.Стальные двери медленно закрывались. Я не мог успеть выбежать через них в мир, кажущийся теперь таким невинным и светлым, таким совершенным. Я точно знал, что никак не смогу успеть, но все же бежал. Бежал как ветер, бежал, как не бегал никогда. Ветер, наполненный удушающим ароматом корицы бил мне в глаза, словно хотел высушить их, волосы иссиня-черной рекой развевались мне вслед. Почему я все равно бежал, теряя остатки сил?
Наверное, потому что остаться без цели, одному, в бесконечном лабиринте безумия было настолько страшно, что я бежал, теша себя верой в чудо, верой в то, что каким-то необъяснимым образом двери откроются. Не то, чтобы я действительно верил в это, нет, умом я понимал, что это конец, но пока я еще бежал я мог себе позволить не проникаться этим осознанием полностью.
Еще совсем чуть-чуть. Буквально на расстоянии вытянутой руки передо мной узкая полоска настоящего мира, полоска нежного живого солнечного света, разрушающего неестественную материю лабиринта. Мгновение. И ворота сомкнулись. Я закрыл глаза.
Как я не оттягивал этот момент, но он наступил. Я остался один. Один на один с лабиринтом. Единожды закрывшись, ворота уже не откроются никогда. Мне предстоит провести здесь вечность. Не представляю, как это. Вечность без смерти. Я не могу объять это разумом. Мне страшно. Мне так страшно. И почему-то я словно выхожу из тела, я уже не я, но создание, обреченное на бесконечное одиночество. Бесконечное бессилие. Бесконечную смерть.
Я уже не помню, зачем я вошел в лабиринт. Первое, что он отнял у меня – это упорядоченность воспоминаний, теперь в моей голове всего-лишь отрывки и эпизоды. Однако я помню свои ощущения, когда я входил в огромные стальные ворота – потрясение и восхищение красотой, чувство своей ответственности и важности, чувство миссии (жаль, не помню, в чем она состояла).
Вот он – лабиринт. Бесконечность неоформленности и сумасшедшего смешения. Я не знаю, сколько я провел здесь времени, оно здесь также неупорядочено и безумно, как и первородный хаос, пронизывающий здесь все.
Боже, каким прекрасным может быть лабиринт. Он – это квинтесенция исскуства, само воплощения прекрасного. Однако этого совершенства так много, что оно теряет любую ценность и подавляет, заставляя чувствовать собственное несовершенство. Цвета сменяют друг друга: розовый, фиолетовый, черный, белый, и так дальше по кругу. И удушающий запах корицы. Он повсюду. Обычно люди через несколько минут привыкают и перестают чувствовать запах. Однако лабиринт не позволяет сделать этого и с каждым вздохом я чувствую нежным аромат, ставший моим проклятием, он словно распространился по всему моему телу, каждой его клеточке, поработив, схватив, растерзав.
Я отвернулся от ворот, зная, что никогда их больше не увижу. Как только ты выпускаешь из поля зрению любой предмет в лабиринте, он тут же сменялся другим, поэтому я словно был лишен зрения – точнее оно стало абсолютно бесполезным. Когда я бежал к воротам, пространство вокруг меня было похоже на рыцарский замок с каменными стенами, однако сейчас передо мной простиралось поле, полное фиолетовый цветов, синие облака в небе отражали цветочные лучи и преломляли их в розовые искры. Вместо ворот за моей спиной оказалось огромное фиолетовое дерево. Горизонта, разумеется, не было, только розовая дымка – лабиринт скупится на расстояния. Я побрел вперед. У меня больше не было ни цели не надежды. Я не знал, что мне делать. Абсолютно. Я мог блуждать, любуясь лабиринтом, целую вечность, но это – стояние на месте, которое не даст мне цели для существования. Я заплакал. Безумно хотелось умереть, но я знал, что лабиринт меня не отпустит.
***
Дурной сон. Его тяжесть. Вот что я чувствовал в своей бессмертной и бесцельной вечности. Это оказалось совсем не так страшно, как я ожидал. Когда вы спите, время в кошмарах тянется для вас безумно медленно, однако стоит вам проснуться и дурной сон уже кажется лишь несколькими секундами образов. Так и для меня.
Секунда, в которой я живу была тягостна длинна и бессмысленно, однако оглядываясь назад, мне кажется что не было тех тысяч лет, что я провел здесь, они слились в еще один миг. Это совсем не так тяжело, как я когда-то думал.
Но боже, с каждой такой секундой я все больше проникался уважением к лабиринту – он ни разу не повторился, его образы были уникальны, тысячи лет каждые несколько минут он изменялся и становился все совершеннее и совершеннее… А я как то размывался. Запах корицы. Он начал мне нравиться. Такой нежный и всеобъемлющий. Каждый вздох словно дарует мне еще каплю счастья. Вот только ведро с пробитым дном, и чтобы оно не было пустым нужна еще и еще одна такая капля.
Я шел вперед и вперед по странным сплетением образов лиц, сросшихся в причудливом переплетении фиолетовых побегов. Грязно-розовые листья парили в воздухе, словно праздничный салют. Я уже давно смирился с тем, что не знаю, кто я такой, даже не знаю, как я выгляжу – сотни раз я смотрелся в зеркала и водные глади и каждый раз видел разные лица, прекрасные, уродливые, молодые и зрелые, голубоглазые и черноокие, но все – не мои. Глупо было бы ожидать, что лабиринт, сама суть которого – хаос, даст мне увидеть собственное отражение.
***
Несколько десятилетий назад меня стал интересовать вопрос, что же все-таки такое, этот лабиринт, в чем его сердце. Я много думал над этим. Мысли как обычно путались, причудливо переплетались и ни к чему не вели, но они облегчали мою участь и я был им благодарен.
Думаю, у лабиринта должно быть сердце. А он сам – это тоже сердце чего-то высшего. Значит мне нужно найти сердце сердца. Интересно, а есть ли у сердца сердца сердце, у которого есть свое сердце, у которого есть сердце? Это же просто сердечная матрешка какая-то получается, но я чувствую, что так оно и есть.
***
То, что мне хотелось найти сердце лабиринта было просто невероятно хорошо. Разумеется, лабиринт не прислушивался к моим желаниям, но зато у меня появилась мечта. Она помогла мне отделить, отклеить границы своей индивидуальности, которая к этому времени практически слилась с изменчивостью бесконечного хаоса. Мне снова стало больно, я почувствовал страх и одиночество, но эти неприятные чувства были искренни и потому сладки.
***
Но бесконечность проходила за бесконечностью, мягкие волны времени текли одна за другой, океан за океаном. И мечта перестала меня греть. Я остановился. Я больше никуда не шел. Я сидел. Лабиринт менялся вокруг меня, и я менялся вместе с ним. Волна за волной волна за волной. Я больше не думал. Волны несли меня на себе, и я стал просто еще одной волной в изменчивом течении. Я больше не отделял себя от окружающего. Я не мыслил, я не осознавал себя. Я был лишь бесполезным зрением в пустой точке пространства.
Волна за волной, волна за волной, проходили миллионы ничего не значащих лет. Меня не было, но я был…. Был… был… Не несчастен, я был гармонией хаоса, я был бесконечностью лабиринта, я был временем и пространством, я был циклом и красотой, я был гармонией и светом. И в тот момент, потеряв себя, я помню, что видел бесконечный замысел мира и его первоидею и сущность всего сущего, но мне не было смысла вникать в нее, я был равнодушен, как только я отвел взгляд, я забыл ее ибо у меня не было памяти, только бесполезный взгляд в пустой точке мнимого пространства.
***
Передо мной лежало сердце лабиринта. Это было мое лицо. Теперь я знал, как выглядел. Это вернуло мне мою личность. Я не знаю, откуда оно взялось передо мной, и в какой момент это произошло. Но я точно знал, что это мое лицо и сердце лабиринта. Прекрасное и нежное, как все в лабиринте, оно источало невероятно сильный запах корицы, смешанной с ванилью. Длинные волосы, иссиня-черные, словно бесконечность вселенной, парили в воздухе, причудливо переплетаясь в невесомости. Лицо было совершенно. Безупречно красиво. Ни единого изъяна.
В моей груди смешались два живительных противоположных чувства – разочарование от того, что мечта сбылась и легкий интерес, что же будет дальше. Я чувствовал, что пришло время для действия, и впервые за тысячу бесконечностей я пошевелился и встал. Я взял свое лицо в руки. Я держал в руках сердце лабиринта. Я был его повелителем и властелином, а он, не обращая на это ни малейшего внимания, продолжал жить своей хаотично-гармоничной жизнью, преображаясь и превращая пространство во время.
Но что же мне делать? Да, сердце у меня в руках, вот только… Что с того? На меня не снизошло никакого откровения, как с помощью сердца произвести Действие, которое будет иметь смысл. Поэтому я просто стоял и любовался им. Оно было то мягким на ощупь, но нежно-мраморным. Я стоял и стоял… Стоял и стоял…
***
Бесконечность волн утекла прежде чем я решился сделать Это. Не знаю, что вдруг ни с того ни с сего привело в мой мозг эту идею. Но она появилась. Терять мне было нечего. Я разобью сердце лабиринта, разобью собственное лицо. Это будет Действием. Не знаю, что оно повлечет, но это будет Действием. Я отвожу левую руку на несколько сантиметров и лицо начинает медленно-медленно лететь к земле. Прошла еще одна вечность прежде чем мраморный лик достиг поверхности. Однако как только это произошло, он с невероятной скоростью раскололся на миллиарды фиолетовых кусочков, а лабиринт начал умирать. Его гармоничная дисгармоничность сворачивалась в трубочку, как оторванные со стены обои, образы разбивались на мелкие составные части, разбивались цвета, все темнело. Запах корицы слабел, но набирал силу запах ванили. Наконец осталась только темнота. И запах. Только темнота. А потом вдруг произошел переход. Неясный переход. Ничего не изменилось. Вокруг была только темнота, но я почувствовал, что изменился я.
***
Я почувствовал в себе возможность и со страхом реализовал ее. Темнота со страхом раздвинулась от центра к краям – это я открыл глаза.
***
Клиническая смерть. Летаргический сон. Сколько слов… Они говорили их мне, они кричали их… Боже… Люди… Какие вы смешные, говорите и не слушаете своих слов, своих созданий. Мир вокруг меня… Он не похож на лабиринт, он негармоничен, безыдеен, реален. В нем есть что-то, уничтожающее разум.
Они сказали, что год назад, до того как я уснул, я был самым знаменитым писателем современности. Они отвезли меня в дом к моим жене и детям – чужим мне людям, которых я видел впервые. Я чувствовал, как будто я все еще в лабиринте и просто отдавался течению. Все - таки здесь легче, чем там.
Я попробовал писать.
Ни единой строчки.
Ни единого образа.
Я не мог создать.
Ничего.
Абсолютно.
Ничто не заполнит пустоты в моем сердце. Да и сердца-то у меня нет, я его разрушил. Но боже, как же я хочу уметь писать. Писать миры. Писать бесконечность и красоту. Писать любовь и высшую идею. Вот только не строчки.
Но все же радует, что смерть совсем скоро, всего несколько мгновений, ведь здесь нет бесконечности. Боже, как же я надеюсь, что смерть – это конец и нет никакого Рая и никакого ада, в которые тут верят все, даже самые закоренелые атеисты. Они просто не могут представить, как это, когда тебя нет. Я тоже не могу, но очень хочу… Исчезнуть или писать – вот две мои великие мечты.
Святослав Леонтьев.