижкой.
– Да что же это!? Немедленно в процедурку, перевязать, вызвать психиатра, поставить два кубика реланиума, плюс димедрол и анальгин с новокаином не забудьте….
Вере поставили уколы, перевязали, напоили валерьянкой, довели до кровати и положили спать.
Вера очнулась через сутки, сквозь тяжелое покрывало сна ощущала комариные укусы уколов, капельницы, но скинуть с сознания сонный морок не могла. Когда проснулась, чувствовала себя намного лучше. Встала, привела себя в порядок, а вот когда подошла к зеркалу, чтобы причесаться – вздрогнула. Из зеркала на нее смотрела пожилая тетка, седая, с потухшим взглядом, с бледными губами, уголки которых скорбно смяты вниз. Разговаривать Вера ни с кем не хотела. Пытались женщины вызвать ее на разговор – не получилось. Лежала на кровати, не отвечая, с головой накрывшись тоненьким одеялом. После неудачных попыток, женщины оставили ее в покое.
– Вошнякова! Вы сможете вниз спуститься? Муж пришел.
Вера не отвечая, кивнула головой, накинула теплый халат и пошла в комнату для посетителей. Виталя стоял без цветов, с пустыми руками, в неглаженой рубашке, с редкой щетиной на щеках. Вера раздраженно подумала: «Наконец-то решился попроведовать…Сколько лежу – первый раз пришел. Хоть бы сока принес, или пару яблочек, все равно пока грудью не кормлю, ведь есть деньги-то. И побриться бы не мешало. Жены вторую неделю дома нет, а он уж запустился….» Подошла. Виталий неловко чмокнул в щеку, и тут же отстранился, как от чумной.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
– Знаешь?
– Да. Мне врачиха твоя сказала.
– Что делать-то, Витя?
– Ты…Это…Не подумай чего, но я так думаю….Оставлять ее надо….Куда мы с ней? Это ж на всю жизнь – верига…..
– Оставлять? Родную дочь?
– Какую дочь? Урода. Конечно, оставлять…Многие без детей живут, и ничего….И мы проживем. С детьми морока одна….
– Не бросишь меня, Виталя?
–Глупости не болтай. Ну, решили, значит. Заявление напишешь, все как положено, чтоб потом претензий к нам не было. Поняла?
– Да.
– Тебе завтра домой можно идти, врачиха сказала. Я за тобой не приду, смена у меня. Сама придешь?
– Приду. Денег дай на такси….Тяжело еще ходить…Болит все…
– 3 рубля деньги не малые, Вера. Может пешком?
– Дай.
– Ну, ладно….Держи…Все…Пошел я….
Виталия след простыл, а Вера еще долго сидела, забившись в уголок, у широкого окна. Слез не вытирала, не ощущала она своих слез… Там, за окном, буйствовал май. Шепталась нежная листва, цвели травы, пели птицы, слышались радостные голоса детей, шли люди с улыбками на лицах, по своим делам и заботам.
Муж – надежа, опора, защита. Каменная стена. Где она – опора? Где – защита? Вот, оно, значит как. Пока беды не было – и ссор не было, жили как все. Беда пришла – хлебай ее одна, полной ложкой! Пришел, как чужой – не пожалел, не приголубил, не спросил даже о самочувствии, горелого сухарика жене в подарочек не принес. С детьми – морока, дочь – урод, верига, крест, на всю жизнь…Оставлять, значит. Поняла Вера – не будет Виталий отцом. Не хочет он им быть. Спокойнее одному-то, без вериги….3 рубля пожалел…Эх, Верка! Получила ты хоромы каменные, а к ним в придачу – цепи кованные. Печать в паспорте есть, а мужа нет. Теперь вот, и ребеночка не будет.
Вера постучалась в ординаторскую.
– Можно?
– Да, заходите, Вера Александровна. Слушаю вас.
– Я…Заявление написать…об отказе…
Ночью Вере не спалось. Крутилась с боку на бок, скрипя кроватными пружинами. Бабам в палате спать мешала. Болела голова, жгло сердце, сжимало невидимыми клещами так, что останавливалось дыхание. Далеко за полночь, решила попросить какую-нибудь таблетку снотворного. Оделась, вышла в коридор. На посту сестры не было. В отделении стояла тишина, лишь где-то в конце коридора, были слышны резкие звуки. Толи телефон звонил, толи кошки за окном мяучили…Вера пошла искать сестричку. Шла, а звуки постепенно становились, похожи на плач ребенка. Слабенький, с перерывами. Чем дальше шла Вера, тем больше убеждалась – ребенок плачет. Обиженно, горько, тонким голоском нарушая тишину. Ребенок плакал, а у Веры стыла душа – моя! Дочка моя плачет! Все мамками приласканные спят, а моя – плачет. Хоть глазком бы на нее взглянуть… На кровиночку…Может, позволят?
Медсестрички нашлись в дежурке, сидели, чай пили, покуривая в открытую форточку.
– Женщина, вам чего?
– Уснуть не могу. Дайте что-нибудь. И …можно мне ребен…..
– Идите на пост, сейчас приду.
Вера закрыла дверь, повернулась, чтобы идти, но от неловкого движения слетел тапочек с ноги. Тонкая филенчатая дверь звуки не таила. Голоса медсестер слышались отчетливо, как с трибуны.
– Спать она не может. Совесть, поди, мучает. Вот и не спит! От родного ребенка отказалась!
– Знаешь, Юль, такой ребенок – подарочек еще тот! На всю жизнь по рукам и ногам калекой связана!
– А кто как не мать, ребенку нужен? Здоровый – нужен, а больной нет? Здоровый он сам по себе вырастет, без проблем. А калека? Будет расти ее девчонка, и представь, всю жизнь будет знать, помнить, что родная мать от нее отреклась, предала! Она, наверное, уже и сейчас что-то чувствует. Ты посмотри – лежит сухая, накормленная, а верещит не переставая! Мать зовет! А мать за снотворным пришла, чтоб спалось хорошо, чтобы дочкин голосок не слышать!
– А знаете, девчонки, я эту отказницу, пока перевязки делала, хорошо рассмотрела, совсем седая, в глазах такая тоска! Вот не с радостью она ее оставляет, правда! Рабилева как от сына отказалась? Заявление написала, глазки, губки намазала, любовнику позвонила и «Чао-какао». Тоски ни в одном глазу! Мне кажется, вот Вошняковой какой-то толчок нужен, и заберет она дочку!
– Какой толчок, Наташка! Она ее даже не видела ни разу! К груди не приложила! Голос дочки и то не признала! Ты помнишь, у нас Смирнова лежала? Та в любое время суток, летит с воплями: «Это мой Костенька плачет! Подойдите к нему!» И ни разу не ошиблась. Да многие своих ребят по голосу различают. А у этой дите заливается четвертый час, а ей по фигу! Ладно, пойду, несчастной мученице снотворное дам, пусть дрыхнет, скотина.
–Ирка, погоди чуток, давай курнем, и я тоже пойду, хотя у меня «тяжелых» нет, но все равно…
Вера как могла, быстро пошла к постовому столу. Слезы бежали ручьем. Не ошиблась! Это она – ее доченька плачет! Мамку зовет! Господи, помоги! Вера решилась.
Медсестра открыла шкаф, через секунду протягивала Вере таблетку.
– Возьмите.
– Девушка! Милая! Не нужна мне таблетка! Я так, чтобы повод был…..Принесите мне доченьку…Одним глазком…
– Нельзя. Не положено. Вы же отказались от нее.
– Милая! Не откажи! Только на руках подержу! В последний раз! Принеси! Христом Богом молю! Принеси!
– Идите в процедурку. Сейчас принесу. Только тихо!
– Тихо, тихо, я как мышка!
Вера сидела на кушетке. Ее трясло. Зубы стучали, сердце выскакивало из груди, руки дрожали. Плач ребенка раздавался все ближе. Сестричка протянула Вере туго спеленатый, визгливо орущий сверток
– Держите.
– Спасибо, доченька!
Ребенок, как только перешел в руки к Вере, тут же замолчал. Медсестра удивленно подняла брови.
– Вот это да! Часа три орала, как резаная! А сейчас молчит!
– Мать почуяла….Ты, иди, доченька….Я тихонько тут посижу…
– Только недолго, а то мне попадет.
– Недолго, недолго, иди….
Вера с дочкой остались вдвоем. Вера разглядывала девочку. Тонкие бровки, глазки зажмурены, видны лишь стрельчатые черные реснички, желтоватые отекшие щечки, между ними крошечная пуговка носа, и ярко – алые пухлые папины губки. Девочка покрутилась, поелозилась в тугих пеленках и вдруг открыла глаза. Глаза были мамины, карие. Правый глаз смотрел прямо на Веру, левый был сведен к переносице.
– Красавица моя….Доченька… Погоди маленько…Я сейчас…
Грудь у Веры перетянули только сегодня днем, она нещадно болела, потому что перегорало молоко. Вера сняла повязку, освободила грудь, немного сцедила на пеленку и поднесла сосок к губам малышки. Дочка вцепилась в грудь так, что у Веры от боли, помутнело в глазах. Дочка жадно сосала материнское молоко, лишь на секунду выплевывая сосок, и тут же брала его опять. Через несколько минут, наевшись, дочка сладко спала на руках матери.
– Ну, все, женщина, хватит. Давайте ее сюда, в детскую отнесу. А вы идите в палату.
– Хорошо, доченька. Спасибо тебе. Как зовут тебя?
– Ирина.
В 8 утра Вера уже подпирала стенку возле ординаторской. Врачи приходили кто как. Кто работал с 9 утра, кто с полдевятого, а завотделением, иногда заявлялась еще раньше. Римма Николаевна, мельком взглянув на Веру, прошла в кабинет. Через 5 минут пригласила к себе.
– Слушаю вас, Вошнякова.
– Римма Николаевна, я пришла забрать заявление. Выписывайте меня вместе с дочкой. Не отдам я ее. Не откажусь. Со мной она будет. Со мной.
– Сядьте, Вера Александровна. Я хочу узнать, это не сиюминутное желание? Не прихоть? Нет? Вы понимаете, ЧТО вам предстоит пережить с таким ребенком? Нужны будут лекарства, массаж, физиотерапевтические процедуры, курортное лечение, витамины, усиленное питание, а это все – немалые деньги. И труд – ежедневный, каторжный. Поминутная опека. Вашу девочку нельзя будет оставить без присмотра ни на миг. Она будет отставать в развитии, возможно, никогда не встанет на ножки. Профессор выявил у нее кроме паралича, еще и дисплазию, косолапость. Слава Богу, что у нас сейчас это все лечится бескровным методом. Насчет ДЦП, я вам так скажу, иногда происходят чудеса. Вылечить это невозможно, но некоторым мамам удается поставить ребенка на ноги. Худо-бедно, но такие дети могут передвигаться самостоятельно. Косоглазие рекомендую исправлять в более зрелом возрасте, операбельным путем. И еще, как только ребенку исполнится три месяца, сразу же оформляйте ее инвалидность. Группу вам дадут без проволочек. К счастью, у нас вступил в силу новый закон, позволяющий мамочкам, находится в отпуске по уходу за ребенком до 3-х летнего возраста, а не год, как раньше. Подключайте к ее развитию всех, кого сможете. Бабки, дедки, тети, дяди и так далее… Для ребенка все приготовлено?
– Я позвоню, привезут. Спасибо вам.
– Счастья вам, терпения и мужества. Выписку заберете у старшей медсестры.
– До свидания.
– Еще минуточку, Вера Александровна! А муж согласен с вашим решением?
– Не совсем.
– Тогда, по всей видимости, вам предстоит пережить еще и развод.
– Я до 35 лет одна жила – не пропала. И теперь не пропаду. Мир не без добрых людей, помогут…..
Приданное для ребенка привезла бабка Мотя. Еще привезла букет пионов, и магазинный торт, в картонной коробочке. Торт отдала медсестрам, цветы – Вере, после троекратного поцелуя сухими старческими губами. Она же, привезла Веру домой, прикупив по дороге продукты. Дом встретил Веру затхлым запахом, горой немытой посуды, грязными полами и кучей прокисшего белья в ванной. В холодильнике мышка с голодухи повесилась, на полках шкафа, от той же причины передохли тараканы. В квартире не было ни крошки съестного, цветы на окнах пожухли, завяли. Вере подумалось, что те две недели, что она пролежала в больнице, в квартире никто не жил.
– Баб Моть, да что же это? Знал, ведь, что меня сегодня выписывают, и что роды тяжелые были. Мне ведь еще месяц ничего тяжелого поднимать нельзя, а тут….Разруха какая-то!
– Помогу с уборкой, милая, помогу, ты не волнуйся. У тебя о другом голова болеть должна….Чего Витале скажешь? Не нужна ему такая дочка. Не признает он ее. Приказал же в роддоме оставить, а ты что?
– Он ее носил 9 месяцев? Он ее рожал в муках? Чтобы приказывать? Приказал он! А кто ему приказал к жене по-свински относиться?
– Че орешь! Девку разбудишь!
– Ой, дура я, баб Моть….Дура, что за Виталю вашего пошла-побежала…На квартиру польстилась…. Все для него! Миловала да ублажала… Думала все хорошо у нас будет, а оно вон как вышло! Дочка калека ему не нужна, а там, глядишь и я, седая да больная не нужна буду. Найдет кого помоложе, поздоровее….Или уж поди нашел…В квартире-то Мамай пробежал! А ему хоть бы что! Кто я для него, баб Моть, жена или обслуга?
– Ох, Вера….Я ведь, тоже, надеялась, что сладится у вас. Почти год прожили…Без скандалов, пьянок….А теперь думаю, все на твоих плечах лежало. Видать от Витали помощи было, как от свиньи – шерсти…
– Мусор выносил....За хлебом ходил….
– Да уж, перерабатывался, поди, от такой нагрузки? Еле ноги таскал? А ты, пошто, молчала-то? Скрывала, зачем?
– Да мне баб Моть, как –то сперва нравилось даже ухаживать за ним. Я всю жизнь-то сама по себе, а тут человек рядом, муж. Все хотелось ему приятное сделать, чтоб оценил, похвалил….Раньше-то мне не за кем ухаживать было, а тут придет полседьмого, трезвый, чистенький, а у меня уж на столе все горяченькое… Поест, молодец, скажет….Вкусно…Душа поет, радостно, семья, муж, все как положено…Покушаем, телевизор посмотрим, да спать…Ему с утра на работу, мне тоже…В выходные или к вам или к Люсе в общежитие прогуляемся…Чайку попьем, в кино сходим В парке погуляем…А и правда, не ругались, причин не было, ругаться-то…Я даже когда в положении была, помощи от него не просила….Я на стройке ведра с раствором носила, а дома, что, постирать, полы помыть, вроде и не трудно….Не на что жаловаться было…А сейчас…..Вот где он? Почему в квартире такой бардак?
– Эх, Вера, тут без бутылки не разберешься…..У Вальки он, у сестры своей, ошивается…
– Это как? Это кто?
– Да просто. Ты Вальку то и не знаешь, не была она на свадьбе-то. У Витали после смерти матери квартира осталась, там Валька прописана, его сестра, у них мать одна, отцы разные. Валька-то в квартире токо числится, а сама с мужем живет, домина у них двухэтажный в 4 микрорайоне, и унитаз, и вода горячая, все в доме есть, как в квартире, да еще рядом 8 соток сада-огорода. Кому захочется от такой прелести отказываться, в четырех стенах сидеть, когда все под боком…. У Вальки муж главный инженер, на сталелитейном, да еще в депутатах числится, вот под это депутатство, а может еще как, они себе домину и отгрохали…..А чтоб материну квартиру не потерять, Валька с мужем развелась официально, да прописалась там, а сама как жила с мужиком в своем дому, так и живет. А домишко-то Витькин, это отцово наследство, Витька там прописался специально…Дом-то старый, того и гляди обвалиться, сама ведь видела…Вот из-за старого дома, Витале квартиру-то и дали…Все при козырях, одна ты, девка в дураках осталась….Прописаться-то здеся, хоть успела?
– Успела. А я то голову ломала, чего Витька с пропиской тянет…То отдел не работает, то времени нет, то паспортный стол не принимает…Я как в декрет пошла, сразу все и оформила…Еще штраф платила….Баб Моть, я пойду приготовлю поесть, чай погрею, а то мне скоро кормить…Боюсь, молоко пропадет…..
– Погоди маленько….Как девку-то назвала? Нянькаться буду, как кликать-то?
– Ирина.
–Откуда имя-то выкопала? Али в честь кого?
– В честь. Если бы не эта Ирина, медсестричка, я б, баб Мотя, может самый тяжкий грех в своей жизни совершила – от родного дитяти отреклась….Я ведь как с Витькой поговорила, как не в себе стала, мозги пьяные, что творю…не ведаю…А тут деваха эта, Ирка, дочку принесла мне, да на руки положила….Тут и прозрела…Эх, баб Моть! Видно доля моя такая без мужика жить! Разведется со мной Витька, как пить дать! Ну и хрен с ним! Проживем! Правда-же?
– Верно, касатушка, верно….
Когда Иринке исполнился месяц, Вера понесла ее в детскую поликлинику, на медицинский осмотр. У кабинетов узких специалистов, змейкой тянулась очередь. Принимали медленно. Июнь выдался жарким, в маленьком коридорчике было сильно душно. И хоть завернута была дочка в легкое покрывало, вспотела, раскраснелась, начала покряхтывать, сначала легонько, потом заплакала в голос. Через три минуты, видно, в знак солидарности, заплакали и остальные малыши. Ирка орала громче всех. Вера попыталась ее покормить – Ирка грудь не взяла. Пососала чуть воды из бутылочки, и снова закатилась криком. Те, кто сидел впереди, у кабинета, поворчали, пошушукались и пропустили Веру без очереди. Невропатолог, молодая женщина, в хрустящем белоснежном халате, полистала тоненькую карточку.
– Мамаша, ребенка разверните. Так, ДЦП, косолапость, дисплазия….Жалобы есть?
– Спит плохо, вздрагивает все время…..Кушать хуже стала….Пососет чуть- чуть, выплевывает….
– Стул нормальный?
– Да.
– Что еще?
– Вялая она какая-то последние три дня…куксится….
– Мамаша! А что вы хотели при таком букете заболеваний! Это же ДЦП, у нее нарушения во всем организме! Значит так. Проколоть витаминами. Сдадите все анализы, кровь, мочу. Обязательно консультация ортопеда. Через три дня придете, с анализами, с рекомендациями ортопеда. Посмотрим, что дальше.
– А витамины колоть, это уколы что ли?
– Да, уколы.
– Да она кроха совсем, куда колоть?
– Медсестра найдет. Вот направление в процедурный кабинет, зайдите, вам время назначат. Каждый день будете приходить. Витаминную группу полностью проколем. Следующий!
– Погодите! И это все? А чтобы спала?
–Мамаша гуляйте побольше…
– А чтобы кушала хорошо?
– Женщина, я вам уже все объяснила. Ваш ребенок – инвалид. У нее отклонения, из-за этого, повышенная возбудимость, плохой аппетит …Все, женщина, идите, не задерживайте..
Закрывая дверь, Вера услышала: «понарожают уродов по пьяни, потом удивляются…Не спит…не ест... Мамаша, ребенка разверните….» Пол уходил из-под ног. Горькая обида пережала горло. Переборов себя, проглотив вставший в горле комок, пошла на прием к ортопеду.
– У девочки врожденный двухсторонний вывих бедер, но вы не переживайте. Сейчас это лечится без операций. Столбиком не пеленайте. Ножки должны быть разведены, между ними валик. Массаж, лечебная гимнастика несколько раз в день. Мамаша, вы не волнуйтесь, все будет хорошо. Вылечим дисплазию, ближе к годику, займемся ступнями. Она у вас видимо, спит плохо, попробуйте слабый неспиртовый настой валерьяны, по чайной ложечке, 3 раза в день. Через две недельки подключайте соки, только натуральные, обязательно рыбий жир. Можно в водичку добавлять сироп шиповника. Попробуйте жидкими кашками подкармливать, может, не наедается она. Теперь, насчет ручки. Пока только массаж, чем больше, тем лучше. Если кулачком зацепилась за ваш пальчик, поднимайте медленно ручку вверх, отводите в сторону. Старайтесь ребенка не переохлаждать, но и не кутайте. В три месяца сделаем контрольный снимок, думаю, все наладится…Мамаша, вы что плачете? Да, что вы, успокойтесь….Все будет хорошо….У вас чудная дочка…….
Больше на прием к невропатологу Вера не ходила. Витамины колоть не стала, делала все, как посоветовал ортопед. Вера, оставляя дочку на попечение бабки Моти, или Люси, прошла 2-х месячные курсы по массажу и лечебной гимнастике. Оформила Иринке инвалидность, подала в суд на развод и алименты. Виталий, как пришел, поскандалил один раз, больше не появлялся. К трем месяцем Иринка округлилась, на ручках, худеньких раньше, появились пухлые детские «перевязочки», порозовели щечки, стал лучше аппетит. Дочка стала спокойнее, лишь на непогоду криком кричала, суча ножками и выгибаясь спинкой, судорожно прижав кулачки к грудке. Понемногу начала двигаться ручка. Научалась «агукать», смешно выдувая пузыри на пухлых губках. За эти три месяца Вера превратилась в щепку. Она не высыпалась, все время болела голова, ломило пальцы, от ежедневного, по нескольку раз массажа, немела спина, и очень болели ноги от постоянной беготни.
Щедрый сентябрь распахнул двери. Люди покупали овощи, фрукты, мешками хватали свежую капусту, чтобы после Покрова, нашинковать ее мелкой стружечкой, посолить, добавить морковь, смена укропа и аниса, уложить в бочку, придавить гнетом, и через 10 дней уплетать сочную квашенку под жареную картошку, а зимой из квашеной капусты варить щи. Вере некогда было заниматься разносолами…
Октябрь замучил дождями. Солнце пряталось за тучами, дул ветер, слякотная грязь и пасмурная погода выматывали душу. Вера, уложив дочку спать, побежала в магазин за молоком. Очередь в магазине была большая. Пока она медленно продвигалась, Вера купила другие продукты, отошла к окну и стала ждать. За окном почернело. Ветер бил в окна с такой силой, что звенело стекло и дрожали оконные переплеты. Сначала пошел дождь, потом дождь со снегом. За окном была темень, хотя был полдень. Вдруг раздался резкий хлопок, от удара ветром, вылетело стекло. На улице творилось невообразимое. Выли собаки, дождь стоял стеной, и ветер, небывалой силы ветер закручивал пылевые спирали на земле и рвал с домов крыши…. « У меня же форточка открыта!» – вспомнила Вера. Плюнув на молоко, побежала домой. Иринкин плач услышала еще на первом этаже. В квартире лютовал холод. Настежь распахнутое резким порывом ветра окно, впустило в себя ураганную непогоду.
Иринка была похожа на ледышку. Холодное тельце, ручки, ножки покрылись «пупырками», отдавали синевой. Вера прогрела дочку в горячей ванночке, натерла водкой с медом – не помогло. Через день температура подскочила до 40 и с крупозным воспалением легких их увезли в больницу. Там, от капельниц и инъекций, от плохих условий и плохой пищи у Ирины впервые появились судороги. Когда через три месяца их выписали, Иринка была худой, желтой, у нее опять перестала двигаться ручка. Вере – лечение дочери пришлось начинать с нуля. В семь месяцев Иринка начала пытаться ползать. Голову держала плохо, посмотрит, поводит по сторонам – бултых, снова носом в ковер. Ручки, тоже не держали. Шлепнет ладошками по полу, передвинет попу на сантиметр, еще шлепок, глядишь, опять лежит на боку. Бабка Мотя подключила свои связи, Иринку осмотрел старый профессор, поглядел снимки, покрутил ее ножки-ручки в разные стороны и вынес вердикт.
– Массаж, гимнастику – продолжать, можно подключить парафин, или озокерит. Усиленное питание. Витамины. Будет пытаться встать на ножки, до года не давайте. Бедренный сустав сформировался как надо. Пока все неплохо. А вот ходить….Будем надеяться на чудо….
Вера сидела в кресле и вязала носочки дочке. Баба Мотя крючком плела из старых тряпок, половой коврик. Иринка играла кубиками возле дивана. Вчера ей исполнилось год и два месяца. Вера, баба Мотя и Люся скромно отметили это событие. Вязала Вера, изредка вскидывая глаза на дочку. В очередной раз, посмотрев на Ирину, у Веры отвисла челюсть. Иринка шла сама, переваливаясь с боку на бок, сведя колени, заплетая ноги, как пьяный мужик, на цыпочках, широко расставив ручонки в стороны. Шла. Сама. Вера упала на колени перед дочкой, протянула к ней ладони.
– Иди ко мне, доча, иди….Баб Моть! Идет….Ирка, доченька…Идет… Сама..
Иринка улыбаясь во весь рот, показывая три кривых зуба, бормоча АБА,,…МА..МА..МА..БАБА..» пошла к матери. Вера благодарила всех богов сразу, и сквозь слезы радости, почему – то, вспомнила первое и последнее объяснение с Виталием, когда он, в день ее выписки заявился домой поздно вечером. Брызгая слюной, с потной красной лысиной, сведя пухлые губы в узкую черту, Виталий бегал по комнате, швыряя на пол только что прибранные вещи и орал:
– Ты зачем это сделала, дура! Я тебе что сказал? Оставить! И никаких гвоздей! Что я теперь с этой уродкой делать должен? Связала меня по рукам и ногам! Домой ее приперла! Зачем? Разжалобить что-ли меня хочешь? Не получится! Не признаю я ее! Она мне не дочь! И вообще, неизвестно, чья она! Ты-то мне не девочкой досталась! Месяц всего встречались, ты сразу замуж побежала! Видать не спроста! Грех свой за мой счет прикрыть хочешь – не получится! И не вздумай на алименты подавать! Все равно выплачивать не буду! В суд заявление напишу, что прописана ты незаконно, придется тебе, дорогая, забрать манатки, и обратненько в общежитие уматывать! Я тебя с этой уродкой здесь не оставлю!
Вера кормила дочь, смотрела только на нее, на орущего мужа внимания не обращала. Когда он выдохся, сел на стул и замолчал, Вера положила уснувшую дочку в кроватку и спокойно ему ответила :
– Дочь твоя и ты прекрасно об этом знаешь. Не позволю себя с грязью мешать. Так, что алименты будешь платить как миленький. Дальше. Если затеешь дело с выселением, пойду в прокуратуру и расскажу про Вальку, и про материну квартиру, и на какие – такие деньги Валькины хоромы отгроханы…..
– Ты ничего не докажешь! Там все законно!
– Доказать может и не докажу, а нервы помотаю. И тебе, и сестренке твоей, и ее мужу депутату. На улицу глянь, какое сейчас время? У нас правительство борьбу объявило, с коррупцией да нечестностью….глядишь, под это дело и ваши шуры-муры с квартирами на заметку возьмут….Так, что, дорогой, давай по-хорошему разойдемся. Я в этой квартире прописана, и никуда не уйду. Жить буду здесь вместе с дочкой, а ты где хочешь. Договорились?
– Бабка, черт ее забери, проболталась?
– Не важно. Так что, решим?
– Будь по-твоему. Живите здесь. Я у Вальки. Только я выписываться не буду. Но все равно! Запомни Вера, помощи от меня не жди!
– А я, ее, хоть раз, видела? Помощь-то твою? Эх….жалко мне тебя, Витя….У меня теперь ребенок есть, а ты как был один, как перст, так и помрешь в одиночестве…..Прощай….
Когда в семье маленький ребенок, время летит быстро, а если ребенок не совсем здоров, время летит еще быстрее. Лечение, поликлиники, консультации специалистов, массаж, занятия, уборка, прогулка, готовка пищи, снова уборка, стирка, занятия с ребенком, прогулка, массаж, гимнастика……Колесо. Белкино колесо. Крутишься в нем и не замечаешь, как быстро летит время….
Вера уставала неимоверно. Иринка начала ходить, и была на удивление шустрой и проказливой. То доберется до кухонного залавка, достанет крупы и перемешает их в одну кучу, то повалит на себя цветочные горшки, то замочит в ванной вместе с бельем грязные масленые сковородки….Речь дочке давалась с трудом. Гласные она проговаривала хорошо, а вот на согласных запиналась, безбожно коверкая слова, переделывая их на свое усмотрение. Пришлось заниматься с логопедом. Усердные занятия не прошли даром, Иринка начала говорить правильно. У Веры голова шла кругом – заканчивался трехгодичный отпуск по уходу за ребенком, ей надо было выходить на работу, но дочку оставлять было не с кем. В садик Иринку брать отказались категорически. Мотивируя тем, что за ней нужен специальный уход, какого воспитатель группы и нянечка предоставить не могут. Бабка Матрена, жила вместе с Верой, по мере возможности ей помогала, но последнее время сдала, плохо себя чувствовала, ходила с трудом, больше лежала, изредка, кончиком платка смахивая бегущие слезы…
– Верка, помру скоро….Видать срок пришел…Пока у меня силенки есть, давай, отвези меня в контору….завещание составлю….А ты мать из деревни выписывай…Пусть дом продает, да к тебе перебирается…..Вместе, глядишь, чего-нибудь скумекаете….Да и деньги тебе пригодятся…..От твоих капиталов……хоть рублишко-то остался?...
Вера устало помотала головой – нет. Утекли ее капиталы, как песок сквозь пальцы….Дорогие лекарства для Иринки, питание, одежда, да еще курортное лечение, на котором настоял ортопед. Да еще четыре месяца в больнице, когда дочке делали операцию на ступнях…..Квартирная оплата, телефон, свет, да и сама голодной и раздетой не походишь….Алименты, плюс инвалидные – мизерная сумма, вот и тягала Вера денежки со сберкнижки, тягала, пока не увидела круглые аккуратные нолики под закрытием счета. Поэтому и рвалась Вера на работу. Мать из деревни выписать мысль хорошая, только маме-то, тоже, семьдесят с гаком, она сама Веру поздно родила…. Да и не любила мать Веру, незнамо почему, всегда между ними были натянутые отношения. Захочет ли она помогать ей?
Мать Веры дом продала, переехала внучку нянчить. К Вере в квартиру перебралась и баба Мотя. Вместе старушкам было веселее. Вера вышла на работу. Приходила поздно, усталая, вымотанная до предела, садилась в прихожей на низкую тумбочку, терла шершавыми ладонями лицо. И начинала радостно улыбаться, видя, как Иринка ковыляя, держась за стенки, несет ей домашние тапочки…
– Мама устала?
– Устала, доченька…
– А я тебе песенку спою: «Мильволен, мильволен, валых зоз! Сызокна, сызокна, выдишь ты….кто улен, ктоулен, тот сегда, твою зизнь прератит цеты!»….Хорошо?
– Хорошо, моя лапушка! Только зачем слова перевираешь? Тетя по другому поет…
– Нет, ты послушай, тетя так и поет « мильволен….»
Скромно ужинали. Бабки обходились молоком да кефиром, Иринка тоже плохо ела, хотя ей подкладывали кусочки послаще, да повкуснее…Вера супчику хлебнет, поиграет немного с Иринкой, постирает, перегладит белье и на боковую…..Как ни тяжела была жизнь, Вера была счастлива. Посмотрит на дочку, поцелует ее ладошки и светлеет на душе….
Иринке исполнилось пять лет. Не смотря на все усилия Веры, на повторные операции, лучше ходить дочка не стала. Появились боли в суставах, немели ноги, часто сводило судорогой…..Тогда Иринка начинала плакать, поскуливала в кроватке, тихонько как щенок, выброшенный на помойку….гладила своими ладошками угловатые вывернутые коленки и шептала молитву, что научили бабки: « Господи, боженька, помоги рабе твоей Ириночке, отведи от нее беду лихую, долю злую, болезни….спаси и сохрани, господи…» Шептала, шептала, добавляя от себя, решив, видимо, что боженька это кто-то вроде деда Мороза: « Ты, боженька пожалей Ириночку, пусть у меня ножки не болят….а я тебе песенку спою….» Много видно дел было у Боженьки и Иринкины молитвы он оставлял без ответа. Лучше с годами не становилось, все происходило наоборот…..А тут, как назло родное государство затеяло перестройку, с прилавков магазинов вмиг исчезли товары, стало плохо с продуктами, пачка чая или кусок мыла считались лучшим подарком в гостях. Вера выкручивалась, как могла, но денег не хватало катастрофически.
Перед тем, как Иринке пойти в школу, туманным августовским утром умерла баба Мотя. Легко умерла. Разбудила Веру, сходила с ней в туалет, легла, попросила водички и пока Вера ходила за водой, ушла Матрена Егоровна в небытие. Через полгода оказалось, что весь свой капитал она завещала Вере. Капитал был не маленький. Откуда у простой старушки оказались такие накопления, Вера не знала, а спросить уже было не у кого. Часть денег Вера сняла. Рассчиталась с долгами, справила дочке зимнюю одежду, себя немного приодела, купила стиральную машину по большому блату. Остальную сумму оставила на черный день. Он пришел скоро. Правительство объявило денежную реформу, и весь Верин капитал превратился в копейки. Как не старалась Вера, упахиваясь на трех работах, в дом пришла нищета. Школа отменила форму, ходи кто в чем хочешь, и Иринка, сквозь слезы надевала чужие обноски, что отдавали соседи, жалея бедную инвалидку.
Шли годы, Ирина взрослела, много читала, по мере возможности своих силенок, помогала матери по домашнему хозяйству. Школу ненавидела. Учеба давалась с трудом. Мучили головные боли, плохо запоминала школьный материал. Учителя – не жалели, поблажек не делали. Была в школе Ирина «белой вороной». Друзей не завела. Сторонились ее одноклассники. Как не старалась Ирина сблизиться, ничего не получалось. Часто приходила в слезах, молча швыряла портфель в угол, ложилась на кровать и долго плакала в подушку, кусая губы и сдерживая всхлипы, чтобы не услышала бабушка. Потом успокаивалась, начинала заниматься делами, но в мозгах острой занозой, все равно сидели обидные школьные обзывалки и прозвища –«уродина, калека, хромоножка…..» Закончив восьмой класс на слабые троечки, дальше Иринка учиться не пошла. Кем работать ДЦПешнику? Сходила на курсы секретарей-машинисток, освоила печатную машинку, и стала работать дома, перепечатывая дипломные работы, рефераты, курсовые, технические листы и другую бумажную дребедень. Платили мало, но если складывать все вместе, с Вериной зарплатой и бабкиной пенсией, чтобы мало-мальски выжить – хватало. Из-за постоянного напряжения, Ирина стала плохо видеть, очки не помогали. Ходить стала еще хуже, но палочку в руки не брала. Казалось ей, что если возьмет она палку, то в свои 17 лет подпишет навсегда себе инвалидный приговор.
Жизнь менялась, появились товары. Любые – бери, не хочу. На любой вкус, любые продукты, все было – только деньги плати…В городе проходили бандитские разборки, власти опять врали о лучшей жизни, молодежь ходила на тусовки, собирались шумными оравами в подъезде, тягали пивко и пели блатные хиты под гитару. В жизни Веры и Ирины ничего не менялось. Еле-еле сводили концы с концами, стараясь не залезать в долги ( отдавать нечем), питались скудно и как-то упустили из виду, что ДЦП – болезнь коварная. После гриппа, перенесенного на ногах, у Ирины отказали ноги. Лежала Ирина на кровати безвольно их раскинув, бледные и худые, похожие на вареные макароны. Опять пришлось лечение начинать заново. Только, если раньше, за Ирину платило государство, теперь за все нужно было платить самому инвалиду. Хочешь ходить – плати! Хочешь немного снять боль – плати! Хочешь массаж – плати! За все – плати! С каких доходов, с каких накоплений – никого не волновало. Беда не ходит одна. Пока проводили консультации да обследования, оказалось, что у Ирины растянулась связка на голеностопе, были проблемы с сухожилием, нужно было срочно делать операцию. Естественно, за свой счет. Да еще умерла Верина мать, за долгие годы совместной жизни, так и не признавшая внучку. Не полюбившая ее. Жила бабушка с обидой на дочь, с ненавистью к внучке, так и умерла, не раскаявшись. Нужны были деньги и на похороны. Делать нечего, Вера взяла ссуду в банке под залог недвижимости. Операция прошла удачно. На оставшиеся деньги Ирина даже смогла пройти курс реабилитации в новом центре травматологии и ортопедии.
Быстро пролетели летние месяцы, опять пришла зима. Иринка, кроме занятия по печатным работам, еще смогла устроиться сторожем в аптеку, что открылась прямо у них в доме, на первом этаже. То ли правда жизнь налаживалась, толи из-за того, что повысили зарплату, пенсию, Вера с дочерью понемногу выходили из-за черты бедности. Особо не шиковали, но Иринка уже не ходила в обносках, смогла одеваться более прилично. Нередко помогала Люся, давно и удачно, вышедшая замуж, воспитывала двух девчонок, старшая Маша – дружила с Иринкой. А еще был у Ирины друг - не друг, приятель - не приятель, не поймешь кто. Сосед по лестничной площадке, Рустам. Толстый, апатичный подросток, младше Ирины по возрасту, сидел на группе из-за астмы. Из дома выходил редко, все свободное время, проводя за компьютером. Заходил к Иринке просто поболтать или послушать музыку. Вот, в общем - то и все Иринкины друзья.
Ирина собирала на стол. К двенадцати, на обеденный перерыв, должна была подойти мама. Супчик, гречневая каша с подливкой, булочки….И ни кусочка хлеба. Старшая Вошнякова без хлеба обедать не могла. Это Иринке все равно, чего кусать, Вера Александровна кушала любую пищу только с хлебом. Даже арбузы. Глянув на часы, Иринка прикинула – до магазина минут 10 ходьбы. 10 туда, 10 обратно, там минут пять, к приходу матери – успеет. Сильно тепло одеваться не стала – все рядом. Накинула драповое пальтишко с облезлым от кислотного снега, песцом, собственноручно связанную шапочку, надела сапожки и пошла в магазин. Хлеб и пакет молока покупала в два раза дольше, чем предполагала. Время поджимало и Ирина решила путь сократить. Пройти дворами, по закоулкам, а не по главной улице. Узкая, проторенная дорожка извивалась, как грешник на страшном суде, петляя в разные стороны. Ирина шла потихоньку. Ей оставалось пройти еще метров двадцать, и она бы вышла в собственный двор, но и без того узкая тропиночка, совсем сузилась, из-за глубокой ямы, выкопанной по неведомой нужде, прямо посередине дорожки. Иринка, ясное дело, не Алина Кабаева, ровненько, изящно по тонкому бревну, ходить не умеет. Она по широкой улице-то идет, ей места мало, ноги по длине разные, идет идет да занесет, то в лево, то в право… Здесь под носом, тропка как балконный карниз. Узкая, с обледенелыми краями – попробуй пройди! И все же Иринка решила рискнуть. На авось. Очень уж не хотелось возвращаться обратно и пилить еще 10 минут по улице. Фокус не удался, на втором шажке, потеряв равновесие, на пятой точке, ногами вверх, Иринка съехала в яму. Высота ямы была небольшая. Всего-то Ирине по грудь. Для нормального человека выбраться, как два пальца….Подтянуться на руках, закинуть ногу на край и все, свобода. Для Ирины такие элементы художественной гимнастики были недоступны. На руках подтянуться она еще сможет, а вот дальше…..Как назло, людей, что помогли бы выбраться, поблизости не наблюдалось. Пришлось выбираться самой. Минут пятнадцать Ирина добросовестно пыталась вылезти самостоятельно, увы, ничего не получалось. Она пыхтела, сопела, хватаясь голыми руками за обледенелые края, но все впустую…В пылу борьбы со зловредной ямой, Ирина как-то краем глаза приметила, что рядом с ней прошло уже человек пять, и никто не протянул руку помощи, люди равнодушно скользили взглядом, отворачивались….и проходили мимо. Ирина стояла во весь рост, когда увидела, что по дорожке идет грузная тетка, держа в обеих руках тяжелые сумки. Тетка подошла поближе и Ирина сделала еще одну попытку вылезти. Не получилось. Тетка подошла к самому краю, поставила сумки на снег, посмотрела на сидящую в ловушке девушку и тоном, не оставляющих сомнений, в собственной правоте - изрекла:
– Как не стыдно! Такая молодая, а с утра пораньше, уже пьяная в дым! На ногах не стоишь! Кодироваться надо, пьяница!
Посчитав миссию законченной, тетка подхватила сумки и пошла дальше. Иринка со злостью дернулась еще раз, вновь сползла вниз, села на лед….и заплакала.
– Эй, подруга! Ты чего там забыла? Клад ищешь? – молодой парень сидел на корточках возле ямы.
– Иди отсюда! Тебе что больше всех надо? Пьяницу не видел?
– Ладно, не возникай! Руку дай, вытащу.
Иринка размазав ледяные сопли по губам, протянула ему руку. Он сделал рывок, ничего не получилось. Надо было упираться ногами, чтобы вылезти, но ноги у Иринки были на это дело не помощники.
– Ты ногами упрись, я тебя вытяну! – попросил парень.
– Я не могу….ногами…
Тогда молодой человек молча спрыгнул в яму, подхватил Ирину на руки и посадил на край ямы.
– Отползай дальше, а то опять загремишь!
Иринка послушно выполнила приказ. Отползла, потом с четверенек, встала на ноги. Выпрямилась. Случайный спаситель уже стоял рядом. Взглянув на его лицо, Иринка подумала, что где-то она его видела. Было в чертах лица что-то знакомое.
– Теперь порядок?
– Вроде да.
– Почему вроде, подруга?
Вместо ответа Ирина с тоской перевела взгляд вниз, в яму. Там, на ледовой корке сиротливо скучала забытая авоська с хлебом и пакетом молока.
– Делов то.
Парень легко спрыгнул вниз, взял сетку, протянул Ирине и так же легко выпрыгнул обратно.
– Пошли, провожу. А то опять вляпаешься куда – нибудь.
– Не надо, я сама. Мне близко.
– Пошли не бойся, не съем.
– Подавишься.
– Не понял?!!!
– У меня стержни металлические внутри колена. Есть будешь – подавишься.
– Ха-ха-ха А ты с юмором.
– Ага. Такая вся юморная – уписаться можно….Пошли.
Через несколько шагов, видя Иринкино «ковыляние», парень молча предложил свою руку. Ирина от помощи не отказалась. Вот так, под ручку и дошли до ее дома. Ирина остановилась возле подъезда.
– Все. Пришли. Спасибо.
– Ты на каком этаже живешь?
– На втором.
– А квартира, какая?
– Тебе зачем?
– А может, в гости зайду, чайку попить. С тортиком.
– Зачем?
– Ты, чего заладила? Зачем, зачем….За благодарностью.
– Может, в знак благодарности с тобой и в постельку лечь?
– А вот это не надо. Я предпочитаю по любви в постельку ложиться. А не в знак благодарности.
– Скажите, пожалуйста…какие тонкости.
– Хватит трепаться, пошли, до дому доведу.
– НЕТ!!!
– Ты чего орешь? Не хочешь – не надо. Ну, пока.
Парень развернулся и пошел по своим делам. Иринка смотрела ему вслед, и только потом сообразила, почему его лицо было знакомым. Парень, как две капли воды был похож на популярного, любимого маминого певца Александра Малинина. Ирина зашла в подъезд, подошла к перилам, взяла в зубы сетку, и держась двумя руками за перила начала подтягиваться, чтобы помочь непослушным ногам преодолеть очередную ступеньку. Она всегда так ходила по лестницам. Если до подъема, в руках что-то было, это что-то Иринка несла в зубах, не хуже собаки.
– Ну что за люди пошли!
Иринка от испуга подпрыгнула на месте, разжала зубы и сказала «мама». Особо пугаться поводов не было. За ее спиной стоял недавний спаситель. Как он подошел, она не заметила.
– Девушка! В зубах поноску собаки носят. Говорил, ведь, давай помогу. Руку! Пошли!
Ирина молчала. Подумала немного. Протянула руку, оперлась, и потихоньку, с усилием, они добрались до квартиры.
– Спасибо.
– Кушай на здоровье. Здесь и живешь?
– Здесь.
– Одна?
– С мамой.
– А папа?
– Смылся в унитазе. Нечаянно.
– Понятно. Как зовут-то?
– Зачем?
– Ты мне понравилась.
– Я никому понравиться не могу. Я инвалид.
– Ну и что?
– Как, что? Урод. Монстр. Я не такая, как все.
– Ну и что? Я не пойму, ты себе что, цену набавляешь? Так, сказал уже – ты мне понравилась. Скажи имя и я пойду, у меня дел куча.
– Ирина.
– О-о-о-о! Ну, пока, Ирина!
– Пока.
Ирина ключом открыла дверь, вошла и обалдела. В прихожей, руки в боки, с зажатым ремнем, стояла мать.
– Мам! Ты чего?
– Я тебе щас покажу чего! Ты где была?!! Я битый час дома, ни записки, ни чего, куда ушла, зачем? Еще полчаса под дверью стоит, лясы точит! А мать извелась вся! Где была?
– Да я за хлебом ходила. Потом в яме сидела. Вот, парень помог, вытащил, до дому проводил, и все.
– В какой яме? Господи! Ушиблась? Замерзла? Иди быстро, я чаю с малиной налью!
Сердце материнское! Сколько вмещается в тебе любви и нежности к собственному ребенку! Как не лопаешься ты, от постоянной тревоги и переживаний!
Ирину напоили чаем, уложили в постель и подробно расспросили, как все произошло. Выслушав дочку, Вера Александровна решила – ничего страшного не случилось.
В канун 8 марта в доме делали генеральную уборку. Майской пчелой жужжал пылесос, на полках сверкала перемытая посуда, домашние цветы в пузатых горшках, выстроились в ряд на подоконнике, как солдаты на параде. После уборки Вера Александровна пошла готовить обед, Ирина села за печатную машинку, срочно нужно было перепечатать очередной реферат. « Длинь – длинь» – подал голос новый звонок.
– Мам! Открой!
Ирина слышала мамины шаги, щелчок дверного замка, негромкий разговор. «Соседка, наверное, пришла, обещалась мамке пряжу принести…» – подумала Ирина.
– Доча, принимай гостя, к тебе молодой человек…
Иринка развернулась на стуле, подняла глаза – на пороге, улыбаясь, держа в руках взъерошенную, желтушную мимозу стоял «Александр Малинин».
– Привет. Пришел, как обещал.
– Привет. А тортик где?
– Маме твоей отдал.
– Шустрый. Ну и что делать будем?
– Чай пить, про жизнь говорить. Меня, между прочим, Пашей зовут.
– Жалко не Сашей.
– И ты туда же! Надоели уже, все про сходство с Малининым талдычут…Я не он, я другой!
– Проходи, садись, Паша. Ты, извини, но мне срочно надо текст допечатать. Через час придут забирать.
– Давай, работай, я пойду с тещей побалакаю…
Иринка от такой наглости аж на стуле приподнялась, набрала воздуху в грудь, чтобы дать отпор – не успела. Нахал быстренько ретировался. О чем беседовал гость с мамой целый час, Ирина не знала. По довольному виду матери, можно было предположить – о хорошем. Ирина отдала реферат, села в уголок, на любимое место и стала молча уплетать вкусный тортик. Гость Ирине не мешал. Тоже молчал. Может от неловкости, а может оттого, что уже сказал, все что мог.
– Ирина, ты не против, если мы пойдем, погуляем?
– Против.
– Почему?
– В такую слякоть я редко из дома выхожу. Идти тяжело.
– Ладно. Тогда остаемся дома. Ты все свои дела сделала?
– Все, а что?
– Ну, поразвлекаешь меня, альбом покажешь? С фотками?
– Зачем тебе?
– Опять за свое. Сказал же – ты мне нравишься……
Вот с такого нелепого свидания начались отношения с Павлом. Он был очень настырным, приходил каждый день, всегда находил для себя работу в доме, что захирел без мужских рук, перезнакомился с соседями, бегал за продуктами, выходил на ночное дежурство в аптеку вместе с Ириной, говорил ей сладкие комплименты. Вел себя так, будто он родственник, который приехал после длительного отсутствия. И в доме все должны быть ему рады. Ирина постепенно привыкала к присутствию Паши, начинала тосковать, если он долго не приходил. Разбудил Павел струнки любви в душе Ирины, и с каждым днем у нее, усиливалось желание видеть его постоянно рядом с собой. Таяло Иринкино сердечко восковой свечой при жарком огне, жило предвкушением счастья.
Любой женщине приятно, если ей оказывают знаки внимания. Женщине, имеющей физические недостатки – приятно вдвойне. Инвалиды это люди без кожи, с обожженной душой, остро нуждающиеся в искреннем сочувствии, в любви. Любой знак внимания, сочувствия, теплой жалости воспринимается такими людьми очень чутко. Потом, когда расшибешь лоб, наткнувшись на подлость или предательство, начинаешь соображать – не было искренности. Было только притворство и обман, который не очень здоровые люди, распознают слишком поздно, заплатив за это непомерную цену….
Павел сделал Ирине официальное предложение. Как не стращала Вера Александровна будущего родственника, не запугивала, рассказывая о всевозможных проблемах жизни с инвалидом, Павел не отступал. Уперся рогом: « Я два раза был женат. Одна загуляла. Ушел. Вторая на пробку присела. Тоже ушел. По душе мне Ирина. Какая есть. Мне все равно, что за спиной люди скажут. Люблю я ее…»
Вера Александровна сдалась. Перед свадьбой спросила: « Отца позовешь?» Дочь ясно и коротко дала ответ – «Никогда. Ни за что.» Свадьбу играли пышную. Жених постарался.
Четыре месяца, две недели и 3 дня Павел был идеальным мужем. Баловал молодую жену подарками, заваливал цветами, ласкал нежно темными ночами. Успел сделать в квартире ремонт. Сложившись с тещей капиталами, купил старенький «Жигуль». Не отказывался от работы по дому, мыл полы, распевая во все горло « не кочегары мы….» Ирина была счастлива. Когда узнала о беременности – счастлива вдвойне.
Счастье кончилось 7 ноября в 11 вечера. Павел пришел пьяный. Нахамил теще, нагрубил жене и лег спать. Утром встал злой. Ушел в магазин за хлебом, обратно, через три часа его принесли опять пьяного, сердобольные дружки.
Больше трезвым Ирина мужа не видела. Когда напивался, главным развлечением было – довести жену до истерики. И объяснить причину пьянства. Павел садился на диван, насильно усаживал Ирину рядом и на распев говорил:
– К-а-л-л-л-е-е-ка! У-р-р-р-о-о-о-дина! Че рожу воротишь? Ты мне должна ноги мыть и воду пить….что…я… на …тебе, такой!...женился! А ты рожу воротишь! Д-р-р—я-я-я-нь! Не ценишь меня, поэтому и пью! Ник..кого….не послуш..ик..ал…Жени..ик…ся…Ты..ик…никто…уродка…Я…бог..ик…
Утром падал на колени, целовал Ирине руки, вспухший животик, просил прощенья, божился: не он говорил – водка! Обещал больше не пить….Ирина прощала… На следующий день все повторялось. Ирина прощала снова, и еще и еще и еще…Сотый раз, тысячный….Павел потерял работу, сидел дома, изводил Ирину и мать скандалами, пьянками, придирками. Как не старались Ирина и Вера Александровна исправить положение – Павел не менялся. Слезы, уговоры, угрозы – ничего не помогало. Павел продолжал пить. Пьяный изводил Ирину оскорблениями, незаслуженными упреками. Почему он переменился? Устал? Надоело выслушивать подколы друзей? Посчитал что его обманули?....Непонятно… Встал вопрос о разводе. На суде, трезвый Павел, поклялся жизнью, что все исправится. Он бросит пить. Умолял не разводить, потому что он так любит свою жену…. Судьи поверили, и отложили развод на три месяца. До родов Ирине оставалось две недели. На следующий же день, после клятвы в суде, Павел пришел пьяный, придрался к Ирине, ударил ее ногой в живот, и забрав последние деньги – ушел из дома. Истекая кровью, Ирина сама вызвала «скорую помощь».
12 апреля в семье Вошняковых был двойной праздник. Праздновали День космонавтики и день выписки Ирины из роддома. Гостей было мало. Тетя Люся с семейством, Рустам с родителями.
Вера Александровна, ставшая бабушкой, лучилась от радости. За столом все шутили и смеялись. Поднимая бокалы, желали счастья маленькому человечку, шагнувшему в жизнь. За шумным весельем, не сразу услышали звонок в дверь. Молодая бабушка пошла открывать. На пороге с детской коляской в руках стоял ….Виталий. Бывшего мужа Вера в квартиру не пустила.
– Здравствуй, Вера…Я..вот…подарок…Счастье-то какое…
– Иди назад, Виталий. Это у нас счастье, у меня. А у тебя, его нет. Убил ты свое счастье, много лет назад, убил…Еще там, в роддоме…..и не приходи больше, чужой ты мне…Для всех – чужой…Не нужный….
Над детской кроваткой склонились две женские головы:
– Решила, значит, дочка. Обратно Павла не примешь.
– Не могу, мама. Пепел на душе. Жирный, черный пепел. Это все, что осталось. Ничего больше нет. Пустота. Не смогу с ним. Прости.
– Да, что теперь…Вырастим. Справимся. Одна осталась, ну и что….Может к лучшему…Нам, втроем не так и плохо…
В кроватке, сладко чмокал соской Иринин сын. Здоровый, прекрасный ребенок. Никитка недавно поужинал, еще не успел замочить пеленки, лежал сытый, сухой и довольный. Снились ему разноцветные сны, и он ни о чем не горевал. Ему было хорошо….