Когда я слышу крик: «Судью — на мыло!» —
когда ревет от страсти стадион,
я вспоминаю о судьбе Зоила...
Он был судьею. Критиком был он.
Франкийский раб, изведавший увечья,
он прозван был Собакой Красноречья.
Знал назубок Гомера. Сделал имя.
Но вот споткнулся на стихах:
«...душа, как облачко сиреневого дыма,
сквозь землю с воем тягостным ушла».
— Нет, я таких метафор не приемлю!
Дым в небеса уходит, а не в землю!
— ...Он заработал кличку «Бич Гомера» —
за то, что поклонялся чувству меры.
А в Смирне, чуть он вылез на трибуну,—
его схватили, бросили в костер,
живьем спалили (как позднее — Бруно) —
за то, что шел толпе наперекор.
«Глядите — дым под землю устремился!» —
толпа орала.
Но свободный дым
все поднимался к поднебесным птицам
и смешивался с облачком седым...
Так был сожжен Зоил.
Но не в обиде
он на судьбу, поскольку не впотьмах
его душа скитается в Аиде,
а странствует в лазурных небесах.
...Когда я слышу крик: «Судью — на мыло!»;
и вижу — критик получает втык,
я вспоминаю о судьбе Зоила...
Гомер — гигант. Но и Зоил — велик.
1977—1978